Все или ничего

XVI

– Сегодня днем мистер Уайт огласит завещание в Сан-Клементе, – сообщила Джез. Они с Рэд сидели на пустынной детской площадке и смотрели поверх воды на остров Лидо. – Валери с Фернандой ни минуты лишней там не останутся. Когда отец Джозеф сказал, что не станет устраивать похороны на Рождество, они, конечно же, не могли ничего возразить, но по лицам было видно, что они попали в затруднительное положение. Мои сестрицы хотели, чтобы мистер Уайт прочитал завещание с утра, но он сказал, что не будет готов раньше полудня. Ему никто не указ, наверно, потому, что ему лет двести. Когда я только познакомилась с ним, он уже и тогда казался древним старцем, а я ведь тогда была совсем ребенком. Вся эта теплая компания завтра утром возвращается в Нью-Йорк – первая хорошая новость за последнее время.

Джез слушала собственную болтовню, с отчаянием и удивлением сознавая, что слова звучат совершенно буднично, в то время как ей бесконечно хотелось всласть поплакаться и облегчить душу. Она вдруг осознала, что оказалась в положении утешительницы, хотя потеряла самого дорогого человека, своего отца, любовь которого оберегала ее с рождения. Но Рэд в этой ситуации была еще более беспомощной, чем она, и эта беспомощность подруги была единственным, что еще удерживало Джез на краю бездонной пропасти отчаяния: она никак не могла смириться с непостижимой жестокостью смерти. Лишь чувство ответственности перед Рэд помогло ей пережить эти три дня нестерпимых страданий, когда она, уткнувшись лицом в подушку, рыдала, пытаясь слезами утолить боль.

Они с Рэд смотрели на шлюпки и яхты, стоявшие на якоре, но не находили ничего радостного в этом наполненном солнечным светом, сияющем, праздничном дне. Было утро 27 декабря. Накануне Майк Килкуллен был похоронен на семейном участке католического кладбища при церкви в Сан-Хуан-Капистрано.

На похороны пришли его дети и внуки, явились все местные пастухи с женами и детьми; в церковном дворе собралось почти все население городка. С разных концов страны съехались лидеры демократической партии; в Сан-Хуан со всего Запада приехали фермеры, водившие дружбу с Майком Килкулленом на протяжении более чем сорока лет развеселых аукционов Кау-Паласа. Прибыли и те, кто работал с Джез в студии «Дэзл», за исключением Фиби, которая неожиданно подхватила грипп. После похорон чуть ли не все они пришли на гасиенду «Валенсия», чтобы засвидетельствовать уважение семье, – нескончаемый поток людей, не желающих верить в то, что произошло, и повторяющих одни и те же слова соболезнования.

Только двое из тех, кого Майк Килкуллен любил, не смогли присутствовать на похоронах. Кейси Нельсон все еще лежал в больнице, постепенно приходя в себя после ранения: пуля прошла через легкое, когда он пытался заслонить собой Майка. Он потерял много крови. Вооруженные грабители были застигнуты врасплох, когда пытались похитить «Мерседес», выпущенный двадцать четыре года назад, – они собирались разобрать его на запчасти, высоко ценившиеся среди реставраторов старинных машин.

Не пришла на похороны и Рэд Эпплтон: она была настолько потрясена обрушившимся на нее страшным горем, что не смогла бы удержать себя в руках, глядя, как гроб с телом человека, которого она так любила, засыпают землей. Она хотела навсегда запомнить его смеющимся, счастливым, таким, каким видела всего за несколько мгновений до смерти. Объясняя все это Джез, она говорила бесцветным, лишенным оттенков голосом, и та решила, что так, пожалуй, оно и лучше, особенно если учесть, что Валери и Фернанда обдадут несчастную Рэд ледяным холодом.

С той ночи, когда произошло убийство, Джез ночевала в доме Рэд на острове Лидо. Так же как Рэд, она не могла оставаться наедине со своим безумным, отупляющим горем, и Рэд тоже нуждалась в том, чтобы пережить вместе с ней самые трудные первые дни. Джез собрала все необходимые вещи и теперь жила как бы на два дома, перебираясь из Сан-Хуан-Капистрано в Ньюпорт-Бич и обратно, благо расстояние между ними было невелико.

– Старый мистер Уайт, – вернулась к разговору Джез, видя, что Рэд не реагирует на поток информации, который обрушился на нее, – это ушедший на пенсию банкир, отец губернатора. Все финансовые операции отец совершал только в банке мистера Уайта в Сан-Клементе, и не знаю уж почему, но только мне кажется, что отец оставил ему единственный экземпляр своего завещания. Наверно, потому, что он никогда не доверял законникам.

– О, Джез, не нужно так беспокоиться обо мне! Ведь я вижу, что ты совсем не расположена говорить! – воскликнула Рэд.

– Рэд, милая, перестань! Ты тоже беспокоишься обо мне. А мне невыносимо находиться в гасиенде, когда там толпятся эти шестеро подростков, едва знавшие отца, и пытаются соблюсти приличия, но у всех на лбу написан вопрос: почему это должно помешать им как следует повеселиться на Рождество? Бедняжка Сьюзи не может предаться горю, пока они там, – мне кажется, она держится только потому, что стесняется дать волю чувствам в их присутствии.

– Сьюзи собиралась научить меня... готовить, – едва выговорила Рэд, словно пыталась припомнить что-то, что произошло с кем-то другим миллион лет назад.

– Мне она такого никогда не обещала. Значит, ты ей действительно понравилась.

– Мы строили планы... вечеринок... Я так и не подарила Майку рождественские подарки...

– Послушай, Рэд, отдай их мне. Я верну их в магазин. Не стоит тебе держать их в доме.

– Хорошо, – как-то слишком покорно согласилась Рэд. – Свертки лежат в шкафу в холле. Мы только распаковали серебряный сервиз. Я знала, что спрятано в той коробке, которую принесли неделю назад, и мне так не терпелось показать сервиз Майку, я не могла утерпеть до Рождества!

Горло Рэд сдавили рыдания, и она скорчилась, как от боли, стуча кулаками по коленкам, чтобы сдержать себя.

Джез крепко обняла ее и прижала к груди. Где найти слова, которые могли бы облегчить Рэд очередной приступ горя? Обнимая ее, она надеялась успокоить ее хоть как-нибудь.

– Не волнуйся, милая, я все отправлю назад в магазин. Все отправлю назад, – вновь и вновь бессмысленно повторяла она, словно укачивая ребенка, пока Рэд, наконец, не выпрямилась и не вытерла глаза.

– Господи, какая же я эгоистка! Надо брать пример с тебя – ты умеешь держать себя в руках, – вымолвила Рэд.

– Мне легче, мне есть чем заняться, а вот ты только и делаешь, что думаешь об одном и том же. Ну, мне пора ехать в Сан-Клемент. Нехорошо заставлять мистера Уайта ждать.

– Я не знала, что до сих пор принято оглашать завещания, – произнесла Рэд, пытаясь выказать заинтересованность в делах Джез.

– Я и сама не знала. Мне казалось, что просто приходит письмо от чиновника или что-то в этом роде. Но мистер Уайт – человек старой закалки. Я скоро вернусь, вот только еще навещу Кейси в больнице. Ты сегодня должна как следует поужинать, иначе я просто не выпущу тебя из-за стола. Пойдем, проводи меня до дома.

Две женщины медленно побрели назад. Джез с удивлением отметила, что еще как-то умудряется передвигать ноги, несмотря на опустошенность и оцепенение, когда хочется только одного – умереть.

Невзирая на свой возраст, мистер Генри Уайт по-прежнему занимал офис в Сан-Клементе, на той же улице, что и банк, которым он столько лет управлял. Приходя туда каждое утро, он сначала прочитывал пять газет, а в дневные часы занимался вопросами собственных инвестиций и разговаривал по телефону, стараясь поддержать связи в политических кругах. Такой круг интересов обеспечивал ему полнокровную, здоровую старость, венцом которой стало вторичное избрание его сына на пост губернатора штата Калифорния.

Прежде чем сесть за стол, мистер Уайт усадил Джез, Валери и Фернанду в пододвинутые для них кресла и только после этого перешел к делу. После похорон он уже имел возможность переговорить с каждой из дочерей усопшего, поэтому не стал терять времени на пустое выражение соболезнований.

– Юные леди, я и представить себе не мог, что произойдет такое. Мне в голову не могло прийти, что я переживу вашего отца, но раз уж это случилось, то должен вас сразу уведомить, что я глубоко не одобряю его завещания. Я не доверяю завещаниям, написанным собственноручно. «Кустарные» – вот как я их называю, и неважно, законны они или нет, я им не доверяю все равно.

Валери закусила губу – ее раздражала его педантичная, старомодная манера. От возбуждения она нервно дергала ногой. Фернанда крепко сжала руки на коленях, время от времени резким движением отбрасывая волосы с лица. Джез неподвижно застыла.

– Я много раз говорил вашему отцу, – продолжал мистер Уайт, – что завещание должен составлять адвокат и храниться ему надлежит в адвокатской конторе, но он и слушать меня не желал. Еще его отец доверил мне хранить написанное от руки завещание, и Майк считал, будто то, что было хорошо в стародавние времена, хорошо и сейчас. Я с этим не согласен, но, может, так оно и есть...

Фернанда посмотрела на Валери, а потом возвела очи горе, показывая тем самым, что делает все возможное, чтобы не выйти из себя. Не обращая на нее внимания, мистер Уайт продолжал в той же неторопливой, манере.

– Данное завещание, вне зависимости от моих замечаний и несмотря на рукописную форму, абсолютно законно, а уж я в том, что касается завещаний, собаку съел. Ха! Итак, оно было написано три года назад, пятнадцатого января 1987 года, и я присутствовал при его составлении. Хотя закон этого и не требует, я настоял, чтобы оно было засвидетельствовано моим секретарем и нынешним директором банка. Насколько мне известно, другого завещания не существует.

Он стянул с носа очки и по очереди обвел взглядом сидящих перед ним женщин. Заметив явное нетерпение на лицах Фернанды и Валери, он минуту помолчал, а затем продолжал, медленно и четко выговаривая слова, как человек, который хочет, чтобы его как можно лучше поняли.

– Итак, юные леди, некоторые суммы денег завещаны Сьюзи Домингес, которая многие годы служила кухаркой в вашей семье, и пастухам, которые почти всю жизнь проработали у вашего отца. Суммы это немалые, что неудивительно, если учесть, как долго эти люди были связаны с семьей Килкулленов. Тем не менее причитающиеся им деньги составляют лишь малую толику от стоимости поместья, так что я зачту эту часть позже. Полагаю, что больше всего вас интересует, как распределена свободная от долгов часть наследства, которая состоит из вклада в банке Сан-Клемента и шестидесяти четырех тысяч акров земли, известных как ранчо Килкулленов.

Генри Уайт вновь обвел присутствующих изучающим взглядом из-под морщинистых век, но лишь Джез ответила ему доброй и ласковой улыбкой. Она знала, что отец считал Генри Уайта надежным человеком и верным другом; она видела его несколько раз, когда отец брал ее с собой в банк, и, несмотря на суховатую манеру старика, она понимала, что тот искренне переживает эту безвременную смерть. Наконец он приступил к чтению документа, который держал в руке.

– «В отсутствие наследника мужского пола я, Майкл Хью Килкуллен, оставляю деньги на счету в банке Сан-Клемента на правах доверительной собственности, чтобы из них содержалось фамильное поместье, гасиенда «Валенсия». Как распорядиться этими средствами, будет решать моя дочь Хуанита Изабелла Килкуллен. Гасиенду «Валенсия», объявленную историческим памятником Калифорнии, со всем содержимым, а также подъездную аллею, сады, окружающие дом, конюшни, надворные постройки и коллекцию фотографий, собранных моим дедом, Хью Килкулленом, я завещаю исключительно и безусловно моей дочери Хуаните Изабелле Килкуллен. Гасиенда «Валенсия» всегда была ее домом, и, насколько мне известно, ни одна другая из моих дочерей не считала ее таковым».

– Это нечестно! Как он может решать за меня, хочу я иметь загородный дом в Калифорнии или нет? А Фернанда? Большей несправедливости и представить себе нельзя!

– Валери, могу я попросить вас приберечь свои комментарии на потом? – строго произнес мистер Уайт.

– Это настоящий позор, и я не собираюсь мириться...

– Замолчи, Вэл! Я хочу услышать завещание целиком, – перебила Фернанда, шлепнув сестру по колену.

– Итак, я продолжаю, – сообщил мистер Уайт, бросая неодобрительный взгляд на бумагу, которую держал в руке.

– «В отсутствие наследника мужского пола остальную землю, известную как ранчо Килкуллена, я завещаю поделить в равных долях между тремя моими дочерями, Хуанитой Изабеллой Килкуллен, Фернандой Килкуллен и Валери Килкуллен. Я надеюсь и верю, что мои дочери сумеют должным образом распорядиться полученным наследством».

Старик закончил чтение и положил документ на стол. Женщины ждали, что он скажет в заключение. Спокойным взглядом он оглядел всех присутствующих и наконец произнес:

– Вот и все.

– Все? – подозрительно переспросила Валери. – Вот так просто?

– Да, так просто. За исключением тех сумм, о которых я говорил выше, вы услышали полный текст завещания вашего отца, Майкла Килкуллена. Составляя его, он сказал мне, что справедлив к своим детям настолько, насколько они сами того заслуживают, а уж остальное находится в их собственных руках. Ха! Надеюсь, вы справитесь с задачей. А теперь я зачту часть, касающуюся работников.

Валери резко поднялась с места; гримаса ярости, появившаяся на лице, когда она узнала, что все имение отходит Джез, сменилось победоносным выражением. Теперь, поняв, что унаследовала третью часть земли, она заговорила властным, повелительным тоном:

– Мистер Уайт, не могли бы вы информировать нас с сестрой обо всем этом письменно? У нас мало времени, и нам, наверное, не обязательно выслушивать подробности упомянутых вами незначительных пожертвований, не так ли?

Фернанда тоже встала, и обе сестры бесцеремонно направились к двери.

– Минуточку, милые дамы, – остановил их Генри Уайт. – Прошу вас вернуться на свои места. Я еще не закончил.

Валери резко обернулась.

– А что, разве есть закон, который обязывает присутствовать при чтении той части завещания, которая не касается лично меня?

– То, о чем я собираюсь вам сообщить, не имеет отношения к завещанному работникам. Я должен уведомить вас об одной вещи, которую вам необходимо знать, чтобы до конца понять ваше нынешнее положение. В случаях, подобных этому, когда в завещании не названы исполнители, – что ваш отец сделал, опять же не послушав моего совета, – должен быть как можно скорее назначен временный управляющий, который будет исполнять свои обязанности вплоть до назначения постоянного.

– Зачем? – воскликнула Фернанда.

– Ранчо Килкуллена – действующий бизнес. Тут просто необходим управляющий, который следил бы за бюджетом. На ранчо работают десятки людей, и им надо платить зарплату; необходимо еженедельно или ежемесячно оплачивать различные счета; есть еще фермеры, которые выращивают овощи и цитрусовые, они обязаны регулярно вносить ренту. Кроме того, существует и такая проблема: как лучше всего поступить с коровами, большинство из которых должны вот-вот отелиться, а также со стадом быков. Не забывайте, юные леди, я на протяжении многих лет был банкиром вашего отца, и с памятью у меня пока все в порядке.

– А кто... Кто должен назначить этого временного управляющего? – Джез чувствовала, что совершенно сбита с толку. Четыре тысячи голов скота, тысячи готовых вот-вот родиться телят, сотни быков, да мало ли чего еще, о чем она никогда не задумывалась и что являлось неотъемлемой частью сложного экономического комплекса, называемого ранчо!

– Верховный суд округа Оранж. Полагаю, они назначат кого-нибудь из отдела доверительной собственности банка, кто имеет опыт ведения подобных дел.

– Значит, это будет какой-то посторонний человек из банка?.. – спросила Джез.

– Именно так. Конечно, при условии, что никто из вас не обратится в суд с просьбой назначить управляющим его, при согласии остальных.

Джез взглянула на Фернанду и Валери и поняла, что им тоже не нравится такая перспектива. Все трое покачали головой.

– Я считаю, что вы приняли мудрое решение. Это сложная работа. Естественно, временный управляющий не имеет права продавать ничего, что относится к поместью. Тем не менее каждая из вас должна дать согласие на его назначение. Это дело всего нескольких дней.

Генри Уайт опустился на стул.

– Вот теперь вы можете идти, – произнес он.

– Надеюсь, Джез, ты не будешь возражать, если мы останемся еще на одну ночь в твоем большом старинном историческом памятнике, – язвительно и зло выговорила Валери – она явно негодовала на то, что ее лишили имения. – Но завтра же утром соберем вещички и детей и уберемся с глаз твоих долой, так, Фернанда?

– Господи, Валери, гостите сколько вам угодно! Вы прекрасно знаете, что двери моего дома всегда открыты для вас! – воскликнула Джез.

– Я не могла о таком и мечтать! Но нам будет гораздо удобнее в «Ритце» в Лагуне-Нигуэль, пока не решится этот вопрос с управляющим.

Спускаясь по лестнице, Валери и Фернанда шепотом обменялись парой быстрых, коротких фраз, и Джез была рада, что не расслышала их. Она сидела неподвижно, чувствуя себя очень неловко. Она знала: мистер Уайт проницательный человек и он, конечно же, заметил их ликование и выходящую за всякие рамки откровенную алчность. На их лицах не осталось и следа от приличествующего случаю печального выражения, которое они сохраняли несколько дней.

– Итак, Джез, вы, похоже, в отличие от ваших сестер, не спешите. Что ж, я рад. Я хотел сказать им кое-что еще, прежде чем они уйдут... так, размышления бывалого человека, – но не счел разумным и даже – ха! – возможным задерживать их.

– Но мне бы очень хотелось услышать слова умудренного опытом человека, – серьезно произнесла Джез. Она вдруг подумала, что Фернанда и Валери даже не потрудились поблагодарить Генри Уайта за труды.

– Надеюсь, ваши сестры и вы сами понимаете, каким бременем ответственности ляжет на ваши плечи это наследство, – сказал Генри Уайт. – Жаль, что они решили так быстро уйти. Я знавал их еще детьми, конечно, весьма поверхностно, зато был хорошо знаком с их матушкой. Она по-прежнему весьма близка с моим сыном, губернатором, и его женой. Мне кажется, хотя бы это должно было заставить их держаться в рамках.

– Я уверена, они не желали показаться невежливыми, – стала оправдываться Джез. – Просто Валери расстроилась из-за гасиенды.

– Возможно. Но третья часть ранчо – это и так королевское наследство. Мне показалось, что они заспешили поскорее сообщить всем о завещании. – С этими словами он бросил проницательный взгляд на Джез.

– Или собирать вещи, – с отвращением произнесла Джез: Валери вела себя так, будто ее бросили в снежной пустыне с грудным ребенком на руках.

– Это завещание вообще было составлено лишь под моим давлением. Ваш отец не верил в то, что он смертен. Подобно многим мужчинам, в число которых входят даже адвокаты, которым он не доверял, Майк Килкуллен не собирался умирать. Ему и в голову не приходило подумать, как наилучшим образом разделить ранчо между наследниками, потому что он не мог заставить себя поверить в то, что настанет день и он больше не будет им управлять. Это непродуманное, поспешное завещание, оно составлено человеком, который хотел как можно скорее покончить с этим неприятным делом. В нем подразумевается, что вы с сестрами вместе покумекаете и сами решите, как лучше всего разделить имение.

– У нас не заведено принимать совместных решений, – возразила Джез. – Вы, должно быть, это заметили.

– Я был готов к тому, что все обстоит именно так. – Уайт понимающе посмотрел на нее. – Я был его банкиром и когда он женился в первый раз, и когда он развелся, и когда женился на вашей матери. Мне известно, что ваши сестры воспитывались на Восточном побережье; их дом там, поэтому они постараются как можно скорее продать ранчо.

– Но... – начала было Джез и вдруг поняла, что не может собраться с мыслями: горе лишило ее способности спокойно рассуждать. Она с трудом подбирала слова.

– Да-да, – произнес мистер Уайт, пытаясь помочь ей справиться с собой.

– Вы говорите так, словно ранчо уже продали... мне почему-то так показалось. – Она в отчаянии стиснула руки. – Мой отец никогда в жизни не допустил бы ничего подобного, и вот все кончено! Продано. Это так бессердечно, так... безнравственно, как будто он всю жизнь прожил зря... Теперь, когда его нет... это уже никого не заботит...

Джез еще не осознала полностью, что отца нет в живых, еще не успела оплакать его, а этот мудрый старик уже воспринимает как реальность, что ранчо отца, почти сотня квадратных миль земли, принадлежавшей Килкулленам, а до них роду Валенсия на протяжении жизни семи поколений, находится в руках чужаков. Майк Килкуллен пришел бы в бешенство от одной только мысли об этом. И нет ничего удивительного, что он так противился составлению завещания, – ему была невыносима мысль о том, что настанет день, когда он больше не сможет распоряжаться своей собственностью.

– А нельзя ли назначить временным управляющим главного ковбоя, Кейси Нельсона? – поинтересовалась Джез. – Разве это не было бы логичнее всего?

– Не знаю, Джез. Все будет зависеть от того, какое решение примет суд, на что дадут согласие ваши сестры. И потом, согласится ли Кейси взяться за такую работу? При всех условиях сейчас речь идет лишь о временном назначении. Основная задача суда – найти за это время постоянного управляющего, который называется «исполнитель последней воли», он будет уполномочен вести переговоры о продаже и разделе земельной собственности. Суд должен назначить такого человека как можно скорее, максимум в течение двух ближайших месяцев.

– Господи, ну почему отец не завещал ранчо государству, чтобы там сделали парк! Как это все бы упростило, черт побери! – в сердцах воскликнула Джез.

Генри Уайт вскинул голову. Он был явно удивлен и некоторое время обдумывал эти слова.

– Безусловно, это решило бы множество проблем. Ха! Но тогда его дети оказались бы лишенными наследства! Мало кто так поступает, разве что на то есть очень серьезные причины.

– Как жаль, что он так не поступил!

Генри Уайт позволил себе улыбнуться.

– Джез, дорогая, разрешите дать вам маленький совет...

– Какой?

– Наймите адвоката. Хорошего адвоката.

– Кейси, я просто не знаю, что делать! – Джез явно была в замешательстве. – Я пытаюсь разобраться в том, что происходит, но не могу. Мистер Уайт, конечно, все мне объяснил, но я не в силах заставить себя принять его слова. У меня такое чувство, будто какой-то великан свалил меня с ног, перевернул вверх тормашками, раскрутил над головой и стал трясти, как тряпичную куклу, – до тех пор, пока я окончательно не потеряла ориентацию в пространстве. Я... словно в водовороте.

Джез тяжело опустилась на стул возле кровати, на которой лежал Кейси, – опустошенная, с потухшим взором. Даже ее золотистая кожа, казалось, утратила свой блеск. Сияние ее ясных, подобных топазам глаз исчезло, и они приобрели какой-то сероватый цвет; лицо побледнело, волосы безжизненно обвисли, выражая покорность, – прежде золотисто-каштановые, они стали теперь цвета черепахового панциря. Она была в серых фланелевых брюках и каком-то доисторическом сером свитере, которого он никогда раньше на ней не видел.

– Тебе пришлось много пережить в эти дни. Должно быть, это был самый мрачный период в твоей жизни, – мягко произнес он. – Тебе нужно немного отвлечься.

– Кейси... Понимаешь, сегодня у меня было такое чувство, будто я заново потеряла отца. Когда до меня дошло, что продажа ранчо – это всего лишь дело времени... О, Кейси, я никогда не сталкивалась ни с чем подобным! Мне невыносима мысль о будущем – без отца! Когда умерла мама, я привыкла думать, что он бессмертен, потому что иначе я бы стала сиротой и осталась одна-одинешенька! – Голос Джез звучал на одной жалобной ноте. – Я выросла, но по-прежнему была уверена, что отец никогда не умрет. Он казался мне... вечным и сам верил в собственное бессмертие. – Она покачала головой, словно усилием воли хотела отогнать от себя эту мучительную мысль. – Да разве можно иначе объяснить, почему отец доверил хранить завещание такому старику, как мистер Уайт? Значит, он и мысли не допускал, что оно когда-нибудь пригодится. – Она скорее говорила сама с собой, нежели обращалась к Кейси.

– Думаю, подсознательно, где-то в глубине души Майк понимал, что, оставляя завещание у мистера Уайта, передает его в надежные руки. Этот ваш мистер Уайт кажется мне очень деловым человеком.

– Да, так и есть. Он посоветовал мне нанять адвоката. А зачем мне адвокат?

– Ты наследница, а каждой наследнице нужен адвокат.

– Но зачем?

Кейси показалось, что Джез нарочно старается казаться наивной. Но тут он понял, что для нее признать необходимость найма адвоката – значит окончательно примириться с мыслью, что Майк мертв. И все же она обязана рассуждать здраво.

– Джез, это очень серьезно. Готов поспорить: первое, что сделали Валери и Фернанда, вернувшись домой, – это позвонили адвокатам.

– Каким адвокатам?

– Послушай, Джез, я понимаю, что тебе неприятно думать о таких вещах, но ты только что унаследовала третью часть шестидесяти четырех акров наиболее дорогих, невозделанных земель между Лос-Анджелесом и Сан-Диего. А твои сестры стали владелицами еще двух третей. Разве ты никогда не слышала выражения «защищать собственные интересы»? Существуют специальные адвокаты, которые занимаются вопросами, связанными с недвижимостью и правами наследования. Так или иначе, но тебе придется иметь с ними дело. И боюсь, всю оставшуюся жизнь.

– Кейси!

– Господи! Ну прости меня, я не должен был так откровенно все говорить! Но ты не можешь позволить себе быть наивной. Помни, Джез, я только притворяюсь ковбоем, а на самом деле я бизнесмен.

– Но ковбой из тебя тоже – будь здоров!

– Только тогда, когда это необходимо.

– Я до сих пор не могу понять, как тебе удалось уговорить больничную администрацию поставить в твою палату факс, – сказала Джез, резко меняя тему: ей был очень неприятен разговор об адвокатах.

– Как только я снова обрел дар речи, то сумел убедить их, что иначе не смогу поправиться. Я договорился с девушкой, которая временно служит у меня секретарем. Она приходит каждый день в шесть утра и рассылает все мои факсы. К обеду нью-йоркская биржа закрывается, и я тоже закрываю лавочку. Моего врача это совсем не шокирует, и он говорит, что через два-три дня выпишет меня. Сегодня утром я шесть раз обошел палату... и прекрасно себя чувствую.

– Кейси, конечно, этого нельзя говорить, но...

– Тогда не говори. – Он поднял руку, как это делает постовой, чтобы остановить движение, но Джез не обратила внимания на его жест.

– Ты чуть не погиб, пытаясь спасти отца. Доктор сказал, что пуля могла попасть в сердце. Тебе повезло, что она прошла через легкое. Просто сказать тебе «спасибо» – значит ничего не сказать. Еще не придуманы слова, чтобы выразить мои чувства, и все же я не могу не поблагодарить тебя, как бы нелепо это ни выглядело.

– Понимаешь, у меня сработал рефлекс. Я действовал не думая. Никакой моей заслуги тут нет, и благодарность твоя не нужна. Могу только сказать, что испытываю огромное, глубокое... неизъяснимое отчаяние из-за того, что мне не удалось его спасти.

– Ты... любил его... – очень тихо, почти шепотом произнесла Джез, словно отвечая на вопрос, который не решалась задать.

– Я сам не понимал, насколько сильно его люблю. Думаю, в последние несколько месяцев мы были с ним ближе, чем с кем бы то ни было. Порой мы могли проговорить целую ночь напролет... как будто я снова оказался в колледже с моим лучшим другом, только теперь у него за плечами был большой опыт и шестьдесят пять лет жизни. Мне всегда будет недоставать его, Джез, всегда.

Джез положила руку на плечо Кейси, и они некоторое время сидели молча, вместе переживая свою печаль. Наконец она очнулась от горьких раздумий, и если бы сейчас вдруг расплакалась, то уже не смогла бы остановиться.

– Кейси, мистер Уайт сказал мне, что суд должен назначить управляющего ранчо, что-то вроде опекуна, пока не появится настоящий управляющий, который займется непосредственно продажей. Может, ты согласишься отказаться от места главного пастуха и возьмешься за эту работу? Конечно, это довольно скучно – придется весь день сидеть в конторе, – но для меня это так важно!

– Хорошо. Я сделаю все, что в моих силах. А как это устроить?

– Наверно, я смогу попросить суд назначить тебя.

– Думаю, тебе стоит все как следует выяснить. И прошу тебя, найми адвоката!

– Хорошо. Давай только больше не будем об этом.

В дверь постучали. Джез подняла глаза, рассчитывая увидеть сестру, которая, как это свойственно медицинскому персоналу, попросит ее не слишком утомлять больного, но на пороге стоял симпатичный мужчина средних лет в добротном костюме нью-йоркского покроя. Джез показалось, что он понял, кто она такая.

– Познакомься, Джез, это мой отец, Грегори Нельсон, – представил мужчину Кейси.

Она поспешно вскочила и протянула ладонь. Грегори Нельсон обеими руками пожал ее.

– Очень, очень сожалею, Джез, – произнес он и нежно обнял девушку.

Так вот как будет выглядеть львенок, когда подрастет, смущенно подумала Джез. Искренность и непринужденность отца Кейси сразу расположили ее к нему. Вот уже три года Грегори Нельсон жил вдовцом. Он был немного пониже Кейси и не очень похож на него чертами, но в глазах его светилось то же искреннее участие, и Джез, чьи чувства были до предела обострены, показалось, что исходящие от него тепло и доброта окутали ее плотным и надежным кольцом.

– Когда вы приехали? – Она была вынуждена задать этот банальный вопрос, чтобы восстановить душевное равновесие.

– Как только узнал о случившемся. Я здесь для того, чтобы следить, выполняет ли Кейси предписания врачей. К счастью, это у него неплохо получается, если у него вообще что-то может неплохо получаться.

– В этом весь мой отец! – с гордостью заметил Кейси. – Он никогда не упустит случая напомнить мне, что я всегда был порядочным разгильдяем.

– Почему я должен относиться к тебе лучше, чем ты ко мне? – парировал отец.

– Вы внушаете мне оптимизм, – вмешалась Джез. – Почему я не встретила вас раньше!

Она ушла. Ей так хотелось подольше побыть в обществе Грегори Нельсона, но предстоял еще непростой разговор с Валери и Фернандой.

Из больницы Джез сразу поехала на ранчо. Миновав аллею столетних смоковниц, она остановилась у дома, гасиенды «Валенсия». Прежде чем войти внутрь, она немного помедлила в нерешительности, задумчиво огляделась и, приложив к глазу сложенные кольцом большой и указательный пальцы, посмотрела на дом, словно собиралась фотографировать его. Она сказала себе, что теперь все это принадлежит ей, но мысль не нашла отклика в ее сознании и не вызвала никаких эмоций. Открывшийся в колечко между пальцами вид был лишен трехмерности, словно перед ней стоял игрушечный домик, окруженный картонными деревьями и цветами. Глядя на эти родные, но неожиданно утратившие прежнее значение места, она поклялась, что сохранит их в неприкосновенности, такими, какими они были при жизни отца и его предков, задолго до ее рождения.

Войдя в дом, Джез услыхала потрескивание огня в камине. От неожиданности у нее сжалось сердце, и она чуть не вскрикнула.

В воздухе еще висел запах табака, который курил Майк Килкуллен, но потрескивание огня, который он уже не мог развести, заставило ее окончательно понять: он больше никогда не поднимется со своего кресла у камина, чтобы поцеловать ее, как делал всегда, едва заслышав ее шаги. Она решительным шагом направилась в гостиную. Пока ее миссия не будет исполнена, ей придется забыть этот дорогой образ, высокого седовласого человека с тихой, милой улыбкой.

В любимом кресле Майка Килкуллена развалилась Фернанда; ее ноги, обутые в пурпурные туфли крокодиловой кожи на высоком каблуке, покоились на оттоманке; в руке она держала бокал. В другом кресле, обитом коричневой кожей, которое Джез считала своим, по-турецки, подобрав под себя длинные стройные ноги, сидела Валери; ее бокал стоял на широком подлокотнике.

– Надеюсь, Джез, ты не возражаешь, что мы здесь расположились, – холодно бросила Валери. – Ведь ты не пожалеешь для нас пары поленьев и глотка виски?

– Чувствуйте себя как дома, – ровным тоном ответила Джез, садясь в свободное кресло и наполняя бокал. Она дала себе слово, что будет сохранять спокойствие, как бы Валери ни старалась вывести ее из себя.

– Знаешь, Джез, сколько бы денег ни выделил отец на содержание дома, на них не развернешься. Если тебе удастся хотя бы сменить обстановку, это уже будет большой удачей, даже если ты выберешь самый простой стиль, ну, к примеру, юго-западный. Хотя на твоем месте, прежде чем что-то затевать, я бы проверила, не течет ли крыша. Это так, просто совет.

– Я не собираюсь ничего здесь менять, Валери.

– Но это просто необходимо! Здесь бог знает сколько времени ничего не обновлялось, наверно, с тех пор, как умерла твоя мать. Взгляни хотя бы на это кресло – кожа вся потрескалась!

– Мне и так хорошо.

– Ну, если бы это зависело от меня... – пожала плечами Валери.

– А что ты вообще собираешься делать с таким огромным старым домом? – поинтересовалась Фернанда. – Будешь в нем жить?

– Я еще не решила. Мы ведь одновременно узнали о том, что дом достался мне.

– Отец хотел, чтобы ты не дала умереть этому белому слону, – заметила Валери. – Это твой дом, он так говорил.

– Да, Валери, ты права. Но сейчас мне хотелось бы обсудить с вами назначение управляющего.

– Я думала, об этом позаботится суд, – отозвалась Фернанда.

– Безусловно, – согласилась Джез. – Но я придумала кое-что получше. Мне кажется, нам повезло: Кейси Нельсон согласен взять на себя управление ранчо. Я только что была у него – его выпишут через несколько дней. Он понимает в делах ранчо гораздо больше любого из тех, кого мог бы предложить банк. Согласны ли вы, чтобы он взялся за эту работу?

– Похоже, ты считаешь нас полными идиотками, Джез, – презрительно бросила Валери. – Надо же, Кейси Нельсон!

– Он не просто главный ковбой, Валери, – спокойно ответила Джез, – и даже не обыкновенный ковбой, но еще и удачливый бизнесмен. Ему принадлежит контрольный пакет акций многих предприятий, поэтому он, можно считать, делает нам одолжение.

– Одолжение? Нам?

– Да, всем нам, Валери. А когда Кейси сменит постоянный управляющий, ранчо будет иметь наилучшие показатели.

– В этой комнате три женщины, Джез, – манерно протянула Валери, – но только одна из них трахалась с Кейси Нельсоном.

– Что?!

– По моим представлениям, это дает тебе преимущество перед нами, не так ли, Ферни? И вообще, не много ли преимуществ для одного дня, Джез? Сначала ты обскакала нас, лишив части фамильного имения и сбережений, а теперь хочешь поставить временным управляющим своего дружка! Нет уж, не выйдет!

– Какой же, по-вашему, вред он может причинить? – с горячностью воскликнула Джез. – Делать приписки в расходах на корма? Угонять скот? Или украдет столовое серебро?

– Это и многое другое, чего ты не упомянула. Уж вдвоем-то вы сумеете как следует обчистить ранчо.

– Мы видели, как ты заигрывала с Кейси Нельсоном во время фиесты, – сказала Фернанда, манерно втягивая в себя воздух. – Ты думаешь, мы совсем тупые.

– Нет, ты не права. Я считаю, что это Валери непроходимо тупа, а ты просто безумно завистлива. И полагаю, вам обеим пора паковать вещички.

Джез мерила шагами гостиную в доме Рэд, рассказывая о событиях дня.

– А потом, – с негодованием говорила она, – эта уродина Валери заявила, что я трахалась с Кейси!

– Прямо так и сказала?

– Я и представить себе не могла, что Валери знает такие слова. Ну можно себе представить что-нибудь более возмутительное?

– Уму непостижимо! И откуда она только об этом узнала?

– Господи, и ты туда же!

– Ты хочешь сказать...

– Да никогда! Но они бы мне все равно не поверили.

– Слушай, Джез, а что тебя останавливает?

Лидия Генри Стэк Килкуллен нисколько не удивилась, когда Джимми Розмонт пригласил ее пообедать с ним наедине. Уже прошел целый день с момента оглашения завещания Майка Килкуллена, так что ему, человеку, который на каждом углу кричал о том, как он хочет купить ранчо, конечно же, не терпелось выжать из нее как можно больше сведений.

Какое же удовольствие она получит, наблюдая, как осторожно он будет пытаться вытянуть из нее любые крохи информации, думала она, одеваясь. Всегда любопытно смотреть, как такой богач, как Джимми Розмонт, из кожи вон лезет, чтобы стать еще богаче.

Если бы люди, которые в состоянии безбедно существовать на самый минимальный процент от того, что имеют, перестали желать большего, мир лишился бы одного из самых захватывающих зрелищ, размышляла Лидди, оглядывая свои нью-йоркские туалеты расчетливым взглядом палача, осматривающего шею очередной жертвы. Раз уж к ней перейдет по частям крупная сумма, которую она ожидала получить от дочерей, то нет смысла ограничивать себя, решила она. Дело не в том, что она все еще любила хорошо одеться, а в том, что она не могла отделаться от воспоминаний о тех днях, когда ей все приходилось покупать на распродажах.

Перебрав несколько вешалок, Лидди наконец нашла нужный костюм от Билла Бласса. Темно-синие юбка и блузка были сшиты с редкой основательностью – мало кто из современных модельеров умеет так, – и весь ансамбль говорил о том, что его хозяйка каждую весну совершает покупки на Пятой авеню. Покрой был настолько классическим, что никому в голову бы не пришло, что на самом деле эта весна была два года тому назад.

Розмонт предложил встретиться в «Стэнхоуп-отель» на Пятой авеню. Неплохой выбор, подумала Лидди. Ресторан в этой фешенебельной гостинице был весьма изысканным и дорогим, но располагался как раз напротив музея Метрополитен, слишком далеко от центра, чтобы привлекать много богатых клиентов, – обычно они большими группами обедали кварталов за двадцать от этого места. Так что ресторан был самым спокойным изо всех приличных заведений в этом неспокойном городе.

Точно рассчитав время, она прибыла с пятнадцатиминутным опозданием, зная, что он придет ровно в назначенный срок. Не часто доводится человеку потешить свое «я», но сегодня Лидди знала: она может все. Накануне, когда позвонили Валери и Фернанда, она забыла все неудачи, все ошибки и неприятности, случившиеся у нее в жизни. И она знала: победное ликование, так и бурлившее в ней, сделало ее на двадцать лет моложе. Выслушав приветствие Джимми Розмонта, даже не подумала извиниться – она больше не была просителем.

После того как он сделал ей все приличествующие комплименты и заказал обед, она нацепила дежурную улыбку и принялась ждать, готовясь к неизменному разговору ни о чем, за которым последует череда осторожных вопросов. Жизненный опыт подсказывал, что редко кто начинает серьезный разговор до того, как со стола уберут основное блюдо.

– Мы с Джорджиной были так огорчены, узнав, что ваши дочери потеряли отца, – начал он.

– Это так любезно с вашей стороны, – грустно улыбнулась Лидди. Пожалуй, лучше не скажешь, отметила она про себя. Просто ни добавить, ни прибавить.

– Итак, не перейти ли нам сразу к делу?

– К делу?

– Лидди, к сожалению, мы знаем друг друга не так хорошо, как хотелось бы. Мы должны компенсировать эту потерю. Но сейчас главное – не упустить время!

– Неужели? – произнесла Лидди как можно безразличнее – она явно недооценивала этого человека.

– И вы, и я прекрасно знаем, что ранчо Килкулленов рано или поздно будет продано. Вопрос только: кому. Я представляю интересы группы людей, которые готовы заплатить Валери и Фернанде максимальную цену. Но другие тоже не прочь заполучить эту собственность. Чем больше народу будет добиваться ее, тем больше времени понадобится, чтобы ее продать. Это может затянуться очень надолго. Я хочу заранее назвать нашу цену и предварительно обо всем договориться, чтобы мы твердо знали, что ранчо достанется нам.

– А вы даром слов не тратите, – сухо заметила она.

– Возможно, я был бы красноречивее, если бы имел дело не с такой умной женщиной, как вы.

– Видите ли, не мне, а моим дочерям досталось ранчо. И если говорить точно, то всего лишь две трети его.

– Мне это известно. Фернанда вчера звонила Джорджине.

– Понятно, – нахмурившись, произнесла она.

– Мне также известно, какое влияние вы имеете на дочерей. Они прекрасно понимают, что, если бы не вы, не видать им наследства, как своих ушей.

– Это верно, – смягчилась она.

– Могу я говорить с вами откровенно?

– Не слишком ли поздно вы задаете этот вопрос? – Лидди улыбнулась. Она очень недооценивала этого человека.

– В высшей степени откровенно?

– Безусловно.

– Если вы употребите свое влияние на дочерей, чтобы обеспечить мне и тем, кого я представляю, покупку ранчо, мои партнеры наверняка пожелают отблагодарить вас.

– А нельзя ли определеннее? – спросила она, рассмеявшись; он рассмеялся вместе с ней.

– Вы получите комиссионные как посредник, едва сделка будет заключена.

– Каков размер комиссионных?

– Полпроцента продажной цены.

– А сколько это может быть? Ну, хотя бы примерно, – спросила Лидди.

– Примерно пятнадцать миллионов долларов. Возможно, больше.

– Хм... Любопытно. Скажите, Джимми, много ли вам известно об округе Оранж?

– Достаточно, Лидди.

– Прошу меня извинить, но я что-то сомневаюсь. Последние тридцать лет я день за днем слежу за ростом цен на землю в этом округе. Мне известно обо всем, что касается недвижимости, и я могу предвидеть все трудности, с которыми столкнется ваша группа предполагаемых покупателей. Во-первых, они должны будут доказать управляющему, назначенному судом, что они заслуживают доверия и дают хорошую цену. Затем возникнут различные проблемы со всякими государственными и местными органами.

– Мои партнеры отдают себе отчет в том, что осваивать землю – дело непростое. Они понимают, что необходимо набраться терпения.

– Все можно сделать намного проще. Но только не за полпроцента.

– Да?

– У меня есть один друг, который предан мне вот уже более тридцати пяти лет. Он сделает для меня все, о чем бы я ни попросила.

– Да?

– Это губернатор Калифорнии Димс Уайт. Он имеет право настоять на кандидатуре такого управляющего, который будет устраивать нас во всех отношениях. В его силах устранить все проблемы, которые могут возникнуть с государственными и местными органами.

– Кто бы мог подумать! – В голосе Джимми Розмонта зазвучало уважение. – Это меняет дело. Значит, удваиваем комиссионные?

– Я полагаю, утраиваем.

– Пожалуй, это будет справедливо.

– В таком случае мы поняли друг друга. Детали уточним позже.

– Боюсь, это дело далекого будущего, Лидди.

– К сожалению, я полностью отдаю себе в этом отчет. Джимми Розмонт поднял бокал. Он явно недооценил эту женщину. Но с другой стороны, и она недооценивала значение своих связей. Попроси она сто миллионов, он бы не задумываясь согласился. Это будет важнейшая сделка его жизни. Сто миллионов – небольшая плата за сотню квадратных миль самой ценной земли в США.