Виолончелист

Глава 12

Про Пигги же Макс узнал в первый день рождественских каникул. Вдруг припомнил, что они давненько не виделись — больше не сталкивались случайно на улицах, да и сама она не забегала в гости уже недели три. Как с ней связаться, Макс не знал — розоволосая флейтистка никогда не оставляла ему своих контактов и координат. Её внезапное исчезновение насторожило и даже слегка испугало Макса. Не случилось ли чего? А вдруг заболела? Пошатайся-ка по улицам зимой — никакого здоровья не хватит…

Он отправился на Портобелло-роуд и долго бродил среди людского потока, выискивая в толпе знакомый яркий цвет волос или хотя бы пытаясь расслышать, не играет ли пан-флейта где-нибудь неподалёку.

Пигги нигде не было. Наконец, он увидел на углу чернокожего музыканта, который в экстазе лупил по африканскому барабану, подёргиваясь при этом всем телом в такт собственному ритму. Макс смутно припомнил, что Пигги, кажется, была с ним знакома. Во всяком случае, он пару раз видел их в одной компании.

В ответ на невинный вопрос чернокожий так выкатил глаза, будто Макс сморозил несусветную чушь.

— Где Пигги?! Ты прикалываешься, что ли? На кладбище.

Макс не понял. Просто не сообразил. Не проассоциировал. Ну, а мало ли, что могла эта сумасбродная девчонка делать на кладбище. Он тоже порой любил там побродить, наслаждаясь тишиной и покоем…

— Не врубаешься? — музыкант помахал рукой перед лицом Макса. — Умерла от передоза.

— От… чего? — переспросил Макс, не уверенный в том, что правильно уловил смысл этой фразы.

— Твою ж мать, какой ты тупой. Ну, сторчалась она, понимаешь? Ты в английском-то вообще сечёшь? — парень скорчил презрительную гримасу из серии “понаехали тут”.

“Сторчалась”… Нет, конечно, Макс жил вовсе не в вакууме и знал, что означает это сленговое словечко. Так обычно говорили про наркоманов, которые совершенно деградировали, опустившись на самое дно. С “передозом” тоже всё было понятно, но… какое отношение всё это имело к Пигги? Разве она принимала наркотики?

— Когда это случилось? — спросил он глухо.

Барабанщик почесал в курчавом затылке.

— Да с неделю назад примерно. Она тут всё ошивалась, деньги на очередную дозу клянчила, ломало её жутко.

— Чёрт… почему, ну почему же она не пришла ко мне?! — воскликнул Макс. Уличный музыкант окинул насмешливым взглядом его лицо, одежду, обувь… и поинтересовался скептически:

— И чего, ты бы прям вот так запросто подкинул ей баблишка на дозу?

Макс осёкся. Дурак. Господи, какой же он дурак!.. Ничего не понял… не разглядел… не помог и не предотвратил.

— Ды ты не вини себя, чувак, — миролюбиво произнёс барабанщик и даже, кажется, собрался было панибратски хлопнуть парня по плечу, но в итоге так и не решился. — Ты бы ей уже ничем не помог. В последние пару недель ясно было, что этим всё и закончится. Она совсем на человека не была похожа… А то, что к тебе не пришла… не знаю уж, какие у вас с ней были отношения, — он многозначительно приподнял брови, — но, судя по всему, она просто не хотела, чтобы ты видел её такой.

Те Рождество и Новый год окрасились для Макса в траурные цвета.

Его не захватывало всеобщее приподнятое настроение и не трогала праздничная иллюминация. Взрывы счастливого детского смеха не вызывали у него невольной ответной улыбки. Украшенные ёлки на улицах, площадях и в торговых центрах не притягивали взгляда… Андрей, отдавая дань местным традициям, ещё в начале декабря повесил на дверь симпатичный венок омелы — а Максу было абсолютно всё равно.

Сам Андрей собирался праздновать Рождество со своей тогдашней подружкой — студенткой колледжа искусств, танцовщицей Джессикой. Она уговорила его на традиционный семейный ужин в компании своих родителей.

— Смотри, не успеешь оглянуться — и окольцуют, — через силу пошутил Макс, не портить же другу настроение своим унылым видом.

— Никогда! — с жаром поклялся Андрей. — Моё сердце отдано только тебе, ты — моя любовь на веки вечные!

— Ловлю тебя на слове, любимый, — криво усмехнулся Макс. Андрей озабоченно похлопал его по плечу:

— Ты уверен, что справишься? Как-то мне боязно оставлять тебя одного, да и неловко. Я там, значит, буду развлекаться и жрать рождественскую индейку, а ты — депрессовать и накручивать себя до невменяемого состояния… Хочешь, вообще останусь с тобой? Уверен, Джес всё поймёт. Отметим нормально, как два пацана, а не вот это вот всё, — он скорчил постную физиономию и просюсюкал, изображая, вероятно, голос своей потенциальной тёщи:

- “Ах, Эндрю, а какие у вас намерения относительно Джессики? У вас всё серьёзно?”

— Да брось, — Макс едва заметно поморщился. — Я не хочу, чтобы ты портил праздник себе и своей девушке. Честное слово, у меня всё нормально. Немного побуду один… со своими мыслями.

— Это меня и пугает, — вздохнул Андрей, однако не стал настаивать.

Рождество Макс действительно встретил в полном одиночестве, смотря какие-то тупые праздничные шоу по телеку и методично напиваясь.

Ночью ему приснилась Пигги. Она лежала в его кровати, длинные розовые волосы разметались по подушке, рассыпались по лицу, полностью его закрывая. Макс прикоснулся ладонью к её щеке, чтобы отвести один локон в сторону… и тут же вздрогнул и в страхе отшатнулся: этот кошачий разрез глаз он не перепутал бы ни с чьим другим. Эти невозможные глаза-хамелеоны… сейчас они были тускло-серого цвета, безжизненно погасшие.

— Лера, Лерка! Китаёза! — он тряс её за плечи, обмирая от ужаса и осознания того, что потерял её навсегда — теперь уже окончательно и бесповоротно, и голова её безжизненно моталась, как у тряпичной куклы.

Макс проснулся в холодном поту, весь дрожа. Как всегда бывает после ночных кошмаров, осознание того, что это просто сон, пришло не сразу. Оказалось, он вырубился прямо на диване в гостиной. По-прежнему глухо бормотал телевизор… А Макса всё ещё колотило, как в лихорадке, при воспоминании о безучастных, неподвижных Лериных глазах. Мало-помалу до него доходило, что всё, что он увидел во сне, не имеет ничего общего с реальностью. Лера жива, с ней всё в порядке. И в тот же миг его затопило новой волной боли: Лера жива, а Пигги нет… и уже никогда не будет.

Он вскочил, прошёлся по квартире и повключал всюду свет, даже в туалете и в Андрюхиной спальне. Ему было по-настоящему страшно.

Да, минувшим летом он, конечно же, приходил к Лериному дому. Без звонка, без предупреждения… да даже если бы захотел предупредить — не смог бы, потому что Лера сменила номер мобильного.

Он не знал, чем продиктован этот его порыв: отчаянной решимостью или, напротив, слабостью духа? В любом случае, жизнь без Леры по-прежнему была лишена ярких красок, запахов и вкусов. Макс понимал только одно: нельзя не повидаться с ней. Просто нельзя!

Он долго сидел на скамейке, готовясь к тяжёлому разговору, на который заранее себя настраивал. Наконец, собрался с силами и вошёл в знакомую парадную. Сколько раз прежде он торопливо взбегал по этим лестницам, скользя ладонями по захватанным перилам — не сосчитать… Но ещё никогда ему не было так трудно, практически невыносимо.

На счастье или на беду, дома никого не оказалось.

— Скажите, а вы не в курсе, случайно, где сейчас жильцы из восемнадцатой квартиры? — спросил он одну из дворовых бабулек, греющуюся под летним солнцем на лавочке и одновременно что-то вяжущую на спицах.

— Хозяйка в деревне, — благосклонно отозвалась та, не отрываясь от вязания. — Она каждое лето уезжает, сестра у неё там.

— А… её дочь? — запнувшись, выговорил Макс.

— Лерка-то? Так она в Москве уже второй год живёт. Манекенщица, — бабка презрительно выпятила губы. В её устах “манекенщица” звучало так же непристойно, как “проститутка”. — Ну, это мать думает, что она там одежду демонстрирует, — ехидно добавила старуха. — Ага, знаем мы ихнюю “демонстрацию” — без трусов щеголять да титьками перед спонсорами трясти…

Макс не стал дослушивать. Ушёл молча, не попрощавшись и даже не поблагодарив.

Немного успокоиться и снова заснуть ему удалось, только когда уже рассвело.

Впрочем, и этот сон вскоре был безжалостно прерван звонком в дверь. Макс некоторое время надеялся, что звонивший потеряет терпение и свалит (вряд ли это был Андрюха — уходя накануне, он взял с собой ключи), однако неизвестный визитёр оказался настойчив.

Чертыхаясь, пошатываясь и натыкаясь на мебель, хмурый, невыспавшийся и похмельный Макс поплёлся открывать.

За дверью оказался курьер, в руках которого был красиво упакованный пакет.

— Доброго утра и весёлого Рождества! — радостно поприветствовал посыльный.

— Весёлого Рождества… — мрачно откликнулся Макс. Интонационно это прозвучало как “иди к чёрту”.

— Распишитесь, пожалуйста! — не теряя дежурной жизнерадостности, попросил курьер. — Вам подарок!

— От кого?

— Там есть открытка с именем отправителя.

Открытка… Макс диву давался, какое значение англичане до сих придают бумажным открыткам к празднику. Уже второе Рождество подряд они с Андреем получали море открыток: от преподавателей из колледжа, из прачечной, куда они отдавали в стирку своё бельё, из булочной напротив, куда бегали по утрам за свежим хлебом, даже от хозяев квартиры.

Макс нетерпеливо расписался, сунул в руку курьеру чаевые и с облегчением выпроводил его за дверь. Безумно хотелось снова немедленно рухнуть в постель, но любопытство пересилило — он дёрнул за край прикреплённой к подарку открытки, на лицевой стороне которой был изображён карабкающийся по трубе Санта-Клаус. Перевернул её — и сразу же выхватил взглядом первую строчку:

“Dear Max…”

Ему почему-то стало не по себе. Чтобы потянуть время, Макс принялся дрожащими пальцами разворачивать шуршащую праздничную упаковку.

Когда он увидел, что там внутри, у него перехватило дыхание. Это оказалась пан-флейта… и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому она принадлежала и кто её отправил. Флейта… бесценное сокровище, с которым Пигги никогда не расставалась.

Он с шумом выдохнул и обречённо впился в глазами в строчки, торопливо и почти неразборчиво нацарапанные на обратной стороне открытки.