Веселая вдовушка

17.

Больше всего не понравилось Элизабет, что она ни на минуту не могла остаться одна. Гардеробная была переполнена. Три прачки помогали слуге по имени Уинтон наполнить огромных размеров ванну; тут же суетились две рослые служанки, поддерживавшие огонь под гигантским котлом. Тем временем Луэлла, личная служанка леди Кэтрин, помогла Элизабет раздеться, расчесала частым костяным гребнем спутанные волосы.

Едва Элизабет обосновалась наконец в спальне, как стали являться гости — вначале близняшки Хоуп и Хонор, которые принесли свежесрезанные цветы, затем юная Мэри — она решила поделиться с Элизабет своими платьями. Дородная служанка несла за нею огромный сундук.

В разгар этой вакханалии пришла леди Кэтрин. При виде Мэри и близняшек она удивлённо вскинула брови и тут же велела всей честной компании отправляться восвояси.

Наконец в спальне остались только Элизабет и леди Кэтрин.

— Теперь Луэлла будет прислуживать вам, — сказала виконтесса, рассеянно проводя рукой по шелковистым мягким волосам Элизабет. — У вас очень красивые волосы, моя дорогая, а какой чудесный овал лица… Вы прекрасны, словно королева. Пойдёмте.

Леди Кэтрин прошла к камину и предложила Элизабет сесть в одно из стоявших там кресел.

— Давайте-ка посидим немного у огня.

Элизабет подчинилась, не сказав ни слова. Леди Кэтрин наклонилась к ней и негромко сказала:

— Сын сообщил мне, что вы — ревностная католичка.

Элизабет напряглась.

— Да, это так. — А что ещё, собственно, могла она сказать этой протестантке? — Вера — самое дорогое, что у меня есть. Зачастую я находила утешение только в ней одной… — Элизабет опустила глаза, чтобы не встретиться взглядом с добрыми карими глазами виконтессы, которые, казалось, смотрели ей прямо в душу. Леди Кэтрин откинулась на спинку кресла.

— И меня вера поддерживала в самые трудные времена. Я рада, что у нас с вами есть нечто общее.

— Нечто общее? — с удивлением переспросила Элизабет. — Вы же протестантка?

— Да, это так, но у нашего господа, Элизабет, много виноградников. Вы были рождены, чтобы возделывать один из них, а я — другой. Тем не менее мы служим одному богу. И этого с меня вполне достаточно. — Виконтесса протянула руки к жаркому огню. — Надеюсь, вы не сочтёте, что я лезу не в своё дело, но мне бы хотелось, чтобы вы по утрам брали уроки латыни. — Виконтесса одарила Элизабет странным, но весьма выразительным взглядом. — Полагаю, вы привыкли вставать рано.

Поражённая таким предложением, Элизабет всё же кивнула.

— Разумеется, леди Кэтрин. Я встаю ещё до восхода, чтобы прочесть утреннюю молитву, но…

— Вот и отлично! Вашего учителя зовут Стивен Уолкокс — это довольно забавный тип. Вообще-то он коновал и кузнец, но великолепно образован и у него в здешнем селении много друзей. Мне почему-то кажется, что у вас с ним много общего. — Леди Кэтрин улыбнулась своей мягкой улыбкой, от которой все её лицо словно светилось изнутри. — Лучше всего вам заниматься в часовне — если это, конечно, вас устроит.

Уроки латыни от коновала? Да ещё на рассвете, в часовне? Все это на первый взгляд было бессмысленно, но Элизабет не желала расстраивать хозяйку отказом.

— Как прикажете, леди Кэтрин.

— Можете начать уже с завтрашнего утра. Заметив, что Элизабет пришла в смятение, леди Кэтрин придвинулась ещё ближе и прошептала:

— Ходят слухи, что Стивен — католический священник, но я, конечно же, не придаю им значения, — тут леди Кэтрин подмигнула Элизабет, — тем более хорошего коновала сейчас так трудно найти. Так что мне бы очень не хотелось, чтобы с нашим Стивеном произошла какая-нибудь неприятность.

Элизабет не верила собственным ушам.

Что же это получается? Леди Кэтрин собирается пригласить к себе в поместье католического священника? И эти странные занятия латинским языком по утрам?… Тут Элизабет наконец осенило. Уолкокс вовсе не собирается обучать её латыни, он будет служить утреннюю мессу! Мать Гэррэта так ловко все устроила, что никто из слуг об этом в жизни не догадается. А если кто и подслушает мессу — всегда можно сказать, что это всего-навсего урок латыни.

Элизабет заранее полагала, что семья протестантов отнесётся враждебно к ней, католичке. И никак не была готова к такому проявлению душевной щедрости.

— Я… я даже не знаю, что сказать. Вы так добры… — Элизабет с трудом сдерживала слёзы. — Спасибо вам, леди Кэтрин…

Интересно, знает ли об этом Крейтон?

— Я счастлива, что сумела вас хоть чем-нибудь порадовать. Что ж, теперь я вас покину, примите ванну, отдохните…

Она встала и направилась к двери, но на полпути она, однако, остановилась.

— Господи, чуть не забыла самое главное!

И леди Кэтрин сняла две длинные нитки отборного жемчуга, украшавшие её причёску.

— Нагнитесь чуточку, моя дорогая. Этот жемчуг теперь ваш. Он всегда принадлежал хозяйке Чествика.

Элизабет покорно склонила голову — и бесценный жемчуг коснулся её волос. Потом она выпрямилась и замерла, не в силах отыскать слова благодарности.

— Вот и все, — мягко сказала леди Кэтрин. — Изумительно! Как этот жемчуг к лицу вам, дитя моё!

Тёмные глаза её увлажнились.

— Свекровь подарила мне этот жемчуг, когда я выходила замуж за отца Гэррэта. Прадедушка Гэррэта был морским капитаном и составил себе состояние на Востоке, что позволило ему вернуться домой и жениться. Он и привёз с собой этот жемчуг. — Леди Кэтрин улыбнулась. — Старик уверял, что за каждой жемчужиной нырял чуть ли не на дно Южного моря, но ему, признаться, почти никто не верил… Тем не менее, — тут леди Кэтрин бережно коснулась жемчуга, — это был как-никак дар любви… И вот теперь я передаю его вам — как жене Гэррэта.

— Леди Кэтрин, — сдавленно начала Элизабет, но славная женщина отмахнулась.

— Полно, милая, всё это пустяки. Я совсем вас заговорила, а вам пора принимать ванну. Я, пожалуй, пойду… И прослежу за тем, чтобы вас не беспокоили, — на губах леди Кэтрин появилась хитрая улыбка, — даже если сюда попытается прошмыгнуть Гэррэт. Нам, женщинам, иногда нужно побыть в одиночестве.

С этими словами она неслышно выплыла за дверь.

Полчаса спустя Гэррэт тихонько отворил дверь в господские покои и вошёл, неслышно ступая босыми ногами по ковру. Вошёл — и замер. В кресле перед камином, закрыв глаза, раскинулась Бесс в одной только тонкой рубашке. Золотистые волосы волной ниспадали с её плеч, и Луэлла расчёсывала их костяным гребнем. Под тончайшей тканью просвечивали розовые соски и соблазнительные очертания зрелого женского тела. Зато синяки и ссадины в мягком полумраке спальни были почти неразличимы.

Элизабет отдыхала и поэтому, наверное, казалась совсем беззащитной. И ещё — она была красива. Ошеломляюще красива. Плоть Гэррэта мгновенно охватил томительный жар желания.

В этот миг его заметила Луэлла и замерла с гребнем в руке.

— Почему ты остановилась? — невнятно пробормотала Бесс. Потом открыла глаза и увидела Гэррэта.

Боже, как она была хороша! Элизабет вскочила, обхватила себя руками за плечи.

— Подай мне халат, Луэлла!

— Слушаю, миледи, — служанка бросилась к лежавшему на кровати халату.

Гэррэт ловко перехватил её, отнял халат.

— Я справлюсь сам, Луэлла. Оставь нас теперь.

Служанка заколебалась, разрываясь между преданностью хозяину и долгом перед новой хозяйкой Чествика. Впрочем, стоило Гэррэту властно глянуть на неё — и служанка, пятясь, торопливо вышла.

Элизабет с Гэррэтом наконец-то остались наедине. Гэррэт швырнул халат в гардеробную и захлопнул дверь.

— Прошу простить меня, сэр, — надменно сказала Бесс, — но сейчас мне хотелось бы улечься спать.

— Так в чём же дело? — с ухмылкой осведомился Крейтон. — Я не собираюсь тебе мешать. — Он подошёл так близко, что чувствовал кожей тепло её нежного тела. — Бог мой, Бесс, как чудесно пахнет твоя кожа.

Дрожь охватила Элизабет от этих жарких слов, и она отвернулась, пытаясь укрыться от чересчур откровенного мужского взгляда. И поспешно метнулась к постели, где лежал ворох платьев, принесённых Мэри.

Элизабет выбрала платье из муслина с длинными рукавами и высоким рифлёным воротником. Ей хотелось надёжнее укрыть себя от пронизывающего взора Гэррэта.

— Уж если вы решили нарушить моё одиночество, сэр, то не мешайте мне, по крайней мере, одеться и прежде всего отвернитесь.

На губах Крейтона заиграла знаменитая ухмылка.

— Ни за что не отвернусь, пока ты не назовёшь меня Гэррэтом.

— Пожалуйста, Гэррэт, отвернись!

— Не так уж это было и трудно, согласись? — Он с показной галантностью отвернулся. Блики огня играли на его гладкой коже, лишь подчёркивая мощь напряжённых мускулов.

Элизабет торопливо натянула муслиновое платье, старательно застегнула все пуговки и крючочки. Потом она повернулась к мужу.

— Не хочу показаться грубой или невежливой, но я очень устала и хочу спать.

— Делай что хочешь — не обращай на меня внимания. — Гэррэт подвинул к себе стоявшее у камина кресло. Сел он, однако, так, чтобы видеть Элизабет.

Женщина поняла, что Гэррэт уходить не собирается. Скрестив на груди руки, она сказала:

— Прошу тебя, уходи.

— Гэррэт, — закончил за неё фразу Крейтон.

— Прошу тебя, Гэррэт, уходи.

— Мне бы не хотелось покидать мою маленькую Бесс, — в глазах Крейтона блеснули искорки, — пока я с ней не поговорю.

— Поговорю?! — В голосе Элизабет слышалось возмущение, поскольку взгляд Крейтона и вся его повадка не предвещали ничего, похожего на беседу. — Это о чём же?

— О нас с тобой! — Гэррэт похлопала ладонью по креслу, стоявшему рядом. — Присаживайся. Я не стану долго тебя задерживать. Обещаю.

Она знала, почему Гэррэту хотелось усадить её поближе. Сесть рядом с ним — всё равно что усесться к нему на колени.

— Я просто хочу поговорить, Бесс.

— Хорошо. — Решившись, Элизабет присела на край кресла. — В таком случае, говори.

Крейтон смотрел на неё без всякого выражения — не лицо, бесстрастная маска. Помолчав, он негромко и мягко заговорил:

— Я уже давал слово, что никогда не возьму тебя силой, но признаюсь — ты мне желанна, Бесс, и я очень хотел бы научить тебя радостям плотской любви. Сегодня же ночью. — Кончиками пальцев он коснулся щеки женщины. — Позволь мне доставить тебе удовольствие, Бесс.

Элизабет стремительно отпрянула.

— Я не могу быть с тобой — и ты знаешь, почему.

— Нет, не знаю. — Отблески полыхавшего в камине пламени легли на его чеканное лицо, а в глазах словно затлели угольки. — Скажи честно, Бесс, неужели ты и вправду хочешь, чтобы наш брак расторгли?

Элизабет вздрогнула, поражённая тем, что Крейтону удалось проникнуть в самые тайные её мысли. Но каким образом?

— Я об этом и словом не обмолвилась.

— А к чему слова? — Крейтон вытянул длинные ноги к огню. Его большие сильные руки покоились на подлокотниках кресла. У Крейтона были удивительные руки — тонкие в запястьях, как у художника, но при всём том, несомненно, руки воина.

— Интересно, правда, что тогда произойдёт с твоими людьми, Бесс? Ты ведь знаешь, что я в состоянии обеспечить им сносную жизнь. Или ты предпочитаешь наблюдать, как бедняги голодают? И все ради того, чтобы избавиться от меня?

— Я… как-то не подумала об этом, — созналась женщина.

— А ты сама? — продолжал Гэррэт. — Неужели брак со мной настолько для тебя унизителен, что ты готова пойти на всё ради весьма эфемерной свободы? — Элизабет промолчала, и Крейтон бесстрастно добавил: — Даже если брак расторгнут, король не позволит тебе слишком долго вдоветь.

Элизабет поднялась, шагнула к камину, поднесла к огню дрожащие руки. Гэррэт прав, будь он проклят! Король, несомненно, принудит её снова выйти замуж — и новый муж, пускай и католик, вряд ли окажется лучше того же Рейвенволда.

Крейтон, по крайней мере, не обижал её и не бил — даже в тех случаях, когда ей удавалось его разозлить. Кстати, он и впрямь не пытался взять её силой — как и обещал. Но кто знает, надолго ли ему хватит терпения?

Так что же делать? Принести в жертву свою душу и позволить Крейтону обладать её телом? Или стоять твёрдо, обрекая тем самым своих людей на голод и бедствия?

Её размышления были прерваны голосом Крейтона:

— Предлагаю тебе выбор, Элизабет. Если ты примешь меня как мужа — разумеется, целиком и полностью, — я сделаю все, чтобы обеспечить благосостояние твоих людей. Если откажешь — завтра же отправлю тебя в Рейвенволд и сам подам прошение о расторжении брака.

— Стало быть, вы меня освободите?

— Уж и не знаю, что ты себе надумала на мой счёт, Элизабет, но поверь — я не зверь, который способен силой удерживать женщину, которая его не хочет. Правда, если мне не изменяет память, до сих пор я ничем не мог заслужить твою ненависть. Да, ты будешь свободна, если таково твоё желание.

— Я не испытываю к вам ненависти, сэр, — пробормотала женщина, не зная, что сказать. В глубине души у неё теплилась надежда, что Гэррэт согласится повторить бракосочетание — но уже по католическому обряду.

— Вы согласитесь повторить обряд, если нас свяжет узами брака католический священник?

Крейтон с шумом втянул в себя воздух.

— Я подумаю, но пока ничего не обещаю. — Гэррэт в упор глянул на Элизабет. — Я не хочу лгать тебе, Бесс.

— Понимаю, но как я могу изменить своей вере?

— Никто не просит тебя отречься. Уверен, что где-нибудь в Шропшире сыщется католический священник, который с радостью станет читать тебе мессу.

Неужели он знает о Уолкоксе? Элизабет не могла задать этот вопрос впрямую — она всё ещё не доверяла Крейтону.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду. — Элизабет снова уселась в кресло. — Кроме того, существуют и другие причины, из-за которых мы не можем пожениться — просто вы о них пока не знаете.

— Это ещё что за новости? — Глаза Гэррэта сузились, как у хищника. — Какие ещё неизвестные причины? То, что у тебя с Рейвенволдом не было детей?

Элизабет с вызовом вздёрнула подбородок.

— Да, я бесплодна. — Голос её звенел неприкрытой болью. — Каждому мужчине требуется потомство. Вашей матери, я уверена, очень хочется понянчить внуков. Я же не в состоянии дать вам все это.

— Откуда ты знаешь? — спросил Гэррэт.

— Вы сами об этом сказали — не помните? — Женщина изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. — У меня не было детей — хотя мы с Рейвенволдом не пренебрегали исполнением супружеских обязанностей.

— Ах, Бесс! — Крейтон тихо рассмеялся. — Все это никак не доказывает твоего бесплодия.

Врач, к примеру, говорил тебе что-либо подобное?

— Нет. Я бывала у врачей, но ни один из них не признал у меня женской немочи. И всё же…

Крейтон подался к ней:

— Терпеть не могу говорить о мёртвых дурно, но за все те годы, что я знал твоего покойного мужа, он не оставил без внимания ни одной мало-мальски симпатичной бабёнки от Грейвсенда до побережья — и, однако, я никогда не слышал, чтобы он зачал хоть одного завалящего ублюдка. Я тебе так скажу — это он был бесплоден, а не ты.

Элизабет низко склонила голову — всё-таки ужасно унизительно, когда твою интимную жизнь обсуждают так откровенно. Но если Крейтон прав и она в самом деле не бесплодна… Смущение на лице Элизабет сменилось неподдельным страхом.

— Что такое? — Крейтон смотрел на неё с удивлением, но потом лицо его окаменело. — Ах, вот оно что… Габбинсы! — Он порывисто вскочил, уставясь в камин. — Так тебя волнуют последствия того, что они над тобой вытворяли после похищения?

— Последствия? — Элизабет подняла страдающий взгляд на Крейтона. — На что ты намекаешь?

— На ребёнка, который может родиться, — он снова повернулся к Элизабет, его глаза сверкали. — При необходимости я могу подыскать для него неплохое местечко и достойно воспитать. Как бы то ни было, дитя зачато, оно невинно. И никому не следует знать правды. Я тебя не оставлю.

— Не оставишь? — Элизабет вдруг поняла, что сейчас расхохочется. Смех был неуместен, но она ничего не могла с собой поделать. Смех поднимался из самой глубины её существа, неудержимый, как пузырьки шампанского. Она согнулась пополам, обхватила руками плечи и смеялась, смеялась, смеялась… покуда из глаз не брызнули слёзы.

— Черт, да что тут смешного? — взвился Крейтон.

— …Так ты… ты… значит, думаешь… — лепетала Элизабет, не заметив, что стала называть Крейтона на «ты». Других слов у неё сейчас не находилось.

Крейтон схватил её за плечи и буквально выдернул из кресла.

— Ты что же… хочешь сказать, что тебя не изнасиловали?

Элизабет уже заикалась от истерического хохота, но всё же сумела кое-как выговорить:

— Н-нет, не изнасиловали.

Крейтон сгрёб её в охапку, притянул к себе.

— Слава богу, слава богу!

Внезапно смех Элизабет перешёл в слезы. Рыдания сотрясали все её тело.

— Забудь об этом, девочка, забудь! — шептал Крейтон, осыпая поцелуями её мокрое от слёз лицо.

Элизабет постепенно успокаивалась. В объятиях Крейтона ей было так тепло и уютно. В его руках она чувствовала себя защищённой от всего мира. Не понимая даже, как это случилось, она сама стала целовать его губы, солёные от её же слез.

Крейтон вначале был нежен, но затем в нём проснулся неутолённый голод. Внезапно он оттолкнул Элизабет.

— Прости, я не хочу воспользоваться твоей слабостью.

— Не суди себя, Гэррэт. — Элизабет заглянула в его глаза. — Я сама — слышишь — сама хочу, чтобы ты стал моим мужем. Пусть господь помилует мою душу! Я хочу помочь своим людям, хочу стать частью твоей семьи…

Потом, будто признаваясь в чём-то себе — и ему тоже, — прошептала:

— Я хочу знать, что такое любовь…

— Ты не пожалеешь, Бесс, черт меня дери! — Гэррэт подхватил жену на руки и понёс к огромной кровати. Ловко смахнув на пол платья из сундука Мэри, он бережно уложил Бесс на роскошное покрывало. — У нас всё будет хорошо, скажи только — чего ты хочешь?

— Тебя, — только и ответила Элизабет.