Ведьмина Ласка (СИ)

Глава 28

— Это очень плохая идея! Осуждаю! — Васессуарий Венедиктович, петляя по тропинке чёрной змейкой, причитал и причитал. Правда, продолжая быть слышимым только в моей голове. Всё ещё.

— Больше не у кого спросить, — не стесняясь, уверенная в том, что уж в Навьем лесу меня точно за сумасшедшую не примут заприметив, что говорю сама с собой, ответила открыто. — Раз вы сказать не можете в силу своей магической фамильярности, Ян из-за проклятия, то стоит спросить у того, кто причастен и в силе.

— Соглашусь с дорогим другом, — Яким сел на плечо, качаясь в такт моим шагам и цепляясь, довольно ощутимо коготками, — плохая идея.

— Это ж надо было додуматься! — поддакнула куколка, выглядывая из рюкзака, — к Дубу пойти. Одной.

— Там Мила, она Ирину вызовет, а та уж всё-всё расскажет: и кто папка, и кто мамка, и за что Ян пострадал и вообще, что со всем этим счастьем теперь делать.

— Надо он уж тебе больно, — недовольно проворчала куколка, — думать ещё, что с этим делать. Его проклятие, персональное, никто не поможет, пока сам урок не поймёт.

— Во всей этой чертовщине я замешана, как и вся наша семейка, поэтому дело мне уж точно есть! Милослава вызовет Ирину, и я спрошу, у виновницы торжества, так сказать.

— Дак, просто так не вызовет, — каркнув, Яким сорвался с плеча из-за низких веток. Даже мне пришлось то и дело пригибаться… что-то не помню такой дороги, все тропинки чистенькие были, хоть и запутанные. Ворон тем временем, перепрыгивая с одной ветки на другую, ну точно белка, продолжил рассуждать, — заслужить вызов-то надо.

— В прошлый раз я справилась.

— А кто говорил, что будет также легко и во второй?

— Не будет?

— У любой магии есть своя цена, Вася.

— Какая же ты ещё дурочка, — фыркнул котейшество. — На учёбу тебя, к Заряне, а не по лесу шастать. Что ж вы, неучи городские, ничего в пустых ваших головах нет, а всё одно — шмыг в лес и давай его вверх дном переворачивать!

— Так уж переворачивать, — насупилась я.

— Уж третье пришествие терпим, — фыркнул Васька.

— Всё будет нормально, — больше убеждая себя, чем кота, кивнула я. — Ты же дорогу знаешь? Как вернуться к избе помнишь?

— Я порождение нави, а ты нет.

— Как это нет? — возмутилась даже, — а кто тогда?

— Чупакабра какая-то, — высокомерно заявил кот. — Несуществующее создание — недоведьма.

— Заявил кот из сказок!

— Мудрое, пушистое животное! — поправил он. — А ты, то ли ведьма, то ли человечка обычная, то ли неведомо кто.

— Поговори мне ещё! Ведьма я. Пусть и недоучка.

— Вот именно! Очень хорошо, что ты об этом помнишь. Милка хоть и добрая, но и от неё цена за услугу не зависит. Всё по велению Богов. Так что твоя темнота и незнание в ведовстве может сыграть злую шутку. Без согласия, воли на то мёртвых Дуб так и будет Дубом Лукоморским, чтоб ты знала, а то ишь, так бы каждый второй на свиданку, по выходным повадился бы бегать. Только и знай, что таксу ставь. Ирка ваша, по рассказам и при жизни эгоисткой была, а смерть никого не красит, души они вредные все. Ни одной добросердечной не встречал.

— Да нормально пройдёт, ну. Не нагнетай!

Васька лишь щёлкнул хвостом по соседнему кусту:

— Нормально… у каждого своё мерило нормального, — Васька резко смолк и остановился.

— Что тако… — не успела спросить, как он, резко выгнув спину, зашипел. Ворон, тревожно захлопав крыльями, взлетел выше злополучных низкорослых деревьев, взволнованно закаркал, наматывая широкие круги над верхушками. Вслед ему заволновались, загалдели разными криками навьи птицы. Мрачные, спрятанные глубоко внутри страхи, подняли свои головы, кусая острыми зубами нервы.

— Вась? — едва слышно прошептала я.

Котейшество не ответил, его и след как будто простыл. Оглянувшись, удивилась воцарившейся вокруг тишине. Даже тени, что на нашем пути все время играли с листвой в салки, пропали. Ни ветерка, ни шороха, ни гомона.

— Какая интересная встреча-а… — вкрадчиво протянули из-за спины, — такие

В горле застрял ком, когда сильная мужская рука легла на рёбра, медленно подскрёбывая пальцами живот. Касаясь губами кончика уха уже известный мне мужик вкрадчиво зашептал:

— А вот и краса-девица, сама в гости идёт. Раз судьба, то так тому и быть. И кто теперь скажет, что не в своём праве я. Василисушка, да, моя ты теперь, — то ли смех, ли неясное клокотание вырвалось из его горла.

Вывернувшись в крепких руках, взглянула в хитрые, обрамленные едва наметившимися лучками морщинок глаза. При взгляде на это лицо казалось, что мужчина балагур и весельчак. Как же его зовут-то? Ведь я точно должна была знать его имя…

— Простите? — стараясь держаться уверенно, выгнула бровь, кивая на руки, — а у вас заведено, что ль, чужих девушек тискать?

— Так ли и чужих? Ты ведь не инициированная, — даже не подумав ходить вокруг да около довольно пророкотал он, там самым заставив пламенеть щёки.

— Так это не свидетельство того, что нет у меня парня.

— Тот малахольный что ль? Из клуба? Твой?

— Мой, — не стала отпираться я, хотя определение было не совсем верным. Не мой. Мы никогда и не говорили о таком, но рядом с Яном, только с ним, моё сердце сладко замирало, а когда он исчезал, я тосковала, словно самый близкий и дорогой человек ушёл. Так я скучала разве что за отцом… хотя, так да не так…

— О чём задумалась? — нахал рискнул прикоснуться к одному из браслетов, что украшали руку. — Всё в облаках витаешь. Ну это нормально, так вам, девицам, положено. Нечего головы делами загружать. Знай себе кухня, дети та богам дань отдать и почет.

— На самом деле мне пора, — неуверенно повела плечом, указывая направление.

— К Милке, что ли путь держишь?

— Да, к ней.

— Ой вряд ли ответит она тебе, — хохотнул знакомец.

— Уже отвечала, — похвалилась и тут же пожалела, заметив, каким алчным, довольным огнём сверкнули его глаза.

— Даже та-ак… сильна-а, но твой новообретённый дар не поможет против меня. Не сейчас. Знаний у тебя нет.

— А я должна ставить его вам в противовес?

— Мы же уже перешли на “ты” Васенька.

— Я даже имени вашего не помню.

— Ну, я негордый, могу и напомнить, Фёдор я, Финист ясный Сокол, слыхала о таком?

— Сокол? — нехотя обвела поджарое тело взглядом.

Он зычно рассмеялся в ответ.

— А если так?

Тело мужчины раздуло, некрасиво исказив милые черты лица, сращённый с губами нос превратился в острый длинный, смертоносный клюв. Всё тело Фёдора поросло перьями, что при ярком свете заиграли шоколадно-белой тёплой палитрой. Было бы красиво, если бы не крылья. Кожистые, больше демонические, чем птичьи, они были покрыты оперением урывками, словно существо недавно горело. Ноги, длинные с большими лапами, демонстративно вспороли землю удлинёнными пальцами с острыми когтями.

— Ки-ки-ки, — прострекотало существо, явно красуясь.

Кроме омерзения, никаких чувств оно не вызывало. Видимо, что-то такое промелькнуло на моём лице, так как птиц, дёрнувшись, оказался совсем близко. От него пахнуло тленом и едва различимым запахом разложения, сладковатым, ещё только-только начинающимся. Отшатнувшись, я вцепилась в рюкзак, в котором неожиданно притихла вечно болтливая куколка.:

— Противен? — его голос звучал в моей голове, ну точно как котейшества. — Всё же так больше люб?

Оперение исчезло, разъединился нос и губы, Фёдор повёл плечами, преображаясь.

— Увиденного не развидеть, — буркнула я.

— И так не нравлюсь, — прошипел он. А придётся полюбить! Коль не по чистоте сердца, не по состраданию, так по мороку и речам сладким. Будешь моей женою, сотой в гареме. — Схватив меня за руку, притянул к себе. — Будешь жить в хоромах, ни печали не знать, ни радости. — Тяжёлое дыхание ударило в лицо.

— Пустите! — дрожащим голосом взмолилась я.

— Это ничего-о, — словно уговаривая самого себя, Фёдор покачал головой. — Так, минутное… страх… Потом рада будешь. За сейчас прости, но как только я спою тебе, всё пройдет, обещаю.

— Зачем вы это делаете? — продолжая вырываться, крикнула я.

Неожиданно замерев, он уставился куда-то поверх моей головы:

— Нет у меня выбора…

— Выбор всегда есть. Вы просто свой сделали!

Фёдор зарычал, вновь превращаясь: — хватит с тобой в ладушки играть. Заберу тебя в гарем, там не до бесед будет.

Кусты хрустнули, помятые тяжёлыми крыльями. Вместо клубного знакомца вновь стояла огромная птица, с интересом пригибая голову набок, то и дело отщёлкивая странную мелодичную последовательность клювом. С каждым новым щелчком воздух как будто бы густел и становился дурманяще сладким. На несколько секунд мне показалось даже, что совсем он и не страшен, птиц этот, до того самого момента, пока ощетинившись и издав грозный визг, на полянку не ворвалась ласка, бесстрашно бросаясь на существо. Тот медленно повернул громадную тушу и вновь издал клокочущий смех, расправляя демонические, перепончатые крылья…

— Ки-ки-ки, перевертыш? А ты не мал, чтобы нападать на меня? — теперь голос звучал не только в моей голове, а как будто отовсюду.

Моя ласка, а уж я-то узнаю теперь наглого хорька из тысячи, с ожесточением, уж точно ей несвойственной, впилась в трясущуюся от смеха когтистую лапу.

Птиц, взмахнув второй, наотмашь ударил рычащего, беснующегося зверька. Отлетев на несколько шагов, хорёк вскочил и вновь кинулся на врага. Ещё раз. Мимо. Снова за лапу. Удар. Смех странного существа приводил ласку в неистовство. Тряхнув пушистым хвостом, зверёк снова прыгнул. Смех прекратился, послышалось бульканье. Чудовище махнуло громадной остроклювой мордой и взвыло. Кинувшись на землю, оно яростно каталось, пытаясь оторвать от шеи маленького вёрткого противника. Ласка сильнее сжала пасть. Мелкие острые зубы продирались сквозь перья, ближе к горлу. Наконец, птицу удалось ухватить юркое тело одной из лап в тот самый момент, когда тонкие зубы прокусили вену. Кровь хлынула по переливчатому оперению. Густая, тёмная. Птиц захрипел. А затем послышался дикий, совершенно однозначный хруст. Чудовищу понадобился всего один удар. Громкий визг боли ласки наполнил поляну. Мне стало физически больно, словно не маленькое, отважное животное ломал сейчас этот монстр, а меня. В глазах потемнело, запрыгали серые блики, закружилась перед глазами поляна, куда-то в сторону поплыли большие зелёные ели. Всего один удар для маленького тела, всего один удар моего переполошённого сердца и хорёк взвыл коротко, болезненно, дёргая в агонии лапами, падая на стылую землю. Тело его подёрнулось дымкой, захрустели, затрещали пересохшими веточками кости и вот, на месте моей вредной ласки лежал, корчась в агонии Ян.

— Вася… беги скорее… — залитые кровью глаза, остановились на мне. Видимо, он не чувствовал ни вывернутых в неестественном положении рук, ни травмированной спины.

— Как же так, — не уверена, что сказала это вслух, едва шевеля губами. — Как же так?! — повторила громче, начиная подвывать. Робкая догадка, воспоминания, о том, как появился в моей жизни вредный хорёк и следом за ним странный, но совершенно особенный парень, его загадочные, внезапные исчезновения и появление зверька следом. Злость куколки и ворчание котана. Это что же… Он всё время был со мной? Несущиеся вихрем встречи с симпатичным парнем, в присутствии которого так млело сердечко и наглые, цепки лапки, (его же лапы и нос, хозяйничающие у меня в декольте), стало обидно и горько. Потому что, дурак такой, не нашёл как сказать, а я и не додумалась!

— Ян… — позвала, видя, как его глаза, подёрнутые кровавой пеленой начали меркнуть. Лишь отблеск безучастного, всё ещё тёплого солнца яркой радугой вспыхнул в радужке и погас.

Странная птица совершенно не по-птичьи хрипло заклокотала и замерла, готовая вновь ринуться в бой или добить неподвижного противника. На поляне воцарилась мёртвая тишина, в бесшумности которой тихий щелчок опоясывающих мои запястья браслетов прозвучал выстрелом. Рыча не хуже дикого пса, с застилавшими гневом глазами, я вцепилась в мягкую, бугрящуюся под ладонями землю. Ровным полотном, без единого сучка и пригорка легла она, словно катком кто проехал, трава укрывая её плотным ковром, словно не природа, а умелая рука вышивальщицы прошлась по поляне, накренилась в одну сторону, укладываясь от меня концентрическими кругами. Захрустели деревья ломающейся хвоей, стреляя щепками в разные стороны со сломанных ветвей.

— За что-о?! — взвыла диким голосом я, поднимаясь с колен. — Не прощу-у! — тут же вздыбилась земля, ревя со мной в унисон, заголосили, запричитали притихшие было птицы, а где-то издали послышался приближающийся волчий вой.

Птица заворчала недовольно, бросила косой взгляд на неподвижного Яна, прислушалась к гомону зверья, взмахнула уродливыми кожистыми крыльями и пропала в вершинах елей.

Как была, на четвереньках, комкая землю грязными пальцами, я подползла к Яну. Всхлипнув, осторожно провела дрожащими пальцами по холодной щеке.

— Нет, нет, нет… так не должно быть, — слёзы двумя светлыми дорожками расчертили щёки.

— Опоздали! — Голос мужа Маши Красовской я узнала. Тихий и твёрдый, именно он послужил спусковым крючком непролитым, собравшимся озёрами в глазах слезам.

Тёплая рука другого, незнакомого мне мужчины, мягко опустилась на плечо, пытаясь остановить плач, звучащий звериным скулежом.

Сморгнув, развернулась к нему, вглядываясь в пронзительно синие, мудрые глаза. Белые, длинные волосы падали на лицо мелкими косичками с вплетёнными в них разномастными бусинами.

— Что здесь произошло, девочка? — подхватив под локти, мужчина мягко, но настойчиво потянул меня вверх, заставляя подняться.

— Я не с-сумею д-доходчиво обьяс-снить, — голос, непослушный и сорванный, звучал старушечьим скрипом. — Помогите ему, пожалуйста.

— Всё в руках богов теперь, — качнув отрицательно головой, ответил он, — сам я не справлюсь, а в Храм к нам нельзя, увы.

— Всеволод, — позвал Волков, — Что дальше?

— Всеволод, — позвал Волков, — Что дальше?

Он осторожно отодвинул меня, глянув искоса на лежащего неподвижно Яна, затем на Сергея.

— Пусть здесь остаётся, — тихий, мягкий голос, послышался с левой стороны поляны.

— Заряна, — Всеволод с уважением кивнул.

— Сева, — похлопав по плечу здоровенного, взрослого мужика, словно он сопливый мальчишка, она обернулась кивая Волкову, — Серёжа. Не закончено ещё дело его, — подхватив валяющиеся на земле браслеты, смахнув с них грязь, Заряна нацепила их на запястья Емельяна. Там, где завершилась одна жизнь, должна начаться другая, если на то будет воля Богов.

— Ещё есть шанс? — прошептала я. Очень хотелось верить. Всею душой хотелось.

— Искра жизни ещё теплится в теле. Всё по вере, да по чистоте сердца. Урок он свой получил, вину искупил, теперь дело за выбором.

— Выбором? — недоверчиво взглянула на незнакомку.

— Жить или уйти в чертоги Чернобога. Ему решать, девонька, наше дело помочь вернуться, если он того захочет в итоге. Сева, нужно вправить ему кости. — Развернувшись ко мне, Заряна пытливо всматривалась словно в саму душу. — Ради тебя он решил отдать жизнь свою. Готова ли ты, поделиться с ним силой? Сейчас она бьёт из тебя чистым и могучим ключом. Нерастраченная, буйная. То, что надо для зова суженого.

— Суженого?

— Ну не проходящего мимо, да? — фыркнула она, утерев мне щёки, невесть откуда взявшимся платком. — Готова?

— Что надо делать?

Заряна жестом приказала всем, кто появился с Волковым и Севой на поляне разойтись. Подняв лежащую на земле палку, очертила вокруг Яна круг. По внешней стороне начертила странные, замысловатые, смахивающие на руны символы. Достав из висящего на поясе изумрудном мешке монету, обвязала трёхцветной ниткой, подвесив её на неожиданно образовавшуюся дырочку в металле, словно кулон.

— Подойди, — скомандовала она, опускаясь на колени по правую сторону от головы Яна. — Присядь вот сюда, — кивнула на пустующее по левую сторону место. Дождавшись, когда я примощусь, продолжила, — повторяй за мной.

Слова, странные, непонятные, громкие начали вылетать из её уст. Прислушавшись и запомнив последовательность, начала бормотать в такт заворожённо наблюдая, как монета в её руке раскачиваясь маятником, набрав обороты вырвалась да покатилась по начерченному вокруг Яна кругу, всё быстрее и быстрее. Чем быстрее бежала магическая серебрушка, тем выше поднималась вслед его бегу пригнутая трава, начинали шуметь тихим шёпотом деревья и переговариваться птицы. Застыв над головой, ожившая монета вспыхнула серебристым светом, с каждой секундой разгораясь сильнее, и вот уже весь круг, как и руны за ним, превратились в расплавленное, жидкое серебро, дрожащее ритмом наших голосов разносящихся над поляной. Белые берёзы вежливо склонились, прислушиваясь к зову, сосны и ели, закачали игольчатыми головами, роняя старые жёлтые иглы, словно седые волосы старец. Птицы, сбившись в стаи, звонко перекрикивали друг друга, кружа над лежащим Яном и нами, продолжавшими шептать и шептать странный, завораживающий зов.

А затем всё разом смолкло.