Визажистка

Глава 6 РОЖДЕНИЕ ВЕНЕРЫ

— О, ты все же пришла, милочка. Кто бы знал, как мне сегодня плохо! Если бы кто-то только знал! — такими словами на следующий день встретила Веру с порога Юлия Семеновна Сумятина, бросаясь к ней навстречу, как к закадычной подружке. — Вот, а я все думала, где тебя найти. Оказалось, никто из наших не знает, и Роман Анатольевич тоже не в курсе. А ты мне, Верочка, позарез нужна. Правильно я тебя называю?

— Правильно… Но почему такая спешка? — удивилась Вера.

— Проходи, сейчас все узнаешь. Не обращай внимания на мой внешний вид, сегодня мне ни до чего…

— Но тогда я зачем?

— Иди же, иди, скорее.

Признаться, Вера с утра долго раздумывала, стоит ли ей идти к супруге вице-президента, составлять конкуренцию неведомой Альбине с ее зимним садиком, или сначала набраться опыта.

Но потом все же решила рискнуть. Не приди она сегодня в назначенное время, потом совсем будет неловко появляться в этом доме, и все надежды на возможную работу в фирме «Алкей» полетят в тартар, в тартарары. А вдруг все же для рекламы понадобится консультант на исторические темы? Или что-нибудь еще в том же духе? Как любит повторять Ленка: «Риск — благородное женское дело».

— Хорошо… спасибо… — пробормотала Вера, раздеваясь в прихожей перед непривычно большим, во всю стену, зеркалом, в котором ей было видно себя с головы до ног, вплоть до отпечатка подошвы на сапоге, который остался от кого-то на память после автобусной давки.

— Говорят, ты исчезла так загадочно… просто как настоящая Золушка. Марк потом очень интересовался, откуда муж тебя знает, кто ты такая да откуда взялась, — с откровенным интересом рассматривали Веру темные, беспокойные глаза Юлии Семеновны, похоже, ее первой настоящей клиентки.

И Вера мысленно похвалила себя за то, что с утра до тонкостей продумала свой внешний вид, стараясь выдержать его в стиле сдержанной элегантности.

— Вот только принц почему-то не бросился вслед, — улыбнулась Вера, мгновенно вспоминая взгляд Александра и слегка краснея.

«Дорогие мои сограждане, братья мои! — послышался из-за одной из дверей монотонный знакомый голос. — Вы можете сказать: у нас больше нет сил бороться с трудностями, мы хотим просто жить. Но то, что мы предлагаем, вовсе не потребует от вас особенных усилий. Нам предлагают умываться только мылом «Камей», чистить зубы дорогим «Бленд-а-медом», есть сомнительные паштеты, когда можно просто купить нормального мясца и выпить в честь праздника родной, отечественной водочки… И вот тут-то вы никак не обойдетесь без нас, братья мои…»

— Не обращай внимания, милочка, — с раздражением кивнула в сторону закрытой двери Сумятина. — Сегодня у него запись на радио. Аж голова трещит! Спятить можно, как мне это все осточертело.

— Юлечка! — вдруг позвал Роман Анатольевич. — Меня ни для кого дома нет! Ты как думаешь, говоря про отечественные товары, про презервативы надо упоминать, или народу покажется грубовато?

— Как ты еще это слово не забыл? — огрызнулась супруга. — Тебе не у меня надо спрашивать.

— Ясно, пожалуй, скажу. Женщинам это будет близко.

— Ненавижу, — тихо и отчетливо сказала Юлия Семеновна, как только они с Верой вошли в просторную комнату и закрыли за собой дверь. Хозяйка села на диван и разрыдалась. — Господи, никто, никто на всем белом свете не знает, как я одинока! Ну за что мне все это, за что? Что я такого всем сделала? Ну почему, за что мне такое?

Вера от неожиданности растерялась.

Только вчера именинница шумно резвилась, хохотала в окружении огромного количества гостей, заполнивших банкетный зал, а сегодня было и впрямь похоже, что более одинокого и затравленного жизнью человека нет на всем белом свете.

«Наверное, из-за сына, — подумала Вера, подсаживаясь к ней на диван и гладя по плечу. — Ленка же говорила, что он — наркоман, и такой, что его даже уже и вылечить нельзя. И представить невозможно, какое это несчастье».

— Извини, не обращай внимания, — проговорила Юлия Семеновна, наконец-то отнимая руки от заплаканного лица и вытирая слезы. — Это какой-то заговор. Самый близкий мне человек, моя сестра… Но кому нужен был весь этот скандал? Разумеется, я знаю, я прекрасно знаю, что мой супруг нарочно все это подстроил, потому что тайно ненавидит Марка, мечтает занять его место. Но я тут при чем? И скажи, зачем, зачем устраивать весь этот кошмар на мой день рождения? Скажи! Нет, этого я им всем никогда не прощу, они меня еще запомнят… Он ведь нарочно сказал, что Марка якобы в ресторане не будет, что он в командировке…

Вера смутно припоминала, что Ленка что-то говорила про разыгравшуюся сразу же после ее побега драку. Но кого, с кем? Хоть убей, она ничего не помнила.

— Извините, но я рано ушла… — начала она.

— И слава Богу, — перебила ее Юлия Семеновна. — Хоть перед одним человеком не так стыдно. Но ведь они пришли только передать поздравление и подарок от моей Диночки, ничего другого. Откуда в людях столько злости, зачем?..

— Дина — это ваша сестра? — уточнила Вера.

— Да, моя Диночка, я так по ней скучаю… И Альбина, как назло, неожиданно выкинула фокус, — торопливо продолжала Юлия Семеновна, словно радуясь, что можно хоть с кем-то поговорить, всласть выговориться. — Нет, ты только представь: совершенно неожиданно Альбинка с каким-то своим очередным мальчишкой укатила на Средиземное море, никого ни о чем не предупредив. Я не слишком им завидую, сейчас на побережье не самое лучшее время, еще не сезон. И потом, так ведь можно окончательно растерять всех своих клиентов. Ты представляешь?

— Представляю, как сейчас хорошо на море, — сказала Вера. А про себя подумала: «Вот бы сейчас на море — в любую погоду!»

У Гомера встречается такой эпитет: винно-цветное море.

Что и говорить, февраль в городе, по крайней мере в Саратове, — это настоящее испытание, которое нужно пережить, чтобы потом получить в награду весну и хоть немного тепла, зелени…

— А мне сегодня вовсе ни до чего, — вздохнула Сумятина. — С утра после всех этих переживаний разыгралась ужасная мигрень, буквально места себе нигде не нахожу. Какие тут могут быть косметички, когда охота в петлю? Сама видишь, на кого я похожа. И пусть, пусть… Чем хуже, тем лучше.

Юлия Семеновна сегодня действительно выглядела неважно. Цыганские волосы, которыми она так темпераментно встряхивала в ресторане, сейчас были спрятаны под странное сооружение на голове, типа чалмы из полотенца, и от этого все черты немолодого лица женщины выглядели чересчур заостренными, резкими.

А черные стрелки на глазах и неровно обведенные, по всей видимости, дрожащей рукой, карандашом губы придавали ее лицу какое-то особенно болезненное, исступленное выражение и поневоле делали Юлию Семеновну похожей на несчастную восточную рабыню.

Вера в очередной раз подумала о том, как все-таки несколько росчерков карандаша и умело подобранные тона могут полностью менять выражение человеческого лица. Тайна какая-то…

И что самое удивительное — вовсе не всегда успех находится в прямой зависимости от количества денег. Альбина, пытаясь изобразить из богатой клиентки эдакую «знойную женщину», Кармен пенсионного возраста, явно в своем рвении теряла всякое чувство меры. Не нужно было быть большим профессионалом, чтобы увидеть это с первого взгляда.

— Значит, мы сейчас работать не будем? — переспросила Вера удивленно.

Первая клиентка, оказывается, вовсе не нуждалась ни в каких услугах. Странно, но почему же она тогда ее так ждала, вспоминала? Неужели и впрямь бедняжке поговорить не с кем?

— Дело вот в чем, — начала теперь говорить более деловым тоном госпожа Сумятина. — У дочери моей лучшей подруги — увы, сейчас мы вынуждены общаться только по телефону! — послезавтра свадьба, и я пообещала, что беру на себя услуги визажиста, естественно, подразумевая Альбину. И вот она откалывает так некстати такой номер. Теперь понятно? Но ты ведь тоже сможешь сделать невесте хорошенький свадебный макияж?

— Конечно, — кивнула Вера, вспоминая, что во всех пособиях, которые она видела, свадебный макияж считается самым простым: побольше светлых, воздушных тонов, губы в виде нежных лепестков роз…

И потом — ведь свадьба будет только послезавтра, а значит, впереди еще целая вечность, за которую можно научиться всему, что только понадобится.

— Дело в том, что если я не сдержу обещания, то после вчерашнего Ирина точно подумает, что я тоже заодно с ними, с этими… Боже, знали бы они, чего меня лишили… Кого-то еще черт несет, — прервала Юлия Семеновна свой сумбурный рассказ, услышав звонок в дверь и поспешив открывать.

Пока она с кем-то, кого принес черт, разговаривала в коридоре, Вера с интересом огляделась вокруг.

Светлая мебель и двери из какого-то пластика, немецкие обои на стенах, картины в помпезных рамах — и все же жилище этих безбедно живущих людей казалось почему-то слишком неуютным, холодным. Хотелось как можно скорее убежать домой, к родным стенам в трещинах.

— Смотри не вздумай уходить, не оставляй меня с ним наедине, — быстро шепнула Юлия Семеновна, уловив желание Веры, а вслух громко сказала: — Сейчас я принесу кофе, ведь сегодня такая промозглая, сырая погода!

— Ты же знаешь, что я не пью кофе, но всякий раз зачем-то говоришь одно и то же, — сердито буркнул, заходя в комнату, незнакомый старик — очень высокий и неестественно худой. — Ничего мне не надо. Я ненадолго, даже не буду раздеваться.

От старика почему-то было трудно оторвать взгляд. Он был одет в элегантную меховую кепку с козырьком и длинное черное пальто, а в руке держал старинную трость с красивым резным набалдашником.

Старик стоял неестественно прямо — про таких в народе говорят: «как кол проглотил» — и казался преисполненным чувства собственного достоинства и даже величия. Он был совершенно не похож на нынешних пенсионеров, которых совершенно забила нужда, умеющая напрочь стирать с лиц «необщее выраженье».

«Иностранец он, что ли? — подумала Вера. — Или — артист? Но сейчас таких и во МХАТе не найдешь…»

Слегка кивнув в сторону Веры, старик присел на кресло в углу, облокотился на трость и уставился на хозяйку немигающими, пронзительными глазами, которые казались неестественно светлыми, почти что белыми.

«А суровый-то какой! — подумала Вера. — Суровый и древний. Настоящий Старик, Старче…»

Пифагор когда-то таким образом предложил разделять человеческую жизнь: первые двадцать лет жизни — мальчик, следующие двадцать лет — юнец, еще двадцать — юноша, и последние двадцать — старец. Великий грек полагал к тому же, что каждому из этих возрастов соответствует свое время года: весна, лето, осень, зима.

Человек, который сидел в кресле, даже если судить по щадящему Пифагорову летосчислению, был старцем в самой глухой зимней поре. Пожалуй, замерзшее оконное стекло за его спиной могло бы стать превосходным живописным фоном для его портрета, если бы кто-то взялся сейчас его изобразить.

— Познакомься с моим новым мастером-визажистом, — сказала Юлия Семеновна, которая в присутствии старика снова начала заметно нервничать и даже кусать губы. — Это Вера… А это мой дядя, Георгий Александрович, дядя Жора. Родной дядюшка, так сказать. М-да, он не так уж часто балует нас своим посещением.

— Они все называют меня дядей Жорой, хотя я ненавижу это имя, — сказал Старче, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ха, дядя Жора! При том, что уже несколько лет я почти совсем ничего не ем.

Вера только молча пожала плечами — она не поняла, то ли старик пошутил, то ли это была жалоба.

Ей еще сильнее захотелось откланяться, но она не знала, как это сделать поделикатнее. И потом — она еще не узнала адрес, по которому ей послезавтра нужно будет топать к невесте!

— Я пригласила нового мастера, потому что моя Альбина неожиданно для всех укатила с молодым любовником на море. Представляю, что было бы, если бы я позволяла себе такие выходки! — снова пожаловалась вслух Юлия Семеновна, желая как-то наладить общую беседу.

— Всякому овощу — свое время, — коротко сказал Старче, окинув хозяйку таким ледяным взглядом, от которого та сразу съежилась.

— Георгий Александрович, а вы с прошлого раза как будто бы еще больше похудели, — помолчав, вздохнула Юлия Семеновна, изо всех сил стараясь голосом выразить участие. — Продолжаете по-прежнему бегать от врачей?

— Зачем мне твои врачи? — надменно поднял брови Старче. — Я и без них знаю, что скоро умру. И ты сама знаешь, что у меня рак. Что они могут сказать нового?

— Но я не это имела в виду, — замешкалась племянница.

— Надеюсь, — коротко ответил Старче и снова замолчал.

Он по-прежнему сидел не шевелясь, с прямой спиной, опираясь обеими руками на трость с наконечником в виде львиной головы. И при этом словно продолжая обдумывать какую-то одну бесконечную думу.

— А я ведь не просто так к тебе зашел, а по делу, — наконец проговорил старик, снова в упор уставив на племянницу свои леденистые глаза. — Я сегодня был у Таси, и она мне на вас снова пожаловалась…

— Ну конечно! Она пожаловалась, а вы ее больше слушайте! — темпераментно воскликнула Юлия Семеновна. — Мы купили ей все необходимые, самые новые лекарства по безумным, фантастическим ценам, я самолично наняла сиделку. Таисии Александровне постоянно приносят фрукты и все, что она попросит. Что еще нужно?

— …и она мне на вас пожаловалась, — продолжил Старче свою речь с того же самого места, на котором его прервали патетической вставкой. — Сначала о родных детях: Марк заходит ровно на пять минут, и то все это время смотрит на свои идиотские часы…

— Швейцарские, между прочим, — не удержалась от реплики Юлия Семеновна.

— Не буду ничего говорить про тебя, — несколько повысил голос Старче. — Ты — дочь, и у вас с Тасей свои отношения, которые мне никогда не были понятны. Диночка теперь далеко — этой темы я тоже сейчас не хочу касаться. Получается, что, вырастив троих детей — а я знаю, чего ей это стоило! — моя сестра оказалась в изоляции…

— Никто не спросит, не знает, как мне… — начала было Юлия Семеновна, и глаза у нее моментально увлажнились от жалости к себе. Но, увидев, как грозно сдвинулись белоснежные брови дядюшки, она прервала свои всхлипы, покорно уставилась на свою нервно раскачивающуюся ногу в атласной тапочке.

— Но больше всего моя сестра страдает от того, что за целый месяц к ней в больницу ни разу не заглянул ее любимый внук, Олег. Именно об этом я и зашел у тебя узнать.

— А что я могу вам сказать? — нервно вскинулась Юлия Семеновна. — Олег — уже взрослый человек, и он сейчас очень занят, учится…

— Я в курсе, где, благодаря кому и за сколько учится ваш сын, — с холодным спокойствием произнес старик. — И сколько денег приходится платить, чтобы он продолжал числиться в институте. Меня интересует сейчас не этот вопрос. Олег должен заходить к бабушке хотя бы один раз в неделю, но желательно все же два.

— Да он сюда, в родной дом, порой неделями не заходит! Я сама с ним только по телефону общаюсь!

— Это ваши проблемы. Меня они не касаются. Я свое слово сказал, ваше дело — принимать либо не принимать мои замечания к сведению, — сказал старик, рывком поднимаясь с кресла. На этот раз трость послужила ему чем-то вроде рычага. — Вот за этим, собственно, я и приходил.

И, пристально посмотрев на Веру, которая за все время его присутствия не сказала ни слова, сердитый Старче покинул гостиную.

— Старый маразматик! — громко воскликнула Юлия Семеновна, возвращаясь в комнату, когда в прихожей захлопнулась входная дверь. — Боже, ну почему на меня сразу все сегодня валится! Кто его сюда только принес? Дома ему не сидится — так и шастает по нотариусам что-то исправлять в своем завещании и нас всех держит на крючке! Попробуй вытури его сейчас! Знаешь, сколько это будет стоить? Э-э, ты этого и представить не можешь! «Ваше дело — принимать либо не принимать мои замечания». Если бы!

— Я пойду, — не выдержала Вера, направляясь в прихожую. — Вы мне обещали адрес написать, куда послезавтра приходить, или хотя бы телефон…

Зачем ей знать про чужие деньги, вникать в чьи-то дрязги и болезни? Со своими бы как-нибудь разобраться.

Вера торопливо вышла из дома и увидела, что возле подъезда стоит старинная белая «Волга» с приоткрытой дверцей, в салоне которой величественно восседает все тот же нелюбезный дядюшка Юлии Семеновны.

— Вас подвезти? — спросил он Веру в своей обычной, резкой манере, без особой любезности в голосе.

— Не нужно. Мне недалеко.

— Безразлично куда, — понял по-своему ее ответ Старче. — Я никуда не тороплюсь. Садитесь. Мне хотелось бы с вами кое-что обсудить, я вас тут нарочно дожидался.

— А если бы я там до вечера засиделась?

— А, бросьте, пожалуйста. Видно было, что вы там как на иголках сидели, не знали, как сбежать…

«Все лучше, чем толкаться в автобусе», — решила про себя Вера, усаживаясь рядом со сварливым стариком на заднее сиденье автомобиля, больше похожее на старомодный диван из бордового плюша.

Машина была старой, но непривычно уютной, в духе шестидесятых годов. Она легко тронулась с места и поехала по дороге медленно-медленно, с какой-то сновиденческой скоростью.

— Не удивляйтесь, это я так гуляю, на колесах, — пояснил старик, похлопывая сзади по плечу молчаливого шофера. — На ногах хуже получается. Надеюсь, вы не слишком торопитесь? Погуляем вместе? Давно я не ходил почти что под ручку с молодой девушкой.

— Да нет, не тороплюсь, — отозвалась Вера.

Старец замолчал, и Вера тоже отвернулась к окну, разглядывая улицы, которые неожиданно приобрели волнующий весенний вид.

Днем внезапно выглянуло солнце, снег начал слегка подтаивать, впервые робко закапало с крыш, с реактивной скоростью забегали по дворам коты — и все вместе это рождало ни с чем не сравнимое предчувствие весны, от которого счастливо начинало ныть сердце.

«В конце концов, это у него был ко мне какой-то разговор, вот пусть и говорит, — лениво подумала Вера. — Я к нему в машину не напрашивалась. А где-то по городу сейчас, наверное, ходит Александр, — вдруг пришло ей в голову без всякого перехода. — Или разъезжает на своей кофейной машине. Может быть, он даже мчится нам навстречу и сейчас меня увидит…»

— Послушайте, это вы сегодня так уродливо раскрасили Юлию? — наконец нарушил молчание Старче. — Она сегодня больше обычного была похожа на ведьму.

— Нет, я не успела, — улыбнулась Вера. — Она сама.

Не отрываясь от окна, Вера теперь выискивала глазами на улице машины цвета кофе с молоком, и ей сейчас, пожалуй, трудно и даже невозможно было бы испортить настроение.

— Это хорошо, — сказал Старче. — Я так и подумал, что не вы. Так вот что я хотел спросить: приходилось ли вам когда-нибудь по своей работе иметь дело со старыми, я подчеркиваю — очень старыми лицами? Например, как у меня?

— Как ваше? — оглянулась Вера и посмотрела в изможденное лицо человека, которому, похоже, было уже за восемьдесят. — Нет, никогда.

— Это хорошо, — одобрительно отозвался Старче и даже улыбнулся какой-то особой, весьма своеобразной улыбкой — одними уголками твердых голубоватых губ.

«Это точно хорошо, — подумала про себя Вера. — Что можно сделать с таким лицом? Непонятно, к чему он клонит».

— В таком возрасте, когда стоишь одной ногой в могиле, глупо думать о том, как ты при этом выглядишь. Вы ведь это хотели сказать? Морщины, как у меня, утюгом не разгладить. Правильно я говорю?

— Да нет… Не то чтобы… Но в общем примерно так, — пробормотала Вера неопределенно — почему-то врать этому старику с прозрачными глазами было на редкость трудно.

— Я и сам это знаю. Но проблема заключается в том, что раз в неделю мне приходится выезжать в город — в больницу к сестре, в банк или к моему нотариусу, — и всякий раз люди, с которыми я встречаюсь, наперебой рассказывают мне о том, как я постарел и ужасно выгляжу. И вообще удивляются, что я до сих пор еще не лежу в могиле. Да вы и сами могли сейчас в этом убедиться.

— Вы явно преувеличиваете, — заметила Вера.

— Ничего подобного. Наоборот, скорее преуменьшаю. Ведь всем нравится доставлять себе маленькие удовольствия, особенно напоследок, под занавес… В общем, мне нужно, чтобы кое-кто, я не буду сейчас говорить, кто именно, думал, что я еще ничего, крепкий старикан. По крайней мере до того, как я закончу одно важное для себя дело. Именно что для дела нужно.

Старец снова замолчал и на некоторое время впал в задумчивость, оцепенел.

А Вера увидела, как в этот момент их обогнала машина цвета кофе с молоком, и прильнула к окну. Нет, за рулем, увы, сидел не Александр, а какая-то молодая незнакомая женщина.

Вера вспомнила, как нежно держал Александр под руку на банкете свою спутницу, и сразу почувствовала, что у нее начало портиться настроение. А может быть, это происходило из-за невнятных, тоскливых речей ее странного спутника?

«Ну что тебе надобно, Старче?»

— И вот что мне пришло в голову, причем только что, — продолжил Старче. — Мыслю, стало быть, существую! А что, если бы всякий раз перед выходом в город кто-нибудь, допустим вы, немного подготавливал бы мое лицо… так сказать, для обзора? Наверное, это покажется глупым… Но это очень бы мне помогло. Как вы думаете, наша хитрость может получиться?

— Почему бы и нет? Даже если только поработать одними румянами…

— Нет-нет, не нужно никаких подробностей, — прервал Старче. — Я ничего этого не хочу знать. А то я сразу начинаю чувствовать себя невестой на выданье или кем-то в этом духе. Это ваше дело, что и как вы там будете делать. Меня интересует только конечный результат. Два дня в неделю: среда и пятница. Вам эти дни подходят? Примерно в десять утра. Оплата — по самому высокому тарифу, сколько там у вас бывает. Желательно, чтобы про наши раскраски никто не знал, так будет лучше. Годится?

— Вполне, — сказала Вера, вспомнив, что пока в ее рабочем графике — сплошь пустые клетки. Но чтобы Старче не подумал, что она уж вовсе не имеет клиентов, торопливо добавила: — Только в пятницу я свободна не всегда. Свадебный день — иногда выпадает много работы.

— Договорились, — кивнул старик. — Юлия как-то говорила, что она платит своей сумасшедшей Альбине, которая за год сделала из нее настоящее пугало, сто долларов за вызов. Врет, разумеется, как всегда. Если у нас все пройдет хорошо, то я каждую неделю буду вам понемногу плату прибавлять. Как в советские времена — помните систему коэффициентов за ударный труд? Я сегодня наблюдал за вами. А потом подумал, что именно с вами у нас могло бы получиться.

— Почему? — простодушно поинтересовалась Вера.

— Вы умеете хорошо молчать, — сделав паузу, ответил Старче. — В наше время это большая редкость. И еще — ваше присутствие меня почему-то совершенно не раздражает. А это уж вовсе большая редкость, признаться, я давно не испытывал ничего подобного.

— Спасибо. Для меня это хороший заказ, но я хотела спросить… — начала Вера и вдруг замолчала на полуслове.

— Договаривайте, о чем вы, Вера, хотели узнать? — спросил Старче, и Вера отметила, что он не забыл ее имя.

— Моя мама уже немолодой человек, она сейчас на пенсии и не всегда может себе позволить купить шоколадных конфет…

— Я понял ваш вопрос, — спокойно проговорил Старче. — Не скрою, я достаточно богатый, скажем так — обеспеченный по нашим временам человек. В свое время я занимался нефтью и сумел не подарить всех денег государству. А сейчас мне осталось настолько мало жить, что я могу позволить себе любую прихоть, если она способна хоть на миллиграмм поднять мне настроение, а тем более помочь делу. Вот, скажем, как с нашим планом.

Вера вдруг вспомнила холодное лицо Валета и почувствовала жалость к этому незнакомому ледяному старику, который сейчас так спокойно, бесстрастно говорил о своем конце, словно речь шла о постороннем человеке и сам он просто терпеливо досматривал до конца длинное представление под названием «жизнь». Комическое и трагическое одновременно, с множеством главных и второстепенных персонажей, импровизационных вставок и с неизменно четким финалом.

— Значит, до среды, — уточнил Старче, когда машина остановилась возле дома Веры. — Буду вас ждать в десять утра. Вот визитка — здесь адрес, номер кода. Приходите.

Дома на Веру прямо в дверях набросился Антоша, повис на шее и счастливо замер, уткнувшись в холодное пальто.

— Уйди скорей, ушки застудишь! — прикрикнула на него выглянувшая из комнаты мама. — Ты где так долго была, гулена? Мне уже идти нужно. Что с работой? Антошка сегодня хорошо поел, нужно завтра ему еще творога купить… Так как, говорю, с работой?

— Нормально. Устроилась.

— Ладно, потом расскажешь — я и так уже опаздываю. Сколько хоть часов в неделю?

— Часов? Пока не знаю…

— Вечно тебя в твоей школе лишними часами нагружают. А мы с Анастасией сегодня договорились к одной женщине пойти — она крючком удивительно вяжет. Я и так задержалась тут с тобой… — сразу же засобиралась мама. И Вера поняла, что не сможет сегодня поделиться с ней своими сомнениями и рассказать, что теперь она будет работать вовсе не учительницей, а…

Да и нужно ли это? Мама ведь только испугается, скажет, что все это чистая авантюра. И будет совершенно права, разумеется.

— Ну как — уже освоился в новой квартире? — спросила Вера сына, как только они остались одни, сели на диване в обнимку.

— Мы же ремонт хотели делать, — вспомнил Антон. — Чтобы красивее было. Я после школы к Димке за тетрадкой заходил — знаешь, как у них в коридоре все сверкает. Там у них вообще все здорово, не то что у нас!

— У нас еще лучше будет, — пообещала Вера. — Потом. Скоро.

— Мамуль, а можно, я прямо сейчас начну ремонт делать? — вскочил Антон, который совершенно не умел сидеть долго на одном месте и всегда хотел все начинать прямо сейчас, не откладывая ни на какие «потом».

— Делай, — разрешила Вера. — Можешь пока в коридоре старые обои отрывать — все равно скоро придется.

— Ура! — громко закричал Антоша. — Это же, мамочка, моя любимая работа. Только я долго буду, пока не устану. А по телевизору как раз сейчас мультики будут.

— А обои?

— Так я все вместе буду делать — глазами смотреть, руками отрывать, — удивился непонятливости мамы Антон. — А ртом конфеты есть.

Только теперь Вера остро ощутила, как за эти дни она соскучилась по неугомонной воркотне сына — чуть ли не до слез. Так приятно все же заниматься самыми простыми, нехитрыми делами — например, сочинять какой-нибудь ужин, а не новую свою невообразимую жизнь.

Когда она вернулась в комнату, Антошке уже надоело бороться со старыми обоями, и теперь он лежал на ковре перед включенным телевизором, глядя на расставленных на полу солдатиков и время от времени переводя задумчивый взгляд на экран.

Шла программа местных криминальных новостей. Раньше Вера ее никогда не смотрела, а теперь поневоле уселась перед телевизором на диван.

«Вот сейчас скажут: разыскиваются трое, похитившие из городского морга труп известного в городе бандита по кличке Валет. Особые приметы преступников: молодая женщина, на вид лет двадцать пять… Составлен фоторобот. А Антоша сейчас поднимет от игрушек глаза и скажет: “Мамочка, да это же вылитая ты!”» — закрутилось у Веры в голове.

Однако по телевизору пока шел сюжет про подпольный завод «левой» водки, который обнаружили прямо в центре города, на улице Кутякова.

Неожиданно на экране появилось знакомое лицо, и Вера с интересом прислушалась.

«— Подобные случаи должны нас постепенно чему-то учить, — узнала Вера каркающий голос Марка. — Потому что на отр-р-раве, которую здесь изготавливали, были фирменные этикетки импор-р-ртных винно-водочных изделий. А вы спр-р-росите этих двух лиц кавказской национальности, которые оказались под арестом: почему они не пытаются фальсифицировать пр-р-родукцию нашей фирмы «Алкей»? И они вам скажут — потому что благодаря нашей продуманной политике в области этикеток и акцизных мар-р-рок это попросту невозможно…

— Но обычно преступники пытаются подделывать те изделия, которые пользуются у населения повышенным спросом, — попытался вставить свое слово худенький длинноносый телеведущий, но сейчас у него почему-то это плохо получилось.

— А сейчас я вам конкр-р-ретно докажу, каким спросом пользуется у населения отечественная, местная пр-р-родукция фирмы «Алкей», — тут же прервал его Марк. — И в особенности дешевые, но высококачественные, так называемые винные напитки, водочные изделия, пор-р-ртвейны. Докажу, так сказать, языком цифр-р-р…»

И дальше, пользуясь случаем и даровым эфирным временем, Марк плавно перешел на рекламу своих винно-водочных изделий, совершенно не обращая внимания на слабое сопротивление ведущего.

Потом пошла и прямая местная реклама: на экране весело запрыгали макаронины, распевая, какие они вкусные и неповторимые. Затем улыбающаяся во весь рот девушка с испуганными глазами, осторожно облокотившись на кожаный диван, скороговоркой рассказала о преимуществе дорогой мебели из Италии. Устроители городского конкурса красоты приглашали для участия в шоу новых спонсоров и перечисляли уже существующих, среди которых фигурировала фирма «Алкей».

«Надо же, я и заметить не успела, как оказалась в самом эпицентре событий, — снова удивилась про себя Вера. — И все из-за новой квартиры, не иначе. Нет, определенно — такое со мной началось сразу же, как только я сюда переехала. Ну, Ленка…»

— Мам, а там под обоями какая-то картинка была. Я не стал отдирать, потому что она красивая, — вдруг поднял голову от солдатиков Антоша и тут же переключился на свою армию. — Огонь! Пли! Огонь!

— Какая картинка? — не поняла Вера.

— Нормальная. Я же сказал — красивая. Ну, там, в коридоре, где пальто висят. Ты сама погляди, — сказал Антон, которому неохота было отрываться от игры. — Она все равно не отдиралась.

— Если не поддается, водичкой надо, — посоветовала Вера и пошла в коридор убрать с пола куски старых обоев.

Рядом с вешалкой в прихожей действительно белела какая-то картинка, приклеенная прямо на стену с потрескавшейся штукатуркой, что-то наподобие детского рисунка.

Вера включила в коридоре свет и пригляделась — нет, на самом деле это был очень профессиональный, можно даже сказать, мастерски выполненный графический рисунок, на котором был изображен стол с разложенными на нем предметами — трубка, карандаш, лист бумаги, маленькая безрукая статуэтка Венеры Милосской. Внизу под рисунком стояла размашистая роспись: «H. Matiss».

— Анри Матисс, — автоматически перевела Вера, и только теперь до нее дошел смысл этих слов.

«Да нет, не может быть, бред какой-то! — вихрем пронеслось в голове. — Как — Матисс? Здесь? У меня дома? С какого перепуга? Полный бред!»

Вера вернулась в комнату, достала с полки художественный альбом, где, в частности, был раздел французской живописи начала века, и ее невольно бросило в жар. Под иллюстрациями наиболее знаменитых работ Анри Матисса можно было различить точно такую же подпись, лишь свое имя великий художник иногда подписывал полностью, а иногда сокращал.

— Антоша, ты смотри не трогай этот листик. Я его пока загорожу, чтобы не испачкать, — сказала Вера сыну, еще раз вглядываясь в линии, в которых чувствовалась уверенная рука мастера, удивительная раскованность и одновременно — точность, осознание формы.

— Что ты, мам, — отозвался из комнаты Антон. — Я сам не стал его рвать. Он даже какой-то бумажкой был сверху шелестящей накрыт.

— Какой еще бумажкой? — снова удивилась Вера, но, приглядевшись к обрывкам обоев, поняла, что сын имел в виду. Под старыми зелеными обоями в цветочек, которые неизвестно сколько лет прослужили бывшим хозяевам, можно было различить по меньшей мере еще три слоя бумаги — теперь они превратились в единую корку, достаточно легко отходящую от стены. Но в том месте, где обнаружился рисунок, на нижний слой обоев был приклеен еще кусок тонкой полупрозрачной бумаги вроде кальки, который должен был оберегать его от порчи. Значит, кто-то спрятал рисунок специально и надеялся таким образом сохранить! И человек, который прятал рисунок, прекрасно понимал его ценность.

Выходит, это и впрямь был подлинный рисунок Матисса, который неизвестно каким образом оказался на стене старого дома, в центре провинциального города? Города, о котором великий француз наверняка никогда в жизни даже не слышал.

— Все, теперь ужинать. На сегодня хватит, а то я сейчас умру, — сказала вслух Вера, аккуратно закрывая рисунок большим куском белого ватмана, сохранившегося от учительских времен.

— Пошли, я тоже есть хочу, — согласился Антоша, тут же сгребая в кучу солдатиков и радуясь возможности поскорее заняться чем-нибудь новым. — А красиво кто-то, мам, нарисовал, правда? Мне особенно нравится трубка с дымом.