Глава 47

Марина с улыбкой приняла бокал оранжада из рук молодого Бехтерева и с удовольствием отпила прохладный напиток. Последний танец — мазурка — заставил ее сердце так бешено колотиться, что она долго восстанавливала сбившееся дыхание.

— Вы очаровательны, сударыня! — с явным восхищением в голосе прошептал ее кавалер по мазурке, Бехтерев. — Вы поистине сама грация!

Марина улыбнулась ему в ответ, на мгновение встретившись с ним глазами и тут же отведя взгляд в сторону. Ей льстило восхищение этого молоденького поручика, его обожание, которое так и светилось в его глазах. Значит, она пока не потеряла в своей красоте ни доли, несмотря на неюные годы да и небольшие морщинки, что она нынче поутру так долго разглядывала в зеркало. Все же уже скоро ей минет двадцать пять, но она по-прежнему окружена поклонниками, несмотря на многочисленных юных красоток в этой бальной зале имения Юсуповых, только-только выпорхнувших в большой мир света из детских комнат.

Этот факт только прибавил Марине настроения, и она снова улыбнулась, не в силах удержать в себе того ощущения слепой радости, разрывающей ее грудь. Она сама не понимала, что с ней сейчас происходит, но те чувства, что нынче переполняли ее, ей были по нраву. Она чувствовала себя дебютанткой впервые выехавшей в свет, словно для нее было в новинку все происходящее в этой бальной зале, ярко освещенной огоньками свечей в хрустальных люстрах.

Не было наблюдающего внимательного взгляда Анатоля, и потому Марина могла позволить себе отдаться целиком танцам и неспешным беседам, полным легкого и непринужденного флирта, со своими кавалерами, окружившими ее, как только она прибыла в имение Юсуповых. Некоторых из них она видела впервые, так как на именины княгини собрались не только петербургские знакомцы — часть приглашенных прибыла из Москвы.

Не было так же и Загорского, потому Марина не испытывала той горечи и разочарования, что всякий раз ее охватывали, как только она перехватывала его взгляд, как ранее в Петербурге. Кроме того, не было тех терзаний ревности, которые тревожили ее душу при виде того, как стремятся многие девицы поймать взгляд Загорского, как он ведет в танце не ее, другую…

Марина с легким шумом сложила веер, раздосадованная на себя за те мысли, что снова возникли в ее голове. Она опять вспомнила Сергея, хотя сама себе запретила думать о нем, вспомнила свое разочарование, что охватило ее, когда узнала, что, судя по всему, на празднествах у Юсуповых его не будет. «Доколе?», спросила Марина сама себя, — «доколе будешь продолжать мучить себя, дорогая?». Ей что-то говорил Бехтерев, наклонившись к ее уху чуть ближе, чем позволяли приличия, но Марина не слышала его слов. Она рассеянно кивнула ему, улыбнувшись уголками губ, и, заслышав звуки вальса, поспешила проверить свою книжку танцев, ангажирован ли тот. Убедившись, что она свободна на время этого танца, Марина тихо извинилась перед своими собеседниками и медленно двинулась к широко распахнутым дверям в сад. Оттуда веяло такой прохладой, что ей захотелось выйти из залы и вдохнуть в себя свежего воздуха, наполненного не запахами духов, воска и ваксы, а дивных ароматов летнего вечера.

Перед тем, как покинуть залу, Марина кивнула Юленьке, стоявшей немного поодаль от дверей в небольшом кружке дам. Арсеньева рядом с ней не было, судя по всему, тот был в игорной комнате, где можно было спокойно раскурить трубку, не вызывая ничьих косых взглядов, да понаблюдать за тем, как ведутся азартные баталии на карточных столах.

— Я немного пройдусь, — одними губами сказала Марина подруге и поймала в ответ ее странный взгляд. Видимо, та была недовольна своими компаньонками по беседе, но чувство такта не давало уйти из круга и довести беседу до конца. Марина покачала головой. Жюли всегда неукоснительно соблюдала правила этикета в отличие от своей подруги, которая все равно придумала бы причину, чтобы покинуть круг неприятных ей собеседников.

Марина вдохнула вечерней прохлады, и у нее тотчас слегка закружилась голова от дивного цветочного аромата, коим был наполнен воздух. А может, от выпитого шампанского, усмехнулась она и запахнула плотнее легкую шаль, стремясь прикрыть обнаженные плечи. Она ступила на дорожку и направилась прочь от усадебного дома, к беседке, что белела вдали, но ей тут же пришлось изменить направление своей прогулки, разглядев в ней очертания двух фигур, прильнувших друг к другу. Тогда Марина направилась по боковой дорожке, аккуратно ступая по маленьким камешкам, которые она ощущала сквозь легкую подошву туфель. До нее донеслись из распахнутых окон усадьбы звуки вальса, и она мысленно унеслась по волнам музыки в прошлое, неожиданно вспомнив, как получила как-то зимой корзину, полную цветов чубушника, ароматом которого нынче так пропитан воздух. Маленькие белые цветы… Ими же она украсила голову, когда шла под венец в небольшой деревянной церквушке…

Марина остановилась и подняла вверх голову, найдя глазами созвездие в форме буквы «М».

«… — Когда ты затоскуешь обо мне, посмотри на небо, на эти звезды. И я буду смотреть на них везде, где бы я ни был, буду думать о тебе. И мы снова будем вместе чрез них, даже на большом расстоянии. Пусть даже в мыслях. Ведь я никогда не оставлю тебя, никогда…»

Внезапно прямо рядом с ней раздался хруст камешков под каблуком сапога, и Марина, вздрогнув от неожиданности, отвела взгляд от неба, усыпанного звездами, и успела заметить, как ней вдруг шагнула мужская фигура. Мужчина взял ее ладонь и резко поднес к губам, что-то неразборчиво шепча.

— Что вы себе позволяете? — возмутилась Марина, стремясь успокоить бешено бьющееся сердце, которое пустилось вскачь от неожиданного вторжения в ее уединение.

Бехтерев поднял на нее глаза, но руки ее из своих пальцев не выпустил, продолжая удерживать ее в плену.

— Вы сводите меня с ума, — страстно прошептал он, и Марина усмехнулась, заслышав такой явный упор на этих словах. Ей было это знакомо, она не впервые сталкивалась с подобным за годы, что провела в свете. «Влюблен, потому что положено быть влюбленным», называлось это состояние. Многие молоденькие офицеры выбирали себе предмет для поклонения среди светских дам, подобно средневековым рыцарям, влюбляясь не в объект их симпатии, а в само чувство влюбленности.

— Прошу вас, позвольте мне уйти, — попросила Марина, но поручик не последовал ее словам, а снова поднес ее ладонь к губам, нежно целуя ее руку сквозь кружево перчатки.

— Laissez moi, je vous prie[341], — холодно проговорила Марина снова, переходя на французский.

Бехтерев поднял голову и пристально взглянул на нее.

— Разве ваш уход в сад не означал…?

— Mais non![342] — возмутилась Марина и нахмурилась. Быть может, в Москве ее поведение по отношению к молодому Бехтереву, ее легкий и ни к чему не обязывающий бальный флирт мог быть воспринят совершенно по-другому, иначе, чем в столице? Но она так общалась не только с поручиком, но и с другими мужчинами нынче в зале, и не заметила, что была неправильно понята. — Я просто вышла подышать воздухом. Одна! Vous faites vous des imaginations! Laissez moi de ce pas![343]

Бехтерев увидел по ее лицу, что она вполне серьезна сейчас, а не ведет какую-либо игру, и тотчас отпустил ее руку.

— Pardonnez moi, je vous prie, — произнес он, склонив голову. — Я был безрассуден нынче. Видно, мой разум затмила ваша несравненная красота. Il y a erreur [344]. Прошу покорно простить меня. Чем я могу загладить свою вину?

— Ах, оставьте же меня наконец одну! — вдруг вспылила Марина. Такой был прекрасный вечер, и вот так окончился! Ей стало немного дурно, закружилась голова. Да, он молод (на пяток лет моложе ее), но разве молодость может оправдать подобное оскорбление? Да и ей не следовало уходить в сад одной. Что могли подумать, заметив, как она выходит прочь из залы, сопровождаемая юным поручиком? Где была ее голова? Неужели свобода так вскружила ей голову, а благодушное настроение затмило разум?

Она взглянула на растерянного поручика, что стоял сейчас подле нее, переминаясь с ноги на ногу и краснея от осознания своего нелепого положения нынче. Здесь оба виноваты, и негоже ей повышать голос на Бехтерева.

— Ступайте прочь, в залу. Один, чтобы не вызвать неугодных толков, — проговорила Марина. — Я приду после. И более не подходите ко мне сегодня, слышите?

— А что же завтра? — огорчился Бехтерев.

— Allez vite![345] — Марина невольно улыбнулась, заметив его разочарование, и подала ему руку, которую он с готовностью прижал к губам. — Быть может, завтра я прощу ваш meprise[346].

Бехтерев так же быстро исчез, как и появился рядом с ней, и Марина облегченно перевела дыхание. Это происшествие напомнило ей насколько аккуратной ей следует быть сейчас, когда от того рокового вечера, который столь плачевно для нее завершился, ее отделяет всего несколько недель. Она погладила внезапно вспотевшие ладони о юбку и намеревалась было поскорее удалиться прочь из сада, как вдруг откуда-то слева от нее, из тени ровно постриженных кустарников чубушника и сирени до нее донеслось тихое «Bravo de charmeuse de cœur jeune![347]»

Марина резко обернулась на этот негромкий возглас, тотчас узнав этот мужской голос, услышав который ее сердце гулко ударилось о ребра, а колени внезапно стали слабыми, едва удерживая ее на ногах.

— Ты, видимо, забыла? Jam fama nimium fecit[348], — проговорил Сергей, выходя из тени, из которой, судя по всему, он наблюдал недавнюю сцену. — Или как говорят у нас, сказано на копейку, а передадут на рубль. Я бы на твоем месте поостерегся таких двусмысленных ситуаций. К добру они явно не приводят.

— Разумеется, — согласилась с ним Марина едко. — Я прекрасно помню это, ведь эта истина была когда-то проверена мною на опыте. С вами, Сергей Кириллович.

Загорский вздрогнул от колкости ее тона, а потом рассмеялся в полголоса, чтобы его не услышали прогуливающиеся на соседней аллейке.

— Мне всегда это нравилось в тебе. Ты словно еж — стоит тебя чуть тронуть, как ты тут же выпускаешь иголки, даже не задумываясь о правилах хорошего тона, — он помолчал немного, а потом проговорил более мягким тоном. — Ты сегодня так прекрасна, так очаровательно счастлива. Немудрено, что этот юнец потерял голову.

Марина передернула плечами, а потом вскинула голову решительно.

— Я должна вернуться в залу. У меня записаны несколько танцев после этой…, — она прислушалась к музыке, доносящейся из дома, и договорила. — Этой кадрили. Прошу простить меня, Сергей Кириллович.

Она направилась к особняку, но когда проходила мимо него («Как можно далее! Лишь бы не коснуться ненароком!»), была поймана им за руку и удержана от дальнейшего бегства.

— Когда в следующий раз соберетесь подышать свежим воздухом, сударыня, позаботьтесь о том, что делаете это в одиночестве, — сказал Сергей, и Маринина кровь вскипела от ярости, ясно расслышав намек в его голосе. Она с силой дернула руку, но так и не смогла вырвать локоть из его цепких пальцев.

— Вы оскорбляете меня! — прошипела она, видя по его глазам, как он забавляется этой ситуацией, в которую она попала.

— О нет, всего лишь предупреждаю. Ведь всем известна истина — la coquetterie est le fond de l'humeur des femmes[349].

— В качестве кого вы даете мне сей совет, Сергей Кириллович? — Марина в данный момент ощущала только одно желание — побольнее уколоть его, заставить стереть с губ эту насмешку. — Как друг моего супруга или как ревнивый любовник?

Что-то странное мелькнуло в его глазах, и вдруг Марина поняла, что попала в самую точку — наблюдая за ней исподтишка нынче вечером, он действительно испытывал муки ревности. Она осознала это и устыдилась собственных резких слов, зная по себе, что тоже нападала бы сейчас на него, застав его в саду в этой тиши и темноте летней ночи с другой женщиной. Да, они не связаны нынче никакими обязательствами друг перед другом, но сердцу-то этого никак не доказать.

Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар. Вот и ее чувство никак не желало угасать, а лишь все сильнее разгоралось — от встречи к встрече, от взгляда к взгляду, от простого легкого прикосновения.

Сергей молча разжал пальцы и выпустил ее локоть, позволяя ей уйти в дом. Марина несколько мгновений колебалась, разрываемая на части желанием остаться тут, подле него, вдыхая дивный аромат цветов, от которого голова шла кругом, и так хотелось чувствовать себя любимой и любить безрассудно самой. Но в то же время она помнила, что сама себе дала обещание вычеркнуть его из своего сердца, а по возможности — и из своей памяти, и потому только кивнула благодарно на его жест и, расправив гордо плечи, аккуратно ступая по мелким камешкам прогулочной дорожки, пошла к усадебному дому, манящему своими ярко освещенными окнами да музыкой, струящейся из распахнутых створок. Она так ни разу и не обернулась, как бы ни хотела сделать этого, но она спиной ощущала на себе его пристальный взгляд, которым он провожал ее, пока Марина не скрылась из вида.

— Il est là[350], — тихо сказала Марине Жюли, едва та переступила порог залы. — Прибыл незадолго до бала и, по-видимому, останется до конца празднеств. Что с тобой, ma chere? Ты такая бледная…

Сразу при входе в лицо Марине ударила волна горячего от свечей и многочисленных вдохов воздуха, обоняние резанули резкие ароматы духов. Подобный контраст с прохладой сада заставил ее ощутить легкую дурноту, и она поспешила присесть в кресла, стоявшие у стены. Жюли поспешила за ней, по пути прихватив с подноса, бокал прохладного оранжада.

— Вот, изволь выпить, — она протянула подруге напиток. — Подать солей?

— Нет, не нужно, — отмахнулась Марина. — Мне уже лучше. Тут так душно…

— Как и всегда, летом на балу, — пожала плечами Жюли, нахмурившись. Она раскрыла Маринин веер и подала его хозяйке, чтобы та начала обмахиваться им в попытке получить хоть какое-то подобие ветерка. — Я должна кое-что тебе сообщить, ma bonne. D'après ce qu'on dit[351] вскорости будет объявлено… Быть может, по этой причине Анатоль Михайлович так легко позволил тебе приехать сюда одной.

— Что? Что будет объявлено? — глухо спросила Марина, хотя сама уже знала ответ, который она легко прочитала в глазах подруги. «Государь желает видеть молодого князя Загорского у алтаря или по крайности, обрученным еще до конца этого года», — вспомнила Марина слова Анатоля, сказанные ей как-то по случаю. — «Никто не волен идти против желаний Его Величества».

— Кто? — коротко спросила она у Жюли, так и не дождавшись ответа. Та лишь пожала плечами.

— Это всего лишь bruits[352], — начала она, но встретившись с пытливым взглядом подруги, поняла, что ей придется досказать то, что она уже поведала той. — Я могу тебе сказать только мои предположения, судя по тому, что я заметила сама. Ты ведь знаешь, Paul иногда бывает таким упертым, и слова из него не вытянешь! Я думаю, это либо Мари Бельская, либо Варенька Соловьева, внучатая племянница старого Голицына. Скорее всего, первая, ибо вторая уж чересчур набожна да тиха для князя.

О, совсем наоборот, усмехнулась, с трудом сдерживая слезы, навернувшиеся на глаза, Марина, именно таких и выбирают себе в жены мужчины, подобные князю Загорскому, судя по бракам последнего десятилетия.

Она перевела взгляд в другой конец залы, где подле мадам Соловьевой и княгини Голицыной, скандально известной в свете, как Princesse Nocturne, стояла девушка. Марина не знала близко ни m-m Соловьеву, ни уж тем паче, ее дочь, лишь пару раз пересекалась с ними в Дворянском собрании. И если бы не слова, произнесенные Жюли, вряд ли бы когда обратила на mademoiselle Соловьеву внимание. Но теперь Марина даже выпрямилась в кресле, чтобы получше разглядеть ее.

Девушка была невысока ростом, хотя выше самой Марины, на первый взгляд. Ее каштановые волосы были уложены в локоны по обеим сторонам лица, наполовину прикрывая бледные щеки, что делало ее лицо еще более худым и длинным, чем на самом деле. Неужели ее маменька не видела, насколько не красит этот куфур дочку? А этот бледный палевый оттенок платья? Он придает девушке совсем болезненный вид, совершенно не красит ее. Но вот на щеки mademoiselle Соловьевой набежал румянец, а губы раздвинулись в улыбку, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, и обыкновенное, не блиставшее особой красой лицо девушки словно преобразилось, превращая ту, если и не в красавицу, то бесспорно, хорошенькую юную особу.

Марина перевела взгляд по предмет взора mademoiselle Соловьевой и ничуть не удивилась, заметив вошедшего в зал князя Загорского. Когда-то она тоже была также юна и беспечна, как эта хорошенькая улыбающаяся девушка. Когда-то она тоже искала глазами в толпе приглашенных на бал светловолосую голову и глаза цвета стали. Ведь именно ради них, ей казалось тогда, она живет…

— У меня голова кругом идет от этой духоты, — проговорила Марина Жюли спустя мгновение после того, как Загорский подошел к маленькому кружку княгини Голицыной, а после вывел в круг танцующих кадриль mademoiselle Соловьеву. — Пожалуй, я оставлю танцы и пойду к себе в комнату. Ты извинись за меня, если меня будут спрашивать — у меня расписаны все танцы, вплоть до полонеза.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложила Юленька. — Paul все равно не оторвется от биллиарда до полуночи, а я нынче отнюдь не танцорка в своем положении.

Но Марина лишь покачала головой, поблагодарив подругу. Ей вовсе не хотелось вести сейчас беседы с кем-либо или вовсе обговаривать то, что у нее на душе нынче.

Покоя, думалось ей, только покоя! Не думать, не вспоминать, не страдать… Именно поэтому Марина сразу же приказала Дуняше накапать ей лауданума в стакан воды, как только та приготовила барыню ко сну. Сон, только безмятежный сон вернет спокойствие в ее душу. Уже укладываясь в постель, она обратила внимание на округлившийся живот своей горничной.

— Затяжелела? — спросила Марина. — Кто отец-то? Федор?

Дуняша зарделась и кивнула.

— Ну, значит, под венец пойдешь, как воротимся, — устало проговорила Марина. — Чего молчала-то? Ждала, пока живот на лоб полезет?

Эта фраза вдруг больно кольнула саму Марину, невольно возвращая ее в спальню дома на Морской улице, когда эти же слова произнесла Анна Степановна, принуждая ее стать женой Воронина. Так и сбылось, только кому благостно от того? Она вдруг вспомнила, как плакала, лежа на ковре перед образами в спальне, умоляя Господа поспособствовать ей выйти из неловкого положения с тайным браком, куда она была загнана обстоятельствами. «Надобно думать, о чем просишь…», всплыли в голове наставления Агнешки, «… думать, о чем просишь…», и под них Марина и провалилась в сон. Но долгожданного покоя он не принес — всю ночь ей снились какие-то обрывки собственных воспоминаний, потом привиделся какой-то темный лес да туман, окружающий ее, мешающий разглядеть что-либо далее собственного носа. И голос, преследующий ее. Голос цыганской старухи:

— …Опасайся белого человека, когда снег будет падать в мае… белого человека… смерть витает над тобой… смерть! Смерть! Смерть!

Марина пробудилась при последнем выкрике, будто старуха ей кричала прямо в уши эти страшные слова. Она села в постели, стремясь успокоить бешено колотящееся в груди сердце. Она вспомнила страшные пророчества, что были сказаны ей несколько лет назад. По прошествии времени она и думать забыла про них, но нынче во сне они снова настигли Марину.

— Все это пустое, — твердо сказала она себе. — Пустое!

Но нынче была пятница, а значит, сон, судя по поверью, был вещим. «В руку», как говаривала Агнешка, значит, суждено ему стать явью когда-нибудь, в далеком будущем или близком.

Это не прибавило Марине благодушия. К тому же она проспала службу, а ведь хотела посетить усадебную церковь нынче поутру, и она сама на себя разозлилась — это ж надо было принять лауданум, когда собиралась на утренний молебен! Смысла злиться на Дуняшу, спешно причесывающую барыню не было, да и винить тут было некого, кроме себя.

За завтраком она сидела совсем одна в этой огромной столовой, только прислуживающие лакеи разделяли ее одиночество. Час был такой: не ранний, значит, те, кто встал к заутрене, уже успели потрапезничать и нынче разошлись по огромной усадьбе Юсуповых, но и не поздний, чтобы те, кто вчера покинул бал в числе последних, поднялись с постелей. Лакей, прислуживающий Марине за завтраком, на ее вопрос сообщил ей, что графиня Арсеньева Юлия Алексеевна еще изволят почивать. Быть может, ее сиятельство присоединится к остальным гостям, что поднялись ранее и сейчас изволят быть у Южного павильона? Кстати, там же сейчас и его сиятельство граф Арсеньев.

Марина поднялась в отведенную ей спальню, надела шляпку, подолгу закручивая ленты в бант, примеряясь, с какой стороны лица он лучше смотрится. Затем натянула легкие митенки и, даже не раздумывая ни минуты о зонтике, сбежала по ступенькам вниз, совсем не подобающим для графини образом.

Стоял прекрасный летний день. Еще не минул полдень, и солнышко не пекло, как обычно в это время, а только пригревало, даря окружающим Марину деревьям и цветам тепло своих лучей. Где-то вдали, в парке щебетали какие-то птички, радостно встречая новый день. Настроение Марины стало улучшаться при виде такой идиллии, царящей вкруг нее. Она свернула с дорожки и пошла по ровно покошенной траве к Южному павильону, следуя инструкциям, полученным от мажордома, по пути срывая травы и цветы.

Ей вдруг захотелось в деревню, к себе в Завидово, ведь усадьба Воронина, в которую она ступила полноправной хозяйкой несколько лет назад, стала для нее именно тем домом, который она так часто представляла в своих мечтах, будучи институткой. Жаль толь, что ее мечта стала явью только частично, ведь супругом она себе тогда надумала совсем другого человека, не того, чье имя она носила нынче…

Марина издалека заметила играющих в лапту мужчин на просторной лужайке чуть поодаль от павильона, который она едва разглядела сквозь ветви кустарников, посаженных вкруг павильона. Некоторые из них скинули сюртуки и мундиры, оставшись в рубахах да в жилетах, и Марина засомневалась, следует ли ей продолжить свой путь, и есть ли там дамы или следовало пойти в павильон. Но делать было нечего — ее уже заметили, и кто-то махнул ей приветственно битой. Она продолжила путь по лужайке, прямо к играющим, не сворачивая на дорожку к павильону, ведь чтобы осуществить сей маневр, как оказалось, ей предстояло вернуться назад и обойти живую ограду, а пускаться обратно ей не хотелось. Далее ее путь пошел под уклоном, и ей пришлось приложить усилия, чтобы не пуститься бегом с этого склона. Мокрая, еще не успевшая просохнуть под лучами солнца трава затрудняла любые попытки ступать грациозно, как и подобает особе женского пола, а подошвы туфелек то и дело скользили по ней, словно по льду.

Внезапно Марина остановилась, выронив из рук свой скромный букет, словно натолкнулась на невидимую стену, едва удержась на ногах, схватившись в последний момент за ветвь раскидистого кустарника сирени, потому как вдруг заметила знакомый разворот плеч и русоволосую голову. Загорский как раз в этот момент отбил мяч противника, при этом легкий батист рубашки натянулся на его плечах, подчеркивая их силу. При виде этой картины у Марины вдруг перехватило дыхание, и она замерла на месте.

— Великолепный образчик мужской красоты, n'est-ce pas? — раздалось где-то справа от Марины, и она обнаружила, что неподалеку от нее в тени кустарника расставлены плетеные кресла, в которых расположилась княгиня Голицына. Она откинула назад голову, чтобы повнимательнее взглянуть на краснеющую от смущения Марину, а затем снова перевела взгляд на игроков в лапту. Загорский как раз успел вернуться «в город», по пути «освободив» осаленных игроков своей команды. — Такой выгрызет победу зубами! Присаживайтесь, графиня, места здесь достаточно. Или вы предпочтете уйти в павильон к остальным дамам? Там сейчас разливают холодный чай да подают сладкое.

— А вы? — спросила Марина, присаживаясь в одно из свободных кресел подле нее.

— А я уже пресытилась сладким, — задорно улыбнулась княгиня, подмигивая ей. — Досыта наелась за свои годы.

Марина смутилась и отвела взгляд на игроков, заслоняя ладонью глаза от солнца, бьющего в лицо. Она невольно залюбовалась Сергеем, что сейчас смеялся, откинув голову в ответ на реплику Арсеньева. Затем хлопнул того по плечу и отошел на предназначенную ему позицию, открыв присутствие Марины для Павла, ведь до этого он заслонял дам от взора Арсеньева. Тот тут же ее заметил, махнул рукой в знак приветствия. Марина подняла свою ладонь в ответ, улыбаясь — игрокам было довольно жарко вести партию под солнцем, но Павел так и не снял с плеч сюртук, строго следуя правилам приличий, как всегда. Загорский повернул голову в ее сторону, видя жест друга, но ничем не выдал, что заметил ее присутствие, отвернулся к подающему, подавая знак, что готов к игре.

Это не могло не покоробить Марину, а когда княгиня со смешком показала на девичью фигурку, стоявшую неподалеку, чуть ли не у самого края импровизированной площадки, ее благостный настрой, едва появившись, тут же развеялся, как дым.

— En voilà un![353] Так и крадет девичьи сердца до сих пор, — заметила княгиня, по-прежнему не отводя взгляда от игроков. — А ведь il n'est plus de sa première jeunesse[354]. Но хорош, чертяка! Удивительно хорош! Совсем, как он, Michelle…, — княгиня Голицына помедлила мгновение, а затем вдруг решительно и резковато проговорила. — Я ведь, графиня, несчастлива в браке была. С самого начала поняла, что не такого супруга хотела видеть подле, не такого… Ушла решительно, не оглядываясь назад. Думала, не вернусь никогда, а уж когда встретила его, так и вовсе поняла, что иду навстречу своей судьбе, сама ее творю. Наивная! То, что соединил Господь, под силу и разъединить только ему одному. Вот и не смогла я сбросить это ярмо, когда захотела стать супругой его, любимого. Не дал мне развода мой супруг. Хоть и розно живем, а все же желал называть меня женою своей. А потом эта ужасная трагедия, эта война… и я осталась одна. Ни друзей, ни родных, ни детей. На поклон к нему пришлось идти, к нелюбимому. На горло себе наступить. Но не принял он — времени-то сколько прошло… И вот я сейчас на рубеже своей жизни. И с чем я подошла к нему? Одна-одинешенька, бездетная, со скандальной славой за плечами. Я богата, слава Богу, а если б не было этого? Как Несвицкая — в неизвестность и бедность? — княгиня зябко повела плечами, словно на нее пахнуло холодом в этот солнечный день. — За этот ли грех карает меня Господь бездетностью? За то, что против воли его пошла? Что у меня есть нынче, кроме воспоминаний?

Княгиня замолчала, молчала и Марина, не смея нарушить эту тишину. Лишь щебетание птах, стук мяча о биту и возгласы мужчин были слышны сейчас. Внезапно княгиня выпрямилась и зааплодировала очередному успеху в игре князя Загорского. Тот галантно поклонился Голицыной, встретился глазами с Мариной и послал воздушный поцелуй в сторону дам. Интересно, кому он предназначался, подумала Марина — княгине, сидевшей подле, ей самой, что с ним встретилась взорами, или девушке, что стояла чуть впереди их кресел, сейчас потупила взгляд и застенчиво обрывала листочки на кустарнике рядом?

— Polisson![355] — рассмеялась княгиня, поправляя зонтик, чтобы переместившееся по небосводу солнце не било ей в глаза. Потом погрозила шутливо Сергею пальцем, а тот снова склонился в глубоком поклоне в ответ.

— Вы сказали, что у вас нынче ничего нет, кроме воспоминаний, — задумчиво проговорила Марина. — Но если бы вам выпал шанс переменить свою долю? Если бы вы смогли вернуться в былое, переменили бы вы тогда свое решение? Поменяли бы судьбу?

Княгиня перевела взор на Марину и посмотрела ей прямо в глаза долгим взглядом.

— Нет, — проговорила она после минутного молчания. — Ведь в этом случае я бы не смогла быть с ним. Пусть моя любовь длилась недолго, но она была. Была! За такие моменты, что были, не жаль и остаток жизни провести вот так, в одиночестве.

В это время раздался легкий шум, и к ногам Марины упал мячик, посланный чьей-то рукой от игроков. Она непроизвольно наклонилась, чтобы его поднять, но тотчас ее пальцы встретились с чужими, мужскими, также сомкнувшимися на мяче. Она подняла взор и смутилась — на нее смотрели серые глаза Загорского. Его лицо было так близко к ее, что едва-едва их носы не соприкасались друг с другом.

Марина вдохнула резко, надеясь успокоить свое сердце, забившееся сильнее, но тут же ее обоняние различило разгоряченного мужского тела, запах его кожи, от которого у нее вдруг заныло внизу живота. Она поняла, что испытывает дикое желание запустить руку в его растрепанные волосы, притянуть к себе и впиться губами в этот рот, растянувшийся сейчас в кривой усмешке. Глаза Сергея потемнели, и она поняла, что он испытывает то же чувство, что сейчас бурлило в ее венах, и это заставило ее голову пойти кругом. Потом она заметила, как он скосил глаза куда-то вниз, и, проследив направление его взгляда, поняла, что чересчур уж наклонилась — декольте при этом словно предлагало взгляду заглянуть на открывающиеся при этом прелести. Марина резко выпрямилась, буквально кожей ощущая, как ее шея и грудь идет красными пятнами от волнения, как это обычно бывало, и ее просто затрясло, осознав, что окружающим будет нынче очевидно ее смятение.

— Ах, prince! — в этот момент воскликнула княгиня, отвлекая на себя внимание Загорского и подошедшей к ним mademoiselle Соловьевой, давая Марине время выровнять дыхание. — Vite, vite![356] Пропустите ход!

Загорский легко поднял мячик, развернулся к игрокам противоположной команды, бегущим «в город», и быстро, едва прицелившись, с силой кинул мячик в одного из них. Заметив, что он с такого приличного расстояния попал тому в спину (это оказался поручик Бехтерев, что сейчас кидал на князя свирепые взгляды), княгиня зааплодировала.

— Bravo! Bravo, Загорский! — воскликнула она. — Вы нынче герой longue paume[357]. Ваша изумительная ловкость и меткость принесли очередную победу команде.

— Le refus des louanges est un désir d'être loué deux fois[358], — улыбнулся Сергей, наклоняясь к княгине и целуя той руку. — Потому я не буду спорить с вами. Только скажу одно — восхищение моими действами таких очаровательных дам придает мне силы покорять любые вершины. Все мои свершения нынче — лишь pour les beaux yeux[359], что наблюдают за игрой.

Княгиня рассмеялась от души, запрокинув голову назад.

— La galanterie de l'esprit est de dire des choses flatteuses d'une manière agréable[360]. Ступайте прочь, polisson, а то совсем задурите нам, бедным, голову своей лестью и своими чарующими глазами.

Загорский в последний раз склонился перед дамами и легкой трусцой вернулся обратно на площадку к остальным игрокам.

— Да уж отрадно поймать сердце такого в свои силки да трудно, — проговорила княгиня, глядя ему вслед. — А удержать еще сложнее, вестимо.

Марина же старалась не смотреть в ту сторону, делая вид, что обнаружила в своей перчатке какой-то огрех и сейчас его внимательно разглядывает. Она даже не заметила за этим действом, как к ним присоединились несколько дам, занявших свободные места в креслах. В числе них пришла и madam Соловьева, что сейчас принялась выказывать свое беспокойство по поводу сегодняшнего вечера:

— Подумать только — mascarade! Борис Николаевич такой затейник! Ведь тут присутствуют и невинные девушки, а нынче mascarade!

— Да что случится с их невинностью-то? — запальчиво воскликнула княгиня Голицына. — Чай, голова-то есть на плечах! А если нет, то нет тут ничьей вины, кроме их собственной. Да и сама-то, знала, куда дочь везешь, кузина. Нечего сейчас стенать попусту, — княгиня улыбнулась, видя, как очередной игрок отбил мяч, запустив его далеко в кустарники. — Ах, mascarade! Сколько всего происходит во время этого действа! Ведь скрыв свое лицо и имя, человек способен на любое безрассудство, таково свойство его натуры. Благодатное действо для сбора воспоминаний, кои потом будут тешить сердце, весьма благодатное! — она встретилась глазами с Мариной и незаметно для окружающих подмигнула той. — Это я вам верно говорю!


Загрузка...