Замки на песке

17

Через две недели Агнесс переехала жить к Улаву. За это время отношения между ними стали гораздо теплее. Йорт, осознав, что скоро исполнится его заветная мечта и он обретет семью, сделался очень заботлив и нежен с Агнесс. Она тоже не знала отдыха и покоя, стремясь угодить будущему мужу, которого считала лучшим мужчиной на свете. Дожидаясь Улава дома, она грела его тапочки у камина, подбирала музыку, под которую они займутся любовью, готовила его любимые блюда. Поначалу стряпня ей не удавалась: приходилось выбрасывать испорченный неумелой рукой ужин в мусорное ведро и срочно заказывать еду из ресторана. Но потом Агнесс, собравшись духом, позвонила старшей сестре и попросила совета. Это был едва ли не первый раз, когда младшенькая обратилась за помощью к Фройдис. И та, естественно, не отказала. Они встретились в пустующем доме Лавранссонов, и Фройди дала сестре несколько мастер-классов по кулинарии, после чего еду Агнесс можно было отправлять в рот без опаски.

Благодарная Агнесс тут же пригласила старшую сестру в гости, но та отказалась. Ей по-прежнему не хотелось встречаться с Йортом: она так и не простила ему предательства по отношению к Сигурни. Хотя сама Сигурни не держала на него зла и даже была рада тому, что их былые отношения не зашли слишком далеко.

Зато теперь Сигурни и Фройдис созванивались каждый день. Они часами могли разговаривать, перескакивая с пустяков на серьезные темы и наоборот. Связывавшие их кровные узы стали еще крепче, а отношения — еще искреннее. Но если Сигурни была абсолютно откровенна со старшей сестрой, то Фройдис все-таки было что скрывать. Она ни словом не обмолвилась Сигурни про свою печальную тайну — о том, что никогда не сможет иметь ребенка. Кроме того, она промолчала и об одной задумке, совсем недавно появившейся в ее голове. И тем не менее Сигурни все-таки догадывалась, что у Фройдис есть свои «скелеты в шкафу», но выпытывать ее сокровенные секреты она считала кощунством.

Между тем приближалось грандиозное событие — выставка картин Альфа Эвенсона в Беринге. Улав был постоянно занят — договаривался с дизайнерами, журналистами, фотографами и даже с уборщиками. Все важные и неважные переговоры легли на плечи Йорта, ведь у Альфа не было абсолютно никакого желания заниматься всякими «пошлыми делишками». Он предпочитал… напиваться до потери сознания и уже не раз засыпал с непогашенной сигаретой в зубах, грозя спалить свою мастерскую вместе с картинами, а также их автором в придачу. На все попытки Йорта вразумить его Эвенсон неизменно отвечал, что новую жизнь начнет после выставки. После своего, как он говорил, триумфа. «Можешь не беспокоиться, — ухмылялся он, — мастерскую не спалю и сам не сгорю. Огонь меня не тронет, потому что я родился под знаком Льва. Это моя стихия».

— Кажется, Альф медленно сходит с ума. Он губит себя. — Положив голову на хрупкие колени Агнесс, Улав делился с ней своими переживаниями. — Он только и занят тем, что пьет как сапожник, и совершенно себя не контролирует. Слава богу, завтра мы вывозим картины из мастерской. А то я опасался, как бы в припадке ярости он не сделал что-нибудь с ними… Там все-таки есть несколько портретов Сигурни.

— Может быть, стоит ей сказать… ну, что Альф в таком состоянии, — нерешительно предложила Агнесс.

— Ни в коем случае! — запротестовал Йорт. — Ты не видела Альфа. Он просто ужасен! А Сигурни, если узнает, что с ним происходит, непременно помчится его «спасать». Ты же знаешь, какая она… великодушная. Я, конечно, не настолько хорошо ее знаю, — поправился Улав. — Но она производит именно такое впечатление. Так что, боюсь, из их возможной встречи ничего хорошего не выйдет.

Агнесс только покорно кивнула. В глубине души ей казалось, что Улав не прав, но признаться в этом даже самой себе она не могла.

— Как же мне хорошо с тобой, — неожиданно сказал Улав. Теперь эта фраза все чаще слетала с его губ, хотя поначалу ему было странно и трудно говорить Агнесс нежные слова.

Будущая фру Йорт наклонилась и осыпала лицо Улава мягкими, кроткими поцелуями. Поначалу он очень вяло реагировал на ее ласки, ведь день у него выдался не из легких, и он устал. Но действия Агнесс становились все смелее, все требовательнее. Ее волосы, разметались, на лице играл румянец, а в глазах засверкали звезды. Улав обхватил ее за талию, наклонил к себе и сладко поцеловал в ложбинку между маленькими, аккуратными грудками. Усталость отступила перед натиском желания.

Магнус Ланссон теперь каждый день навещал коттедж Эвенсонов, но еще ни разу не оставался на ночь. Он приводил Олафа из школы, обедал вместе с Сигурни и детьми, а потом они отправлялись гулять. Ужинали. Болтали, сидя у камина, играли в шахматы или читали детям вслух. Им не было скучно вместе. Сигурни чувствовала, как ее тянет к Магнусу — но в последний момент она всегда заставляла себя остановиться, не вешаться ему на шею.

Приближалась середина октября, с каждым днем погода менялась все заметнее. Как-то раз пошел сильный ливень. Если бы в этот момент Сигурни и Магнус, по счастливой случайности не зашли в кафе, то непременно промокли бы до нитки. Они сели у окна, заказали кофе и стали вспоминать знакомых школьных учителей. Сигурни поделилась с Ланссоном своей идеей: вернуться преподавать в школу.

Вдруг Сигурни заметила какое-то движение за стеклом. Она пригляделась и увидела, что на улице около большого окна, залитого дождем, стоит какой-то человек. Он явно наблюдал за Магнусом и Сигурни! По спине у нее пробежал холодок. Лица незнакомца невозможно было разглядеть, но интуиция подсказала Сигурни, что это Альф. Он неподвижно стоял на месте и просто смотрел на них. Мокрый, одинокий, никому не нужный. Хотя откуда ей знать? Может быть, у него все хорошо?

Нет. Если бы у него все было хорошо, он не стоял бы тут, не замечая, как одежда напитывается водой, тяжелеет и тянет вниз. Не смотрел бы на них затуманенным взглядом, не чувствуя пронизывающего холода.

Сердце у Сигурни сжалось. Она хотела встать, выйти к нему, но не смогла. Что-то остановило ее. Благоразумие… или банальный страх?

— Что случилось? — Магнус обеспокоенно вглядывался ей в лицо. — Ты побледнела.

— Там… — Сигурни посмотрела на Магнуса, потом снова обернулась на окно. Смутный силуэт исчез, как будто его и не было. — Ничего.

Магнус не стал допытываться, что именно видела Сигурни, а вместо этого сделал вид, будто с удовольствием пьет кофе. «Если она захочет, то расскажет сама, — рассудил он. — Я не имею права ее принуждать».

Вторая порция кофе по-варшавски — и дождь кончился. Сигурни с Магнусом расплатились и вышли из кафе. Но едва они миновали переулок, как с неба снова упали хрустальные капли.

— Даже спрятаться негде! — посетовала Сигурни. Впереди протянулась аллея, позади — торговые ряды, закрытые на ремонт.

— Пойдем ко мне, — отозвался Магнус. — Здесь дойти близко… Вон мой дом, его даже видно.

— Что же ты раньше молчал? — Сигурни взбодрилась. — Бежим!

И они, смеясь, побежали по лужам, держась за руки, как влюбленные подростки.

— Ты только не пугайся, — предупредил Ланссон, доставая ключи. — Сама понимаешь: холостяцкое жилище…

Но вопреки его опасениям, Сигурни очень понравился маленький, но очень милый домик. Это был одноэтажный коттедж, с совмещенной столовой и кухней, одной спальной, но зато двумя рабочими кабинетами.

— Зачем тебе два кабинета? — вытирая полотенцем влажные после дождя волосы, поинтересовалась Сигурни.

— Один — для учителя, второй — для конструктора, — пояснил Магнус. — В первом я проверяю тетрадки, а во втором мастерю самолеты.

— А можно посмотреть?

— Конечно. Сейчас поставлю чайник и устрою тебе маленькую экскурсию.

Показывать спальню Магнус посчитал неприличным, хотя ему очень хотелось, чтобы Сигурни сама заглянула туда — и при желании осталась там на несколько часов. Магнус знал, что, если это случится, он будет любить ее долго и страстно, до последних сил.

Ее белая блузка, непонятно как намокшая под курткой, просто сводила его с ума. Теперь он знал, что на Сигурни нежно-голубое белье, а это, ко всему прочему, был его любимый цвет.

Любимый цвет на любимой обожаемой груди.

Магнус стиснул зубы и повел Сигурни осматривать учительский кабинет.

— Как видишь, ничего особенного, — обведя взглядом комнату, в которой был легкий беспорядок, сказал Ланссон. — Книги, тетради… Пойдем в кабинет конструктора. Я провожу там куда больше времени. Для меня это самая главная комната.

Он распахнул перед Сигурни дверь, и она шагнула в «самую главную комнату» Магнуса.

— Ого! Магнус — ты гений! — с улыбкой воскликнула она. — На таком маленьком пространстве тебе удалось разместить спальню, столовую и кабинет!

Действительно, конструкторский кабинет Ланссона представлял собой отдельную маленькую квартирку. В одной половине комнаты стоял довольно широкий диван, на котором вполне можно было вздремнуть, стол, мини-бар и миниатюрный буфет со старинной посудой. Имелась также раковина. Вторую половину занимали станок, рабочий стол, шкаф. Здесь был даже сварочный аппарат.

Магнус подошел к столу, на котором стояли две незаконченные модели.

— Вот это «Боинг 737–400», его еще называют «Джамбо», — с воодушевлением принялся объяснять он. — А это — самолет норвежской береговой охраны.

— У тебя здесь… просто потрясающе! — Сигурни, блестящими глазами, осматривала комнату. — Нет, правда! Здесь все такое особенное… Господи, Магнус, какой же ты интересный человек!

— А эта посуда, — Магнус подошел к буфету, — досталась мне от прабабушки. Видишь, какой здесь узор? Это фамильный герб Ланссонов.

— Ого! А ты, случайно, не царских кровей? — Сигурни хитро прищурилась, с интересом разглядывая чашки с тарелками.

— Нет, — спокойно ответил Магнус. — Мои предки были герцогами, а до этого — ярлами. Это был такой высший титул, обозначающий буквально приближенного к королю. Однако в тысяча двести тридцать седьмом году Скуле Бордссон, мой далекий предок, был произведен в достоинство герцога. И наименование «герцог» стало новым высшим титулом. К началу семнадцатого века ярлов в Норвегии совсем не осталось. Хотя, казалось бы, какая разница? — задумчиво проговорил Ланссон. — Ярл, герцог…

— Действительно, — улыбнулась Сигурни, присаживаясь на диван.

Магнус сел рядом и, по-прежнему пребывая в задумчивости, положил руку ей на плечо.

— О чем ты думаешь? — спросила Сигурни, любуясь его профилем, который, пожалуй, действительно был достоин того, чтобы принадлежать какому-нибудь герцогу или ярлу.

— Я думаю о том, что Бог безжалостен к людям, но справедлив. Вот мои предки, например. Да, они были герцогами, жили в замках и в подчинении у них ходили тысячи людей. Тем не менее они тоже любили, страдали и умирали. Совершали подлости или проявляли великодушие. — Магнус посмотрел Сигурни в глаза. — А ты о чем думаешь?

— А я думаю, что однажды сделала ужасную ошибку. Знаешь какую? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я не заметила тебя, не разглядела в тебе благородного герцога, который справедливо и нежно правил бы моим сердцем. Я прошла мимо своего счастья. А ведь ты, возможно, был назначен мне судьбой. По крайней мере, я сейчас чувствую что-то такое… я чувствую…

Она не договорила, задохнувшись от избытка эмоций. Сняв руку Магнуса со своего плеча, Сигурни потянула ее вниз, желая, чтобы сначала ее груди коснулись эти умелые, чуткие пальцы учителя и конструктора, а потом его широкая ладонь целиком обхватила ее и ласково, горячо сжала.

Магнус поцеловал Сигурни в губы, вложив в этот поцелуй всю свою страсть. Потом отстранился на мгновение, чтобы взглянуть в ее лазурные глаза и понять — хорошо ли ей с ним, и снова притянул к себе. Он целовал свою возлюбленную, свою дорогую Сигурни, лаская руками ее спину, грудь, бедра. Вечное смущение, неуклюжесть и нескладность Магнуса вдруг исчезли. Он бережно уложил Сигурни на спину и, расстегивая пуговицы на ее блузке, вполголоса ласково приговаривал:

— Первая пуговка, вторая пуговка, третья… о, какой вид! Путнику открылись чудесные холмы, которые он так давно мечтал посетить!

Сигурни засмеялась, откинув голову, и вся без остатка отдалась ласкам Магнуса.