— Хорошее дело браком не назовут! — недовольно пробурчала себе под нос, аккуратно перебираясь через очередной овраг. — На Земле без этого прекрасно обошлась, зная, что не создана для брака, а тут уже во второй день вляпалась! Нужно было ночью бежать. Зачем ждала? Думала еды набрать в дорогу. Набрала. И буквально свою свободу на еду променяла. Стоило ли оно того? Теперь муженек, вот как пить дать, вместе с этим ледяным истуканом будут меня повсюду искать, деньги-то уплачены и немалые. А так бы только «родителям» прилетело — деньги бы отняли, что за меня им дали, да укатила бы «ледышка» несолоно хлебавши восвояси… И что у них, вообще, за порядки такие, дикие — покупать невесту? Ещё и имя новое давать, как какому-то питомцу, будто мне мало было Надин! Вот уверена — точно знала эта девчушка что-то про жениха этого или про их расу, раз решилась лишить себя жизни. А если она на это пошла, то и мне нужно держаться от них подальше. Намного дальше. И чем дальше я от них буду, тем здоровее, счастливее и дольше будет моя жизнь…
Вляпавшись ещё в одну лужу, не заметив её в стремительно сгущающихся сумерках, промочив вторую туфлю, я остановилась. И, подняв голову к едва виднеющемуся сквозь густые кроны деревьев небу, тяжело вздохнула.
Сделав ещё один глубокий вдох, чтобы уже успокоиться, осмотрелась по сторонам и, приметив пенек, размером едва ли не с вертолетную площадку, насколько могла бодро направилась в ту сторону.
С размаха плюхнувшись на него, положила на колени свою котомку и окончательно пригорюнилась, когда поняла, что ближайшие полчаса точно не смогу подняться. Ноги дрожали так, что стучали даже зубы. Внутреннюю поверхность бедер натерла, зад болит… Короче, я в восемнадцать, или сколько там этой Надин, чувствовала себя лет на семьдесят и готова была развалиться на части.
Но выхода у меня не было: расслабляться и останавливаться надолго ещё нельзя. Слишком малое расстояние я пока преодолела. Нужно поесть, собраться с силами, размять, что ещё не окончательно задеревенело, и ковылять дальше.
Кивнув зачем-то своим мыслям, развязала тугой узел трясущимися пальцами и, выудив оттуда один из свертков с едой, обернутый масляной бумагой, развернула его и вгрызлась в сочное мясо.
— Ф-фкусно-то как, — простонала с набитым ртом и, не дожевав, откусила ещё кусочек.
Быстро доев, достала бутыль с водой и сделала небольшой глоток. С жидкостью у меня дела обстояли ещё хуже, чем с едой, поэтому её надо экономить больше… Подумав, отпила ещё немного и, завязав узелок обратно, положила его на землю, а сама, раскинув руки, легла как могла удобнее на пеньке.
Яркая россыпь звезд на темном бархатном небе — оно было как на Земле, каким я видела его ночью в национальном парке Гранд-Каньон. Даже подобие Млечного Пути тут имелось, только более многоцветное. Густой синий, изумрудно-зеленый смешивались с оранжевым, перетекающим в красный. И так гармонично и удивительно это выглядело, что отвести взгляд было сложно. А какая тут была Луна! Загляденье! Сливочно-желтая с аппетитным красным бочком, будто наливное яблочко…
Мой желудок явно отреагировал на эти мысли, протяжно заурчав, но вместо еды я только успокаивающе погладила себя по животу, а мысли переместились с неба на события, с которых началось моё бегство, точнее на свадьбу, называемую ими обрядом…
…От поверенного жениха тянуло ледяной прохладой, от которой бросало в дрожь. Хотелось обхватить себя за обнаженные плечи и… развернувшись, молча и крайне бодро, не прощаясь и не оглядываясь, уйти с этого мероприятия, на которое я не давала согласие. Однако кто бы меня так просто отпустил? Пусть в церквушке мы были только втроем: я, священник и ледышка, но именно мужчина в капюшоне стоял позади меня и стал бы первым препятствием к двери, да ещё и в его прямых интересах и обязанностях было провести этот треклятый обряд. Поэтому я и продолжала стоять молча и стучать зубами от холода, попутно размышляя, как бы лучше провернуть бегство.
Вариант ДО свадьбы уже отпадал. И оставался только сразу после ритуала. Потому как потом со мной церемониться не будут: вещички мне уже собрали в дорогу — запихают в огромный экипаж, что я видела у главного выхода, и, взмахнув радостно платочками, точнее подкинув их в воздух, «любимые родители» проводят в дорогу, а может, и в последний путь. Ведь если «босс» этого ледяного такой же «бодрящий» парень — первая же моя брачная ночь станет последней. Поскольку замерзну я насмерть в «горячих» объятиях супруга.
Хорошо. Рассмотрим тогда вариант «сразу после». Но как его провернуть? Отпроситься в туалет? Пригрозить, что от меня останется мокрое место в прямом смысле слова на сиденье в карете? Вариант. И плевать, что неприлично о таком даже заикаться. Мне тут сейчас совсем не до приличий.
А если вдруг откажет? Бить по больному? А есть ли у него, вообще, то самое, нежное и чувствительное, между ног, что мужчины берегут как зеницу ока? Не факт. Ледышка — мужик иноземный, может, он почкованием каким-нибудь размножается. Любопытное предположение, но тогда зачем им девушка из человеческой расы, у которой, как я убедилась, всё присутствовало, как и у обычной женщины, вернее землянки? Поэтому откинем мысли о почковании и методах размножения ледышек и будем считать, что он из рода мужик-обыкновенный. Однако этот способ «бей и беги» всё равно оставим на самый крайний случай.
Возможно, стоит попросить его о том, чтобы попрощаться с родителями? Так они сами меня развернут обратно, ещё и пенделя отвесят «любящего», чтобы быстрее покинула их дом.
Ну почему всё так сложно? Где все те принцы, драконы и прочая сказочная мужская нечисть, про которых писали в книгах у Тани, и что были готовы на всё ради попаданок? А от взмаха ресниц тех девиц они зло рычали и бросались на врагов? Но… если так подумать — а на кой мне те принцы ушастые? Полезь такой ко мне целоваться — сразу полетел бы далеко, даже если до этого летать и вовсе не умел.
Обо всём этом я напряженно размышляла, пока «священник» нараспев начитывал текст на незнакомом Надин языке, и даже не думала вслушиваться. А толку-то?
— …Эливи… — морозное дыхание опалило щеку, и, вздрогнув, я отвлеклась от мыслей о разных сказочных тварях и о том, как они умеют летать.
— Что? — сдвинув брови, обернулась и вперила пристальный взор в капюшон. Но здесь, во мраке, его черный силуэт сливался с тьмой, а уж разглядеть, что скрывал плащ, и вовсе было невозможным.
— Отныне это твоё имя. Повтори его сейчас, чтобы Боги признали его. Второй раз ты произнесешь имя, как только взойдешь на брачное ложе, и супруг, что нарек тебя им, признает его.
— Эм-м… — протянула, пытаясь осознать, что поверенный только что сказал, однако получался только какой-то бред. Мне дали новое имя. Зачем? Для чего произносить его? Что не традиция — то идиотизм в чистом виде.
Склонив голову, краем глаза подметила, что и священника уже среди нас нет. Получается, я всю церемонию умудрилась пропустить? И клятв никаких не было. Хорошо. Может, и не стала я женой полноценной. А так пришла, постояла, обозначила своё присутствие…
— Назовись! — сделав шаг ко мне, с напором вдруг произнес истукан, и от холода, исходящего от него, меня скрутило, будто в Сибири на мороз в мини-платье вышла: замерзло сразу категорически все, даже внутренности.
— А зачем? — отойдя от него на шаг, чтобы не околеть, произнесла с вызовом. — Почему вы даете мне новое имя? Что это за имя? Зачем его называть? Никаких объяснений. Ничего! Приехали, купили, обозвали, и, думаете, я просто это стерплю? Я не вещь! Я живой человек! У меня есть права!
Вот всегда со мной так: если кто-то начинает на меня «наезжать», унижать или принижать, во мне будто что-то сразу переключается, и из спокойной, рассудительной женщины тут же получается злобная фурия, которая, сметая всё на своем пути, идет в прямую атаку. На Земле это было действенным методом борьбы с хамами, мужчинами, которые считали, что женщина это существо второго сорта, и другими неприятными личностями, особенно в моем строительном бизнесе. Там признавали силу, умение давать отпор и проявление твердого характера…
— Твое имя… Эливи! — он снова приблизился ко мне, а я, давя «фурию», буквально наступила себе на горло, потому как вспомнила, о чем недавно думала. А именно — как себя ведут «эталонные» попаданки. И, картинно взмахнув руками, завалилась прямо на каменный пол, попутно страдальчески, отрывисто и с тяжелыми придыханиями простонав:
— Мужчина… я вас… боюсь… — и, уже закрыв глаза, провыла: — Во-о-оды! Мне плохо-о…
Ледышка растерялся. Понимаю, с женщинами вообще не просто. А тут на него то орут, то в обморок внезапно падают. И он застыл на месте, даже дышать тише стал. А я, красиво и удобно развалившись, затаилась. Глаза же как закрыла, так и не смела их открыть, чтобы не вычислил, что я притворяюсь.
— Таша ра ха! — глухо прорычал на незнакомом языке мужчина, и послышались тяжелые шаги.
Как только хлопнула дверь, не веря своему счастью, и что он поверил в такой дешевый и нелепый спектакль, я резко подскочила и на цыпочках поскакала к двери.
Приотворив её немного, убедилась, что поверенный, зло чеканя шаг, направляется в дом, к главному входу, и не думая оборачиваться, выскользнула наружу.
Откинув фату, чтобы не мешалась, подобрала пышные длинные юбки. И тенью, упакованной в сверкающее платье кремового цвета, звеня драгоценностями, побежала к противоположной части дома.
На моё счастье, по пути мне никто не встретился и, судя по тому, что пока царила спокойная и умиротворенная тишина, в окно меня не заметили. Поэтому я, быстро добежав до нужного места, раздвинула кусты, достала свою котомку и припустила ещё быстрее в сторону конюшни, что заметила, когда меня вели в церковь. Точнее заметила я там одну гнедую животинку уж больно похожую на лошадку. А на лошадях я ездить умела: увлекалась одно время конным спортом, даже коня себе купила и отдавала кучу денег на его содержание. Но потом заболела поясница, оказалось, что у меня смещение позвонка, и про коней и конные прогулки пришлось навсегда забыть…
— Надин! — прошипел кто-то знакомым голосом где-то неподалеку. От испуга нехитрый скарб выпал из рук, а я, опасливо оглянувшись, увидела Катарину. Заметив, что я обратила на неё внимание, она, помахав мне ладошкой, тут же скрылась за высокой дверью, ведущей в конюшню.
Поняв, что женщина тоже таится и сдавать меня не собирается, подхватила упавшие вещи и юркнула следом за ней.
— Беги, дитя, — с ходу запричитала она, когда я зашла внутрь. — Раз уж решила, то беги, что есть сил, не оглядываясь. Это твое решение мне куда больше по душе, чем пить синецвет. Значит, сможешь справиться с предстоящими трудностями, — прошептала Катарина скороговоркой и, взяв меня за руку, вложила что-то в ладонь. — Найди себе лучшее место, получи образование, о котором столько грезила. Тут немного, но на дорогу да гостиницу тебе хватит. Доберись до столицы, а там продашь безделушки эти, — взглядом она указала на ожерелье, — на образование и квартирку денег себе выручишь…
Посмотрев на то, что женщина вложила в мою ладонь, увидела небольшой мешочек из плотной ткани.
— Три дарама да семьдесят пархов, — пояснила она и, накрыв своей рукой ладонь, крепко сомкнула её. — Всё, что могу…
— Спасибо! — воскликнула, и вновь котомка упала, а я крепко обняла старушку и поцеловала её в морщинистую щеку. — Спасибо Вам, Катарина!
— Да за…
— За то, что вырастили. За то, что заботились, были всегда рядом, помогали и стали родной. Спасибо!
Растрогав этими словами няню, я улыбнулась ей и, не став отказываться от денег, затолкав кошелечек в вырез, выглянула наружу, но никого в округе не заметила.
— Уходите, — прошептала, — пока никого нет. Вас со мной не должны увидеть. Вряд ли… родители, узнав, что вы помогли сбежать и дали денег, отблагодарят…
— Высший всё видит, им воздастся за все их грехи и за то, что с тобой так несправедливо обходились. А я всё равно собиралась увольняться, — старушка махнула рукой. — Что мне тут без тебя делать? Отправлюсь лучше к детям, помогу им внуков нянчить. А за Микаэлем ухаживать… пускай найдут другую дуру!
Фыркнув, она подошла ко мне и, заметив, как я смотрю на гнедого, отрицательно махнув головой, добавила:
— Не бери Роша, он своенравный, отца твоего только слушается. Позади пасется сейчас Адана, конюх из села только что вернулся, она оседлана… Поспеши!
— Спасибо! — напоследок ещё раз поцеловав её и попрощавшись, я последовала её совету и побежала за конюшню.
Обнаружив там, как Катарина и говорила, небольшую пегую лошадку, отвязала поводья от привязи, приспособила мешок к седлу, взобралась сама и, ударив ей по взмыленным бокам, понеслась по дороге вперед, не оборачиваясь…
Благодаря хорошей памяти карту, вернее, свой намеченный путь я прекрасно помнила, и не пришлось даже выуживать из недр корсета смятый листок, вырванный из книги. И, когда показался нужный мне поворот, я, погладив несчастную, хрипящую от усталости лошадку по шее, успокаивая, натянула аккуратно поводья.
Дождавшись, когда она наконец остановится, спрыгнула на утоптанный узкий тракт. Отвязав мешок, подошла к морде животного и, проведя по её носу, глядя в умные темные глаза, прошептала:
— Спасибо тебе, Адана. Сослужила ты мне хорошую службу. И прости, что не берегла. Но мне никак нельзя им попадаться. Уж больно мне пожить ещё хочется, раз был дан такой шанс.
И, проходя мимо крупа, со всей силы хлопнула по нему ладонью, напугав лошадь. Громко заржав, она привстала на задние ноги и, бодро сорвавшись с места, быстро умчалась вдаль. Убедившись, что лошадь и не собирается останавливаться, я развернулась и смело шагнула с перепутья дорог прямо в густой и, кажущийся непролазным, темный лес.
Дорога мне сулила непростая: через лес, который окружали болота, но так я, во-первых, запутаю преследователей, что, уверена, уже мчатся за мной. И, во-вторых, сильно сокращу путь. По трактам на лошадях, которых пришлось бы постоянно менять, он занял бы пять дней. А так, даже пешком, всего за двое суток управлюсь. Зверья опасного, благо, в данной местности не водилось — это я заранее узнала из местного аналога путеводителя. А топей постараюсь избегать, да и если судить по карте, самые болотистые места севернее моего маршрута.
И несколько часов я придерживалась своего нехитрого плана: бодро шлепала вперед, остановившись лишь раз да и то на пару минут. Я даже не стала менять платье на более удобное — так и бегала в роскошном свадебном, только драгоценности сняла да убрала их подальше, чтобы не потерять…
Вздохнув ещё раз, я нехотя, громко кряхтя, села и сделала ещё глоток воды. После размяла икры да поднялась и уже совсем не бодро потопала дальше. Пока яркая луна будет освещать мне путь, и я окончательно не обессилю — буду идти, попутно выискивая удобное место для ночлега.
Но в очередной раз мои «грандиозные» планы в этом мире были грубо и бесповоротно нарушены, словно меня преследовал какой-то злой рок, или кто-то решил испытать мой характер.
После моей небольшой передышки стоило мне пройти минут десять, как чистое небо стало стремительно затягивать черными тучами, вдалеке послышались раскаты грома, а вскоре и вовсе начал накрапывать дождик.
Поиски укрытия ускорились, однако практически в кромешной тьме, идя чуть ли не наугад, найти хоть что-то подходящее было крайне затруднительно. А затем мрак так сгустился, что мне пришлось вытянуть руку вперед, потому как ещё одну встречу лба с деревом моя голова уже может не пережить: я с такой силой влепилась в ствол, что у меня даже искры из глаз вылетели, а вокруг всё стало на короткий миг светлее. Тогда я с сарказмом подумала, что это мои «искры» так путь осветили, но нет… Просто удар молнии четко совпал с моим искрометным столкновением.
Шаг за шагом, напрягая глаза и стирая воду с лица: дождь разошелся не на шутку, гроза кружила где-то поблизости — я брела вперед, желая укрыться уже хотя бы где-нибудь. Но стволы вековых деревьев были как на подбор ровненькие и стояли, будто оловянные солдатики. Хоть бы одна гадина покосилась, а ещё лучше рухнула! Я бы под таким исполином легко уместилась и переждала непогоду…
Очередная вспышка ослепила меня, дождь ещё усилился, превратившись в водную завесу — с такой силой хлестало с неба.
Замерев на мгновение перед очередным оврагом, дно которого уже прилично залило, я покрепче ухватилась за ствол ближайшего дерева и, только осторожный сделав шаг, взмахнула руками и бодро скатилась на попе вниз. Котомка, выскользнув из рук, подлетела вверх, чтобы через секунду упасть в метре от меня, обдав порцией грязных брызг.
И, вот, сижу я вся такая хмурая и недовольная по пояс в воде. Сверху хлещет. Молнии сверкают, гроза стремительно приближается, и гром грохочет уже совсем рядом… Красота!
Вытащив пару листьев из декольте, пробурчала:
— Твою ж… природу эту. И прогулки увеселительные туда же.
Подойдя к тому месту, где упал мой мешок, нагнулась и начала шарить по дну, выискивая его.
Долго возиться не пришлось, и уже насквозь мокрый кусок из синей ткани вновь очутился на моей спине.
Распрямив плечи, я подошла к противоположному, относительно того, с которого скатилась, краю оврага и попыталась забраться наверх. Однако раскисшая земля скользила под туфлями, и я постоянно пробуксовывала. И ухватиться-то было не за что! Короткая куцая трава вырывалась с комьями земли, а до деревьев было не дотянуться…
Только я собиралась закинуть мешок на край оврага, чтобы он не мешался, как раздался жуткий грохот, который даже оглушил меня. И следом, не давая времени опомниться, с небес с сухим хрустом прилетел белый разряд молнии…
Дерево, в которое он ударил, находилось от меня всего метрах в десяти. У меня от увиденного ужаса волосы встали дыбом. Я не смогла сдержать отчаянный крик… Ноги подкосились и, вновь выронив мешок, я шлепнулась в воду, стуча зубами от страха.
— В-в-в… — бормотала, трясясь, крепко обхватив плечи руками, — …Я! Т-т-т-так… И. Е! П-п-п… р-р-р… Я! В-в-в… г — гробу-бу-бу-бу! Тьфу!
Моё нервное заикание означало: «Видала я такие приключения в гробу!»
Зло вытащив ещё один пожухлый лист из декольте, снова непонятно каким образом туда попавший, я схватила мешок. Прямо из положения сидя закинула его на край оврага. Следом за вещами отправились мои туфли. Затем, поднявшись и подпрыгнув, скрипя зубами от досады, подлетела и я. Но не долетела. Лицом воткнувшись в грязь, съехала по чёрной жиже вниз, но на ногах устояла. Сделала выдох. Выжала длинный подол, утерла им лицо. Скрутила ткань в узел, отошла на шаг и подпрыгнула что было сил.
В этот раз удача мне улыбнулась!
Ухватившись за высокую траву, я с громким выдохом:
— Ха-а! — попыталась втянуть себя в неимоверно тяжелом от воды платье наверх.
И тут мой взгляд уткнулся в туфли. Но не мои. А чистенькие. Из черной кожи. И размера эдак сорок пятого…
— Так вот ты какое… чудище лесное!