Верь в меня

38. «Моя вера»

В детском доме я ощущаю себя тревожно. Двоякие чувства бередят душу. С одной стороны, эти милые крохи вызывают улыбку, а с другой — сердце болит за них. Один малыш подбегает ко мне, неожиданно обхватывает меня за ногу обеими руками и, задрав голову, смотрит на меня как на божество.

— Мама? Мама, ты за мной пришла? — спрашивает розовощёкий мальчуган лет четырёх.

Я даже ответить ничего не успеваю, как следом за мальчиком подходят и другие дети. Все как один пытаются прижаться ко мне, спрашивают: я ли их мама. Точнее, они даже не спрашивают, они словно узнали во мне каждый свою маму.

Неловко себя чувствуя, опускаюсь на колени, и каждого ребёнка обнимаю по очереди. Да, я помню, что говорила мне директор — минимум контакта с детьми, ведь я уйду, а они останутся со своей хрупкой надеждой ждать нашей следующей встречи.

Слёзы по щекам катятся против воли. Но это слёзы чистые, без горечи. Я реально хочу их всех обогреть, приласкать. Они такие все маленькие, так нуждаются в банальной ласке.

— Насть, давай поработаем, — одёргивает меня Саша.

С трудом заставляю себя оторваться от обнимашек с малышами и переключиться на работу. Обожаю детей. Детские фотосессии всегда вызывают во мне сильные эмоции, потому что в отличие от взрослых, дети очень искренние. Их улыбки отзываются в даже самом холодном сердце лучиком тепла. Но сегодня другой случай, мне морально тяжело смотреть на малышей через видоискатель своего «Никона».

Одна малышка привлекает моё внимание. Маленькая такая с большими голубыми глазищами и пружинистыми локонами рыжего цвета. Она наблюдает за мной всю дорогу, но подходить боится.

Я смотрю на неё через призму стекла на объективе фотоаппарата и чувствую, как у меня быстро бьётся сердце. Красивая, солнечная девочка трогает до глубины души. Солнечная не только из-за того, что волосы огненного цвета и веснушки россыпью по щекам, девочка с синдромом Дауна.

Убрав фотоаппарат от лица, смотрю на малышку в упор, а она улыбается мне, язычок свой из розового ротика высовывает.

— Это наша Верочка, — звучит женский голос за моей спиной и я оборачиваюсь на сотрудницу детского дома, — родители отказались от неё сразу после рождения. А зря, такая славная девочка. Очень умная, всё понимает, только сказать пока ничего не может. Вот вы, Настенька, вместе с Сашей сделаете репортаж и откроете глаза нашему обществу. Сколько детей без пап и мам ждут, когда их отсюда заберут. Все хотят семью.

Киваю, глотая в горле противный ком.

Да, всё так. Эти детки ждут, когда придёт к ним мама, возьмёт за руку и заберёт из детского дома. Я бы тоже забрала не задумываясь. Верочку бы точно удочерила, но мне по закону нельзя — с моим-то психическим расстройством.

— Сладкие малыши. Надеюсь, всё получится, — только и могу сказать, а сердце рвётся на части.

Ну что за люди такие, что бросают своих детей?! Даже животные не бросают детёнышей, не считая исключительных случаев.

Пребывая под сильными, обуреваемыми эмоциями, с трудом заставляю себя вернуться в работу. Ох… не думала, что будет так сложно, когда согласилась на эту фотосессию. Непростое испытание для меня: видеть детей и не иметь возможности им помочь. От своего бессилия хоть волком вой. Что за несправедливость такая, а?

После фотосессии, когда за спиной остаётся детский дом, я вдыхаю кислород полной грудью и не могу надышаться. Заметив моё состояние, Саша начинает беспокоиться:

— Сильно плохо, Насть? Может в аптеку сгонять и купить какие-то капельки успокоительные?

Качаю головой. Хочется усмехнуться горько на эту фразу, мол, какие к чёрту капельки? У меня тут сердце на ошмётки от увиденного количества детей в детском доме. Душа болит за них!

— Ничего не нужно, Саш. Давай лучше где-то кофе выпьем?

— Хорошо, поехали, где-нибудь посидим, — соглашается друг и мы идём к его машине.

Саша привозит нас в кофейню, где я заказываю большой латте с густой пенкой. И пока бариста готовит латте, как мазохистка пересматриваю на экране фотоаппарата отснятый материал.

Девочка Вера не выходит у меня из головы и я знаю почему. Ей точно не повезёт — шансы, что её когда-либо удочерят, почти нулевые. Если она родной маме оказалась не нужна, то чужой тёте — подавно. И от этих мыслей мне в разы больнее.

— Молчаливая какая-то, у тебя всё хорошо, Насть? — интересуется Саша, когда я слишком зациклено смотрю на фотик.

Переворачиваю «Никон» так, чтобы Саша мог видеть экран.

— Смотри, это Вера. У неё синдром Дауна. Как думаешь, её кто-то захочет удочерить? — друг пожимает плечами. — А ты, Саш, смог бы стать папой для этой девочки?

— Ты почему спрашиваешь, Насть? Сильно впечатлилась, похоже?

— Впечатлилась, да. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты бы взял на себя такую ответственность, Саш?

— Честно?

— Конечно, честно.

— Вряд ли. У меня своих двое, куда мне приёмного, да ещё и необычного ребёнка?

— Понятно.

— Да что понятно, Насть? Ты представляешь, сколько нужно денег, чтоб такого ребёнка поднять на ноги? Нормальной она никогда не станет, но чтобы ей хоть что-то дать — минимальные навыки самообслуживания и какую-никакую социализацию, нужно много вкладывать финансов в реабилитацию и коррекцию. Я просто не потяну. Наверное, поэтому эта девочка оказалась в детском доме — не у каждого человека есть такая возможность.

— Ты сейчас оправдываешь биологических родителей Веры? Не надо, Саш. Они ничтожны в моих глазах, ничто их не оправдает! Всё, что касается детей, для меня остро и по живому. Я никогда не пойму, как можно отказаться от родного ребёнка, пусть он даже родился не такой, как все. Все дети хотят родительской любви, расти в семье, а не детском доме.

— Да, ладно. Ладно, Насть. Я всё понял. Я же здесь ни при чём. Я своих детей не бросил, хоть с женой и в разводе уже несколько лет.

— Не оправдывайся, Саш. Я к тебе без претензий, просто откровенно поделилась мыслями. Извини, если задела чем-то, я не хотела.

Санёк вздыхает, и я замолкаю, поняв, что сказала лишнее. Просто эмоции хлещут из меня сильным напором, ничего не могу с собой поделать.

Вечером, когда я возвращаюсь домой с работы, у меня всё валится из рук. В квартире я одна, хожу по спальне вперёд-назад. Данил предупредил меня, что сегодня задержится на работе — деловая встреча с потенциальными партнёрами из-за границы. Знаю, он не обманывает, ведь заранее обсудили ближайшую неделю. Банально, но я знаю, что будет делать Потоцкий завтра и даже после завтра. Я не просила его мне отчитываться, он сам принял решение поделиться плотным графиком своей жизни.

После откровенного разговора, когда за ужином я вскрыла конверт с результатами теста ДНК, прошло несколько дней. Лера с малышом ещё в больнице, но их скоро должны выписать. Я знаю, что Данил помогает им финансово, точнее, он все расходы взял на себя. И я не буду лукавить, если скажу, что горжусь Потоцким в этом плане. Так бы поступил любой нормальный мужик. Вон даже Санёк сказал, что не отказывается от своих детей, хотя они с бывшей женой давно в разводе.

Не придумав ничего лучше, заваливаюсь на кровать. Где-то через полтора часа у Данила завершится встреча и он приедет домой, а я пока посмотрю телевизор, отвлекусь немного. Мне не терпится поделиться с Потоцким своими эмоциями. Знаю, если расскажу ему про Веру и детский дом, он обязательно что-то придумает. Поможет найти спонсоров или найдёт какой-то благотворительный фонд, который сможет помочь этим детям. Понятное дело, что всех не обогреешь и не приютишь, но мой муж далеко не бедный человек и имеет связи, мы можем помочь хоть немного. Да я и сама попробую организовать какую-нибудь фотовыставку или запущу тематические фотосессии, а выручку отдам детскому дому.

С приятными мыслями и улыбкой на губах чувствую, что засыпаю. Сквозь сон ощущаю прикосновение к своему плечу.

Приоткрыв один глаз, смотрю на склонившегося надо мной Потоцкого.

— Спи, Насть, — тихим голосом произносит, укрывая меня одеялом.

Меня вырубает моментально. А утром, проснувшись раньше обычного, вскакиваю с кровати и выглядываю в окно. Прилив бодрости, как никогда за последний месяц. Настроение приподнятое, хочется горы свернуть.

Приняв душ, переодеваюсь в короткий домашний халат, волосы заплетаю в косу и выхожу из спальни. По пути в кухню заглядываю в гостевую комнату, где сейчас живёт Данил. Тихо приоткрыв дверь, застываю в образовавшемся проёме. Смотрю на него спящего, а сердце в этот момент стучит ровно. Как бы я с собой ни боролось, как бы не заставляла себя помнить только плохое, всё равно душа тянется к нему. Закусив губу, ещё какое-то время стою в проёме, взглядом скольжу по голой спине Потоцкого. Каждую родинку на его коже я найду с закрытыми глазами, каждую веснушку. Наверное, невозможно так полюбить ещё кого-то, как я люблю сейчас Данила. Да, вполне вероятно, мне в этой жизни мог бы встретиться другой мужчина, например, тот же Денис, и я даже смогла б испытывать к нему тёплые чувства. Но это всё будет не то — даже не сомневаюсь. Уверена, я однолюбка. Ведь такие же люди бывают?!

Налюбовавшись, тихо закрываю за собой дверь. Спускаюсь в кухню, завариваю себе крепкий кофе и устраиваюсь на подоконнике пятой точкой, согнув ноги в коленях.

Солнце только-только начинает восходить над горизонтом, начинается новый день, а у меня уже голова забита грядущими планами. Столько всего хочется сделать, что я не знаю, с чего стоит начать. Эмоциональный подрыв, такого я давно не ощущала. Жизнь словно заиграла новыми яркими красками, хочется созидать что-то новое, масштабное и доброе.

Внезапно возникшие идеи в голове заставляют меня подорваться с подоконника и взбежать по лестнице на второй этаж. В шкафу нахожу «Зенит», заправляю его плёнкой на 36 кадров. Когда-то Санёк смеялся, мол, зачем мне этот раритетный фотик, раз я им даже ни разу не пользовалась. Что ж… час «икс» наступил.

В спешке одевшись, вешаю на плечи фоторюкзак. Данилу оставляю записку на кухонном столе: «У меня случился творческий подъём. Я поехала фотографировать море».

Когда я выхожу из парадной такси уже ждёт на улице. Забираюсь на заднее сиденье, командую водителю ехать.

Через двадцать минут гуляю по пляжу, держа в руках советский «Зенит». Так непривычно. Здесь все настройки ручные, я не имею права на ошибку — ІSO, диафрагма и выдержка — всё должно быть чётко, иначе кадр испортится, а у меня их не так много есть в запасе.

Давно я так не отдыхала душой как сегодня. Когда-то вначале своей карьеры фотографа, когда у меня ещё было достаточно свободного времени, я выезжала на природу и снимала пейзаж. Позже я погрузилась в коммерцию, сто процентов моих снимков — были заказаны и оплачены заранее, для души я ничего не снимала. И сейчас, когда я просто фотографирую не за деньги, а для себя, отдыхаю душой.

Морской ветер треплет мои волосы, я уже успела пожалеть, что не взяла с собой шапку. Просто не думала, что возле моря будет так холодно. Пальцы на руках тоже замёрзли, но я же упрямая, буду фотографировать, пока они не отвалятся, потому что фотография меня поглощает с головой, в этот момент я будто уношусь в другой мир, где нет места земным бедам.

На мобильный поступает звонок. Перестав фотографировать, принимаю вызов. А это господин Потоцкий собственной персоной, интересуется: где именно я фотографирую, хочет присоединиться.

Ну окей, я не против. Скидываю ему геолокацию и решаю покурить айкос, взяв небольшой перерыв.

Шум волн, разбивающихся о выточенные водой камни, успокаивает. Я вся в творческих мыслях, думаю, какие ещё сделать снимки. В рюкзаке лежит ещё одна плёнка на 36 кадров, так что я здесь надолго: превращусь в сосульку, но сниму каждый свободный кадр на двух фотоплёнках, зря, что ли, приехала?

Потоцкий мелькает на горизонте. Приложив ко лбу ладонь козырьком, щурюсь, но смотрю на приближающегося мужа. В руках у него большой бумажный пакет, идёт размашистым шагом. Когда расстояние между нами неумолимо сократилось до десятка метров, я замечаю на губах Данила лёгкую улыбку.

Хм… Странно. Время уже же девять утра, разве Потоцкий не должен быть на работе?

Приблизившись, Данил начинает хмуриться. Смотрит на моё обветренное, красное лицо и головой качает.

— Как знал, что нужно взять с собой шарф, — возмущается муж, доставая из бумажного пакета мой любимый вязаный хомут.

Пока Данил обматывает мою шею хомутом, я смотрю на него с недоумением. Но уже через минуту, когда муж начинает греть тёплым дыханием изо рта мои замёрзшие кисти рук, не выдерживаю.

— Потоцкий, обо мне даже так родной отец никогда не заботился, как ты сейчас, — глотаю смешок, но Данилу совсем несмешно, он продолжает смотреть на меня из-под нахмуренных бровей.

— Ах, Настя, на улице штормовое предупреждение, а тебе приспичило сфотографировать море. Как ребёнок, ей-богу, — отчитывает грозно, и я перестаю глотать смешки, Данил сейчас вполне серьёзно. — Через пару часов начнётся сильный ветер, МЧС объявило жёлтый уровень опасности. Поехали домой?

— Не хочу. У меня ещё вторая плёнка в рюкзаке, пока всё не отсниму — никуда не поеду.

— Упрямая, значит.

— Как и некоторые, — не удержавшись, показываю язык, а Данил смеётся. — Зануда. Всего на три с половиной года старше, а ведёшь себя иногда как старый дед.

— Это я старый дед?

— Ну а кто? Здесь другого Данила Витальевича Потоцкого не наблюдается.

— Ах, Настя… ах. Ты совсем не меняешься.

— И не собираюсь. Я даже старой бабкой буду прикольной, вот увидишь. А ты будешь ворчливым, вечно недовольным дедом.

— Значит, вместе до гробовой доски? — подмигивает.

— Ещё чего. Я же моложе тебя, значит, жили долго и умерли в один день — не получится. Я позже тебя уйду на тот свет, но ты не волнуйся, памятник я тебе поставлю знатный. Буду откладывать с пенсии целый год… Ой, — прикрываю рот ладонью, поняв, что меня слишком понесло, но дело не в этом.

Я сама того не осознавая только что расписала перспективное будущее лет на пятьдесят вперёд. Это обескураживает, поэтому я замолкаю. Что-то слишком много болтаю, давно мы так не разговаривали с Данилом, чтоб ни о чём.

— Я понял. Замёрзла? — резко переключается, и я киваю. — Я термос с собой взял. Налить чай?

— Налей.

Данил реально достаёт из бумажного пакета термос с горячим чаем, а я заглядываю внутрь пакета: интересно, что там у него ещё, он же явно подготовился.

Передав мне чашку с чаем, Потоцкий смотрит на меня пристально, а я смущаюсь.

— Что? — спрашиваю, недоумевая, что он во мне «такого» увидел.

— Хочу тебя сфотографировать. Ты сейчас очень красивая.

— Эм… У меня с собой только раритетный «Зенит», ты его вряд ли потянешь.

— Ну так настрой мне его, а с кнопкой спуска затвора — уж как-нибудь справлюсь.

— Окей, ладно. Я могу, да.

Передав Данилу чашку с чаем, настраиваю «Зенит».

— Смотри, можно будет фотографировать только тогда, когда я буду стоять здесь, спиной к морю.

Так непривычно быть моделью, когда на тебя любимый смотрит через видоискатель фотоаппарата. Оказывается, я совсем не умею перед ним позировать. Ветер треплет мои волосы, я всё время пытаюсь заправить непослушные локоны за уши. А за спиной усиливается шторм, волны становятся всё выше и выше.

— Что-то я уже передумала насчёт второй фотоплёнки. Поехали домой, Дань, я замёрзла, — говорю вскоре, поняв, что бороться со стихией — опасно для здоровья.

Потоцкий подхватывает лежащий на песке фоторюкзак, закидывает себе на плечо, и мы вместе покидаем пляж. Крепко держит меня за руку, ведя за собой. Его ладонь такая горячая в сравнении с моими ледяными пальцами. Я быстро перебираю ногами, едва успевая за размашистым шагом мужа.

Лишь оказавшись в салоне «Ровера», когда Данил врубает на полную мощь кондиционер, мне удаётся согреться.

— А ты почему не на работе? — спрашиваю, пока мы едем домой. — Решил взять выходной?

— Типа того, — коротко отвечает, а я закусываю губу, вспоминая, что хотела поговорить с Данилом о детском доме.

Да или нет? Может, не сейчас, а чуть позже?

К чёрту всё. Живём в моменте.

— Дань, я с тобой поговорить хотела, — Потоцкий кивает, мол, внимательно слушает.

— Я вчера в детском доме была по работе. Фотографировала деток и знаешь, так сильно впечатлилась, что теперь не могу забыть о них. Помочь им хочу, возможно, провести фотосессии, а гонорар пожертвовать детскому дому. Но этого мало, конечно же. Там такое дело… Есть детки особенные, им больше всех нужна помощь. Мне очень в душу запала одна девочка, у неё синдром Дауна.

— Хочешь, чтобы я им помог?

— Хочу. Если у тебя есть возможность подключить благотворительный фонд или найти спонсоров, то это было бы круто.

— Хорошо, я подумаю, чем можно помочь. Скинь мне информацию об этом детском доме на мессенджер.

— Конечно, я всё скину что надо, — воодушевлённо отвечаю, ощущая к Потоцкому прилив нежности.

Я ни разу не сомневалась, что он поможет. Чтобы между нами не происходило, я всегда знала, что у Данила доброе сердце. Он таким всегда был, сколько его помню.