Я прекрасна!

Глава седьмая

Дня три я борюсь с депрессией. Днем я еще стараюсь держать себя в руках, но каждый вечер мне требуется пинта (или даже две) мороженого «Роки роад». Как-то ночью грусть совсем одолевает меня. Я никак не могу уснуть и в два часа ночи изучаю телепрограмму — вдруг показывают что-то интересное? «Печаль и жалость» — звучит неплохо.

Когда Джеймс все-таки дозванивается до меня, я стараюсь взять себя в руки и снова подойти к ситуации по-взрослому (как учила доктор Джой), то есть сохранять спокойствие. В течение двух дней мы ведем долгие переговоры о том, что я скажу Дилану, когда мы встретимся и где произойдет это великое событие. Кейт звонит почти каждый час — она снова вернулась к своей обычной роли моей лучшей подруги и консультанта по вопросам семейной жизни. Или, как в этом случае, жизни после развода. Она очень деликатна и стойко выносит мое нытье, но к концу недели я сама начинаю уставать от себя. Пора сменить тему. И когда Кейт упоминает о том, что собирается на аукцион «Сотбис» за подарком на день рождения Оуэна, я вызываюсь пойти вместе с ней и, если понадобится, помочь советом. Конечно, в том случае, если она не собирается покупать консервы с супом.

Я приехала немного раньше и, стоя на улице, наблюдаю, как в здание один за другим входят ценители искусства. К парадному входу уверенным шагом движутся мужчины, одетые в классические костюмы «Луи оф Бостон» в тонкую полоску и с дорогими портфелями от фирмы «Ти Антонии» в руках. Женщины, все до единой, в вещицах из летней коллекции трикотажа, представленной в «Сент-Джон», и дорогих, хотя и незамысловатых туфлях-лодочках. Они прочно стоят на ногах (в переносном смысле этого слова). Некоторые из проходящих дам, взглянув на меня, тут же опускают глаза на свои туфли от Феррагамо. Они или проверяют, все ли в порядке с обувью, или демонстрируют, что в своем сарафане, хлопковом с полиэстром, купленном за двадцать восемь долларов в «Эйч-энд-Эм», я здесь чужая. Хотя, признаюсь честно, мне этот наряд кажется восхитительным.

— У тебя отличное платье, — через минуту говорит Кейт, целуя меня в щеку и с восхищением трогая мою широкую юбку. — Счастливая! Ты хорошо смотришься в дешевой одежде. Я никогда не смогла бы носить такие вещи. Они не подходят мне по фигуре.

Вот это комплимент! Мои бедра как раз для синтетической одежды! Но неужели есть вещи, которые плохо сидят на Кейт? Скорее уж дешевые наряды не соответствуют ее имиджу. Пожалуй, это и к лучшему, потому что элегантный костюм от Джона Гальяно смотрится настолько хорошо, что, кажется, сшит специально для Кейт. Возможно, так оно и есть.

— Я изучала каталог. — Моя подруга не может сдержать эмоций. Мы входим в здание, где можно купить лучшие произведения искусства, и оказываемся в устрашающе огромном холле из стекла и мрамора. — И точно знаю, какая именно литография мне нужна. У Реда Грум за есть потрясающее, огромное изображение Нью-Йорка, и на нем, я уверена, виден один из домов, принадлежащих Оуэну. А Грумз к тому же его любимый художник. Это идеальный подарок!

— Отличная идея, — говорю я и размышляю, куда женатый человек может повесить подарок от любовницы. В ванную? В подвал? На заднюю стенку шкафа? Или, может быть, он передарит его другой своей подружке.

Мы поднимаемся по лестнице и регистрируемся.

— Возьми себе табличку, вдруг ты захочешь что-то купить, — предлагает Кейт. Я сделаю это не раньше чем Джордж Буш выступит с речью на заседании Американской федерации планирования семьи, но все же сообщаю свое имя и всю необходимую информацию надменной даме лет шестидесяти. Ее макияж почти незаметен, а вот голову венчает копна чрезмерно черных волос. Она вносит мои данные в свой «Макинтош», дважды шепотом переговаривается с кем-то по телефону, затем нажимает несколько клавиш.

— Мне подтвердили вашу кредитоспособность, — важно произносит она, ясно давая понять, что лично она никогда не санкционировала бы нахождение здесь человека с большой сумкой от «Ле спортсак», и с неохотой протягивает мне табличку.

— Мне тоже нужна табличка, — обращается к ней Кейт. — Мои данные уже должны быть в вашем компьютере.

Мисс Великая и Всемогущая вбивает имя Кейт и расплывается в подобострастной улыбке.

— Ах, доктор Стал, как мы рады вас видеть! — льстиво произносит она. — Это замечательно, что вы посетили нас снова. Я дам вам и вашей подруге лучшие места. — И, понизив голос, добавляет: — Может быть, после аукциона я могла бы задать вам пару вопросов о липосакции?

Закатываю глаза. С тех пор как имя Кейт стало известным, все готовы сделать ей одолжение в надежде получить взамен чудесное превращение. Судя по всему, эта женщина считает, что хорошее место на аукционе стоит куска жира, который Кейт может удалить во время операции.

Мы быстро направляемся в зал и, пройдя по длинному проходу, усаживаемся на свои места во втором ряду. Я осторожно пробую поднять и опустить табличку. Что, если я чихну, потянусь к носу и по ошибке подниму ее? И все закончится тем, что я куплю одну из битых разрисованных тарелок Джулиана Шнабела. А они мне никогда не нравились, потому что напоминают о том лете, когда я работала официанткой, а это было не лучшее время.

Мы усаживаемся, и Кейт принимается листать каталог, показывая мне несколько вполне доступных литографий. Уточнив номер лота интересующей ее работы Реда Грумза, она загибает уголки еще на нескольких страницах.

Аукционист, обаятельный пожилой мужчина в галстуке-бабочке, поднимается на подиум, и шум в зале постепенно стихает. Он приветствует аудиторию, и я сразу же расслабляюсь, услышав изысканные выражения и английский акцент. Возможно, дело в том, что он напоминает мне того парня, который раньше был ведущим программы «Театр мировой классики».

Торги начинаются, и ставки растут очень быстро.

— Еще тысяча долларов, и этот лот побьет ценовой рекорд, — подстегивает зрителей аукционист, пытаясь продать «Флаг» Джаспера Джонса. Почему-то его слова вдохновляют присутствующих на более активную борьбу. — Новый рекорд! — радостно объявляет он, в третий раз опуская молоток, и в зале раздаются аплодисменты.

Судя по всему, чем выше стоимость приобретения, тем счастливее чувствуют себя состоятельные люди. Они хвастают непомерными суммами, которые платят за обучение детей в частных школах, за квартиры в кондоминиуме в Ист-Сайде и огромные куски козьего сыра в магазине «Забар». А вот я, например, хлопаю в ладоши, увидев объявление о распродаже.

Аукцион продолжается, и за лоты разворачивается ожесточенная борьба. Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что серьезные ставки делаются кивком, постукиванием указательным пальцем или осторожным движением руки с табличкой. Смотрю на мужчину в конце ряда, который трет лоб, и пытаюсь понять, участвует ли он в торгах или страдает от головной боли. Сама мисс Великая и Всемогущая (или мисс «Эйч-энд-Эм», как я теперь шутливо называю ее про себя) заходит в зал через боковую дверь, за ней следуют мужчина и женщина. Она очень суетится, усаживая вновь прибывших на забронированные места. Как только она отходит, я решаю хорошенько разглядеть эту достойную пару, которая вызвала столько внимания.

И тут я вижу их.

Вжавшись в кресло, я хватаю Кейт за руку. Я нервничаю — табличка с громким стуком падает на пол, и, наклонившись за ней, я стукаюсь головой о подлокотник и вскрикиваю.

— Ты в порядке? — шепотом спрашивает Кейт.

— Нет, — шиплю я, хватая сумку. — Нам нужно уйти.

Кейт удивляется:

— Следующий лот — литография Реда Грумза. Потом, если хочешь, мы уйдем.

Но я хочу сделать это прямо сейчас. И увести с собой Кейт. Я не могу допустить, чтобы она заметила мужчину и женщину, которые только что вошли в зал, держась за руки и мило болтая. Прекрасная пара, которую от нас сейчас отделяют четыре ряда. Оуэн и его красивая жена-блондинка.

На подиуме в этот момент появляется большая, яркая литография Реда Грумза, и Кейт выпрямляется в своем кресле. Крепко зажав в руке табличку, она легонько толкает меня локтем.

— Вот она! — возбужденно шепчет моя подруга. — Помни, вся надежда на тебя. Что бы ни случилось, не позволяй мне превышать бюджет.

— Будет сделано! — Но, насколько я вижу, Кейт уже перешла все границы. Ее инвестиции в Оуэна оказались слишком высоки.

Аукционист объявляет цену, и торги начинаются. С каждой ставкой сумма увеличивается на сто долларов, и Кейт так часто поднимает и опускает табличку, что создается впечатление, будто она участвует в олимпийском турнире по пинг-понгу. Вскоре становится ясно, что ей противостоит не менее целеустремленный конкурент, также горящий желанием заполучить Грумза. Цена лота растет, и аукционист, который, похоже, с удовольствием наблюдает за борьбой, становится все более воодушевленным. Он смотрит то на Кейт, то на ее соперницу, сидящую через несколько рядов от нас. Моя подруга не сводит глаз с аукциониста, а вот я уже поняла, что женщина, которая борется за литографию, — это жена Оуэна. Так или иначе, наш магнат получит на день рождения желанный подарок.

— Ты уже почти достигла предела, — взволнованно бормочу я. — Может быть, пора остановиться?

— Еще одна ставка, — говорит Кейт. Но когда сумма продолжает расти и дальше, моя подруга не отступает. Как игрок у автомата в Лас-Вегасе, она уверена, что уж в следующем-то раунде ей удастся сорвать джекпот. К черту бюджет! Она намерена победить!

— Ты должна остановиться, — умоляюще прошу я, когда ставка снова увеличивается. — Это глупо.

— Мне все равно, — отвечает она, — я хочу сделать это для Оуэна. Он для меня бесценен.

Сколько бы ни стоил Оуэн, похоже, цена литографии уже давно выше той, на которую рассчитывала Кейт. Ее соперница не задумываясь увеличивает каждую ставку, и вскоре становится ясно, что она не собирается уступать. Моя подруга осознает это лишь в тот момент, когда сумма оказывается раза в три выше запланированной. Только теперь она неохотно опускает табличку.

— Один, два, три! — стучит молотком сияющий аукционист. — Продано миссис Оуэн Харди.

Кейт, не привыкшая проигрывать, поначалу пропускает это имя мимо ушей. Но потом осознает услышанное и бледнеет. Она потрясенно смотрит на меня, потом, привстав в кресле, оглядывается.

— Оуэн? — произносит она, встретившись взглядом с мужчиной, ради которого секунду назад готова была пожертвовать всем.

Всемогущий Оуэн Харди (известный своим умением договариваться даже с самыми непримиримыми профсоюзами Нью-Йорка), оказавшись между женой и любовницей, не знает, как себя вести. Он растерян и слегка пожимает плечами.

Кейт опускается в кресло. Устраивать сцену она не собирается. Но зрители начинают шептаться, и несколько человек озираются по сторонам в поисках женщины, которая окликнула Оуэна.

— Давай пойдем, — тяну я подругу за рукав.

— Нет, — решительно заявляет она, — если кто-то и уйдет, то только не я.

Я снова сажусь. В душе я надеялась, что, увидев Оуэна вместе с женой, Кейт образумится. Поймет, что его брак не настолько плох, как он говорит. Но это только придает Кейт решимости. Она выпрямляет спину, расправляет плечи и встряхивает головой. На ее щеки даже возвращается румянец.

— Я не собираюсь тайно бежать. Мы пойдем и поздороваемся с ними.

Мы? А еще что мы скажем? Возможность проскользнуть в боковой выход кажется мне сейчас более привлекательной. Но вот аукцион заканчивается. Кейт крепко берет меня под руку и направляется к своему женатому магнату.

— Привет, Оуэн, — спокойно и с улыбкой приветствует она его.

— О, привет, Кейт, — говорит он. Когда любовница и жена Оуэна оказываются рядом, его голос начинает звучать на октаву выше, чем обычно.

Не дожидаясь, пока он представит ее, Кейт протягивает руку жене любовника:

— Привет, я Кейт Стил.

— Тесс Харди, — говорит изящная блондинка, пожимая ей руку. Надеюсь, что кольцо с камнем в восемь карат на безымянном пальце Тесс не обожгло ладонь моей подруге. — И откуда вы с моим мужем знаете друг друга?

«Близко знаете», — думаю я. Как говорится, в библейском смысле. Хотя, по-моему, Господь что-то говорил по этому поводу. Кажется, он был против.

— Кейт — мой дерматолог, — говорит Оуэн, и его обычно низкий голос достигает верхней «до».

— Ах, это Кейт Стал! — Тесс с восторгом снова поворачивается к Кейт. Но тут же хмурит брови и неодобрительно переводит взгляд на мужа. — Ты бываешь у дерматолога? Никогда не слышала об этом.

Итак, она расстраивается, узнав, что муж что-то скрывает. Даже не знаю, какая будет реакция у Тесс, если она поймет, что это не единственное, о чем ей не рассказал Оуэн. И не единственный его грех.

— Не очень часто, — пытается защититься Оуэн, переминаясь с ноги на ногу.

— И что ты там делаешь? — продолжает допытываться Тесс.

Хороший вопрос. Он и меня интересовал все это время.

Кейт и Оуэн уставились друг на друга, и я вижу, что моя подруга едва заметно улыбается.

— Пилинг, — весело отвечает она.

Тесс некоторое время раздумывает, а потом приходит к собственному выводу.

— Этот пилинг в середине дня поистине творит чудеса, — говорит она, поглаживая Оуэна по щеке. — В последнее время ты весь светишься, и теперь я понимаю почему.

Да, это некоторым образом связано с Кейт. И с пилингом. Но не совсем так, как это представляет себе Тесс.

В этот момент сотрудник аукционного дома в синем блейзере прикасается к плечу Тесс и просит ее заполнить необходимые документы, касающиеся литографии Грумза.

— Конечно, — говорит она и, повернувшись к Кейт, добавляет: — Ты устроила настоящую битву за этот лот. Но я была вынуждена бороться до конца. Мой муж хотел получить его в подарок на день рождения.

Тесс уходит. Как только она скрывается из виду, Оуэн берет Кейт за руку.

— Мне очень жаль, — говорит он. — Я не думал, что ты можешь здесь оказаться.

— Это не твоя вина, — великодушно успокаивает его моя подруга.

Не его вина? Я бы сказала, что все происходящее — это его вина. Он виноват во всем. Включая кислотные дожди.

— Ты потрясающая женщина. Я очень люблю тебя! — Оуэн доволен, что все так легко разрешилось. Он легонько сжимает руку Кейт и сразу же, чтобы не привлекать внимания, отпускает ее.

— Я тоже тебя люблю, — говорит моя подруга.

— Знаю, — ухмыляется Оуэн. — И должна любить. Ты ведь хотела купить Грумза для меня?

— Я готова очень многое для тебя сделать. — Кейт поддразнивает Оуэна, чтобы разбудить его воображение.

Оуэн обнимает ее и быстро договаривается о свидании на следующий день. Ликующая Кейт выводит меня на улицу, но я не могу успокоиться и всю дорогу по Йорк-авеню возмущаюсь.

— Теперь ты наконец, понимаешь? — спрашиваю я, недоумевая, неужели события сегодняшнего дня не произвели на нее никакого впечатления. — У Оуэна есть жена. А у тебя проблемы.

Но Кейт на это лишь пожимает плечами:

— Единственная моя проблема в том, что я не знаю, что теперь подарить ему на день рождения.

— Он и открытки недостоин, — ворчу я.

— Не говори так. Оуэн любит меня, просто сейчас он в сложном положении. Они еще официально не расстались, но сейчас это всего лишь формальность. Никого это не заденет. У каждого своя жизнь. Они друзья и живут без секса уже несколько лет. Они даже состоят в разных загородных клубах.

Отсутствие секса — это одно, а вот что касается разных загородных клубов… Может, их брак все же не такой прочный, как я думала? Бывает, что люди расходятся. Уж я-то об этом прекрасно знаю. И все же это причиняет серьезные страдания.

— Кейт, послушай, я хочу для тебя только лучшего. И переживаю, когда вижу тебя в этом любовном треугольнике.

— Меня это тоже не радует, — признает Кейт, — но все еще может измениться. — Она ускоряет шаг, и приблизительно через квартал мне приходится бежать, чтобы успеть за ней. Когда мы доходим до ее офиса, я обливаюсь потом — Кейт ходит очень быстро, как и положено настоящей жительнице Нью-Йорка (возможно, этому способствуют высокие каблуки). У дверей она останавливается, быстро целует меня и мужественно улыбается. — Не волнуйся, Сара. Пусть Тесс Харди заполучила литографию, я же могу выиграть мужчину.

Поздним вечером того же дня я жду возвращения Брэдфорда и, чтобы отвлечься, смотрю одиннадцатичасовые новости. Снова репортаж об очередной перестрелке в Бруклине, и я решаю посмотреть повтор сериала «Все любят Реймонда». Хорошо уже то, что я перестала поглощать мороженое и переключилась на шоколадный шербет. А к концу недели начну есть лимонный.

Щелкаю пультом и вдруг вижу, что в комнату входит Дилан в пижаме с изображением Гарри Поттера. В руке он сжимает плюшевого медвежонка Банни — свою любимую детскую игрушку. Сейчас сын знает гораздо больше о животном мире, чем когда ему был всего год, но имя медвежонка так и не изменилось. Я распахиваю руки навстречу сыну, он запрыгивает на кровать и прижимается ко мне. Глажу его мягкие волосы и вдыхаю такой родной запах — жевательной резинки, конфет и шампуня «без слез». Как долго он останется таким хорошеньким? Надеюсь, что навсегда.

— Что случилось, сладкий? Не можешь уснуть? Хочешь сказку? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Дилан.

Специального для таких случаев на тумбочке у меня собрана коллекция произведений Шела Сильверстайна. Я достаю любимую книгу Дилана, но, кажется, его интересует нечто иное.

— Правда, что мой настоящий папа вернулся из Патагонии? — спрашивает он и усаживается рядом со мной, скрестив ноги. — Это правда, что ты его видела? А когда я увижу его?

Папа? Патагония? Откуда он все это взял? Вопросы застигли меня врасплох. Может быть, Джеймс звонил? Я готова убить его. Но нельзя, чтобы Дилан заметил мое состояние. Буду сохранять спокойствие, даже если мне придется снова вернуться к «Роки роад».

— Дилан, а почему ты спрашиваешь? — Я стараюсь, насколько это возможно, контролировать свои эмоции.

— Скайла сказала, — радостно признается он. — Она стала со мной разговаривать! Она все-все знает!

А она откуда все это знает? Подслушивает наши разговоры с Брэдфордом, стоя под дверью спальни? Или снимает трубку параллельного телефона, когда я разговариваю с Джеймсом? Но это не самое главное. Сейчас важнее другое.

И я произношу речь, которую обдумывала в течение многих дней.

— Да, Дилан, представляешь… — начинаю я, старательно демонстрируя восторг. И продолжаю немного тише: — Джеймс, твой родной отец, оказался сейчас в Нью-Йорке. Я всегда говорила, что он тебя любит, но не может быть с нами. Теперь он вернулся, и мы можем все вместе пойти в зоопарк. Но только в том случае, если ты хочешь.

— Я хочу, хочу, хочу! — кричит Джеймс, прыгая на кровати. — Мой настоящий папа! Это круто! А я поеду с ним в Патагонию?

— Конечно, нет, дорогой, — говорю я. — Теперь мы живем здесь, с Брэдфордом.

— Но Скайла говорит, что мы скоро уедем, а ее мама вернется сюда. Она точно это знает!

Это для меня новость. Надеюсь, Скайла услышала ее не от Мими и не от Брэдфорда. Может быть, девочка все выдумала. С другой стороны, с возвращением Джеймса она попала в самую точку. И откуда-то узнала об этом.

Мне хочется обнять Дилана, но боюсь, что он может услышать, как колотится мое сердце. Поэтому я глажу его по голове.

— Мы любим Скайлу, но она иногда ошибается. С этого момента слушай только мамочку, хорошо?

— Ладно, но мне немного страшно. — Он прижимается ко мне, и я крепко обнимаю его.

— Я буду с тобой. Я всегда буду с тобой. Но если ты боишься, мы можем не встречаться с Джеймсом.

— Я хочу увидеть папу, — говорит Дилан, прижимая к себе медвежонка. — Но ты сказала, что мы пойдем в зоопарк, а я боюсь львов.

Как хорошо, когда боишься чего-то конкретного. Я вот не могу разобраться с тем ужасом, который наполняет меня. Конечно, я могла бы отнести его на счет Джеймса, но почему-то у меня есть неприятное предчувствие относительно Брэдфорда. И фраза противной четырнадцатилетней девчонки, которую повторил маленький семилетний мальчик, заставила меня волноваться. Хотя это и глупо, ведь мы с Брэдфордом любим друг друга.

Дилан засыпает у меня на руках, и я несу его в постель. Некоторое время смотрю на сына, потом кладу рядом с ним Банни, чтобы Дилан не искал его, когда проснется. Возвращаюсь к себе и понимаю, что мне поддержки искать негде. Забираюсь в постель и невидящим взглядом смотрю в телевизор. Надеюсь, Брэдфорд появится дома до двух часов, потому что мне не хочется еще одну ночь проводить с комиком Джимми Киммелом.

Я настолько занята мыслями о Брэдфорде, Мими, Джеймсе, Дилане, Оуэне, Кейт, Скайле и… вы не поверите, близнецах Берни (а хороший ли у них аппетит?), что первые несколько дней учебного года проходят для меня как в тумане. Хорошо, что сейчас я уже привыкла к здешним порядкам. Толстых томов со школьными правилами так много, что ими можно было бы заполнить целую комнату, а список моего класса содержит столько примечаний, что звездочки напротив фамилий вызывают ассоциации с Большой Медведицей. Две ученицы принимают прозак, три — риталин, а у двенадцати аллергия на арахис. Я согласна, это серьезная проблема, но почему вдруг стало так много детей-аллергиков? Когда-то ни один детский ленч не обходился без арахисового масла «Скиппи», теперь же матери стали относиться к нему как к национальной угрозе. И ситуация настолько вышла из-под контроля, что теперь детям противопоказан даже запах арахиса. И его вид, и даже упоминание Чарлза Шульца.

На третий день я возвращаюсь из школы ближе к вечеру и, наконец сняв с плеча свою большую сумку, достаю из нее список телефонов учеников, который сам по себе очень ценен. Номер домашнего телефона каждой девочки, посещающей элитарную школу Спенс, где я работаю, означает прямой и быстрый доступ к ее родителям — влиятельным и знаменитым нью-йоркским парам.

Правда, справочник школы Бреарли ценится еще больше, потому что в нем есть личный номер Каролин Кеннеди. Но школьные правила требуют, чтобы этим справочником пользовались только для решения учебных вопросов. Тогда не совсем понятно, для чего в прошлом году на интернет-аукционе кто-то выложил за его копию девять сотен долларов.

— Дорогая, как прошел день? — слышу я знакомый голос.

Смеясь, иду в соседнюю комнату. На диване с подушками от Бетси Росс сидит Берни и… вяжет. Период жары закончился для нее вместе с беременностью, но теперь моя гостиная стала для Берни чем-то вроде кафе «Старбакс» — отличное место для встреч с друзьями. К тому же здесь есть интернет. Но Берни все равно требует, чтобы в меню появился мокко-фрапуччино.

— Когда это ты начала вязать? — интересуюсь я, глядя на клубок серебристой шерсти, скачущий у нее на коленях и постепенно превращающийся в… Я даже не знаю, во что именно. В пинетки? Или детское одеяльце? Хотя вообще-то по форме оно не должно быть похоже на трапецию.

— В Голливуде все вяжут, — сообщает Берни, наковыривая еще несколько неровных петель. — Мне нельзя отставать. — Она сосредоточенно стучит спицами.

— Как малыши? — спрашиваю я, увидев лэптоп. Он стоит на диване рядом с Берни.

Берни прекращает работу и бросает взгляд на экран. Я тоже смотрю туда и вижу двух сладко спящих ангелочков.

— Не могу себе представить, как люди обходились без дистанционного видео, — говорит Берни. — С ними няня, но я все равно хочу всегда быть рядом. И малыши тоже могут меня видеть.

Я оглядываю комнату. Может быть, Берни и здесь где-нибудь поставила камеру, чтобы младенцы могли наблюдать, как она вяжет? Нет, никакой камеры я не вижу.

— Ты положила свою фотографию в колыбельку? — решаюсь я пошутить.

— Лучше. Обучающее видео для младенцев. В детской есть проектор, который показывает мое изображение с подписью «мама».

Вот это да! А я и не знала, что новорожденные умеют читать!

— Они видят шикарную фотографию примерно десятилетней давности, — радостно продолжает Берни. — Я хочу, чтобы дети знали, какая стройная у них мама.

Думаю, это не самая хорошая идея. Если близнецы считают, что худая красавица — это их мама, то за кого они принимают милую тетю, которая каждый день кормит их грудью?

Сажусь на диван рядом с Берни и, взяв у нее из рук вязанье, быстро поднимаю три петли, соскочившие, пока она смотрела на экран компьютера. Берни взирает на меня в таком изумлении, словно она и предположить не могла, что женщина, которую ни разу не приглашали на вручение премии «Оскар», может держать в руках спицы.

— Я научилась еще в детстве, — поясняю я, быстро увлекаясь и продолжая стучать спицами.

— У тебя хорошо получается! — восхищается Берни и откидывается назад — ей нравится смотреть, как я вяжу. — Ты быстро можешь закончить.

Хотелось бы мне знать, что именно я довязываю, думаю я, но внезапно начинаю ощущать комфорт от того, что просто сижу и быстро работаю пальцами. Я уже почти забыла, как это приятно! Может быть, нам с Брэдфордом не стоит проводить медовый месяц на Таити? Останемся дома и примемся за вязание?

— Мы пойдем сегодня на вечеринку в Хэдли-Фармз? — спрашивает Берни. — Присцилла говорит, это очень помогает освоиться.

— Что можно делать на вечеринке в честь новых жителей поселка? — недоумеваю я. — Писать письма Марте Стюарт? Обсуждать плюсы и минусы семян «Берпе»? — Я заканчиваю ряд и начинаю следующий. Да уж, я сейчас тоже не в музее «Метрополитен».

— Присцилла обещала, что будет весело, — говорит Берни. — И мне нужно проветриться. Выйти из дома.

Некоторое время размышляю над ее словами.

— Но ты и сейчас не дома!

— Формально — да. Но я стала немного уставать и от твоих четырех стен.

Думаю, мы могли бы переместиться в подвал. Или в библиотеку. Или в общую комнату, кабинет или кинозал. Нельзя сказать, что я вижу между ними разницу, потому что в каждой есть диван, книжные полки и плазменный телевизор.

— Ну что ж, пойдем, — вздыхаю я, опуская вязанье. — По крайней мере, я поем печенья.

И вот мы с Берни в толпе дам, одетых в розовое и зеленое. Благодаря им бизнес Лили Пулитцер все еще процветает. В комнате так много жемчужных серег, словно гостьи опустошили и все раковины в Бухте Устриц. А по лучезарным улыбкам, которые расточают дамы, я догадываюсь, что в местной аптеке наверняка закончился весь запас отбеливающих полосок «Крест». Гостям Присцилла предлагает отнюдь не печенье.

— Что вам принести? — тепло приветствует нас она. — Водка с мартини у бара. Вибраторы на столе.

Какой интересный способ измельчать лед! И, судя по всему, он действует, потому что в другом углу комнаты дамы в нарядах от Лили Пулитцер хихикают и прикладывают вибраторы к запястью, словно это образцы парфюмерии.

— Достаточно диетической колы, — нервно отвечаю я, пытаясь понять, что же здесь происходит.

— И мне, — поддерживает меня Берни.

— Давайте, девочки, расслабьтесь, — радушно призывает хозяйка. — Мне не терпится продемонстрировать вам, что у нас есть. Неоновые вибраторы. Подводные двенадцатискоростные вибраторы. Новая модель на пульте дистанционного управления. Все это благодаря родительскому комитету.

— Родительский комитет обеспечивает вас вибраторами? Прогрессивное учебное заведение! — Я ошарашена. Родительский комитет Спенс-скул поставляет только шоколадные пирожные для благотворительной распродажи домашней выпечки.

Присцилла смеется:

— Ага, попалась! Отлично придумано, верно? Родительский комитет — игрушки для взрослых! Устраивая эти вечеринки, мы даже не обманываем детей! Просто сообщаем им, что отправляемся на встречу родительского комитета.

Вот это удар по моему представлению о чопорных дамах из пригорода! А я-то считала себя раскованной! Когда я жила на Манхэттене, то не могла уговорить ребят из группы любителей чтения обсудить «Голый завтрак» Уильяма Берроуза. Они не хотели читать в метро книгу с таким названием — вдруг кто-нибудь увидит? Я уж не говорю о «Тропике Козерога» Генри Миллера. Еще сильнее они боялись, что их могут заподозрить в увлечении астрологией.

— Скоро мы начнем? — интересуется у Присциллы симпатичная гостья. — Ужасно хочется увидеть съедобные трусики. Хорошо бы со вкусом сгущенки. Моему мужу уже надоела малина. — Она поправляет розовую бархатную ленту на голове и заправляет за уши пряди волос. В ушах ее поблескивают золотые серьги.

— Тебе понравится, это будет вкус крем-брюле, — отвечает Присцилла. — Но ты права, пора начинать. — Она стучит ножом по бокалу. Нож для масла от Тиффани. Как ни странно, звон привлекает всеобщее внимание, и женщины быстро рассаживаются.

Присцилла направляется к столу, сплошь уставленному вибраторами.

— Надеюсь, вы все превосходно провели лето, — энергично начинает Присцилла. Именно так на днях начал свою речь директор Спенс-скул! — И надеюсь, вы все нашли применение вибрирующей масляной губке, представленной на прошлой встрече родительского комитета. — А вот этого наш директор точно не говорил.

Присцилла, потирая руки, переходит к делу:

— Хорошо, дорогие соседки, время делиться своими впечатлениями. — У нее это выходит поразительно похоже на манеру мистера Роджерса — ведущего программы «Соседство».

С кушетки, обитой английским ситцем, поднимается женщина. Ее очень плохо видно, потому что на ней сарафан такой же цветочной расцветки, как и обивка кушетки.

— Привет. Для тех, кто меня не знает, представлюсь. Я Лиззи, — говорит она, улыбаясь нам с Берни. — И я хочу сказать, что крем «Волшебное настроение» потрясающий!

Как мило! Конечно, мы можем друг у друга чему-то научиться. Может быть, когда вечеринка закончится, кто-нибудь порекомендует мне хорошую химчистку в Хэдли-Фармз?

— Если вы еще не знаете, — продолжает Лиззи, глядя на меня, — этот крем настраивает на секс. Даже если вы раздражены или считаете, что очень устали. Он гораздо более эффективен, чем масса горящих свечей. Для того чтобы почувствовать волшебный трепет, нужно всего лишь нанести четверть чайной ложки крема на клитор.

Странно, но я бывала на вечеринках, где гости не торопились произносить слово «клитор». Более того, были даже такие, где оно вообще не звучало. И если хорошенько подумать, я спала с мужчинами, которые, как мне кажется, вообще никогда не слышали этого слова. И даже, наверное, не имели представления, где искать этот клитор.

— Он и мне помог, — говорит единственная в комнате женщина, одетая в черное. — А мне уже года три ничего не хотелось.

Все начинают громко аплодировать.

— Молодец, Маргарет, трижды молодец! — кричит кто-то. — Ты заслуживаешь три оргазма подряд!

Маргарет краснеет, и тут руку поднимает Берни. О нет! Поверить не могу, что моя подруга разделяет настрой присутствующих. Может быть, она слишком долго просидела дома?

— Мне вряд ли сейчас поможет четверть чайной ложки, — не смущаясь, сообщает Берни воодушевленным советчицам. — Даже если меня искупать в ванне с этим кремом, я вряд ли захочу секса. Через какое время после рождения ребенка возвращается желание?

Женщины понимающе переглядываются и посмеиваются.

— Примерно лет через восемнадцать, — говорит одна.

— Если повезет, — добавляет другая.

Присцилла умело поворачивает диалог в нужное ей русло.

— Ты можешь прямо сейчас купить взбитый крем «Неистовая страсть», и через неделю твоя семейная жизнь изменится, — с оптимизмом заявляет она.

Я разглядываю стол. Здесь такое количество вибраторов, что, кажется, семейная жизнь вообще может выйти из моды. Зачем мириться с храпом, делить ванную комнату и платить налог на брак, если мужа вполне можно заменить мощным десятискоростным прибором «Сладкое наслаждение»? Но все же пока я останусь с Брэдфордом. Мне кажется, что с этим вибратором не особенно приятно обниматься.

Как хозяйка, рекламирующая своим гостям пластиковую посуду «Тапперуэр», Присцилла поднимает повыше баночку с кремом, обмакивает в него палец и, прерывая этим представлением ход моих мыслей, сладострастно облизывает его, хлопая ресницами.

— М-м… — тянет она. — Превосходный вкус. Восхитительный. Определенно за него стоит отдать двадцать четыре пятьдесят.

Ладно, предположим, действительно вкусно. Но разве может быть что-то лучше, чем взбитые сливки «Реддиуип»? Может быть, этот крем совсем бескалорийный?

Еще несколько женщин делятся своим успешным сексуальным опытом, потом звучат вопросы, но их немного. Присцилла несколько смущается, когда ее спрашивают, можно ли стягивающий интимный крем наносить под глаза.

— Вам не захочется расходовать его понапрасну, — вмешивается всезнающая Лиззи. — А с припухлостью под глазами я борюсь с помощью крема от геморроя. Это проверенное средство.

— Я обязательно куплю этот крем, — шепчет мне Берни. — И поверь мне, я думаю не о глазах.

Когда рассказы заканчиваются, Присцилла объявляет, что у нее есть сюрприз для всех нас.

— Он на улице! — радостно объявляет она, указывая в сторону огромной террасы, выходящей в сад. — Выбирайте свой любимый цвет!

Женщины устремляются на выложенную камнем террасу, я иду за ними и понимаю, что постепенно поддаюсь общему настроению. Обнаружив, что нас ждут всего лишь длинные шелковые шарфы, я чувствую легкое разочарование. Даже издалека заметно, что они не от Миссони, и я удивляюсь, что могло так заинтересовать этих женщин.

— Что нужно делать? — спрашиваю я у Лиззи, когда мы тянем друг у друга из рук светло-фиолетовый шарф.

— Секс-упражнение! — весело объявляет Присцилла, натягивая концы шарфа, который она только что пропустила между ног. — Новички родительского комитета, вперед! Подвигаем хорошенькими попками! Качаем бедрами!

Без малейшего стеснения женщины начинают изгибаться над натянутыми яркими шарфами. Они повторяют движения Присциллы, имитирующей — как ей хочется думать — позы, типичные для эротической ночи в постели. Очень мило! Сорок женщин учатся симулировать оргазм! Хотя, вероятно, большинство из них прекрасно знают, как это делать.

На лужайке я замечаю садовника, который смотрит в сторону террасы. Но, судя по всему, извивающиеся дамы в элегантных костюмах от Лили Пулитцер интересуют его не больше, чем сорняки на газоне, потому что он отворачивает голову и принимается подрезать изгородь. Возможно, нам следует предложить ему немного крема «Волшебное настроение».

— Дамы, закройте глаза, — командует Присцилла. — Качайте бедрами и представляйте, что вы с мужем занимаетесь сексом.

— Я не помню, как это бывает, — говорит Берни. Она останавливается и набрасывает шарф на плечи. А вот две женщины рядом с нами вполне серьезно относятся к указанию хозяйки и пытаются изобразить безумную страсть в супружеской постели.

— «Доу-Джонс» упал сегодня на сорок восемь пунктов, — говорит одна, подражая низкому голосу своего супруга.

— Но, слава Богу, «НАСДАК» поднялся, — отвечает другая и заливается смехом.

А мне ничего не нужно представлять. Достаточно вспомнить, как это приятно, когда Брэдфорд крепко прижимается ко мне и мы словно растворяемся друг в друге. Никакая вибрирующая губка из люффы не может сравниться с ним. Но когда вольные упражнения с шарфами заканчиваются и мы возвращаемся в дом, чтобы сделать покупки, я выкладываю двадцать пять долларов за трусики со вкусом крем-брюле. А что, неплохо! Вечером мне не придется готовить десерт.