Вкус к жизни

Глава 44

Ночь давно вступила в свои права, а мысли никак не желали покидать голову. Я прислушивалась к размеренному дыханию Мартина, прижималась губами к его коже между лопаток.

Как только отпустило напряжение от непростых разговоров, он потянулся за таблетками и снова глотал их без разбора. А когда боль ушла – отключился, проваливаясь в глубокий сон. Какое-то время я жалась к нему, а потом жар от сильного тела стал обжигающим, пришлось сократить прикосновение до минимального – оставив только едва уловимый поцелуй.

В конце концов, я призналась, что спать пока не готова, и осторожно выбралась из постели, прошлась по комнате, пытаясь… пытаясь найти взглядом хоть что-то, что позволит понять Мартина чуточку лучше. На глаза тут же попался блокнот, о который он так небрежно затушил окурок.

Воровато оглянувшись на мужа, я устроилась в кресле. Оно скрипнуло, но Мартин не пошевелился. Стряхнув с обложки пепел, я заглянула внутрь, перелистнула сразу несколько страниц и улыбнулась: вот отчего его так раздражала моя жуткая привычка делать бесконечные портретные зарисовки: Мартин грешил тем же! Вот только из одной страницы в другую на меня смотрела не совершенная Виктория, а солнечная и улыбчивая Эльза. Значит, покоритель женских сердец в душе оказался самым настоящим романтиком.

Тогда девочка носила косички и наверняка не могла терпеть свои веснушки! А иначе с чего бы Мартину с такой дотошной точностью из раза в раз переносить эти двенадцать точек? Четыре на спинке носа, три на левой щеке и сразу пять на правой! Он любил сестру. Просто необыкновенно любил. Подозреваю, так же относился и к братьям. Если они, конечно же, хотели получить эту любовь.

– Не хотели, – прошептала я, скорбно поджав губы.

Стоило только вспомнить, с какой лютой ненавистью смотрел на Мартина Астафьев за столом во время ужина. И чего там только не было намешано… Ревность, зависть, злость… И всё это вспыхивало с такой скоростью, что будь Астафьев послабее, сам бы в этом котле и сварился!

Павел бросал вызов. Каждым словом, каждым жестом. А мне оставалось только диву даваться, сколько у Мартина самообладания сдержаться и не ответить ему. Заботливо подобранные шпильки вворачивались в болевые точки с таким азартом, что у Агнессы Львовны пропадала с лица маска безразличия. Она неизменно замирала и выдыхала только в момент, если Мартин сдержанно молчал.

Происходящее казалось в корне неправильным, но никто не смел одёрнуть Павла. Не делал этого и старший брат. В какой-то момент у меня даже вклинились подозрения, будто в молодости Мартин совершил что-то такое, за что присутствующим за столом всем разом становится стыдно. Иначе как объяснить эти нападки? Даже Андрей не гнушался выпустить в сторону брата язвительную колкость, за что не единожды удостоился вопросительного взгляда молодой жены. Вита была слеплена из другого теста. Она не понимала… Впрочем, я тоже!..

И единственное, что не позволило мне воздержаться от безусловного обвинительного приговора, так это те редкие случаи, когда Мартин всё же позволял себе высказаться. Короткие фразы, а, порой, даже одиночные слова падали на безупречную репутацию Астафьева гранитной плитой. Да что там слова… Хватало взглядов! Жёстких леденящих взглядов, на которые в этот вечер Мартин был особенно щедр. Тех взглядов, уловив которые, я торопилась сжать под столом его ладонь. Чтобы отогреть душу.

Закончив с блокнотом, я осмотрела ящики стола. В нижнем нашла стопку фотографий. Не тех, что бережно и трепетно преподнесла мне Агнесса. Это была личная подборка Мартина. И на цветном картоне таилась его жизнь, его сущность. Те самые воспоминания, что греют душу в глубокой старости.

Я не сдержала усмешки, глядя на бесконечные вечеринки, тусовки, сборища. А вокруг него столько людей… Мартин яркий, улыбчивый, свободный. И всякий раз на снимке в его глазах застывал голодный блеск. Он так любил жизнь… он так стремился урвать от неё по максимуму! Предел историй, предел впечатлений, предел чувств. И всё он наврал: девушки любили его не за щедрость. И, даже, наверно, не за красоту. Они боготворили лёгкость, что жила в нём. И поклонялись ей, надеясь, что этот парень поделится секретом успеха. Подозреваю, что он со своими бывшими расставался друзьями.

Снова хоккей, снова гонки. И сумасшедший запас драйва, который не могло скрыть даже бездушное фото. «Рождён, чтобы стать чемпионом» – громкий заголовок в газете областного масштаба. И портрет Мартина на центральном развороте. На лице при этом ни капли гордости или напускного превосходства. Он не играл роль лучшего – он был им.

Сердце болезненно сжалось, я подтянула колени к груди и прикрыла губы ладонью. Мартин обмолвился, что попал в аварию. Гонки? Порой чужие надежды заставляют нас идти на риск, только бы их оправдать.

Кресло подо мной безжалостно заскрипело, и в страхе разбудить Мартина я поторопилась покинуть комнату. Не зная, где в чужом доме найти уединения, я отправилась в кухню. Именно оттуда появился Мартин с нежнейшим малиновым суфле. Вечером насладиться вкусом так и не удалось… Возможно, есть шанс сделать это сейчас?..

Я спустилась по полутёмной лестнице и внимательно осмотрелась по сторонам – дом спал. Пересекла холл и гостиную зону, заглянула в столовую – никого. Прокрасться в кухню удалось без лишних свидетелей. Но как только я нащупала включатель и нажала на его клавишу, едва не вскрикнула: Астафьев сидел на высоком стуле у кухонного острова и лопал желанный десерт.

– Не спится? – хмыкнул он, и я ровно выдохнула, пытаясь привести мысли и чувства в норму.

Я жадно рассматривала Павла и именно сейчас не замечала в нём ни властности, ни жёсткости. Хотя на нём была всё та же рубашка, подозреваю, что те же брюки. Даже жутко дорогие часы. Но тем не менее он казался обычным мужчиной. Красивым, интересным, внимательным. Он наслаждался тонким вкусом суфле, не боясь проявить себя настоящего. Наверно, я даже и не знала, какой он бывает настоящим… И это тоже пугало. Я была знакома с Павлом много лет, научилась улавливать его настроение, разгадывать взгляды, впитывать полутона… но даже на миллиметр не приблизилась к душе. Мартина я знала всего несколько недель. Мне ничего не было известно ни про его настроение, ни про взгляды, ни, тем более, полутона… но я бы пошла за ним, не опускаясь до унизительного сомнения. Потому что чувствовала. Потому что проросла в него. И это не пугало совершенно!

Сейчас Астафьев выглядел умиротворённым. Возможно оттого, что отсутствовал катализатор в виде старшего брата. Так странно, но я так и не свыклась с этой мыслью… Два таких разных человека… двое совершенно разных мужчин. Ничего общего во внешности, в целях, в желаниях… Но что-то их объединяло. И это «что-то» выжигало душу Мартину и отравляло кровь Астафьеву. Даже стало интересно: а что, если просто спросить?.. Возможно, Павлу будет что мне рассказать… Но спрашивать я не стала. Может быть оттого, что на подсознательном уровне боялась узнать про Мартина что-то страшное. Для меня он был выше склок, дрязг, пересудов. Даже нельзя объяснить…

Я вновь посмотрела на Астафьева – он улыбался. Видел все мои метания, подозреваю, даже улавливал их смысл, но не прерывал. Мой внутренний диалог должен был завершиться, и Павел сумел дождаться этого момента.

– Это даже забавно, – проговорил он и, действительно, усмехнулся.

Я расправила плечи и всё же шагнула вперёд. Наполнив стакан водой, сделала глоток и стала с другой стороны острова.

– Что тебя забавляет?

– То, как ты мечешься, не зная, какой выбор следует сделать.

– Ты, правда, так считаешь? – хмыкнула я, в очередной раз поражаясь самомнению, но больше не подчёркивая этот момент. – Думаешь, есть из чего выбирать?

– Я думаю, твой выбор очевиден и именно потому ты сбежала ночью из брачного ложа.

– Звучит отвратительно, – согласилась я, не уточняя, что брачное ложе неплохо потрудилось под нами.

– Мартин не тот человек, который оценит твои старания. Он слишком давно и слишком сильно любит себя.

– Наверно – это отличительная черта вашей семьи, – язвительно заметила я, но Павел и не думал обижаться. – Считаешь, что я пришла, чтобы послушать твоё мнение на этот счёт?

– Скажи честно: чем он тебя купил? – задал Павел неожиданный вопрос, и я оценила творческий подход – он пытался сбить меня с толку, а затем, почувствовав уязвимость, планировал окончательно выбить землю из-под ног.

Я задумалась над вопросом и, увы, не знала, что ответить. Никакой фантазии не хватило бы на это, но я довольно оскалилась:

– Мартин выбрал индивидуальный подход!

Астафьев поморщился – даже имя брата вызывало у него изжогу. Это позабавило. Как и озадаченный вид.

– Пояснишь? – признался он в собственной слабости и я победно облизнулась.

– Мартин не стал мне навязывать то, что заинтересует большинство женщин. Не предлагал тряпки, украшения, не упомянул про положение в обществе. Ты можешь мне не верить, но даже о вечной любви умолчал, – я развела руками, вполне оправдывая его замешательство.

– Продолжай.

– Он дал мне вдохновение! – с придыханием произнесла я, будто уловив дуновение ветерка. То самое чувство, которое охватывает в момент, когда жизнь останавливается, а душу заливает светом удовольствия.

– Значит, те картины… – вдруг нахмурился Астафьев. – Те картины, действительно, написала ты? – не поверил он и напряжённо сглотнул. – Но ведь ты сказала…

– Наверно, Мартин очень сильно хотел совершить чудо. Для меня. Поэтому всё и получилось.

Астафьев хищно оскалился.

– Или нашёл новый источник обогащения! Ведь это так просто: заставить влюблённую дурочку стряпать шедевры.

– Ты как-то неправильно представляешь себе процесс создания картин. Их нельзя «состряпать». Это слишком тонкая материя, чтобы человек с твоим восприятием мира мог её понять.

– Ты, правда, вышла за него замуж? – прервал Астафьев рассуждения, и я удивлённо вскинула брови.

– У меня не было ни единого повода ему отказать.

– Я виделся с твоим бывшим мужем… После меня ты стала неразборчива, – заносчиво хмыкнул он, но не смог причинить неудобство.

– Игорь выполнил свою главную задачу: он мне не мешал. Мартин взял на себя прямо противоположную и стал неотъемлемой частью моей жизни. Оказывается, это приятно, когда кто-то слышит тебя, чувствует, понимает. Это тоже постоянная потребность людей. Как еда, вода, воздух. И если рядом нет человека, готового тебя почувствовать, душа умирает. Точно как тело умирает без всех перечисленных благ.

– О, да! Давай, трави меня всей этой возвышенной мутью! – рассмеялся Астафьев, весело поглядывая на меня. Точно как на дрессированную мартышку в цирке.

– Мы вернулись к тому, с чего начали: я тебя забавляю, – пожала я плечами, не в силах рассмотреть в мужчине напротив человека, которого любила.