Властелин воды

Глава 14

Бэкка дрожала всем телом. Она стояла посреди бального зала в Гильдерслив Грейндж. Ее отец вел сэра Персиваля и группу мужчин в маскарадных костюмах в сторону гостиной. За время ее отсутствия ровным счетом ничего не изменилось. Все осталось на тех же местах, что и до сна. Это могло быть только сном. Потому что в реальности она никогда не стала бы вытворять такое, не допустила бы подобных вольностей. Неужели кошмары начали мучить ее, даже когда она не спит? Вот так новости! Но все казалось таким реальным…

Она взглянула на свою греческую тогу. Она была сухой. Бэкка прикоснулась к голове. Куда делся шарф? Она посмотрела по сторонам, но нигде его не увидела. Клаус сказал, что того мгновения не существовало. Значит, она придумала все это? Придумала или не придумала, но пульсация в теле ощущалась довольно явственно. Сердце тоже колотилось как бешеное, словно она бежала от погони.

Говорят, что влюбленные могут встречаться во сне. Не это ли только что произошло? Может, она вызвала его тайным желанием снова оказаться в его крепких объятиях? Нет, она просто не могла бы представить себе все шокирующие подробности их нечаянной близости. У нее не было опыта в подобных вещах. Да и откуда ему взяться? Никто, кроме Клауса, не прикасался к ее губам, не говоря уже о том, чтобы раздевать ее. Он изучал ее тело уверенными прикосновениями рук, губ, рождая в ней такие непристойные, невероятные желания…

Кровь застучала в висках, и от нахлынувших воспоминаний она снова вздрогнула. Щеки ее пылали.

Она медленно сходила с ума. Иначе это не назовешь. Фоссгримы были всего лишь сказкой. Но если так, то почему ее плоть набухла и ныла, так и не получив долгожданного избавления? Почему его запах до сих пор стоял у нее в ноздрях, такой свежий, морской – запах водопада? Бэкка направилась к алькову, скрытому растениями в горшках, на пути к которому ее и застал этот странный сон.

Она окинула взглядом помещение. Ее по-прежнему никто не замечал. Мод на глаза не попадалась, а отец исчез в коридоре – наверняка направился в столовую, чтобы набить желудок яствами и хорошенько выпить. Она попыталась избавиться от неприличных мыслей о Клаусе Линдегрене, как собака стряхивает с себя воду. Сейчас было не до него. Настал долгожданный момент, когда можно было ускользнуть отсюда незамеченной. Мужчины, оставшиеся в зале, были слишком пьяны, чтобы танцевать. Женщины тоже были поглощены пустой болтовней. А оркестр исполнял танец за танцем в тщетной попытке увлечь кого-нибудь на паркет.

Бэкка пробралась вдоль стены, делая вид, что направляется в столовую. Ее никто не остановил. Никто даже не заметил. Она вздохнула с облегчением. Она ускользнет отсюда и никогда больше не вернется! А отец пусть думает, как отдать долг сэру Персивалю. Ее это не волновало. Она в этом участвовать не намерена. Сегодня вечером она обретет долгожданную свободу. Свободу от предстоящего ненавистного брака. Свободу от отца, который из-за своей слабой воли зашел слишком далеко и едва не разрушил ей жизнь. И свободу от Клауса, призрачного героя-любовника из сновидений. Но не сейчас. Она хотела еще кое-что сделать… просто чтобы знать наверняка.

Она уже собрала дорожную сумку. Оставалось только захватить плащ с капюшоном. Было тепло, но она не рискнула появиться на улице в костюме греческой богини, который мало что прикрывал, а переодеться не успевала. Она уже подходила к ступенькам, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку.

– И куда это вы собрались, миледи? – Голос буквально пригвоздил ее к месту, не давая уйти. Это была Мод. Как бы сейчас пригодилось снадобье Анны-Лизы!

– К себе в комнаты, отдохнуть, если тебя это так волнует, – сказала Бэкка, глядя под ноги и надеясь, что ей удастся остаться одной.

– Поторопитесь, если так, – заметила горничная. – Скоро полночь. Вот-вот будет сделано объявление. Мужчинам не терпится приступить к игре.

– Это не займет много времени, – успокоила ее Бэкка.

– Знаю. Но я все же пойду с вами, чтобы быть уверенной. Вы просто горите. Вам нужно припудриться. Это очень важное событие в жизни, и я не хочу, чтобы у вас в этот момент были пунцовые щеки.

– Как хочешь, Мод, – сдалась Бэкка, – и после этого можешь быть свободна. Сегодня ты мне больше не понадобишься. Снять тогу не составит труда. Я сама приготовлюсь ко сну.

Горничная недовольно скривилась. Очевидно, ей хотелось дождаться, пока последние гости разойдутся по своим комнатам, и в полной мере проникнуться обстановкой роскоши, приобщиться к светской жизни, поскольку другой возможности у нее не было. Обойдется! Бэкка никогда не выберется отсюда, если Мод будет ходить за ней по пятам.

Наверное, этот план был лучше. Как только объявление будет сделано, мужчины закроются в одной из игровых комнат и просидят за карточным столом до рассвета, а женщины улягутся спать. Будет даже легче выскользнуть незамеченной. Бэкка слабо улыбнулась и уже бодрее стала подниматься по ступенькам, краем глаза следя за Мод, которая семенила следом. Горничная насупилась и явно была недовольна.

– Что? – обратилась к ней Бэкка. – Когда объявление будет сделано и наша помолвка станет официальной, мне нужно будет поговорить с женихом наедине. Я имею на это право, не так ли? Я могу сесть и поговорить с ним с глазу на глаз, без присмотра дуэньи. Или тебе обязательно при этом присутствовать? Я уже не раз ловила тебя на том, что ты шпионишь за другими, словно у тебя нет своей жизни и нужно обязательно лезть в чужую. Это непорядочно. Ты должна помнить свое место. Все, хватит об этом! Припудри меня, если нужно, и уходи. Я не хочу видеть, как ты таращишься на гостей. Меня не нужно больше охранять. Я ясно выражаюсь?

– Д-да, миледи, – растерянно пробормотала Мод. – Я вижу, вы передумали. Раньше вы не были так… благосклонны к жениху. Поэтому мы тогда так спешно уехали…

– Это мое дело! – отрезала Бэкка. – Тебя это не касается. Могу только сказать, что из уважения к желанию отца я решила смириться с неизбежным. Даже в самой плохой ситуации можно найти положительные моменты. Что я и сделала. И давай быстрее, если ты еще идешь. Не тяни время. Ты сама говорила, что его не так много осталось.

Как только пробило двенадцать, слуги в ливреях внесли в бальный зал подносы с французским шампанским, и каждый бокал был украшен свежей малиной. Сетка под сводчатым потолком была отдернута, и сверху сыпался дождь из лепестков роз. Седрик Гильдерслив объявил о помолвке дочери с сэром Персивалем Смэдли. При виде кружащихся в воздухе лепестков у Бэкки что-то оборвалось внутри. Они напомнили о тех, которыми Клаус укрыл ее ложе в последнюю ночь, проведенную в Линдегрен Холле. Она закусила губу, прогоняя грустные мысли.

Мод поблизости не было. Бэкка обрадовалась этому, поскольку у нее не было ни малейшего желания хоть на секунду статься наедине со своим жалким женихом. Но у него и в мыслях этого не было. Как только выпили шампанское, сэр Персинваль вместе с остальными исчез за дверями игровой комнаты, а Бэкка смешалась с толпой дам, которые расходились по своим комнатам. Все шло как по маслу. Уж слишком гладко, подумала Бэкка. Набросив плащ на плечи, она вытащила сумку из-под кровати. И уже на пути к двери заметила на тумбочке что-то блестящее, в чем отражались отблески свечи. Это была ракушка, ее жемчужный оттенок притягивал взгляд. Достав из ящика шкафа мешочек, она положила туда ракушку и привязала его лентой к корсажу платья. Она не могла с ней расстаться: эта ракушка была всем, что осталось в память о Клаусе. Слезы затуманили ее взор. Огорченная, она на цыпочках спустилась по лестнице и вышла в сад, под спасительный покров ночи.

Воздух был слишком душным, чтобы остудить жар в душе и теле. Тяжелый плащ только мешал. Когда она подошла к конюшне, конюхи и грумы спали мертвым сном в стогу сена. Здесь тоже обошлось без осложнений. Она знала, как оседлать лошадь и забраться на нее как можно тише, хотя эти предосторожности были излишними. На полу конюшни валялось около дюжины пустых бутылок, в которых некогда плескались вино, виски и джин – причем джин из запасов ее отца. По количеству пустой тары можно было судить о состоянии этих несчастных, при этом один из них был еще совсем мальчишкой. Она в считанные секунды оседлала лошадь, крепко привязала дорожную сумку и отправилась в путь, даже не потрудившись оглянуться назад.

Она оставит лошадь на постоялом дворе и наймет там карету, как уже сделала однажды. Только на этот раз у нее было значительно больше преимуществ, поэтому все непременно получится! К утру она уже будет на приличном расстоянии от Гильдерслив Грейндж, а благодаря болезненному пристрастию отца к картам можно будет значительно оторваться от погони. Но сначала нужно сделать еще одно. Боскаслский водопад находился совсем недалеко от пути ее следования – довольно пустынной дороги, по которой мало кто ездил. Она решила держаться подальше от главной дороги, просто на всякий случай. Она не знала зачем, но ей нужно было взглянуть на водопад в последний раз… чтобы убедиться, что появление Клауса на балу и все вытекающие последствия были лишь плодом ее воображения. Она как-то не задумывалась о том, что будет делать, если убедится в обратном. Ей было стыдно даже думать об этом.

Не выпуская из рук шарф Бэкки, Клаус упал на колени на берегу реки в астрале и принялся бить кулаками по гальке, поднимая фонтаны брызг. Он не сразу заметил Илию, которая стояла чуть поодаль, уперев крошечные ручки в соблазнительно изгибающиеся бока. На ее лице было написано злорадство. Меньше всего ему сейчас нужна была глумящаяся русалка, особенно эта, вбившая себе в голову, что он принадлежит ей. Она выхватила у него из рук шелковый шарф и накинула себе на шею и плечи, прихорашиваясь перед кривым отражением на водной глади.

– Итак, это полный провал, – констатировала она, расхаживая туда-сюда и поправляя шарф, чтобы он не закрывал ее идеальной формы грудь.

– Исчезни, несносное дитя! – крикнул Клаус. – И сними это с себя! Ты выглядишь смешно.

– А она нет? Что за странная манера одеваться? Эту тряпку даже обернуть вокруг себя не получится, да и что толку от нее, если она почти прозрачная? Хотя ткань ничего, – признала она, проводя шарфом по лицу.

Клаус попытался выхватить его из ее рук.

– Отдай! – приказал он, но она оказалась проворнее и увернулась.

– Нет уж, – ответила она. – Пожалуй, я оставлю это себе. Все по справедливости, вы не находите, ведь она забрала клок моих волос?

Она отбросила назад волосы с вплетенными в них водорослями.

– Делай, как хочешь. Только уйди и оставь меня в покое.

– Зализывать раны?

– У меня нет ран, а вот у тебя они скоро появятся, если не исчезнешь отсюда!

Выражение лица русалки изменилось, и она начала приближаться к нему, щеголяя своей наготой. Были времена, когда он заводился от одного только взгляда на нее. Астрал был миром чувственных наслаждений, совокупляться для его жителей было столь же естественно, как и дышать, и между некоторыми особями это зачастую происходило с таким же постоянством. Беззастенчивое совокупление на глазах у всех было здесь в порядке вещей. У фэйев не было правил приличия. Илия была его любимицей. Глядя на нее сейчас, он поражался, как вообще можно было обнимать ее. Стройное, хорошо сложенное тело, которое она так беззастенчиво демонстрировала – буквально совала ему в лицо, – больше его не возбуждало. Как и все другое после Бэкки. «О боги! Я потерян даже для собственного рода», – подумал он, ни капли не тревожась по этому поводу.

– Ну же, вонзите в меня ваш… клинок. Я приму вас даже после этой блеклой зазнобы, чей сок еще свеж на вашей коже, – промурлыкала Илия, кружа вокруг него. Каждое ее плавное движение было искушением – то, как колыхалась ее грудь, как она расставляла ноги при ходьбе. – Что? Или вы думаете, что я не почувствую на вас ее запах? Но я приму вас и таким. А она на моем месте закрыла бы на это глаза? Не думаю, ваше высочество. Она бы и близко вас не подпустила, если бы вы пришли к ней с моим соком. Она бы выцарапала вам глаза.

– Мы не станем этого проверять, можешь быть уверена, – бросил Клаус. – К тому же мы с ней так и не соединились. Но даже если бы это и произошло.

– Нет, не произошло, я знаю, – выпалила Илия. – Потому что тогда вы бы больше никогда ее не увидели, а вы не можете пойти на такое, правда? Разлука с ней для вас невыносима! Вы повторяете ошибку своего отца. Он тоже не смог оставить вашу мать. И так на свет появились вы – больше человек, чем фэй, полукровка, Фоссгрим ровно настолько, чтобы сохранить связь с астралом и получить бессмертие.

– Достаточно!

– Нет, я не стану молчать. Вы кичитесь своей «человечностью» и презираете нас! Вы глумитесь над нами! Вы предаете нас! Вы берете из обоих миров, а не возвращаете ни одному. Клаус Линдегрен, вы плохо закончите, как и ваш отец в свое время. Вы зачахнете и умрете в одиночестве, вместе со своей женщиной, и ваше семя умрет вместе с вами. Так не дайте же ему умереть, используйте его по прямому назначению! Человеческий мир не изобилует удовольствиями, как наш. В нем слишком много ограничений. Вы поймете это, о великий и могущественный принц, когда ее непробиваемая нравственность будет держать вас на расстоянии. И когда вы взвоете от неудовлетворенного желания, вы вспомните об Илии и ее сговорчивости, но будет уже поздно!

Выкрикнув все это, она помахала перед его лицом краем шарфа Бэкки. Клаус вскочил и попытался его схватить, но Илия увела его из-под носа и теперь дразнила им с вершины водопада, шум которого не мог заглушить ее злой смех. Раньше он напоминал позвякивание колокольчиков, теперь же резал уши, как звук бьющегося стекла.

– Я пока еще принц здесь! – закричал он. – Ты надолго это запомнишь.

– Здесь, пока… но осталось совсем немного. А там вы никто, Клаус Линдегрен. Никто! Вот увидите.

Она исчезла в мгновение ока, растворилась за стеной воды и тумана, забрав с собой шелковый шарф Бэкки.

Клаус на корточках съехал вниз и снова бросился в реку.

– Боги! Эй вы, своенравные боги! – взревел он.

На его вызов откликнулся водопад, скалы, сама ночь. Даже деревья, казалось, сдавленно ахнули от этого крика души, но он не обратил на них ни малейшего внимания.

– Сил на своем троне! Нет мне покоя ни в этом мире, ни в другом! – сетовал он.

– А кто виноват? – прошептал ему на ухо до боли знакомый голос. – Вы действительно думаете, что, богохульствуя, сможете исправить ситуацию, ваше высочество?

У Клауса глаза на лоб полезли. Он огляделся. Рядом с ним никого не было. Выдав новую порцию ругательств на шведском, он зажмурился и окунулся в реку с головой. Когда он вновь очутился на поверхности, то увидел вокруг себя бесплотную дымку Боскаслского водопада. С момента его ухода ничего не изменилось. На берегу, скрестив руки, что означало высшую степень порицания и недовольства, стоял Генрик.

– Вы знаете, а ведь она права, – задумчиво произнес старейшина. – И мне надоело играть роль лакея-простолюдина. Это унизительно и оскорбительно. Не стоило вообще на это соглашаться. Я достопочтенный старейшина – полубог, о чем вы предпочитаете не вспоминать. Вы и о своем происхождении скоро забудете. Вы сблизились с людьми до такой степени, что практически стали одним из них!

– Потому что я человек, по крайней мере наполовину, по материнской линии, но об этом ты предпочитаешь не вспоминать, старина. Это для вас – и старейшин, и богов, и для тебя, полубога, – как кость в горле! Я в этом более чем уверен. Но больше всего вас всех гложет то, что я был зачат до того, как моего отца изгнали. Он выполнил свой долг, произведя на свет меня, но при этом все же решил отречься, чтобы остаться со мной и моей матерью. Вот что астральная знать никак не может ему простить! Он пошел ва-банк, застал их всех врасплох. Но это был единичный случай. Они учли его, они готовы к такому исходу и не повторят ту же ошибку со мной. И неважно, что все эти годы я из кожи вон лез, чтобы заслужить их доверие, – все зря. Теперь я стою перед тем же выбором, что и отец, но мой поступок гораздо более тяжкий. Они не получат ребенка. Я возьму Бэкку, уже будучи простым смертным. Я обману их и буду сурово наказан. Что ж, да будет так! Я поступлю по-своему, Генрик!

– «По-своему» означает выпустить драгоценное семя в реку, держа в руках обнаженную, жаждущую человеческую женщину? Что вы несете? Вы с ума сошли?

Клаус лишь вздохнул. Можно было даже не спрашивать, откуда он знает. Он вышел из воды, поднял брошенную на мох одежду и накинул ее на себя.

Старейшина резким взмахом руки указал на небо.

– Видите луну? – спросил он. – Время на исходе. А уж сколько времени я потратил, помогая вам загладить вину отца, даже подсчитать страшно. Бремя искупления чужих грехов все еще лежит на вас. Ваш бунт не останется безнаказанным. Как говорят люди, за грехи отцов расплачиваются дети. Видите, я не обвиняю смертных во всех невзгодах, я стараюсь оценивать их объективно. Если я увижу что-то стоящее, то отдам ему должное. К тому же я сужу по справедливости. Чтобы все встало на свои места, вам нужно выполнить свой долг.

– Генрик, я не единственный и не последний в своем роде.

– Не последний, но лучший! – возразил старейшина. Зачем только он затеял этот спор? И без того было ясно, что последнее слово останется за Генриком.

– Вы должны подавать пример остальным, – гнул свою линию старейшина. – Разве вы не знаете, какой урон астралу нанес эгоизм вашего отца? Или не подозреваете, какая прореха осталась в астральной оболочке после его ухода? А теперь вы хотите разорвать ее снова? Да еще, как вы выразились, более тяжко. Это слишком тонкая материя, которая не выдержит второго подобного рывка. Вы станете изгоем. Вы потеряете право перехода между мирами. Ни один водопад вас больше не примет. Вы приговариваете себя к агонии человеческой смерти. Неужели эта человеческая девушка стоит вашего бессмертия? Стоит ли она связи с Иным миром? Хорошо подумайте над этим, ваше высочество. Испытывает ли она то же самое? Думаю, нет. Это просто похоть, разбуженная вашей похотью! Она околдована вашими чарами, а вы – зовом плоти! Подумайте! Она поверила вашему рассказу? Нет! Она даже не признает ваше существование, мой милый слепой властелин воды. Возьмите ее сейчас же, говорю я вам, или любую другую вместо нее, и покончим со всеми этими людскими бреднями. Если вы и дальше будете валять дурака, я умываю руки. Если все останется как есть, вам светит трибунал. Значит, так тому и быть.

– Прямо сейчас мне светит сухая чистая постель, – сказал Клаус, разворачивая старейшину в сторону дороги. – И размышление над тем, как лучше организовать нашу новую встречу. Она думает, что это был сон, что все наши нежные свидания ей привиделись, между прочим. Мне было на руку, чтобы она так думала, – раньше, но не сейчас. Мне нужно доказать ей, что те сны на самом деле были явью. Сегодня стало ясно, что время пришло.

– Безумие! – воскликнул Генрик, воздевая руки к небу. – До вас не дошло ни слова из того, что я говорил!

– Дошло, – отмахнулся Клаус. – Но я не согласен. Знаешь, ты не прав… по поводу того, что она чувствует. Я не удивлюсь, если она до сих пор этого не осознала, но она любит меня, Генрик. Ты наблюдал все это, но ты не держал ее в объятиях. – И тут он словно прозрел: – Боги, так вот в чем дело! Мы с отцом пали жертвами любовной лихорадки. И в том, что ты не видишь этого, нет твоей вины. Ты просто не в состоянии. В астрале нет любви в человеческом понимании этого слова, только похоть, бездумная, животная похоть. Не сладостное любовное безумие… Это оно, и только оно, околдовало меня, дружище. И вот что я скажу тебе: ради него не жалко расстаться с бессмертием.