Возлюбленная из Ричмонд-Хилл

ФОКС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Чарлз Джеймс Фокс страшно нервничал. Приехав домой в Чертси, в местечко под названием Сент-Энн-Хилл, он обсудил новый поворот событий с Лиззи Армистед; она очень редко видела его таким взволнованным.

– Это может означать только одно, Лиз, – сказал Фокс. – Принц вполне однозначно предложил милой дамочке руку и сердце, иначе она не вернулась бы в Англию.

– Да быть того не может! Как он на ней женится?

– Зная Его Королевское Высочество, я готов поклясться, что он наобещал красавице с три короба. Он ведь заливается соловьем, если ему что-нибудь нужно.

– Но миссис Фитц далеко не дура! Нет, он должен был бы предложить ей настоящее замужество. Ей мало колечка, надетого на пальчик в роковую минуту, когда влюбленный принц очутился на краю могилы… Он уже пытался ее обмануть, но этот номер не прошел.

– Верно. Потому-то я и волнуюсь. И есть еще один повод для беспокойства, Лиз. Он не сообщил мне о приезде Марии. Да, разумеется, принц хотел сохранить ее приезд в тайне, но раньше он делился со мной своими секретами! Нет, он явно решил жениться, а поскольку ему известно, что я буду его отговаривать, он, естественно, не хочет посвящать меня в свои планы.

– Но может быть, он предлагает ей не настоящий брак!

– Может быть, но это что-то такое, что ей – и наверняка ему тоже! – кажется настоящим… хотя они, безусловно, заблуждаются. Лиз, я боюсь, нас ждут страшные несчастья. Если принц зайдет слишком далеко, он может потерять корону.

– И что ты намерен предпринять?

– Я не могу этого допустить! Не могу притворяться, что мне ничего не известно. Он скрывает от меня свои планы, и это весьма показательно, но я поставлю его на место! Черт побери, Лиз! Я всегда раньше давал ему советы. Я направлял его в политике. Кем бы он сейчас был, если б не я? И вот, когда он собирается сделать самый важный шаг в своей жизни…

– Но он не советуется с тобой только потому, что боится, как бы ты не отговорил его от безумства, которое он намерен совершить.

– Принцы любят тех, кто с ними соглашается и рукоплещет всем их поступкам, пусть даже идиотским. Но я этого никогда не делал! Я давал ему искренние советы, и он всегда вел себя как человек здравомыслящий и оценивал их по достоинству. И теперь я должен показать ему, насколько опасно создавшееся положение.

– Каким образом?

– Я ему напишу. И сделаю это немедленно. Он должен отдавать себе отчет в последствиях своего поступка!

Лиззи кивнула и принесла Фоксу перо и бумагу.

«Член парламента Ч. Дж. Фокс Его Королевскому Высочеству принцу Уэльскому.

10 декабря 1785 года

Сэр!

Я надеюсь, Ваше Королевское Высочество отнесется ко мне справедливо и не усомнится в том, что я лишь после долгих колебаний решился изложить Вам свое мнение, хотя Вы им не интересовались, тем более что оно может идти вразрез с Вашими желаниями. Уверяю Вас, я никогда бы не отважился на подобную дерзость, если бы не оказанная мне ранее величайшая честь, когда Вы не раз снисходительно выслушивали советы своего друга, а также если бы не моя преданная, благодарная любовь к Вам, вынуждающая меня даже пойти на риск прогневить Вас, но все же оказать Вашему Королевскому Высочеству истинную услугу».

Фокс замер в нерешительности. Дело было действительно деликатным: не переоценивает ли он глубину дружеских чувств, которые якобы питает к нему принц? Ведь принц – испорченный мальчишка, готовый, наконец, схватить давно желанную добычу. Как он отнесется к другу, который попытается испортить ему удовольствие, преподробнейшим образом объяснив, какие неприятности повлечет за собой поступок принца?

«Но я должен это сделать, – подумал Фокс. – Ведь это губительно и для него, и для нашей партии».

И он опять решительно взялся за перо:

«Вчера, перед моим отъездом из Лондона, мне сообщили о приезде миссис Фитцерберт. Если бы я услышал только эту новость, то несказанно обрадовался бы, понимая, что данное событие будет способствовать счастию Вашего Королевского Высочества. Однако затем я узнал, что, судя по некоторым обстоятельствам, Вы намерены совершить весьма отчаянный шаг…»

Фокс снова сделал паузу. Можно ли назвать вожделенную мечту принца «отчаянным шагом»? Но, с другой стороны, как это еще назвать?! «Отчаянный шаг» – еще слишком мягкое выражение. На самом деле это катастрофа!

«… (прошу меня извинить за мой слог) и жениться на миссис Фитцерберт. Если Вам действительно пришла в голову такая мысль и Вы еще не успели претворить ее в жизнь, ради бога, позвольте мне предложить Вашему вниманию несколько соображений, внушенных мне любовью к Вашему Королевскому Высочеству и искренней заботой о Ваших интересах. И вполне вероятно, мои аргументы покажутся Вам более весомыми, если Вы согласитесь со мной, что для миссис Фитцерберт они могут иметь ничуть не менее важное значение, нежели для Вас.

Во-первых, Вам наверняка известно, что, женившись на католичке, принц лишается права на престол. Конечно, может статься, что отношение миссис Фитцерберт к вопросам религии внезапно переменилось, однако, насколько мне известно, она не объявляла во всеуслышание о своем переходе в протестантскую веру. А Вы, сэр, прекрасно знаете, что дело это нешуточное (прошу меня извинить за то, что я себе позволяю столь большую свободу выражений). Если же переход миссис Фитцерберт в протестантскую веру сомнителен, то я умоляю Вас трезво оценить свое положение: король не испытывает по отношению к Вам тех чувств, которые надлежало бы испытывать любящему отцу, он открыто предпочитает герцога Йоркского, который готов жениться согласно воле отца; народ наш до сих пор имеет предубеждение против католиков и справедливо опасается распрей из-за престола. В данных обстоятельствах Ваши враги могут получить столь опасное преимущество, что я содрогаюсь при одной лишь мысли об этом; и хотя Ваше благородство, вероятно, подсказывает Вам, что любая жертва кажется малой, когда она совершается ради столь горячо любимого существа, я молю Вас подумать о том, какие мысли и чувства будут обуревать это существо, соверши Вы роковую ошибку. Ибо миссис Фитцерберт никогда не простит себе этого.

Я указал Вам на сию опасность, предположив, что Вы желаете заключить законный брак, однако Ваше Королевское Высочество не хуже меня знает, что согласно законам, существующим в нашей стране, подобный брак не может быть заключен; и, надеюсь, нет необходимости взывать к Вашему здравому смыслу, напоминая о том, какую неловкость будете испытывать Вы, Ваша избранница и, главное, весь народ, если предметом обсуждения и дискуссий станет вопрос о законности брака принца Уэльского. Безусловно, будут предприняты попытки сыграть на чувствах толпы, и я весьма опасаюсь, что чувство неуверенности, порожденное подобной ситуацией, вызовет непрерывное брожение в умах и больше, чем любая другая причина, усугубит положение в государстве. Думаю, не стоит и говорить, что появление детей от этого брака будет особенно способствовать раздорам (как в королевской семье, так и в народе). К сим веским доводам я могу присовокупить всего один: беды, причиненные Вашим опрометчивым шагом, будут непоправимы, ибо, поразмыслив, Вы, Ваше Королевское Высочество, согласитесь со мной, что если Вы по достижении двадцатипятилетнего возраста внезапно решите известить парламент о своем намерении жениться (а только так Вы можете заключить законный брак), то совершенно непонятно, каким образом Вы это сделаете. Стоит Вам упомянуть про уже заключенный брак, как Вас упрекнут в том, что Вы бросили вызов законам своей страны, и поинтересуются, зачем Вы теперь просите у парламента разрешения, ежели раньше пренебрегли его мнением. А в случае рождения детей разве Вам не будет указано на необходимость их последующей легитимизации, а значит, и на возможность оспаривания в дальнейшем права на престолонаследие между Вашим первенцем и старшим сыном, родившимся после заключения законного брака? И разве Вам не предложат аннулировать заключенный брак, ибо это самый надежный способ предотвратить все раздоры? В том же случае, если Вы не расскажете о своем браке парламенту – однако его членам будет о нем известно, а будучи реально заключен, брак Вашего Высочества всенепременно станет достоянием гласности, – вас ожидает следующее:

во-первых, независимо от обстоятельств, все дети от этого брака будут считаться незаконнорожденными, а во-вторых, в парламенте начнутся дебаты по поводу обстоятельств тайной свадьбы и официальной торжественной церемонии. Будет сказано, что женщина, которая жила с Вами как жена, не будучи ею в действительности, недостойна стать королевой Англии; таким образом, все, что могло бы способствовать укреплению ее репутации, будет использовано против нее; но самое ужасное то, что, если Ваш брак получит огласку (даже в случае отсутствия официального уведомления парламента), Вы уже не сможете отрицать факт его заключения. В то же время, не сочетавшись браком с миссис Фитцерберт, Вы вполне можете продолжать Ваши отношения, это будет Вашим сугубо личным делом, и никто не посмеет строить нескромные догадки. Но в случае оглашения Вашего брака парламент может принять меры и издать закон (а это более чем вероятно, учитывая нынешнее могущество короля и кабинета министров), направленный на то, чтобы расстроить Вашу женитьбу, и Вы окажетесь перед сложнейшей дилеммой, ибо положение Вашей супруги будет совершенно неопределенно, а притязания Ваших детей на вроде бы положенные им привилегии сделают их положение незавидным и даже опасным. Именно эти дети внушают мне наибольшую жалость, особенно если учесть, что, чем чаще люди, рожденные при подобных обстоятельствах, выказывают признаки ума, таланта и прочих добродетелей, тем более их подозревают и притесняют, а они, соответственно, горько сожалеют о том, что их лишили благ, обладать коими они считают себя вправе, и это вполне естественно.

Я мог бы привести и другие соображения, однако полагаю, что, поскольку самые веские доводы уже приведены, менее важные аргументы, не добавляя ничего существенного, могут лишь отвлечь Ваше внимание. Я готов признать, что письмо мое грешит излишней вольностью, которая при любых других обстоятельствах была бы неуместна. Однако меня могло подвигнуть на сей шаг лишь глубокое осознание моего долга перед принцем, который почтил меня великим доверием; я отплатил бы ему злом за доброе ко мне отношение, если бы в столь критический момент не сказал правды, пусть даже она и весьма нелицеприятна. Итак, суть моих смиренных советов и просьб сводится к следующему: Вашему Королевскому Высочеству не следует думать о женитьбе, пока Вы не сможете сочетаться с Вашей избранницей законным браком. Вам решать, когда для этого наступит подходящий момент, и я не сомневаюсь, что, принимая подобное решение, Вы будете заботиться и о личной чести, и об общественном благе. В то же время ненастоящая женитьба (а другой в данном случае быть не может) не сделает чести ни одной из сторон, а для Вас, Ваше Высочество, может вдобавок представлять и реальную опасность. Поэтому мне совершенно ясно, что, окажись я на месте отца или брата миссис Фитцерберт, я бы настоятельно рекомендовал ей ни в коем случае не соглашаться на такой союз с Вами, а предпочесть любую другую форму отношений, лишь бы они не причинили всем неисчислимые страдания и несчастья.

Я полагаю, мне пора завершить сие длинное и, как Вам, наверное, показалось, неуместное послание, однако молю Вас учесть, что мною двигало лишь желание услужить Вам и привязанность к Вашему Королевскому Высочеству. Что же касается миссис Фитцерберт, то я с ней почти не знаком, но много наслышан о ее безупречном характере и прекрасных манерах. Вашему Королевскому Высочеству также известно, что я, в отличие от многих, не питаю предубеждения против заключения браков между принцами и их подданными. Однако в данных обстоятельствах такой брак представляется мне наихудшим вариантом для всех причастных к нему сторон, это хуже, чем могли бы придумать даже Ваши самые злейшие враги».

Фокс отбросил перо и, нахмурившись, проглядел исписанные листы. Потом позвал:

– Лиз! Поди-ка сюда, Лиз!

Когда она подошла, он протянул ей послание. Лиззи вытаращила глаза.

– Такое длиннющее?

– Ему нужно было объяснить все как можно подробней. Лиззи села и прочла письмо.

– Ему это не понравится, – пробормотала она.

– Ничего не поделаешь. Я должен поставить Его Высочество перед фактами. Если он женится на этой женщине, будет беда.

– Он не скажет тебе «спасибо» за подобные пророчества. Фокс передернул плечами. Лиззи сразу вспомнила, что он всегда вел себя бескомпромиссно, когда речь шла о политике. В этом наверняка коренилась причина его вражды с королем.

Проницательная Лиззи почувствовала, что послание может означать для Фокса конец дружбы с принцем Уэльским. Чарлз, конечно же, прав, однако он призывает к тому, что идет совершенно вразрез с желаниями принца, и хотя будущее безусловно покажет правоту Чарлза, принц его за это не поблагодарит.

Однако не имеет смысла указывать Чарлзу на то, что он и так знает.

Все равно он – и как политик, и как друг принца – желает выполнить свой долг.

Под пристальным взглядом Лиззи Чарлз запечатал письмо и отдал его посыльному.

Получив послание Фокса, принц взял его к себе в спальню, чтобы прочитать в одиночестве.

Значит, Чарлз присоединился к тем, кто выступал против его брака! Какое удручающее известие! Особенно принц расстроился из-за того, что в глубине души осознавал справедливость замечаний Чарлза.

Нет, Чарлз просто старый распутник! Ему не понять такой женщины, как Мария; он не в состоянии поверить, что она может жить с мужчиной только в законном браке. Поэтому он должен жениться! Иначе потеряет Марию…

Принцу хотелось крикнуть Чарлзу:

– Ты думаешь, я не понимаю, что в твоих словах есть доля истины? Разумеется, понимаю! Но какой в этом прок? Мы должны сочетаться браком, и я сделаю все, чтобы это случилось. Я пообещал Марии. Ради этого она вернулась в Англию. Так что следующим шагом будет брачный обряд – это неизбежно.

Ну, зачем Чарлз докучает ему? На Чарлза это совсем непохоже. Общение с ним всегда было интересным и поучительным; они так весело и приятно проводили время вместе… и вдруг в самый решительный момент Чарлз выступил против него!

Что ж, если Чарлз намерен высказываться против этой женитьбы, то его не нужно посвящать в тайные замыслы. Он не должен знать, что происходит. И вообще о содеянном будет знать лишь несколько человек. Марии письмо Фокса показывать, разумеется, не следует. Его никому не следует показывать! Он попробует умаслить Фокса, отвести подозрения, а сам тем временем будет готовиться к женитьбе на Марии. Однако Чарлз слишком проницателен, и успокоить его может лишь решительный отказ.

Принц присел к столу и написал:

«Его Королевское Высочество принц Уэльский почтенному мистеру Чарлзу Джеймсу Фоксу, члену парламента. Дражайший Чарлз!

Ваше письмо, которое я получил прошлой ночью, принесло мне столь огромное удовлетворение, что я не в состоянии описать его словами; для меня это лишнее доказательство (в коих, уверяю Вас, я не нуждаюсь) Вашей искренней заботы и привязанности ко мне, которые я не только желаю, но и обязан оценить по достоинству. Не волнуйтесь, мой милый друг. Поверьте, свет вскоре убедится, что слухи, которые в последнее время коварно распространяют мои недоброжелатели, абсолютно беспочвенны…»

Принц приостановился. Он отдавал себе отчет в том, что написал заведомую ложь.

Но что я могу поделать? Как можно признаться Чарлзу в том, что я намерен обвенчаться с Марией, поскольку только такое развитие событий ее устраивает? Мария будет верить, что мы женаты… и я тоже буду верить… а если понадобится, то я отрекусь от престола!

Принц взялся за перо и продолжил письмо своему политическому соратнику – бывшему, потому что принц, совсем недавно поддерживавший вигов, теперь перешел на сторону тори.

«Если бы Ваши слова действовали на всех наших друзей так же, как они подействовали на меня! Я хочу сказать, что они еще больше сблизили нас с Вами; надеюсь, Вы, будучи хорошо знакомы с моим образом мыслей, не сомневаетесь в искренности моих чувств… Говоря о моем образе мыслей, я лучше вспомню мой старый девиз, которому я всегда стараюсь следовать. Он гласит: «И резвиться в воде, и ко дну идти – все одно, лишь бы вместе с друзьями!» Мне пора заканчивать мое послание, и я успею только добавить, что надеюсь встретить Вас во вторник на обеде у Буше. Мой дорогой Чарлз, верьте всему, что я написал!

Любящий Вас Георг П. Карлтон-хаус, воскресенье, 2 часа ночи.

11 декабря 1785 года».

Когда принц запечатывал письмо, ему было не по себе. Но потом он взглянул на свое отражение в зеркале, висевшем на стене, и воскликнул:

– Но что еще я могу сделать?