Верни мою дочь

Глава 20

— Какое условие?

Ни его вкрадчивый тон, ни сама фраза мне уже не нравились.

— Вита, девочка моя. Я понимаю ты взволнована, привычная жизнь пошла под откос. Но ведь это именно тот шанс для тебя, что ты сама хотела. Ты исчезнешь из его жизни, как и мечтала. Машенька будет с тобой рядом. Вы будете свободны и вольны быть там где хочется, и жить так, как хочется.

— Что за условие, Артем?

— Что за недоверие в голосе? — устало вздохнул Савельев. — Ничего такого, просто возвращаемся к первоначальному плану — вы с дочерью «умираете» для него. Бизнес у него развалится в ближайшие месяцы, вряд ли он его спасет. Ну а для меня будет утешением, что он будет раздавлен со всех сторон. Только тогда я оставлю его в покое.

— Ты называешь это оставить в покое? — вскричала я.

— На минуточку, не забывай, что угроза по-прежнему висит над его жизнью, — холодно обрубил Артем.

— Как ты можешь…

— Ты хоть знаешь, что сделал твой дражайший муж, которого ты так защищаешь? Он меня в лепешку размазал. Хладнокровно отдал приказ сама знаешь что сделать. Я всю оставшуюся жизнь буду хромать. А то, что он потопил бизнес твоего отца? Для тебя это нормально?

— У них были свои разногласия, — неуверенно проговорила я.

Я уже ни в чем не была уверена.

— Разногласия? — захохотал Савельев. — Нет, просто Вольский пришел в бешенство, что твой папочка его надул. Ты же не была девственницей…

— Господи, прекрати! — не выдержала я. Сколько раз я сама думала о том, что Марк мне мстит за это, ведь напрямую он никогда не говорил. Но слышать об этом из уст Савельева было противно. — Отец-то тут причем?!

— Послушай, — смягчился Артем. — Просто прими как данность, что твой муж асоциальный, нездоровый тип с замашками тирана, агрессора. В бизнесе это жестокий человек, широко шагающий по головам.

— Я не могу согласиться на твое условие. Я не могу претвориться погибшей. А дочь?! Это жестоко! Я ни за что не соглашусь.

— Что ж, помни… Ты сама выбрала это, зная, что могла защитить его.

— Стой! Подожди!

Но бывший любовник уже бросил трубку. Пытаясь дозвониться, я ничего не добилась, только потратила несколько минут, до крови кусая губы.

Черт! Все очень плохо! Очень-очень!

Может, рассказать Марку? Но тогда он спросит про Савельева, узнает, что я с ним общаюсь. Господи… он меня убьет на месте.

Хотелось завыть волком на луну от бессилия и отчаяния. Я не знала, как мне защитить мою семью, ведь я сама топила этот корабль. Дура, непроходимая дура!

Испугавшись, что Марк проснется и будет меня искать, я сломя голову бросилась по тропинке, уже не боясь воображаемых диких зверей в темноте. Куда реальнее были другие угрозы.

Конечно, я понимала, что Савельев и без меня бы начал осуществлять свой план. Но кто знает, смог бы он его исполнить? А я только ускорила процесс, беспечно раздавая домашние записи.

Проклиная себя почем свет, я осторожно пробралась в избушку и тихо прилегла под одеяло. Все спали, никто не проснулся. А мне казалось мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Утром я встала разбитая и словно не спавшая. Мне снились тревожные сны. В лесу внезапно зарядил дождь, мы сидели в домике безвылазно до самого вечера, просто разговаривали. Мои тревоги снова растаяли как дым, стоило Марку обнять меня, пока мы сидели всей семьей и играли в детскую настольную игру. Маша довольно быстро утомилась, ей было рановато по возрасту и поэтому, судя по всему, пока неинтересно. Через полчаса попыток она устроилась играть с куклами, а мы с Вольским остались сидеть за столом. Я уютно расположилась в его объятиях, прижавшись спиной к его груди. Чувствовала, как бьется под моей лопаткой его сердце. Длинными музыкальными пальцами Марк выводил замысловатый узор на моей голой коленке. Если бы не надпись «Диор» на ленте, мое платье вполне могло сойти за деревенский сарафан. Я почти влилась в обстановку.

Казалось, мы оба порой переставали дышать, боялись спугнуть это мгновение. Я боялась, что Марк мне не верит, что сейчас закроется, а Марк… Марк, наверное, боялся, что все это может закончиться и я вновь превращусь в холодную неприступную Виту. Но я не хотела больше возвращаться к той себе. Обиженной, замкнутой, не умеющей любить никого вокруг себя.

Мне нравилось ощущать глупых бабочек в животе, с удивлением осознавая, что все в душе поет и танцует, не смотря на опасность, от любви к мужу. Как же я была слепа! Ведь это счастье могло наступить для меня так давно, но я не хотела ему давать даже малейшего шанса.

Во мне сейчас бушевала целая буря эмоций, и пока что было даже страшновато все раскладывать по полочкам. Хотелось наслаждаться моментом здесь и сейчас.

— Марк… — прошептала я, не отрывая загипнотизированного взгляда от его движущихся пальцев.

— М? — еле слышно проговорил он.

Мы оба сидели, словно парочка разомлевших котов. Мои щеки вспыхнули, едва я вспомнила его страстные ласки. Несмело положив ладони на его руки, я потерлась щекой о его плечо.

— Расскажи о своем детстве, — попросила я. — Я совсем ничего не знаю.

На какое-то время воцарилась тишина, и я подумала, что ступила на запретную территорию, я же ничего об этом не знала, но Марк все-таки заговорил.

— Если тебе так хочется…

— Очень.

— Ладно, — пожал он плечами. — Слушай.

Он начал свой рассказ, а я устроилась в его объятиях поудобнее.

— Сколько себя помню — здесь провел добрую половину своей жизни. Своих родителей я не видел ни разу. Мать, как родила меня, сверток сюда подкинула, отцу родному. Деду, то есть, моему. Он всю жизнь лесничим работал. Родители были чайлдфри, как это модно сейчас говорить. Но случилось так, как случилось. Я родился.

Все это он говорил ровным спокойным голосом, но почему-то я знала, что внутри него еще живет эта боль. В груди неприятно заныло, стоило мне представить, как старый дед возится с малышом, из-за того, что родная дочь, как кукушка, бросила дитя и умчалась в закат в поисках счастливого вайба. Этого я не понимала. Я за Машку на преступление готова идти, а кто-то вот так исчезает… Ну как?!

— Дед в шоке был поначалу. Он у меня совсем не любил вылазки в город. К нему приезжал мужичок один, дед ему приплачивал, тот и привозил регулярно из города все нужное. Вместо сладостей стал возить памперсы и детские смеси, а одни книги сменились на другие, все о том, как воспитывать детей. Дед был вынужден стать мне и отцом, и матерью, и целой вселенной. Он им и стал, у него все получилось. Ты не подумай, я очень счастливым рос.

Он вдруг хмыкнул.

— Я просто даже не знал, что жизнь может протекать как-то по-другому.

Вздохнув в мои волосы, он поцеловал меня в макушку. Сделал это почти незаметно, заставив меня улыбнуться.

— Дед учил меня всему сам, как мог. У нас был огород, мы сажали картошку, свеклу, лук. Да все подряд. Собирали лесную землянику. Ягода крохотная, ведро набиралась очень долго, но время здесь всегда течет неспешно. Варили потрясающего вкуса варенье, крутили компоты. И соленья всякие. Ты даже представить себе не можешь, что я умею делать.

Марк рассмеялся, а я боялась сделать вдох. Жадно слушала откровенничающего мужа.

— Днем мы часто в лесу пропадали, совершали обходы лесного массива. Он огромный. Ну, по крайней мере, мне раньше таким казался. Дед научил меня стрелять из ружья еще когда мне было пять. Я долго бегал, как дикий Маугли, почти не встречая людей, кроме Федора, того мужичка. За редким исключением меня возили в город, если я сильно заболевал. Один раз пневмония была, тяжело дышалось, дед меня и вывез самолично. У него мотоцикл с люлькой был, представляешь? Он доставал его крайне редко, только по особым случаям. В городе я особо ничего не видел, в полубредовом состоянии был. Было мне лет тринадцать, наверное. Рано или поздно это должно было случиться — органы опеки заинтересовались мальчиком, который жил в лесу, нигде не учился. Долгая война была. Дед окончательно поседел весь, но меня не отдал. Только договорились, что в школу буду ходить, в пансионат. В будни я учился, нагонял программу, а в выходные уезжал обратно домой. Сюда в лес.

Он замолчал, и я на миг сжала его руки, в тайне рассматривая и любуясь их красивой формой.

— Трудно, наверное, было? Там, в школе? Все по-другому…

— Не то слово… С самой учебой проблем не было — дед учил меня дома всем предметам по купленным учебникам. Как мог, конечно, но я довольно быстро все схватывал на лету. Но сама жизнь в городе, среди цивилизации, среди кучи учеников — для такого дикаря, как я, — с иронией произнес Марк. — была невероятно трудной. Приходилось каждый день отстаивать себя, свое право быть обычным учеником. Первые драки, школьные войны и так далее. Отучился с горем пополам. Когда мне исполнилось шестнадцать, дед вдруг достал тугой сверток из шкафа. Говорит, вот, как мог тебе собирал. А там купюры, целая гора. Приторговывал потихоньку дед самогонкой, что сам гнал. Через Федора сбывал куда-то. Представляешь, насобирал мне денег на учебу таким образом. Часть зарплаты, пенсия — он всячески пополнял копилку, оставлял на жизнь минимум. И сумма собралась не маленькая. Мне тогда впервые стало стыдно, что на отлично я учиться даже не старался. О будущем вообще не думал. Само собой разумеющимся было, что сюда вернусь, к нему. А он меня чуть ли не метлой погнал отсюда. Говорит, помру, что ты тут один будешь. Живи, как все. Отучись, найди достойную работу, женись. В моей голове тогда второй раз все круто перевернулось. Я уехал учиться, и с тех пор старался быть во всем самым лучшим.

Он задумчиво крутил обручальное кольцо на пальце.

— Ни на кого работать я, конечно, не смог. Не долго, по крайней мере. Со студенческих лет в голове прокручивал, как денег заработать. Заработал, как видишь.

— Ты… Я не знаю никого, кто в столь молодом возрасте смог бы добиться того, чего добился ты, — тихо пробормотала я, чувствуя неловкость. Я-то родилась с серебряной ложкой во рту.

— Мне приходилось действовать порой не совсем честными методами, — мрачно ответил Марк, вставая с лавки.

Свеча почти догорела, дождь на улице закончился. Вольский уставился в окно, а я в его красивый профиль. Он открылся для меня совершенно по иному. Мне хотелось об этом сказать, но я не знала как.

— Кажется, Виктор приехал, — он отвернулся от окна и направился к выходу, оставив меня в смешанных чувствах.