Закон бумеранга

2

Сашка

Первым меня заметил мужик. Видимо, сработал инстинкт самосохранения — когда на тебя целенаправленно идёт другой мужик со свирепой рожей, трудно не почувствовать чужую агрессию. Вот он и увидел меня, тут же схватил Марину под локоть и остановился, что-то у неё спрашивая. Думаю, нечто вроде: «Ты знаешь этого придурка?»

Марина повернула голову в мою сторону, и её глаза удивлённо расширились, а с губ тут же пропала беззаботная улыбка. Беззаботная, мать её! Марина не улыбалась мне так четыре года. Равнодушно, вежливо, язвительно — бывало. Но не беззаботно, как когда-то давно, когда ещё не знала о моих изменах.

И осознавать это было блядски неприятно.

А ещё Маринка была красивой. Точнее, не так — она в принципе красивая, стройная, в меру высокая, с хорошей фигурой, короткими тёмными волосами — уже много лет Марина ходит с аккуратным и стильным каре — и такими же тёмными глазами. Я всегда сравнивал оттенок её глаз с цветом растопленного шоколада. Раньше, когда она с теплотой смотрела на меня, я даже словно чувствовал сладость во рту.

Но это раньше. Не сейчас, разумеется.

Сейчас во рту у меня была кислая горечь, словно я долго жевал лимонные корки. Кажется, даже изжога начиналась.

Да, Марина всегда была красивой, но сегодня она явно специально навела красоту и была нарочито красивой — с макияжем и укладкой, в светло-кремовом пальто — видимо, новом, потому что я его никогда не видел, — и даже с маникюром. Мне всегда было смешно, что Марина, последние годы работая маникюрщицей в крутом салоне красоты, так и не полюбила делать маникюр себе. Она всегда ходила с коротко стриженными ногтями, ещё и поэтому я удивлялся, когда она умудрялась ими расцарапать мне спину до крови. Сколько же ярости надо испытывать?

— Саша? — тихо спросила Марина, и её негромкий — почти скромный! — голос взбесил меня окончательно и бесповоротно.

— Привет, — процедил я, злобно зыркнув на спутника своей жены. Мне показалось, что он моложе нас с Маринкой лет на десять. Гладко выбритый, голубоглазый, с длинноватыми каштановыми волосами. У меня-то на голове уже много лет был армейский ёжик — а этот, гляди ты, какой волосатый. Почти как девочка, и лицо такое же сладенькое, хоть кремом мажь. — Я думаю, на сегодня тебе хватит. Пойдём.

— Никуда я с тобой не пойду, — помотала головой Марина и поджала идеально накрашенные губы. Значит, вот этот красавчик-слюнтяй теперь целует их вместо меня, да? И минет она ему делает этими губами, наверное. Меня-то Марина давно не целовала, даже во время редкого секса. Сама — никогда. А когда я тянулся к ней за поцелуем, всегда отворачивалась. — Я же сказала вчера, что мне нужно время до вечера. Ещё день. Возвращайся к детям. С кем ты их оставил, кстати?

— С бабушкой, — рявкнул я и на мгновение сжал зубы. Как же бесит это всё! Я ещё и уговаривать её, что ли, должен?! Я собственную жену, с которой прожил в браке больше одиннадцати лет — скоро двенадцать, годовщина, между прочим! — и до этого ещё год с ней встречался, с любовником застал, а она мне: «Никуда я с тобой не пойду». Марина-то моих девок не видела, а я почему должен на её хероя любоваться?! — Перестань, а? По-моему, сейчас нет смысла препираться.

— Очень даже есть смысл, — возразила Марина возмущённо. — Я рассчитывала на приятное продолжение, а не на ругань с тобой. Езжай, куда ехал.

— А я за тобой ехал. И никуда без тебя не поеду. Выбирай — либо ты добровольно со мной в машину сядешь, либо я сам тебя затащу, только перед этим пропишу твоему красавчику пару оплеух.

Марина знала, что дрался я всегда хорошо — с детства занимался борьбой, да и в армии два года от звонка до звонка отмотал. Отец у нас с братом всегда считал, что мальчики должны служить и отмазывать никого не собирался.

Фигура у Маринкиного хероя была ничего — вроде бы не жирдяй, вполне себе стройный парень. Но что-то в его взгляде подсказывало мне, что драться он не мастер.

— Ладно, Мариш, — усмехнулся он, не дожидаясь, когда Марина, в этот момент явно набиравшая воздуха в грудь, чтобы хорошенько на меня заорать, разразится громом. — Я думаю, он не стоит твоих нервов. Иди с ним, а я тебе вечером напишу, передоговоримся.

Марина тут же сдулась, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, и покосилась на своего любовничка.

— Ты уверен?

— Более чем.

— Не хочет быть побит и вывален в грязи, как бездомная собака, — съязвил я и был награждён презрительно-насмешливым взглядом.

— Много ты понимаешь, кобель, — ответили мне, и тут уже не выдержал бы даже святой, а я пока без нимба. Поэтому я, сжав кулак, заехал Маринкиному хахалю в челюсть с размаху.

Точнее, попытался заехать. Парень оказался не промах, перехватил мой кулак, потянул его вниз вместе с корпусом, заставив меня наклониться, а потом заехал ногой мне в грудь, отталкивая с такой силой, что я грохнулся задницей на асфальт. И всё это настолько быстро и с такой ловкостью, что я даже ничего не понял. А главное — никаких травм, только грязь на груди и жопе от удара.

От этого было даже обиднее. Лучше бы он мне череп проломил.

— До связи, Марин, — услышал я его весёлый голос, а потом отдаляющиеся шаги. Поднял голову, посмотрел на Марину — и едва не выругался, увидев, с каким презрением она смотрит на меня в ответ.

Как на дохлую псину.

— Он тренер по самбо, чтоб ты знал, — произнесла она с гордостью и фыркнула. — Мастер спорта, а не самоучка, как ты. Вставай и пошли. Или ты копчик себе отшиб?

— Ничего я не отшиб, — парировал я со злостью и резко поднялся. Невольно схватился за спину — нет, всё-таки отшиб… Давно не тренировался, расслабился, зажировал. Пора исправляться. — Поехали.

— Угу, — буркнула Марина, и только в этот момент я заметил, что она держит на сгибе локтя букет оранжевых тюльпанов. Её любимых, между прочим.

Значит, он уже знает, какие у неё любимые цветы. И что я — кобель, он тоже в курсе.

Да, Виктор* наверняка поржал бы над этой ситуацией… (*Виктор — один из героев книги «Если ты простишь».) А потом обязательно сказал бы, что больнее всего по нам ударяют бумеранги.

Теперь я знал, что это действительно так.