Яблоня греха

ГЛАВА 38

Увидев, что Генрих, набычившись, приблизился к мальчику, Марциана быстро выбежала из комнаты, но эхо разгневанных голосов еще долго звучало у нее в голове после того, как она хлопнула дверью библиотеки и побежала наверх. К тому времени, когда она добралась до своей туалетной комнаты, голова у нее стала ужасно тяжелой. Ей хотелось быстрее найти мятные капли на туалетном столике. Мирить членов своей семьи теперь казалось ей детской игрой по сравнению с попыткой примирить мужа и его чересчур самоуверенного племянника. В данный момент она считала, что не способна справиться с ролью посредника.

Налив из кувшина воды в чашку, и добавив туда дозу успокаивающего средства, она перевела дыхание и поднесла снадобье к губам.

— Не пейте это, тетя Марси. Вы заснете и больше никогда не проснетесь.

Услышав детский голос, Марциана выронила чашку и, обернувшись, остолбенела, увидев перед собой Анну, стоявшую в дверях босиком, в белой ночной рубашке. Девочка смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Анхен! — баронесса постаралась говорить как можно спокойнее. — Девочка моя, как же ты испугала меня! Только посмотри, что я наделала, уронив чашку. Ванда будет ругаться.

— Хорошо, что вы уронили ее, — ответила девочка. — Я не… хочу, чтобы вы тоже умерли.

— Дорогая, я вовсе не собираюсь умирать, уверяю тебя.

— Вы бы умерли, если бы выпили это, — повторила Анна.

— Какой у тебя приятный голосок. Почему ты так долго не говорила, дорогая?

— Я… я не знаю, — девочка выглядела смущенной. — Теперь я могу говорить, но раньше у меня не получалось.

У Марцианы по-прежнему очень болела голова, и ей очень хотелось выпить лекарство, но она боялась испугать ребенка. Едва сдерживая слезы радости, она опустилась на колени перед девочкой:

— Почему ты решила, что я могу умереть, Анхен?

— Потому что мама умерла… — ответила девочка. — Она налила себе что-то в чашку и выпила. Затем опустилась на пол и закрыла глаза, словно уснула. Но я не смогла ее разбудить.

— Ты все это видела? — Марциана не смогла скрыть ужас в голосе.

Глаза девочки наполнились слезами, но она продолжала серьезно смотреть на тетушку.

— Я попыталась закричать, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но не смогла произнести ни звука.

— А твой папа? Мне рассказывали, что это он нашел ее…

— Папа вошел, громко хлопнув дверью, и закричал на маму. Он всегда так делал, когда сердился на нее. А я… я спряталась, чтобы он меня не увидел… Он все кричал и кричал, а потом, когда понял, что случилось… Он еще больше рассердился и стал бить всех слуг, требуя объяснить ему, как мама могла так поступить с ним… А я уже ничего не могла объяснить. Я думала, что голос мой умер вместе с мамой… Мне очень хотелось забыть обо всем, как это сделала она.

— Забыть? О чем?

Потупившись, девочка уставилась в пол, и Марциана испугалась, что малышка вновь перестанет говорить. Но Анна вдруг кинулась на шею тетушке и, зарыдав, произнесла:

— Я… я не знаю!

Марциана крепко обняла ребенка.

— Успокойся, дорогая… Все будет хорошо… Я так рада, что ты снова можешь говорить… Я понимаю, что ты должна ужасно скучать по своей маме. Никто не сможет занять ее место в твоем сердце, но надеюсь, ты позволишь мне заботиться о тебе?.. Почему ты решила, что мама хотела о чем-то забыть?

— Она сказала это, — ответила Анна, продолжая плакать.

— Мама говорила с тобой, прежде чем она… прежде чем выпила из той чашки?

Анна покачала головой.

— Я тебя очень прошу, объясни… — умоляюще произнесла баронесса. — Если она не разговаривала с тобой…

— Она… она написала письмо.

Марциана изумленно ахнула.

— Письмо! Боже мой, но говорили, что она не оставила письма…

— Я нашла его, — почти шепотом произнесла девочка.

Стараясь побороть волнение и боясь, что Анна снова может потерять дар речи, Марциана осторожно спросила:

— Ты можешь показать мне это письмо?

— Оно в моей спальне… Если я пойду одна, Мина заставит меня лечь в постель.

— Я не позволю ей даже ругать тебя, — твердо заявила баронесса.

Девочка крепко сжала ей руку и повела в свою комнату.

Они встретили обеспокоенную няню в коридоре около детской комнаты.

— О, госпожа, вот она! Непослушная девочка! Я думала, что ты уже давно спишь. Я вошла, чтобы погасить свечу, и обнаружила пустую постель. Боже мой, детка, где твои тапочки? Просто не знаю, что мне с тобой делать.

Баронесса почувствовала, что рука девочки задрожала.

— Я позабочусь о девочке, Мина. Вы можете спокойно доверить ее мне.

— Вы зря так поступаете, госпожа баронесса. Мне не нравится, что она так ведет себя, — затараторила няня, лишая возможности госпожу что-то ответить. — Девочку, конечно, стоит наказать за то, что она уходит из своей комнаты… Но с ней нельзя быть слишком строгой, потому что она чувствительна, как цветок, и закрывается, стоит только коснуться ее. Мне бы не хотелось видеть девочку несчастной… Если учительница, которую мы ждем, окажется слишком строгой…

— Думаю, мы сможем это предотвратить, Мина, — ответила Марциана, ободряюще пожимая руку девочки. — Я знаю, что никто так преданно не ухаживал за Анной, как вы. Что же касается гувернантки, то вам не стоит об этом волноваться. Она займется обучением Анны, а вы по-прежнему будете заботиться о ней.

— Хорошо, госпожа… Я благодарна вам за девочку. Малышка воспрянула духом с тех пор, как приехала сюда. Я ни на минуту не сомневаюсь, что графиня фон Левенбах была добра к девочке, но Анна только сейчас стала успокаиваться. Я никогда не видела, чтобы девочка за кем-то следовала тенью, как следует за вами. Она не была даже настолько привязана к своей маме, хотя герцогиня обожала девочку.

Маленькая ручка девочки задрожала.

— Нам не следует так говорить в присутствии девочки, Мина, — твердо сказала Марциана. — Я сама отведу фрейлен Анну в ее спальню. В эту ночь вы можете быть свободны.

Няня с нежностью взглянула на малышку и перекрестила ее:

— Иди, любовь моя, с госпожой баронессой и позволь ей уложить тебя спать. А утром старая Мина снова придет к тебе.

В детской комнате было довольно уютно. Дрова в камине уже догорали, и тлеющие угли за массивной каминной решеткой тускло освещали комнату. На небольшом столике у кроватки стояли потухшие свечи. Марциана осторожно зажгла их и, присев на кресло, внимательно взглянула на Анну, которая с серьезным видом наблюдала за ней, держа руки за спиной.

— Где письмо, дорогая?

Девочка протянула одну руку из-за спины, держа в ней сложенный лист бумаги.

— Я достала письмо, пока вы зажигали свечи, — она закусила губу. — Оно лежало в секретном месте.

Марциана развернула листок дрожащими пальцами.

— Ты можешь не говорить, где лежало письмо. Каждый имеет право на собственные секреты.

Анна облегченно вздохнула и, задумавшись на минуту, произнесла:

— Я могу сказать вам. За плинтусом есть место, где я прятала его.

— Почему ты прятала его, дорогая? Тебе следовало отдать его твоему папе или дедушке Теодору.

— Я боялась рассказать им, что была там, — просто объяснила девочка.

Не став больше ждать, Марциана стала читать письмо.

«Ваша светлость, я никогда не решусь высказать вам все в глаза… Быть может, вы сами найдете этот листок бумаги…

То, что произошло, опозорило честное имя семейства Мансфельд. Вы, разумеется, этого не понимаете и потому даже не просите прощения. Мне же остается лишь молиться Господу, хотя не уверена, что Он простит мой грех. Как я могла подчиниться вашему варварскому решению?.. Я должна была найти выход, чтобы избежать ужасной судьбы, которую вы предназначили для меня.

Если я осмелюсь обвинить вас, мне никто не поверит. Даже дядя Теодор. Разве кто-нибудь сможет поверить, что герцог Мансфельд настолько подл, что смог отправить свою жену в публичный дом?..

Вся беда в том, что меня всю жизнь учили быть хорошей, послушной женой… Я слышала, что мои сегодняшние страдания могут повториться… Как мне избежать этого… Этот ваш приятель, которого все называли герцогом „М“, заявил, что мое тело пришлось по вкусу многим вашим друзьям, и потому в любой момент теперь за мной смогут прислать из „Яблони греха“…

То, что произошло, является преступлением, Вольдемар… Вас ждет страшный суд за все ваши прегрешения…

Я же мечтаю о забвении… Как хорошо было бы уснуть крепким сном и, проснувшись, узнать, что эта ночь была лишь наваждением…

В этот ужасный для меня день все мои мысли о моих невинных детях. Я молюсь, чтобы Всемогущий защитил моих малюток от вашей подлости и злодейства…»

— Что такое публичный дом?

Марциана, пораженная тем, что только что узнала, и все еще пытаясь осмыслить прочитанное, не сразу поняла, о чем ее спрашивает Анна. Но когда, наконец, смысл вопроса проник в ее сознание, она содрогнулась.

— Откуда ты знаешь… Ты ведь говорила, что не умеешь читать?

Девочка потупилась, а Марциана, сильно вздохнув, попыталась придумать более или менее приемлемое объяснение:

— Ну, это… Это такой дом для покинутых женщин. Тебе совсем не обязательно обсуждать это с кем-либо еще. Я понимаю, что ты сумела прочесть письмо, и оно поразило тебя. Меня, честно говоря, тоже. Но я… не думаю, чтобы твой папа и в самом деле отправил твою маму в подобное место, потому что ее нельзя считать покинутой женщиной.

— Н-нет, — с сомнением произнесла Анна, но после минуты размышления, лицо ее прояснилось. — Покинутая женщина — это та, о которой некому заботиться, не так ли?

— Быть может, ты права… — печально ответила Марциана, жалея, что девочка узнает о таких страшных вещах в столь раннем возрасте.

— Значит, мама ошиблась, когда подумала, что ей придется отправиться в такое место. Ее никак нельзя было считать покинутой, ведь у нее были папа, братик и я. Я слышала, как слуги говорили, что она убила себя. Но это неправда, тетя Марси? Мама, наверно, не знала, что было в чашке… Она не хотела убивать себя…

— Слуги не должны были говорить об этом в твоем присутствии, — рассердилась девушка.

— Она просто хотела уснуть. Я слышала, как она это говорила… «Уснуть и забыть обо всем…» Ей не нужно было это делать. Она ведь не покинутая женщина?

Слезы жгли глаза Марцианы.

— Я не могу объяснить тебе всего, дорогая, — ласково сказала она. — Мы не знаем точно, что произошло. Только твоя мама знала это. Но она уже не сможет сказать больше того, что написала в своем письме. А в письме нет никаких подробностей.

— Да, — согласилась Анна и, сделав паузу, с беспокойством взглянула на тетушку: — Вы на меня не сердитесь, что я спрятала письмо? Должна ли я показать его дяде Генриху?

— Я не сержусь, — девушка нежно прижала к себе малышку. — Ты сделала то, что тебе казалось правильным. А что касается дяди Генриха, то мы, конечно, должны сообщить ему, что ты заговорила. Но не думаю, что стоит прямо сейчас показывать ему это письмо. Если ты не возражаешь, пусть это пока будет нашим с тобой секретом, — Марциана почувствовала укоры совести, но ей требовалось время, чтобы обдумать содержание письма, особенно упоминание о таинственном герцоге «М».

— Можно мне сегодня поспать в вашей постели?.. — робко попросила малышка.

Марциана улыбнулась ей:

— У тебя сегодня было много волнений, поэтому я буду рада, если ты останешься у меня.

Она погасила свечи и, взяв ребенка за руку, направилась к себе. К своему отчаянию, она обнаружила, что здесь ее уже ждет муж. Он стоял, задумчиво разглядывая огонь в камине, и очень недовольно взглянул на Анну.

— Ребенок должен быть в постели.

— Она собирается спать в моей комнате. А где Ванда?

— Я отпустил ее.

— О-о… — взгляд Марцианы заметался по лицам ребенка и мужа. — Я уже обещала Анхен, что сегодня она останется у меня. Мне жаль сердить вас, но я считаю, что необходимо держать свое слово детям.

— Я совсем не сержусь, но в таком случае хотел бы поговорить с вами в моей комнате.

В голосе Генриха не прозвучало никакой угрозы, но после его разговора с племянником девушка не решилась испытывать терпение мужа.

— Прости, меня, моя дорогая, но ты ведь знаешь, что жена должна подчиняться желаниям мужа. Более того, у меня есть новости для дяди Генриха, не так ли? Сейчас я уложу тебя в постель и хорошенько укрою. Ты можешь спать спокойно, а я скоро вернусь.

При словах о супружеском послушании девочка тревожно нахмурилась, но покорно направилась к постели и самостоятельно забралась в нее. Чувствуя, что Генрих стоит у нее прямо за спиной, Марциана все же не стала торопиться и, бережно укутав малышку теплым одеялом, ласково поцеловала ее в щечку.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, Анна, — Генрих наклонился над плечом жены. — Мы будем в комнате рядом, так что тебе нечего бояться.

— Я не буду бояться. Спокойной ночи, дядя.

Услышав изумленный возглас мужа, Марциана торопливо объяснила:

— Это то, о чем я хотела рассказать вам. Анхен снова умеет разговаривать. Нет, нет, не надо расспрашивать ее сейчас, пожалуйста, — добавила она, понимая, что с его губ готовы сорваться бесчисленные вопросы. — Она говорила в течение получаса, и завтра от перенапряжения у нее будет болеть горло. Лучше мы уйдем, чтобы она смогла спокойно уснуть, и я расскажу вам все.

Ошеломленный Грифенталь послушно направился к двери, а баронесса быстро склонилась к уху девочки:

— Не надо волноваться, любовь моя, я не стану рассказывать ему все.

— Но он прикажет…

Марциана приложила палец к губам девочки:

— Тише. Доверься мне и спи. Да, я иду… — кивнула она мужу, заметив, что тот задержался в дверях, ожидая ее.