Вульф

Глава 38

Бринли

Людям нелегко меня удивить. Большинство оказываются именно теми стандартными, заурядными личностями, какими вы их себе представляете. Я всегда думала, что хорошо разбираюсь в людях, но, оказывается, это не так. Совсем нет. Габриэль? Я понятия не имела, кто он на самом деле. Габриэль заставил меня осознать, что я, вероятно, всю жизнь судила о людях, основываясь на том, чему меня учили. И кто я такая, чтобы так поступать? Он учит меня, что людей нельзя определять по тому, кем они работают, или воспитанию, даже их преступная деятельность не обязательно делает их плохими людьми.

Разве плохо помогать людям, когда система дает сбой, и извлекать из этого прибыль? Чем это отличается от того, как мой отец извлекал максимальную выгоду из дерьмовой сделки с недвижимостью? Одно законно, другое — нет. Кто это сказал? Властная группа людей, обязанных служить и защищать, делающих это только когда им выгодно?

Я оглядываюсь по сторонам, впитывая в себя это место и глубоко вдыхаю… Может быть, Габриэль — тот, кто во всем этом разобрался.

Нет слов, чтобы описать безмятежность того, что я вижу сейчас. Такое ощущение, что я вхожу в домик на дереве. Широкие ступени перед входом кажутся бесконечными. Как будто мне придется подняться на два этажа, чтобы добраться до входной двери. Весь дом отделан мореным деревом и стеклом. Дом большой, у него А-образная форма, и кажется, что он не был встроен в холм, на котором стоит, а словно вырос из земли. Испанский мох низко свисает с деревьев, придавая всему пространству жутковатый и одновременно умиротворяющий вид.

— Зачем было строить его так высоко?

Габриэль останавливается перед массивной входной дверью, сделанной из стекла. Он кивает в сторону ворот.

— Чтобы я мог видеть любого, кто приближается, с расстояния в триста ярдов. Триста ярдов даже на самой большой скорости дают мне двадцать секунд на подготовку. Он стучит костяшками пальцев по стеклу. — Все стекла в доме пуленепробиваемые.

Ой.

С того места, где я стою, я вижу весь дом насквозь еще до того, как он открывает входную дверь. Дом стоит на обрыве, за ним большой открытый двор и озеро. Единственные комнаты, через которые мы проходим, чтобы попасть в основную жилую зону, — это небольшая ванная и кабинет. Внутренние двери в доме тоже стеклянные.

Солнце все еще медленно опускается в воду, когда мы входим в гостиную, и я понимаю, что, возможно, это самый великолепный вид, который я когда-либо видела. Это неудивительно, ведь вся задняя часть дома тоже стеклянная. Оглядываясь по сторонам, я замечаю, что внутри помещение не слишком просторное, но все, что здесь есть, хорошо продумано, такое аккуратное и минималистичное.

Габриэль ведет меня в гостиную с открытой кухней. Это элегантное помещение в современном стиле, разбавленном рустикальными деревянными стенами и лестницами с коваными перилами, ведущими на второй этаж и в подвал.

Я потрясена тем, что это дом Габриэля. Я подхожу ближе к окну и выглядываю наружу. Под нами мерцает вода, и к ней ведет деревянная лестница. Снаружи на ровном участке двора расположена небольшая пристройка и установлено что-то похожее на мишени, и по меньшей мере половине двора и часть деревьев за ним усеяно множеством черно-белых маркеров.

У него есть собственное стрельбище? Стоит ли мне удивляться?

Габриэль снимает свой жилет и вешает его на край одного из темных кожаных диванов в гостиной. Их два, и они обращены к каменному камину от пола до потолка с массивной деревянной полкой. Потом я замечаю, что в этой комнате нет телевизора, и это кажется мне странным.

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

— Почему я здесь? Почему этот человек приехал сегодня ко мне на работу? Я не собираюсь оставаться в неведении по этому поводу. Я не могу вернуться домой и хочу знать, почему.

Я наблюдаю, как Габриэль, игнорируя меня, идет на кухню, достает из шкафа стеклянный кувшин и наполняет его водой.

— Габриэль, — повторяю я, складывая руки на груди. — Я хочу знать…

— Они считают тебя моей слабостью. Они ясно дали понять, что угрожают, — отвечает он, поворачиваясь, чтобы поставить свой стакан, вынимает пистолет и нож и кладет их в корзину в центре кухонного стола.

Я достоверно знаю, что большинство людей хранят там такие вещи, как фрукты.

— И почему ты так настойчиво стремишься защитить меня? — Я подталкиваю его. Мне надоело позволять страху управлять моими действиями. За последние несколько недель произошло слишком много событий, и я почти уверена, что если бы Габриэль Вульф планировал причинить мне вред или еще что похуже, он бы уже это сделал, так что я вполне могу задавать вопросы и высказывать свое чертово мнение.

— Я же сказал, я не занимаюсь самоанализом. Я просто знаю, что должен обеспечить твою безопасность.

Я кладу руку на бедро и вздергиваю подбородок, пока он поднимает свой стакан и делает еще один большой глоток.

— Мне этого недостаточно, — говорю я, надеясь выглядеть так же уверенно, как произнесенные слова.

— Мне нужно знать, почему ты не убил меня в ту первую ночь в лесу и не отпустил. И мне нужно знать, почему ты пришел мне на помощь сейчас.

Он ставит бокал на мраморную стойку, и без предупреждения поворачивается и движется ко мне со скоростью и стремительностью, к которым я не готова. Я знаю, что когда противоречу, это выводит его из себя. Наверное, потому, что больше никто этого не делает. Но неожиданно его большие руки обхватывают мою талию, и он притягивает меня к себе, так что мы оказываемся тесно прижатыми друг к другу.

— Я не должен ничего тебе объяснять. Ты жива, потому что я не могу смириться с мыслью, что этот пульс не будет больше биться для меня, и это единственное объяснение, которое я могу тебе дать, — рычит Габриэль, опуская голову и прижимаясь лбом к моему. Он замолкает и глубоко вздыхает, собираясь с силами, пока его руки сжимают мою талию так сильно, что становится больно.

Мое дыхание учащается и сбивается, когда он прижимает меня к себе. Габриэль держит меня так близко, что трудно дышать.

Он отстраняется, и его глаза вглядываются в мое лицо. Мои глаза, губы, подбородок. Я наблюдаю за выражением мучительной сосредоточенности на его лице, когда он находит мое горло, прижимает к нему ладонь и снова глубоко вдыхает.

— Ты не будешь бояться ничего в этом мире, кроме меня. Если кто-то будет угрожать тебе или попытается причинить боль, его ждут такие страдания, что сам Люцифер будет молить о пощаде для его души. Я буду сдирать плоть с его костей слой за слоем и радоваться, как ангел кровопролития, каким меня учили быть. — Руки Габриэля скользят по моей спине, зарываются в волосы, притягивая мою голову к себе, и он поднимает мое лицо.

— Весь твой страх принадлежит мне, маленькая колибри. Никто другой никогда не будет им обладать.

— А что, если я не хочу, чтобы ты владел этой частью меня? — дерзко спрашиваю я.

Он ухмыляется, в его глазах светится уверенность, что спорить бессмысленно.

— Я не прошу разрешения брать то, что уже принадлежит мне, — медленно произносит Габриэль, прежде чем его губы накрывают мои сокрушительным поцелуем.

Я пытаюсь вырваться из его объятий, его слова заставляют меня отчаянно пытаться сохранить хоть какое-то подобие выбора, но Габриэль лишь крепче прижимает меня к себе и целует еще сильнее. Мои руки зажаты между нами, и я использую все возможные рычаги, чтобы поцарапать его через футболку.

Он слегка отстраняется и одним движением стягивает ее с себя. Я провожу пальцем по свежим порезам на его плечах. Они не глубокие и уже не кровоточат.

Лучи заходящего солнца проникают через окно за его спиной, окутывая его потусторонним сиянием, и я не могу не заметить, что в этот момент Габриэль в точности соответствует своему тёзке. Волк. Охотник. Его волнистые волосы распущены, обрамляя лицо, а борода стала чуть длиннее, чем в прошлый раз, когда я его видела.

Боже, он чертовски красив.

— Если ты собираешься расцарапать меня, то лучше, блядь, сделай это как следует, — хрипит он с ухмылкой, которая говорит мне, что он готов к любой боли, которую я могу ему причинить, в то время как его губы снова находят мои, и я бы солгала, если бы сказала, что не нуждаюсь в них отчаянно.

Пуговицы разлетаются по деревянному полу, а блузка срывается с моего тела. Габриэль покрывает мое тело грубыми поцелуями, как только получает к нему доступ. Я не могу уследить за тем, как он поглощает меня. Это какой-то хаос. Он кусает меня за руки, за плечи, везде, куда только может дотянуться своим ртом, и я понимаю, что он изголодался по мне так же, как и я по нему. Я не могу осознать этого.

Я царапаю его плечи так сильно, что вскрываю затянувшиеся порезы от стекол. Я делаю это не специально, но, когда они начинают кровоточить, понимаю, что мне нужна кровь Габриэля. Он стонет мне в ключицу, прежде чем вонзить зубы в мою плоть. Я вскрикиваю и впиваюсь ногтями еще глубже. Его губы снова встречаются с моими и заставляют меня открыться. Каждое идеально рассчитанное движение его языка разжигает во мне огонь, пылающий для него.

Быстрым движением двух пальцев он расстегивает мои джинсы. Он приподнимает меня одной рукой и ни на секунду не прерывая поцелуя, стягивает их с моего тела, отправляя их на пол. Я обхватываю его ногами, когда он начинает двигаться. Габриэль прижимает меня к стеклу панорамного окна. Я резко втягиваю воздух от того, какое оно холодное.

Один его палец проводит по ложбинке между грудей, спускается вниз к пупку, затем резко ныряет под черное кружево трусиков, которые насквозь промокли. Из глубины груди Габриэля вырывается глухой стон, приветствуя мое возбуждение.

— Посмотри на себя. Я знал, что эта киска будет умолять меня… — Я откидываю голову на стекло, когда он грубо вводит в меня два пальца. — Значит, тебе не нужна моя защита, но ты хочешь мой член? — спрашивает он.

— Я не знаю, чего я хочу, — выдыхаю я, когда его большой палец с идеальным давлением скользит по моему клитору. — Я…

— Тебе так нужна иллюзия выбора… давай, Бринли. Как ты хочешь кончить первый раз? Как я должен доказать, что эта идеальная киска принадлежит мне, когда и как я бы этого ни захотел?

Мои стоны наполняют пространство, когда он доводит меня до грани оргазма, а затем останавливается.

Отчаянный стон срывается с моих губ, когда Габриэль вынимает из меня свои пальцы, и это заставляет его рассмеяться — глубокий, темный, восхитительный звук, ради которого я готова встать на колени и помолиться.

— У тебя нет выбора, маленькая колибри. Так же, как и у меня.

Его покрытая татуировками кожа резко контрастирует с моей, девственно чистой. Его руки напрягаются от моего веса, и мои ногти глубоко впиваются в его плечи. Но его взгляд сбивает меня с толку, когда встречается с моим. Он смотрит на меня так, словно умоляет.

— Мне все равно, как ты возьмешь меня, я просто хочу тебя. Я хочу тебя всего, — говорю я, сдаваясь, потому что наконец-то позволила себе поверить в то, с чем так долго боролась.

Габриэль прав, мое тело умоляет его. Я хочу каждую его частичку. Дело в том, что теперь я знаю его секрет.

Его тело так же жаждет моего.