Возлюбленная из Ричмонд-Хилл

ДУЭЛЬ ГЕРЦОГА

Королева наслаждалась новообретенной властью. Болезнь короля пошатнула его уверенность в своих силах, и он жил в постоянном страхе заболеть снова. Он стал стариком – трусливым стариком, – и королева после стольких лет рабского подчинения почувствовала себя полновластной хозяйкой.

Главным ее врагом был принц Уэльский, и королева намеревалась с ним сразиться. Она повсюду расставила своих шпионов. До чего же интересная стала у нее жизнь! Как она отличалась от страданий во время беременности, от бесконечных забот о малышах, от уплаты по счетам и надзирания за слугами. Мистер Питт стал близким другом королевы. Он не пренебрегал ею, хотя все и считали мистера Питта величайшим политиком эпохи! Больше того, мистер Питт был премьер-министром и главой тори, а все придворные поддерживали партию тори. Когда королева устроила бал, желая отпраздновать выздоровление короля, все дамы явились в голубых платьях – это был цвет тори, – и убранство столов было выдержано в соответствующих тонах. И даже на сластях красовались надписи в поддержку партии тори!

– Это праздник для министров и тех людей, которые голосовали за короля и за меня, – провозгласила королева. – За тех, кто доказал свою истинную дружбу.

Все отметили, что в речах королевы появились новые нотки. До болезни короля королева Шарлотта никогда бы не сделала такого заявления.

Принц Уэльский и его братья тоже присутствовали на торжестве, хотя королева явно дала понять, что не желает их видеть. Однако король, похоже, был рад приходу сыновей и хотел, чтобы в семье воцарился мир.

И все же с того самого вечера – если не раньше – стало понятно, что королева объявила принцу Уэльскому войну, а поскольку герцог Йоркский во всем поддерживал своего брата, вражда распространялась и на него.

Королева твердо решила, что никто, кроме нее, не будет заботиться о короле. Она не хуже докторов знала, что здоровье его в любую минуту может пошатнуться. Пока оно немного поправилось, однако королева знала, что в любой момент король способен потерять рассудок. Перед ней был несчастный, больной старик.

Коли он опять может помешаться, она должна быть готова… Королева не собиралась выпускать из рук власть, которую она сумела приобрести за время его болезни.

Оставаясь наедине с королем, она распространялась о дурных качествах принца Уэльского, долго рассуждала о том, как он стремился захватить власть, как он радовался болезни отца и не мог скрыть ужаса, узнав о его выздоровлении.

– У нас не сын, а негодяй, – говорила королева. – Мерзавец, который только и мечтает о том, как сорвать корону с вашей головы. Будь проклят тот день, когда я зачала его!

Король принимался рыдать.

– Он причинил нам столько тревог, но мы должны найти с ним общий язык. А? Что?

– Найти с ним общий язык? Этого никогда не будет. Он жаждет… регентства! Вот что ему нужно! А Фредерик почти что ему под стать.

Король качал головой. Нет, Фредерик не такой, это же его любимый сын, надежда королевского дома…

– Нет… нет… только не Фредерик!

Король смотрел на нее умоляюще, и королева боялась, что с ним случится припадок.

– Ну, может быть, Фредерик и не такой, – уступала она. – Но он находится под влиянием Георга, и, мне кажется, за ним нужен глаз да глаз.

– Неприятности! Кругом одни неприятности! – хныкал король. – А? Что? Одни неприятности!

По его щекам начинали катиться слезы, и королева говорила себе, что нужно быть осторожней.

Сражение между королевой и принцем продолжалось, и сторонники королевы позаботились о распространении слухов насчет предосудительного поведения принца. Король совсем недавно был в очень тяжелом состоянии, а потому люди ему сочувствовали.

Каждый день принц все больше тревожился – не из-за неприязни своих родственников, а из-за враждебности, которую выказывал ему народ.

Однажды по дороге в Оперу карету принца окружила толпа, угрожавшая вытащить его из экипажа. Принц ненавидел насилие и был потрясен, что ненависть толпы может быть обращена на него. Однако больше всего его возмутили действия сторонников королевы: они распространяли о нем такие грязные сплетни, что люди, которые раньше были его горячими сторонниками, теперь стали противниками.

Принц видел в окна кареты эти осклабившиеся рожи.

– Питт! Пусть вечно правит Питт! – раздался возглас из толпы.

– Будь проклят Питт! – воскликнул принц. – Пусть вечно правит Фокс!

Толпа была ошеломлена его ответом, и кучер, воспользовавшись всеобщим замешательством, поехал вперед. Когда они миновали орущую толпу, до принца вдруг дошло, что же все-таки случилось. Это было очень неприятно.

Но одно ему было понятно. Он больше не мог считать себя народным любимцем.

Ранним майским утром принца, ночевавшего в Карлтон-хаусе, разбудил брат, вошедший в спальню и бросившийся на кресло подле кровати.

Принц подскочил на постели и воскликнул:

– Право же, Фред! Что с тобой стряслось, черт побери? Ты словно увидел призрака.

– Считай, что это ты сейчас увидел призрака, Георг. Еще не прошло и получаса, как я смотрел смерти в лицо.

– О чем ты говоришь?

– Мой дорогой Георг, я только что из Уимблдона, где мы с полковником Ленноксом дрались на дуэли.

– Фредерик! Какая глупость?

– Ты можешь говорить что угодно, Георг, но надо положить конец этим слухам и клевете… затрагивающей твою честь.

– Боже правый, Фред… А вдруг…

Фредерик рассмеялся, увидев, как напуган старший брат.

– Но ведь я цел и невредим.

– Хвала Господу Богу! А что Леннокс?

– Он тоже не пострадал. Но, хотя кровь не пролилась, мы все равно получили сатисфакцию.

– Фред… это заходит слишком далеко.

– Послушай, что я тебе скажу… Все равно нужно было что-то предпринять. Ты знаешь, как Ленноксы поддерживают короля. Мать Леннокса – закадычная подруга королевы, да и полковник у нашей матушки в большой чести. Он так долго над нами издевался! Конечно, нам известно, кто за всем этим стоит. Я не стал скрывать, что я думаю о Ленноксе, и он вызвал меня на дуэль… Что мне оставалось делать? Мы встретились в Уимблдоне. Я отказался стрелять. Однако пуля Леннокса просвистела у меня над ухом! И опалила мой локон. Но больше он никакого вреда мне не причинил, уверяю тебя, брат!

– Фред, как ты думаешь, наша мать могла подговорить Леннокса, чтобы он вызвал тебя на дуэль?

– Вполне может быть.

– Эта женщина – истинное чудовище. Я потребую свидания с королем!

– Не нужно. Эта история окончена… но по крайней мере, королева будет знать, что сыновья не боятся сразиться с ее друзьями на дуэли.

– Злобное существо! Ладно, предоставь это мне. Фредерик откинулся на спинку кресла и рассмеялся, радуясь тому, что брат так беспокоится о его безопасности. Узы любви, связывающие братьев, были крепки, как никогда.

Принц явился в Кью и потребовал свидания с отцом, однако, когда его почтительно провели в апартаменты короля, он увидел там королеву.

– Мадам, – сказал принц, – я желаю поговорить с королем.

– Его Величество нездоров и не может принимать посетителей.

– Однако сын имеет право быть вместе с отцом!

– Нет, если жена отца сочтет, что свидание может расстроить Его Величество.

– Мадам, мне надоело, что вы навязываете всем вашу волю! Я пришел сказать вам, что ответственность за случившееся сегодня утром в Уимблдоне целиком ложится на вас!

– А что… что произошло?

– Ваш сын, герцог Йоркский, дрался на дуэли с вашим фаворитом, полковником Ленноксом. Мадам, вы – мать или чудовище? Неужели вам доставляет удовольствие посылать своих сыновей на… смерть?

Королева побледнела, а принц продолжал:

– Я требую свидания с Его Величеством!

– Фредерик…

«Она потрясена! – подумал принц. – И напугана… напугана по-настоящему! Что ж, пусть будет так!»

– Я скажу все только Его Величеству.

– Я не просила полковника Леннокса драться на дуэли. Я…

– Мадам, вина за случившееся лежит на вас. Вы оклеветали своих сыновей, и герцог Йоркский сражался на дуэли с придворным Вашего Величества, который особенно рьяно распространял лживые слухи. Я надеюсь, вы удовлетворены… что же до меня, то я собираюсь доложить о случившемся королю… и убедиться в том, что ему известно о вашей роли в этой трагикомедии.

Королева была по-настоящему напугана. Она представляла себе Фредерика, молодого, пылкого авантюриста, способного на любую глупость. Он был ее сыном, и она сетовала лишь на то, что Фредерик занял сторону своего брата. Если бы он погиб…

«О Господи! – подумала королева. – Я была бы отчасти виновата в его гибели. Однако он жив. Георг не был бы так спокоен, если бы Фредерик умер. А сейчас он наслаждается… Нет, он вел бы себя совсем не так, если бы Фредерика уже не было в живых. Георг, конечно, эгоистичный и беспечный, но он любит своего брата».

Принц воспользовался замешательством королевы и, оттолкнув ее, прошел в спальню короля.

Король лежал в кровати, но, увидев принца, подскочил и закричал:

– А? Что? Что случилось?

– Ваше Величество, я пришел сказать вам, что герцог Йоркский не мог долее терпеть злобных и нелепых клеветнических слухов, которые распространялись о нем и обо мне, и поэтому сегодня дрался на пистолетах с полковником Ленноксом – ставленником королевы. Фредерик потребовал у него сатисфакции.

Король ахнул.

– Что? Что такое? Фредерик… дрался на дуэли? Нет, он не мог… Сын короля не может… И все же он дрался, да? А? Что?.. Фредерик? О, мой сын…

Королева подбежала к мужу и попыталась его утешить, а принц поспешно добавил:

– Ничего страшного, отец. Он не ранен. Пуля Леннокса задела его ухо, вот и все. А герцог стрелять не стал. Он просто хотел показать Ленноксу, что не боится его вызова… и больше ничего. Он не хотел лишать человека жизни… ему просто нужно было защитить свою честь.

Однако король смотрел перед собой все тем же диким взором.

– Фредерик! – прошептал он. – Мой сын Фредерик… надежда нашего дома… Фредерик… сын мой! Он мертв. О, да, мертв… Я знаю. Ты меня обманываешь. Ты просто хочешь подготовить меня к этому страшному известию… А? Что?

Принц сказал:

– Он жив и здоров, сир. И сидит в моей карете. Я так и думал, что вы захотите увидеть его, дабы убедиться, что он не пострадал. Я не желал огорчать Ваше Величество. Мне просто хотелось показать кое-кому, что злобные клеветнические наветы опасны и им нужно положить конец.

– Значит, он умер… – продолжал бормотать король. – А? Что? И ты пришел сообщить мне о смерти моего сына Фредерика?

Принц тут же послал одного из придворных к карете и велел герцогу Йоркскому немедленно явиться в покои короля.

Когда Фредерик пришел, король обнял его со слезами на глазах.

– Я здесь, отец! – вскричал Фредерик. – Я жив и здоров. Но мне пришлось принять вызов Леннокса. Вам бы не хотелось, чтобы ваш сын оказался трусом, не правда ли?

– Я никогда не считал тебя трусом, сын мой. Я всегда говорил, что ты – надежда нашего дома. Ты – самый достойный мой отпрыск. Как жаль, что ты не мой старший сын. А? Что?

– Я бы никогда не стал таким красавчиком, как Георг, – откликнулся Фредерик; с ухмылкой глядя на брата. – Теперь Ваше Величество довольно? А? Но, мне кажется, раздоры в нашей семье должны прекратиться. Я уверен, что Ваше Величество согласится со мной.

Король не выпускал сына из объятий, а принц Уэльский, сощурившись, следил за матерью.

Она была растеряна. И ее это злило. Однако принц Уэльский и герцог Йоркский зря думали, что она сдаст свои позиции… Мало ли, что они выиграли этот тур борьбы? Это еще ничего не значило.

Скоро во дворце должны были устроить бал в честь дня рождения короля. Всем уже стало известно о дуэли, и светское общество особенно интересовалось тем, как королева относится к полковнику Ленноксу, который вполне мог убить ее сына. Но, как ни удивительно, королева общалась с ним тепло, даже ласково и ни разу не упрекнула его за то, что он вызвал на дуэль особу королевской крови.

Принц Уэльский, естественно, собиравшийся на этот бал, не мог допустить мысли о том, что королева пригласит полковника. Когда же ему сообщили, что полковник должен появиться во дворце, принц пришел в семь часов – хотя бал начинался в восемь – и потребовал свидания с королевой.

Ему сказали, что она одевается и не может его принять. «Господи! – мысленно воскликнул он. – Принц я или не принц?»

Он растолкал фрейлин и ворвался в туалетную комнату королевы.

Она сидела у зеркала, и, посмотрев в него, он встретился с ее холодным взглядом.

– Итак… ко мне пожаловал принц Уэльский…

– Мадам, – сказал принц, – если я желаю с вами побеседовать, мое желание должно исполняться. Король все еще недееспособен.

– Из-за треволнений, которые доставляют ему сыновья.

– Может быть, и супруга его не без греха.

– Что вы хотите этим сказать? – визгливо вскричала королева, и принц подумал, что это тоже новая черта ее характера. Раньше она всегда сохраняла спокойствие; теперь же королеву легко было вывести из себя.

«Мадам не может больше сдерживать свои чувства», – подумал принц.

– Вы лучше знаете ответ на сей вопрос, мадам. А я сюда явился не для обсуждений. Я лишь хочу сказать вам, что полковник Леннокс не может быть допущен на бал, который устраивается в честь дня рождения короля.

Королева пожала плечами.

– Уже слишком поздно отменять приглашения.

– Значит, вы пригласили этого человека на бал к королю?

– Полковник Леннокс – один из наших придворных.

– Полковник Леннокс мог убить вашего сына.

– Принц Уэльский, вы слишком все драматизируете.

– Я думал, мать должно было взволновать то, что ее сын мог погибнуть.

– Я прекрасно знаю, что Фредерик спровоцировал полковника. Я выяснила, как было дело, и мне понятно, что вина лежит на герцоге. Он гораздо больше рвался в бой, чем полковник Леннокс.

– Мадам, я не желаю с вами спорить. Я хочу лишь заявить, что полковник Леннокс не может присутствовать на балу.

– А я не могу отменить приглашение, не посоветовавшись с королем.

– Мне прекрасно известно, кто нынче принимает решения во дворце.

Королева ликовала. Да, это она сейчас принимает решения! Она, которой раньше не дозволялось даже выразить свое мнение! Как все переменилось!

– Вы знаете, каково состояние здоровья вашего отца. Я не могу беспокоить его подобной просьбой. Лучше я подожду прихода мистера Питта. Пусть он примет решение.

Принц холодно произнес:

– Я не собираюсь встречаться на балу с человеком, который хотел убить моего брата.

С этими словами он ушел от матери.

Бал по случаю дня рождения короля! Кто бы мог подумать несколько месяцев назад, что такое возможно? И тем не менее теперь король принимал гостей и был счастлив… да, конечно, вид у него был немного напряженный и усталый, что правда – то правда, да и глаза диковато поблескивали… в них притаилось какое-то настороженное ожидание… однако несмотря на это король вполне справлялся с ролью хозяина дома.

Он тепло принял сыновей и был рад, что на балу присутствуют дочери.

Король почти не упускал из виду свою младшую дочурку Амелию и следил, чтобы она держалась неподалеку. Амелия уже позабыла о том, как она перепугалась, когда король сжимал ее в своих объятиях и, казалось, готов был задушить. Девочка беспечно болтала с отцом, что приводило его в полный восторг.

Королева ликовала. Она рассказала мистеру Питту о требовании принца не допускать на бал полковника Леннокса и попросила премьер-министра поддержать ее: ведь причин отказывать полковнику от дома нет, правда? Мистер Питт с удовольствием поддержал королеву, и полковника пустили во дворец.

Королева нарочно приняла Леннокса со всеми почестями, и гости видели, как она даже поцеловала свой веер, адресовав этот поцелуй Ленноксу. Это было сделано специально, чтобы досадить принцу Уэльскому, и королева, безусловно, достигла своей цели. Неминуемый кризис разразился, когда принц танцевал контрданс со своей сестрой, принцессой Шарлоттой. Принц и Шарлотта должны были пройти между двумя рядами танцующих, и принцу предстояло потанцевать с каждой дамой, а принцессе – с каждым джентльменом.

Когда принц дошел до того места, где стояли полковник Леннокс и его партнерша, он низко поклонился даме и сказал:

– Мадам, я прошу прощения, но не могу продолжать танец. Я вовсе не хочу вас оскорбить. Надеюсь, вы меня поймете.

– С этими словами он взял изумленную сестру за руку и подвел ее к королеве.

Королева воскликнула:

– Но что случилось? Ваше Высочество утомилось?

– О, нет, ни в коей мере, – ответил принц.

– Тогда, может быть, здесь слишком жарко?

– Мадам, в таком обществе не может быть слишком жарко.

– Я полагаю, вы хотите расстроить бал.

– Да, мне этого очень хотелось бы, мадам.

Поклонившись, принц вышел из зала, и королеве ничего не оставалось, как объявить о конце вечера.

В каком-то смысле принц одержал на сей раз победу.

Он вернулся в Карлтон-хаус злобный и недовольный.

Принц знал, что ему теперь делать. Он все бросит и поедет к Марии в Брайтон!

В Брайтоне его приняли очень тепло. Куда бы ни направился принц Уэльский, люди встречали его приветственными возгласами: они были рады возвращению благодетеля. Здесь он мог отвлечься от неприятностей; друзья шутили, смеялись, и принц на время забывал о неудаче с регентством и об унижениях, которые ему приходится терпеть от родителей.

В Брайтоне принца ждала Мария, ласковая, по-матерински заботливая, – его любовь. Еще там был «Морской павильон», всегда даривший принцу радость – он вечно что-нибудь перестраивал и получал от этого огромное наслаждение. Ну, и, конечно, в Брайтоне были друзья. Там он общался с Шериданами; семейство Барри всегда было готово позабавить его своими дикими выходками. Лейды приходили к принцу в гости и беседовали с ним о лошадях; он был окружен старинными приятелями, не хватало только Чарлза Джеймса Фокса. Чарлз написал принцу, что ему нездоровится и он хочет спокойно пожить в Чертси.

Король отправился в Уэймаут: восстановить силы и насладиться морскими купаниями. Он взял с собой королеву и трех старших дочерей.

«Уэймаут! – презрительно фыркал принц. – Как это захолустье отличается от модного Брайтона!»

В Брайтоне было чудесно. Казалось, солнце светит круглые сутки; каждое утро Курильщик купал принца в море, отпуская при этом какие-нибудь забавные замечания, а затем устраивались балы и званые обеды, прогулки по побережью и скачки. Без скачек жизнь была непредставима! Принц с удовольствием выезжал из Брайтона вместе с Марией в экипаже, запряженном четырьмя серыми пони; в Льюисе их встречал главный шериф графства; принц играл в карты, отчаянно понтировал, появлялся повсюду в обществе Лейдов, все чаще встречался с безрассудными Барри. Похоже, он решил в то лето наслаждаться, не теряя буквально ни мгновения.

Чертовы Ворота, старший из братьев Барри, неустанно придумывал всякие дикие забавы, чтобы развлечь принца. Он часто вел себя как помешанный: носился по улицам, щелкая кнутом, и ударял по стенам домов; любимой «шуточкой» старшего Барри было мчаться вместе с братьями по дороге, ведущей из Лондона в Брайтон, и кричать «Убивают!», «Насилуют!» такими визгливыми голосами, что создавалось впечатление, будто они похитили женщину. Если же кто-нибудь останавливал их, решив, что женщине действительно требуется помощь, братья набрасывались на благородного избавителя с кулаками – просто так, ради потехи. В их представлениях развлечения почти всегда связывались с драками, в которых принц не желал участвовать, однако дикие выходки братьев забавляли его, и хотя он непосредственно не включался в эти жестокие игры, ему нравились рассказы о них.

Марии же все это было не по душе. Тем летом она тоже жаждала радости и наслаждений, однако говорила принцу, что забавы Барри не доставляют ей никакого удовольствия.

Вместо этого она предоставила в распоряжение актеров-любителей, считавших себя способными добиться на сцене успеха, если им дадут возможность выступить, «Старый театр» на Дьюк-стрит.

– Пусть они покажут спектакли, – сказала Мария, – а лондонские антрепренеры посмотрят и, может быть, обнаружат какие-нибудь таланты.

Публика наберется из числа местных жителей. А задача принца – раз уж Мария все это затеяла – поддержать театр.

Поэтому их частенько видели вместе в ложе театра, и ужимки неискушенных комедиантов подчас приводили принца и Марию в такой восторг, что они смеялись до слез.

Мария считала, что это гораздо лучшее развлечение, чем опасные затеи Барримора по прозванию Чертовы Ворота.

В то лето в Брайтоне появились беженцы из Франции: в стране бушевала страшная революция.

Принц и миссис Фитцерберт тепло принимали пострадавших, и в Брайтоне явно ощущалось влияние французской аристократии.

Для Марии то были счастливые времена, и она жаждала наслаждаться жизнью в полной мере. Мария предчувствовала назревающие перемены. Ей стукнуло тридцать четыре, она была уже немолода и начала толстеть. Принц тоже раздобрел, однако разница в их возрасте никогда еще не была столь заметной. Может быть, потому что он так наслаждался обществом Барри и Лейдов, а люди, желавшие угодить принцу, должны были принимать участие в его развлечениях. Бесполезно было уговаривать принца не швырять деньги на ветер; Мария тоже испытывала денежные затруднения, поскольку принц, пообещав содержать ее, порой забывал оплатить счета, а траты у Марии были огромные. Это ее тревожило; будь Мария предоставлена самой себе, она жила бы по средствам, ибо не любила брать взаймы, но теперь ей приходилось жить по-королевски… как тут было не влезть в долги?

И все же Мария считала, что в то славное лето в Брайтоне она должна позабыть о неприятностях. Не нужно отставать от импозантного мужа. Надо танцевать, скакать верхом, смеяться и шутить… и быть готовой обласкать принца, когда ему захочется семейного уюта. Ибо он ждал от нее именно этого.

Мария все отчетливей понимала, что на безоблачном горизонте появились тучи… пока еще далекие, но вполне различимые. Принц не был ей верен. До Марии доходили слухи о его амурных делах. Но он неизменно возвращался к ней, и, хотя ничего не рассказывал, Мария видела, что он раскаивается. Обращаясь к Марии, принц всегда говорил: «Любовь моя». И, нагулявшись, приходил домой. Мария знала, что, сколько бы женщин ни было в его жизни, она останется первой и самой главной – его Любовью – женщиной, ради которой он попрал закон и был когда-то готов отказаться от короны.

Она мечтала отвадить дружков, от которых принцу был один вред, – распутных Барри, эксцентричного майора Хенгера, грубую Летти Лейд и ее мужа. Фокс – и тот гораздо лучше! Что же до Шеридана, то он уподобился Барри и Лейдам: влезал вслед за принцем во всякие глупые авантюры, пил, играл в карты и… вероятно, путался с женщинами.

Бывало, принца приносили домой мертвецки пьяного. Как она ненавидела, когда он напивался! Участие в его буйных забавах унижало Марию, и она старалась этого избегать. Заслышав, что после вечерних возлияний принц с веселой компанией явился домой, Мария даже забиралась под диван или пряталась за тяжелой портьерой, надеясь, что они увидят пустую комнату и уберутся восвояси. Но не тут-то было!

Принц кричал:

– Где моя Мария? Где Любовь моя? Выходи, Мария! Нечего прятаться!

И принимался вместе с дружками обыскивать комнату: шарить шпагами и тростями за занавесками и под диванами, пока не находил и не вытаскивал Марию из ее укрытия. А затем с победными воплями ее заставляли участвовать во всяких пьяных забавах.

Да, перемены были налицо.

Вдобавок Марию тревожили отношения принца с его родными. С отцом он, конечно, всегда ссорился, но теперь и мать стала его врагом! Марию это страшно беспокоило. Она слышала, что королева возненавидела сына лютой ненавистью и на все пойдет, лишь бы принц был повержен. Поговаривали, что и ее, Марию Фитцерберт, привлекут к суду по обвинению в нарушении Брачного кодекса, поскольку она вышла замуж за принца Уэльского.

– Я заранее знала, на что иду, – напоминала себе Мария.

Раз она связала свою судьбу с принцем Уэльским, то жди напастей со всех сторон.

– Зачем я это сделала? – спрашивала Мария. Ответ был один: из любви.

Да, она любила принца. Надо признать очевидное. Наверное, ей было бы гораздо легче, если бы ею не владела любовь. Пожалуй, тогда Мария вела бы себя с принцем умнее. И, услышав о его изменах, оставила бы его.

Но как она могла бросить принца? Она же считала себя его женой; она поклялась любить, уважать и слушаться супруга, а Мария была из тех женщин, кто не нарушает обетов.

И главное, она любила его. Даже разумным женщинам нелегко разлюбить мужчину… даже если они понимают, что он этой любви недостоин, все равно нелегко!

Принц вновь и вновь завоевывал сердце Марии своей веселостью, галантным обхождением, изящными манерами, клятвами верности. Он обманывал ее, но Мария убеждала себя, что принц говорит искренне: ей хотелось в это верить. Одно высказывание Шеридана уязвило Марию в самое сердце… больше всего потому, что она осознавала его правоту:

– Принц – дамский угодник и не может принадлежать какой-либо одной даме.

«Как это верно! – подумала Мария. – Какая печальная истина!»

Долги… Ее неотступно преследовали мысли о долгах.

Однажды утром Марию, спавшую в доме на Пелл Мелл, разбудила служанка, которая сказала, что пришли два джентльмена. Они требуют свидания с госпожой.

– Два джентльмена? – переспросила Мария. И решила, что это, должно быть, очередная шутка принца.

В комнату вбежала мисс Пайгот. Лицо ее вытянулось от возмущения.

– В доме судебные приставы! – крикнула она. – Они требуют оплаты вот этого!

«Этим» оказался счет на тысячу восемьсот тридцать пять фунтов.

– О, Пиг, как у меня могло накопиться столько долгов?

– Не знаю, но нужно найти деньги, иначе мы не скоро отделаемся от незваных гостей.

Все оказалось еще хуже, чем Мария предполагала. И она быстро в этом убедилась. Счета были давними, и кредиторы не желали больше ждать. Марии было заявлено, что, если она не найдет денег до вечера, ее посадят в долговую тюрьму.

– Ради бога, пошлите за принцем! Немедленно поезжайте в Карлтон-хаус и расскажите ему, в какую я попала переделку.

Принц сразу пришел на помощь. Это было одним из его величайших достоинств. Принц всегда отличался галантностью, и, не долго думая, кидался на выручку даме, попавшей в беду. Дама, попавшая в беду!.. Но она не просто дама, она его супруга! А долгов столько появилось оттого, что она всячески ублажала его.

Быстрее домчаться из Карлтон-хауса до ее дома, чем домчался принц, было нельзя.

– Дорогая, милая, любовь моя, что случилось? Эти гадкие люди тебя расстраивают.

Посадить в тюрьму его любимую! Да это же верх нелепости! Но Мария сказала, что нужно срочно раздобыть денег.

– Предоставь это мне, – ответил принц, обнимая Марию; он никогда не переживал из-за денег. Принц просто не мог серьезно относиться к таким вещам. Долги?.. О, это лишь пустячное недоразумение в жизни членов королевской семьи. Долги всегда удается погасить.

– Может быть, принцам и удается, – возразила Мария. – А вот обычным людям… таким, как я?

– Не бойся, любовь моя, никто тебя не обидит, – успокоил Марию принц. – Я сейчас помчусь к ростовщикам.

И вскоре принц вернулся с деньгами.

Сияя от удовольствия, он уплатил долги, и незваные гости убрались из Марииного дома.

Принц объяснил, что евреи-ростовщики согласились дать деньги только под дорогой залог.

– И как по-твоему, что я сделал, любовь моя? Я заложил кое-какие драгоценности и столовое серебро из Карлтон-хауса.

– Ваши драгоценности и серебро!

Принц обожал подобные сцены. Со слезами на глазах он воскликнул, что ради спасения любимой готов заложить даже свою жизнь.

Он долго не уходил из дома на Пелл Мелл; они с Марией смеялись и любили друг друга, как в первые дни после венчания. Она редко бывала так счастлива. Однако наступали нелегкие времена.