Верхняя земля для дроу

Глава 11

Глава 11

«Где слово сильнее кнута»

Храм принимал холодом камня и запахом трав, как суд — тишиной. Нижний зал был полон: жрицы в молочном свете кристаллов, представители Совета в темных плащах, тихие шорохи пергаментов. На стене — наша «дверь-выбор» Тамар: её поставили как напоминание, что принуждение здесь не работает.

Мы пришли без парада: Иллена — прямая, как клинок; Мирэлла — с зеркальной пластиной под плащом; Риан, Ардан, Каэль — рядом со мной так, что любой видящий понимал: это не свита, это — мы. Сфинкс устроился на карнизе и смерил зал взглядом опытного архивариуса. Феликус, как тень, занял место на поручне, будто так было всегда.

Эйлин вышла в центр, положила ладони на чашу. Свет лёг по кругу, и гул зала стал ровнее.

— Вопрос один, — сказала жрица. — Поток. Кто изъявляет из него опоры и кто возвращает их на место.

Слова повисли плотной нитью. И тут кристалл у западной колонны вспыхнул — вплыл образ: Сэверн. Без капюшона. Лицо воспитанника храма, взгляд человека, привыкшего считать себя умнее всех.

— Совет, — произнесла другая жрица, писарь, — отмечает на руках Сэверна ожоги зеркал и след «обратного хода». Факт вмешательства в опоры Потока — подтверждён.

Шёпот прошёл по рядам. На миг стало слышно, как стучит вода в недрах храма.

— А заказчик? — спросил кто-то из советниц.

— Заказчик, — откликнулась Мирэлла и вынула зеркальную пластину, — оставил в чёрном рынке слишком чистые следы. Печать «жемчужной линии».

Свет ударил в потолок, отразился в пластине и лёг на дальнюю колонну. Оттуда скользнула тень и собралась в фигуру: Сарайн. Белёсые волосы затянуты в идеальный узел, жемчуг холодно блеснул на запястье.

— Клевета, — сказала она ровно. — Вы принесли в храм сплетни.

— Мы принесли зверя Потока, — ответила я так же спокойно. — Вы торговали тем, что держит Верхнюю землю. Вашими людьми и вашими монетами. Вам понравилась мысль, что чужая дорога осыплется, если из неё вынуть камни?

— Я хотела порядка, — скользнула улыбка. — И чтобы дикарка наверху перестала ломать основы.

— Дверь Тамар не ломает, — вмешалась Иллена без тени ласки. — Она спрашивает. А вы не любите вопросы.

— Вопросов сегодня достаточно, — подытожила Эйлин. — Ответ храма прост: опоры Потока — не товар. Ими нельзя владеть и торговать. Любая попытка наказывается. Решение — в книгу.

Писарь быстро вёл пером. В зале стало заметно теплее — будто камень согласился.

— А Совет? — бросила Сарайн последнюю кость.

— Совет, — сказала жрица, — слушает храм, когда речь о Потоке. В остальном — у Совета своя ноша.

Она повернулась к рядам:

— Рекомендация храму: тропу «Двух Солнц к Дому Ланы» признать общественной дорогой с правом защиты храма. Проверки Совета — только в присутствии жрицы. «Сети» — под суд. Сэверн — отстранён, под охрану. Леди Сарайн — отстраняется от любых дел с артефактами и живым наверху. Срок — полный круг двух солнц. Нарушит — уйдёт в тишину.

Слово «тишина» в этих стенах значило не отсутствие звуков. Оно значило вне Потока — хуже изгнания.

Сарайн не дрогнула. Только жемчуг на запястье вдруг потемнел, будто его окунули в холодную воду. Она наклонила голову — не как побеждённая, как игрок, берущий паузу.

— Игра окончена, — прошептал Сфинкс с явным удовольствием. — На этот раунд.

Я шагнула вперёд и положила ладонь на камень чаши. Лампада под кожей щёлкнула теплым импульсом. Голос набрал ту самую силу, что дарит храм — не громкость, ясность.

— Дом, где «мы» громче «я», никогда не купит чьё-то «да» и не продаст чужое «нет». Мы не будем торговать зверями Потока. Мы будем возвращать. И строить. На этом стою.

Жрицы кивнули сразу — редкий, почти домашний жест. Храм принял слово.

Возвращение наверх было похоже на вдох после долгого нырка. Голубое солнце стояло выше, сиреневое опускалось, и их лучи скользили по траве, как две теплые руки. У ограды нас ждали — феникс на коньке крыши, вивернолань у ворот, феликус на перилах. Лунокрыл, уже освоившийся в рощице у воды, поднял голову и щёлкнул крыльями — как колокольчик на удачу.

— Протокол пришёл, — сообщил кристалл связи спокойным светом. — Всё записано в книгу. Тропа — под защитой.

Сфинкс довольно фыркнул:

— Запись — лучший амулет против забывчивости власти.

— А против шпиона, — сухо добавил Риан, — лучший амулет — руки. Наши.

Мы молча обошли периметр. «Лунный Зев» под дверью дышал ровно; зеркала Мирэллы у балок показывали чистоту; ни одной чужой метки. Ардан проверил гнёзда кристаллов, Каэль — швы дверей. Даг мурлыкал — без тревоги.

Я шла последней и чувствовала, как в теле растворяется жесткий ком вчерашней настороженности. Не исчезал — таял. Вода источника отвечала чистым звоном, как настраиваемая струна. Это и было главное: равновесие вернулось.

— Света, — остановил меня Каэль у южной двери. — Можно… снять и мой маркер?

В его голосе не было просьбы о милости. Это был выбор. Я подняла ладонь — артефакт на его шее, последний «служебный» знак, выпустил глухой вздох и погас. Металла стало меньше в мире. Воздуха — больше.

— Теперь ты — просто ты, — сказала я.

— И ваш, — ответил он, и глаза у него были ясные, без привычной тени. Уголок губ дрогнул. — И свой.

Риан молча подтянул его за плечо и слегка тронул лбом — короткий, мужской жест. Ардан хмыкнул, но в его хмыке слышалось довольство.

— Проверим печь? — предложил он спокойнее обычного. — Пирог под такие новости сам просится.

— Пирог просится всегда, — отозвался Сфинкс. — Особенно когда пророчества надо запивать вином.

Мы рассмеялись. Смех — лучший оберег.

К вечеру дом пах выпечкой, жаром дерева и травами. Иллена задержалась — тихая, без привычной стальной осанки. Она долго стояла у окна, пока два солнца раздевали воду до стеклянного блеска, и сказала неожиданно мягко:

— Ты наделала ошибок. Но сегодня ты сделала правильно. Не потому что победила, а потому что вернула на место.

— Я не одна, — ответила я просто. — Мы.

— Поэтому у тебя и получилось, — кивнула она и, помедлив, добавила: — Завтра мой дом пришлёт наверх двоих мастеров. Без ошейников и без лишних вопросов. Пусть строят там, где свет.

Это была не милость. Это была настоящая поддержка.

Ночь пришла без тревоги. Феникс растянулся тёплым обручем на крыше, на ограде горели ровные зелёные глаза кристаллов. Лунокрыл заснул в ветвях Дага. Дом дышал в такт. Я сидела на ступенях в тонкой рубашке и чувствовала кожу — как новую нить в ткани мира.

— Позволишь? — Риан сел рядом, не касаясь.

— У нас же «по желанию», — улыбнулась я. — Всегда.

Он протянул руку, и я вложила свою ладонь в его — так просто, будто мы делали это всегда. Каэль устроился по другую сторону, локоть к локтю — тепло, в котором нет ревности. Ардан поставил рядом кружки, сел на ступеньку ниже и опёрся спиной о нашу коленку — как о тёплый камень.

Мы молчали. В этих стенах слова часто важнее жестов. Но сегодня жесты были ответом. Дом мурлыкал. Два солнца сходились на краю неба.

Кристалл связи тронул воздух мягко, как вежливый стук.

— Лана, — голос Эйлин прозвучал не официально, а… тепло. — Пророчество любит время. Но сегодня — строчка для тебя:

Имя ты назвала. Огонь ты приняла. Дорогу ты открыла. Осталось — сердце. Сердце — это дверь.

Тёплый ток прошёл по коже — там, где лампада. «Сердце — дверь». Я ощутила, как рядом сжимают мои пальцы — не крепко, бережно. «Мы» ответило сильнее, чем любое «я».

— Значит, завтра — сердце, — сказала я шёпотом. — Но сегодня — дом.

Даг тихо, почти неслышно, хрустнул балкой: согласен. Вода у берега звякнула — как тонкая струна, что нашла верный тон.

Сарайн где-то внизу изводила жемчуг, Совет переписывал формулировки, «Сети» пытались вытравить зеркальные ожоги. А у нас была тропа с именем, дверь, которая спрашивает, лампада, что дарит голос, опора Потока на своём месте и — дом, где «мы» громче «я».

Арки легли, как камни в своде, и свод держал.

Мы сидели так, пока два солнца не коснулись друг друга краями и не зажгли небо общим сиянием. Тогда я встала, вытянула руку — и трое поднялись следом, будто это — старый наш обычай. Может быть, так оно и было всегда, просто мы вспомнили.

— Спать, — сказала я. — Завтра — жить.