(Матильда, сутки назад)
Боль…
Она пронзает насквозь. Поднимается снизу, от самых пяток. Стискиваю зубы, чтобы не зареветь. И больно не столько из-за прокола пятки, когда с забора спрыгиваю, сколько на душе мерзко и пакостно.
Ведь я ничего не сделала, а мне не верят, обвиняя в смертных грехах. Разве я могла отравить Валеха? Зачем мне это, а самое главное, как бы я исполнила отведенную мне роль убийцы?
И доказать не в состоянии, пока Валех в больнице. А если не выживет, тогда что мне делать?
Вопросов нескончаемое множество. Ответов ни одного. Даже на элементарный вопрос: куда идти?
Но стоять тоже не дело. Джигиты быстро обнаружат мое исчезновение из кладовой, куда закрыли до приезда Кайсарова-старшего. Начнут искать. А я тут, на соседнем участке, стою и стену подпираю, из ноги колючку вытаскиваю.
Карман рабочего комбинезона, который так удачно в подсобке нашла, секатор оттягивает. Там же его и обнаружила на стеллаже, в кладовой. Вытаскиваю садовые ножницы, в руке сжимаю.
Пусть и не по назначению, но применить можно, в случае необходимости. Больше я собой помыкать не дам. Хватит! Натерпелась за сутки.
Быстро осматриваюсь, насколько ночь безлунная позволяет. Не знаю, кому дом принадлежит, но хозяева явно отсутствуют. Темнота не только в окнах, но и в небольшом дворике. К счастью, без собак.
Крадусь, как воришка, вдоль дома. К звукам с улицы прислушиваюсь. Вот сейчас через забор очередной перелезу, благо он не такой высокий, как у Кайсарова, и куда дальше?
Домой нельзя. Туда первым делом банда Валеха нагрянет. А мысли о маме заставляют сердце сжаться: что она обо мне подумает. Скажет, связалась с кем попало. Семью опозорила. А я просто доказать хотела, что не слабо к Валеху подойти, да еще о поцелуе попросить.
Дурочка я, что уж скрывать!
К Светке или к другим девчонкам тоже не пойдешь. Джигиты и эти адреса пробьют.
К забору пробираюсь. Он добротный, из ракушечника выложен. Забираться на него проще простого, упираясь ногами в каменную кладку. Хорошо, хоть по верху битого стекла не положили, иначе бы руки поцарапала. А так, перемахнула без проблем и вдоль забора по улице бегом. Подальше от дома Кайсарова, где уже собаки лай подняли.
Дорогу перебегаю. Машин в этот час мало. Успеваю скрыться за кустами, которые растут под окнами пятиэтажек.
Лихорадочно соображаю, куда бы податься, пока темно. Едва рассветет, меня тут же вычислят, особенно по нелепому внешнему виду: рабочий комбинезон не по размеру и мужской пиджак. Пугало, одним словом!
Видел бы меня сейчас Валех! Ужаснулся бы от мысли, что еще сутки назад предлагал мне сопровождать его на званый ужин.
Мне ворон на поле отпугивать, а не чьей-то красивой девочкой быть. Но уж лучше с пернатыми сражаться, чем джигитам что-то доказывать. Не поверят! По кругу пустят, пока правду выбивать будут.
Судорожно выдыхаю и останавливаюсь возле одного из домов. А память тут же рисует образ бывшего классного руководителя в старших классах.
Ольга Петровна… Даже тепло на сердце от воспоминания, настолько она душевный человек.
Что если рискнуть? Не прогонит ведь в ночь. Выслушает, посоветует. Я хоть до утра у нее отсижусь, а потом…
Осталось только вспомнить, в каком подъезде живет, да номер квартиры. Теперь везде домофоны установлены. Просто так и в дом не проникнуть, чтобы тихонечко, незаметно для других.
Во двор захожу, по окнам глазами пробегаю. Помню, так же искали с одноклассниками, когда эклеры принесли ей, чтобы с 8 марта поздравить.
Вот оно, окно кухни, с белыми занавесками. Третий этаж. Последний подъезд. Поперек дома через дорожку другой возвышается. Там кто-то из одноклассников живет. Но к нему не пойду. Для себя решила, что только Ольге Петровне доверюсь.
Нажимаю кнопку домофона и слушаю пиликанье. Через пару минут встревоженный голос спрашивает:
— Кто там?
— Ольга Петровна, простите, что так поздно. Это Матильда Олейник. Вы помните меня?
— Конечно, но что случилось?
— Вы не могли бы меня впустить? Я все расскажу, Ольга Петровна.
— Да, входи, конечно.
Раздается сигнал. Я тяну тяжелую железную дверь на себя и теряюсь в прохладе подъезда. Даже дышать легче становится. Сколько бы джигиты теперь не шныряли по улицам, я ушла, сбежала, испарилась.
Быстро поднимаюсь на третий этаж, а дверь в квартиру уже открыта. Ольга Петровна стоит на пороге, в простом цветастом халатике, обнимая себя за плечи.
Но увидев меня, глупо улыбающуюся, всплескивает руками:
— Матильда, господи! Да что ж с тобой приключилось? Проходи скорее!
И дверь за мной закрывает. А силы, буквально, покидают мое бренное тело. К стене приваливаюсь, медленно выдыхая. А в руке секатор.
— Матильда, ты чего это? — испуганно шепчет, за ухо прядь волос заправляет. Отросли за год, а я помню ее с короткой стрижкой.
Глаза вниз опускаю. Пальцы разжимаю. Ножницы с громким лязгом на пол падают.
— Простите, Ольга Петровна! Не хотела вас напугать. Вы одна дома?
— Да. Муж на Север уехал, на заработки.
— Как и раньше, — выдыхаю, а в памяти столько всего проносится, что в школе было.
— Да ты проходи! Или нет, сначала в ванную. Руки вымоешь, лицо и…
И теряется, бедняжка. А я ловлю собственное отражение в зеркале, которое висит на стене в прихожей. Пипец!
— Да, вы правы! Приведу себя в порядок. Только, пожалуйста, не звоните никому. Умоляю вас, Ольга Петровна!
— Конечно, Матильда! Сначала расскажешь, потом решим, как поступить. Иди в ванную. Сними этот маскарад, а я принесу свежую одежду. От Ларисы много вещей осталось. Помнишь, дочку мою?
— Конечно, а где она сейчас?
— В Москве и осталась, как закончила университет. Работает давно.
— Здорово, — улыбаюсь и захожу в ванную, с наслаждением сбрасываю чужие вещи, чтобы одеться опять не в свое, но чистое и более подходящее по размеру.
— Матильда, а родители твои в курсе, где ты и что случилось? Может, позвонишь им или сообщение отправишь? С моего телефона.
— Даже не знаю, Ольга Петровна. Подставлять вас не хочется, — отвечаю, а она рот ладошкой прикрывает от изумления.
— Что ж произошло-то с тобой? Расскажи, Матильда…