Застывшая кровь

7. Грань

Если мы собирались показать всему миру, насколько крепка королевская пара, то, кхорры раздери, это точно получилось. Потому что прихожу в себя я уже в полумраке коридора со странно щекочущим чувством парения и покачивания в такт размеренных шагов… в уверенно несущих меня руках. Медленно приоткрываю тяжёлые веки, борясь с желанием снова провалиться в черноту. Вдох еловой терпкости и мягко струящееся тепло через соприкосновение предплечья Анвара с моими ногами под сбившимся подолом, ладонь у колена… И я с тихим стоном понимаю, что именно так он вынес меня из зала. Демонстративно забрал на глазах у всех.

— Пусти. — Слабо мотнув чугунной головой, пытаюсь сфокусироваться на его лице. Безвольно болтающаяся правая рука упрямо не хочет подняться и оказать сопротивление.

— Очнулась? — с облегчением выдыхает Анвар и крепче прижимает меня к своей груди. — Слава Эфилоне…

— Что ты со мной сделал? — с подозрением прищурившись, я всё же нахожу в себе силы дёрнуть стремительно теплеющими ногами. От лишнего движения перед глазами снова пляшет хоровод сверкающих точек, в которые превращаются огни ламп коридора. Плохая мысль. Сама всё равно не дойду до кровати.

— С тобой — абсолютно ничего. А Элтору не помешает провести ночь в нужнике — может, так он вспомнит, что не стоит танцевать чужую жену на глазах её мужа.

Надо бы возмутиться довольству в его тоне, но хочется лишь тихо усмехнуться. Вот же собственник… Приятное покалывание в груди сменяется лёгкой тревогой: а если я перестаралась со своими играми? Слишком громкий голос разнесся бы эхом ещё более гулким, чем мягкие шаги Анвара, так что осторожно шепчу:

— Тогда почему голова кружится…

— Виола, ты во всём собираешься искать подвох, да? Кружится, потому что ты в положении, хоть и упорно это игнорируешь. И устала после целого дня в седле. А вдобавок с самого завтрака ничего толкового не ела, но из вредности пошла вальсировать. Чему тут вообще удивляться?

— Да… наверное, ты прав, — грузно вздыхаю я, и больше не могу держать немеющую шею — роняю голову ему на плечо, бездумно потеревшесь щекой о мягкую чёрную ткань сюртука. Ненадолго смыкаю веки и просто плыву — ощущение именно такое, сладкое и приятное. Пусть несёт дальше. Свою миссию в Тридороге мы уже выполнили, хоть не совсем так, как планировали. И теперь можно немного расслабиться.

— Ого. Сейчас, наверное, на нас рухнет потолок, а весь дом провалится сквозь землю, — с лёгким азартом в голосе Анвар переводит взгляд на меня, и в полумраке прозрачные глаза сверкают почти так же, как раньше. До того, как мир перевернулся. Судорожно сглатываю, неспособная даже моргнуть, притянутая к этим искрам восхищения.

— Почему? — кажется, даже звука из меня не вылетает, одно шевеление губ.

— Ты впервые признала, что я прав. Так что либо устала вести эту бесполезную войну, либо в глубине души начинаешь понимать, что я могу быть правым и в других вещах. Мне нравится любой вариант, если я снова смогу…

Он вдруг обрывает мысль, и я чувствую, как по его руке под моими ногами проходит мелкая дрожь, будто мурашки. У него? В самом деле? Что он предпочёл не озвучивать? Снова — дурить мне голову, подчинять себе через постель? Снова — сделать из королевы свою куклу? Или снова — получить доверие?

«Снова — ощутить в полной мере нашу связь. Ощутить нас», — внезапно рождается в тумане мыслей дикая идея, от которой невольно учащается дыхание. Касание шершавых пальцев Анвара чуть выше моего колена под подолом перестаёт быть просто поддержкой тела, ощущается всё острей. Перетекающее от него магическое тепло подбирается всё выше, окрашивая щёки румянцем. Томительно покалывает между ног.

Это всё слабость плоти, замутившая и разум, но перед глазами моментально проносятся вспышки воспоминаний.

Победный стон, выгибаясь на нём так, что без крепко удерживающих ладоней переломилась бы надвое. Его хрип губы в губы, тут же сминая их, делясь общей дрожью. Когти на бёдрах, которые никогда не ранят, и я в это верю каждой частицей пульсирующего от удовольствия разрядки тела.

Я верила. Вот, про какую веру он говорил, вот, почему не сбежал из темницы, хотя мог сделать это без труда. Я приняла его природу, как поклялась перед Сантаррой, и он верил, что не сумею его казнить несмотря на тяжесть преступления. И ошибся. Ведь долг королевы я поставила выше себя и своих чувств. Защитить людей от мага и убийцы короля — мой долг, а не просто месть.

Потому что смешно мстить за собственную глупость.

Не замечаю за этими будоражащими осознаниями, как мы доходим до двери в отведённую нам комнату. Анвар толкает её ногой, и оказывается, что внутри почти кромешная темнота — не прогорели свечи только в канделябре на каминной полке. Однако это не мешает видеть очертания кровати и кресел, вдохнуть слабо отдающий мёдом запах воска. Добравшись до постели, Анвар пытается меня положить, но я упрямо мотаю головой и сажусь, откинув с лица тонкую, выбившуюся из косы прядь.

— Ложись и отдыхай.

Он строго прищуривается, глядя на то, как я неосторожно покачнулась от слишком спешного стремления сесть. Но я больше не слышу отрешённого холодка в его тоне. Зато, едва тёмные руки отрываются от кожи, ощущаю недостающую деталь. Неполноценность.

— Не в одежде же…

Резко замолкаю, уловив, как хищно сверкают обсидианом глаза Анвара на эти слова. Вообще-то я имела ввиду — нужно позвать служанку, чтобы развязала корсет, и кажется, меня поняли превратно. Или очень хотели понять именно так.

— Как жаль, что твой новый партнёр по танцам не может помочь, да?

Невинно улыбнувшись — лишь губами, без ямочек искренности — Анвар наклоняется чуть ближе и тянет ко мне обожжённую руку. А я замираю, не желая отстраняться и одновременно пугаясь себя самой. Это нужно прекращать немедленно, но пульс стучит в самом горле, а в животе так приятно тянет от ожидания. И вот наконец он дотрагивается подушечками пальцев моей скулы, невесомо скользит вдоль шеи, согревая сладкими искрами магии кожу. Вздрагиваю от тихого сиплого голоса, звучащего с таким ярким южным акцентом и лёгкой укоризной:

— Если ты хотела меня раздразнить, то поздравляю с победой. Но это было очень, очень зря.

— Зря ты заставлял меня думать, что Юника — твоя любовница, — легко отбиваю я, уже не в силах остановить такую до боли знакомую игру.

— Так это месть? — удивлённо поднимает он бровь, криво усмехнувшись. — Восхищён своей коварной королевой. А сейчас мой ход.

Шершавые пальцы задевают прохладную цепочку кулона на моей шее, на фоне которой кажутся горячими. Уходят дальше, очерчивая линию ключицы — щекотно и воздуждающе одновременно. Азарт захватывает, пленяет не меньше, чем жадный взгляд глаза в глаза. Только сейчас до меня с коротким болезненным уколом доходит понимание, как сильно по этому скучала — его рукам на своём теле. Этого не должно было больше случиться, но сегодня та ночь, когда впервые за ледяные мрачные дни чувствую себя живой, дышу, вспыхиваю и хочу.

«Я не позволю многого», — возможно, обещать себе такое бессмысленно. Но жалеть о каждом моменте, когда поддаюсь искушению — уже почти привычка.

Прерывисто выдыхаю, когда Анвар порхающим жестом проводит тыльной стороной пальцев вдоль линии корсета. Нежно и мучительно медленно, и в груди копится тяжесть желания. Он останавливается у ложбинки, и я закрываю глаза. И надеюсь, и страшно, если рука зайдёт дальше, ладонь обхватит полушарие, требовательно сожмёт… от одной лишь воображаемой картинки хочется застонать.

Как ему удаётся — касаться почти неощутимо, но при этом заставлять меня трепетать всем телом?

Ладонь проскальзывает дальше, вторая чуть повелительно надавливает на плечо, и я без слов понимаю, что он хочет добраться до завязок. Судорожно сглотнув, всё же вырываю из пряно-елового воздуха торопливый вдох для слов:

— Не нужно. Позови служанку.

— Зачем она нам? Я умею снимать дамские платья, — весело переливается его голос всеми оттенками соблазна, которому невозможно не поддаться и не поддержать волну безумства.

— Ты их не снимаешь, а рвёшь. А у меня с собой нет запасного, — стыдно за то, как истончал мой тон, выдавая напряжение.

— Я буду очень бережлив, обещаю.

И он впрямь не спешит распарывать завязки когтем, когда я покорно поворачиваюсь к нему боком, дав доступ к спине. Осторожно убирает на плечо косу, присаживается на кровать, и меня захлёстывает жаром его тела. В висках стучит, влажными ладонями сминаю бархатный подол и всё равно нервно дёргаюсь, едва шею окатывает тяжёлым, пряным дыханием чующего добычу сервала. Знаю, что нельзя. Но тем волнительнее, вновь — на грани допустимого. У самой застёжки кулона кожи неуловимо касаются тёплые губы, и от них разбегаются озорные мурашки. Точка запуска тока крови. Пробуждения из мёртвых.

Анвар будто намеренно — да ладно, я знаю, что намеренно! — растягивает момент, не отрываясь проходится губами вдоль цепочки, считая звенья. И с каждым у меня покалывает между лопаток. Его пальцы уверенно стягивают рукав с одного плеча, и лёгкие, воздушно-трепетные поцелуи покрывают новый участок тела. Во рту пересыхает от желания ощутить их вкус. Тот дурманящий, дерзкий, терпкий, зажигающий и единственный в своём роде.

Отчаянно нужно больше, и я поворачиваю набок голову. Но получаю только лёгкий шорох ослабляющих давление завязок корсета, ловко распутанных умелыми руками. Новый приток воздуха дарит волну смолистого аромата, и я мелко дрожу — всю силу воли приходится приложить, чтобы только не развернуться, не притянуть Анвара к себе, не вжаться грудью в его торс и окончательно не утонуть.

Он словно этого совсем не разделяет — от его самообладания даже становится не по себе. Может ли так быть, что я его никогда не интересовала как женщина? Что он просто… следовал плану завоевания, не получая никакого удовольствия? В смятении придерживаю корсет на груди, не дав ему упасть, пока Анвар расстёгивает цепочку и убирает кулон.

— Можно я расплету твои волосы? — неожиданно глухо шепчет он у самого уха, опаляя кожу.

— Да, — сдавленным эхом отвечаю я, окончательно заблудившись между чувствами, желаниями и непониманием, чего он пытается добиться. Почему вдруг начал просить разрешения.

— Спасибо.

И вдобавок — благодарить…

Он бережно перекладывает косу на мою спину, убирает ленту на её конце. Я практически не дышу, лишь осязая, как он прядка за прядкой расплетает волосы, вытягивает жемчужную нитку и оставляет свободные белые волны щекотать кожу. Ненавязчивый аромат мелиссы после принятых ванн рассыпается в воздухе. Всё это настолько необычно и так сильно чувствуется, что его грубоватые пальцы непривычны ни к чему подобному, что кажется — он боится. Дёрнуть хоть волосок, шевельнуться слишком резко. Спугнуть вновь залетевшую в комнату робкую бабочку, которая ещё не знает, где ей место, и незримо летает над нами.

— Они волшебные, — пропуская между пальцев распустившееся прядки, с неуловимым благоговением шепчет Анвар. — Сразу это почувствовал. Они будто… поют песню, которую смертному не услышать.

— Нэмике сказала, что их окрасила душа мамы.

— Охотно в это верю…

Он придвигается ближе, шумно втягивает запах кожи, и от этого чистого наслаждения близостью у меня всё сильней дёргается под рёбрами. Обожание. Оно в новом нежном касании плеча, вынуждает меня ослабить ладонь и опрометчиво отпустить корсет. Ткань мягко падает к поясу, и я сдаюсь, разворачиваюсь к Анвару лицом, мечтая ощутить вкус его требовательных губ на своих.

И только тут замечаю кружащие в полумраке мелкие сверкающие голубые пылинки, медленно опускающиеся сверху. Моргнув, пытаюсь сбросить тяжесть, которую они приносят с собой — размягчают каждую конечность, давят на веки.

— Спи, солнышко. Плохие девочки не едят сладкого.

Азартная усмешка и победно сияющие прозрачные глаза становятся последним, что удаётся запомнить перед тем, как моё тело кулем падает на постель.

— В-ваше В-величеств-во…

Из темноты невероятно крепкого сна без сновидений меня зовёт незнакомый, писклявый женский голосок. Сознание возвращается удивительно легко, разум кажется чистейшим стеклом. Безо всякого труда открыв глаза, вижу робко мнущуюся у постели рыженькую девушку в изумрудном переднике, краснеющую и заикающуюся.

— В-ваше… В-в…

— Да? — прерываю я её, пока бедняжка сознание не потеряла от ужаса. Во рту сухо и дико хочется пить.

— В-вас… велено разбудить, — выпаливает служанка на одном духу, и дальше её речь превращается в сплошной несвязный поток: — Милорд-то в опочивальне, так вот до сих пор не изволил, а ваши все уже при конях, только супруг в столовой ожидает, вот и велел, а вы тут, ну а я как…

Захлебнувшись словами, она вновь заливается краской, и я далеко не сразу осознаю, почему. Пошевелившись приятно тёплым, расслабленно отдохнувшим и ни капли ни ноющим телом с ужасом понимаю: я же, болотные духи, абсолютно голая!

Сдавленно охнув, спешно юркаю под одеяло, прикрываясь от чужих глаз. Поразительно! Этот паршивец, который имеет наглость зваться моим мужем, в свете неоспоримой казни совсем потерял и рассудок, и чувство самосохранения. Мало того, что посмел меня усыпить, так ещё и явно раздел до конца, и… одной богине известно, что делал дальше. Лихорадочно соображаю, как быть, и обречённо вздыхаю:

— Эм, милая, давай ты перестанешь глаза прятать, ладно? Мне нужно собраться, и поживей. Поможешь? — я дополняю мягкий тон доброй улыбкой, и девушка настороженно кивает:

— Сей момент, миледи. Сейчас всё сделаю… А что видела, то никому не скажу, честное слово!

— Наоборот, моя хорошая. — Я слишком уж бодро для своих обычно деревянных поутру конечностей сажусь, кутаясь в одеяло, и озорно ей подмигиваю: — Чем больше людей узнает от тебя, что утром королева проснулась в супружеской постели в неглиже, тем лучше. И я даже разрешаю тебе что-то приукрасить, к примеру, о раскиданных вещах или неприличных следах на теле… Справишься?

Служанка в полном шоке приоткрывает рот, а я уже активно роюсь среди простыней и подушек в поисках… ага. Так и думала, что кулон с сапфиром Анвар просто кинул тут. Нашарив цепочку, кидаю подарок девушке, и она машинально его ловит, тут же заходясь потоком благодарностей:

— Вот это да! Ваше Величество, это так щедро… Спасибо, от всего сердца спасибо! Конечно, я всё, что захотите, расскажу девкам придворным! И служкам, а те — госпожам… Ой, да все и так только и говорят, как вас муж-то на руках носит, а тут такое…

— Вот и славно. А теперь давай одеваться и завтракать. Как тебя зовут?

— Мила, Ваше Величество. А на завтрак вас ожидать изволят…

— Поем тут. Хлеб, чай и кашу на воде, без масла.

Слухов о себе мы распустили достаточно — совместный завтрак уже вовсе не обязателен. А я боюсь, что как только увижу до жути довольную хищную ухмылку Анвара, могу нечаянно запустить в него тарелку. Пока Мила уносится за едой, осторожно выпутываюсь из одеяла и потягиваюсь, чуть не простонав от невесомости в теле. Даже никаких ноющих мышц после двух дней скачки — вот это уже странно. С подозрением рассматриваю свои предплечья и бёдра и лишь сейчас улавливаю тончайший аромат цветущих апельсинов. Здорово, то есть, сначала он меня усыпил, затем раздел до конца, а после разминал спину с маслом нероли? И вдобавок спал в обнимку с голым телом: благо, хоть нет никаких свидетельств, что меня трогали ниже пояса. Вот же…

Желание запустить тарелку сменяет иное — хорошенько двинуть ему между ног. Когда это он посмел решить, что получил разрешение на нечто подобное?

«Скорее всего, когда ты сама чуть его не поцеловала», — шепчет ехидное подсознание, вызвав изрядную волну раздражения. Да, я поддалась чарам. Снова. Безмозглая курица… Особенно потому, что понимаю: в тот момент я бы не возражала хорошенько прочувствовать его умелые руки, а не уснуть на самом интересном месте. Нечестно. Но мне ли говорить о честности, если я с гордым видом везу Анвара на смерть?

Эта тяжёлая мысль портит настроение моментально. Так что сборы проходят за немного раздражающим щебетом Милы, которая на радостях от щедрости королевы выбалтывает мне всё, что было вчера после нашего ухода с бала: Элтор заперся у себя, и гостей пришлось развлекать военными байками Нэтлиану, моментально влюбившему в себя всех дам постарше. А кто помоложе — перетирали косточки нам с Анваром, обсуждая, насколько горячи темнокожие мужчины и будут ли теперь дети династии больше похожи на них или на белых. Кажется, никто даже не сомневался, что головокружение королевы её темпераментный супруг лечит подходом снизу.

Пусть. Меня все эти сплетни устраивают. Их и добивались. И всё равно на душе ужасно паршиво, когда покидаю спальню и иду к широкой главной лестнице, чуть поскрипывая кожаными штанами и ботфортами. Радости не прибавляется — на подходе к ступеням вижу плетущегося с противоположной стороны поместья Элтора, выглядящего изрядно помятым и ещё более бледным, чем вчера.

— Доброе утро, милорд, — киваю я ему, с преувеличенным участием добавив: — Как ваше здоровье?

— Ох, Ваше Величество… доброе утро, — от отвечает растеряно и явно смущённо, не поднимая на меня взгляда. — Намного лучше, спасибо. Не знаю, что на меня вчера нашло, как же неловко вышло. Надеюсь, вы меня изви…

Он прерывается, потому что следующий шаг ближе к мне заставляет его спешно схватиться за живот. Похоже, магия Анвара еще не утратила силу. Едва сдерживаюсь от смеха — страдальчески выпучив глаза, Элтор отступает и глухо выдавливает:

— Сдаётся, я рано покинул спальню. Слишком ли будет невежливо не провожать вас до ворот города?

— Что вы, граф — здоровье превыше всего. Вы и так оказали мне и моим людям массу любезностей, снабдили продовольствием. Не волнуйтесь, мы сумеем покинуть город без сопровождения, — заверяю я его, правда, последние слова летят уже в спину — чуть заметно сгибаясь, Элтор с подскоком убегает в сторону нужника. И раз он уже не услышит, шепчу себе под нос: — Вот так, прочищая желудок, известный ловелас и задумается, что пора остепениться…

Более не останавливаясь и не желая задерживаться тут, я спускаюсь на первый этаж. Парадные двери уже распахнуты, а слуги торопливо таскают вещи за порог. Тут же ожидают непривычно весело поздоровавшийся Нэтлиан и Юника, широко и белозубо мне улыбнувшаяся — вновь с ворохом косичек и в комбинезоне, готовая к дороге. Окинув взглядом холл, ищу Анвара, на что его сестрёнка спешно поясняет:

— Он с лошадьми. Мы ждали тебя на завтрак, но…

— Я отсыпалась. Он сильно злой, что я не пришла? — подойдя к ней поближе, шепчу я, на что Юника понимающе хмыкает:

— Ты его знаешь: даже если злой, этого не понять.

— О, нет. Очень даже понять, — вздохнув, выхожу из поместья под свет тёплого утреннего солнца.

У самого крыльца стоят в два ряда четыре осёдланных лошади, к которым слуги прикрепляют поклажу. Не глядя на то, как Анвар сам нагружает Цивала, иду к Шитке и приветственно глажу её по носу. Она громко пыхтит в ответ, а я жалею, что ничего для неё не прихватила, и расчёсываю пальцами ухоженную гриву.

— Как спалось? — невинно тянет Анвар, искоса смотря на меня, и я больше чувствую, чем вижу этот взгляд.

— Замечательно. Правда, уснула так невовремя. Но это же просто усталость, и у меня нет повода жаловаться жрецу, что Юника снабжает тебя средствами для магии?

— Если не хочешь, чтобы бедолага случайно поскользнулся и упал в Артон — то и впрямь нет никакого повода, — тяжело выдохнув, он разворачивается ко мне и склоняет набок голову. — Ви, мы же договорились: ты будешь нормально питаться, и раз это возможно только со мной…

— Нет, мы не договаривались, дорогой супруг. Ты приказал. А я очень не люблю приказы. Но ещё сильнее — когда кто-то распоряжается моим телом, пока я без сознания, — решительно сверкнув глазами, я перехватываю поводья Шитки и легко запрыгиваю в седло.

— Гордячка.

— Тиран.

От азарта этого противостояния у меня сама собой расцветает хитрая улыбка, в точности повторяющая светящееся лицо Анвара. Ямочки на его щеках — ему нравится не меньше. И пусть он не узнает, как сильно я благодарна за всё — что перевыполнил план на Тридорог, что грел этой ночью и даже избавил тело от усталости. Это само зависает между нами, вот только ощутимо омрачается пониманием: всё просто дым, который скоро растает.

К нам присоединяются Нэтлиан и Юника, и мы выдвигаемся к городским воротам, где ночевал в казармах отряд. Впереди почти самый тяжёлый и длинный отрезок пути — до Залеска, нашей следующей возможной безопасной обители, два дня долгой скачки, и это по самым скромным меркам. А я с болезненным уколом в груди осознаю, что была бы рада продлить это время хотя бы чуть-чуть.

Белые стены Тридорога остаются далеко позади. К этому дню в рядах отряда совсем перестаёт ощущаться напряжение — а может, всех просто хорошо приободрил отдых в городских стенах. Больше слышно разговоров и смеха среди воинов, за хмурой кухаркой Холой уже приударяют сразу три бравых бойца, а постоянно находящиеся за моей спиной люди Анвара не вызывают у меня желания тянуться за рукоятью меча. Все будто смиряются с вынужденным соседством и учатся находить в нём лучшее. Наслаждаться журчанием реки справа от дороги, шорохом листвы осин и дубов слева. Чётким строем мы следуем намеченному пути, подбираясь к границе лесных земель и имея хорошие шансы ночевать в плодородной и диковатой Несимии.

Моей же ближайшей собеседницей неожиданно становится Юника: коротать время, узнавая новые детали того, что ждёт в Сахетии, мне кажется дальновидным. Её бойкие рассказы про быт в пустыне довольно увлекательны, хоть я стараюсь поменьше лезть в личное. Да и былого раздражения по отношению к ней нет: всё больше укрепляюсь во мнении, что подменять Маису было вне её планов и гордости.

— Почему же лишь «невеста», но не жена? — аккуратно вворачиваю я между ничего не значащими вопросами о традициях чёрного народа тот, что действительно вызывает интерес.

— Это всё Дастан, — закатив глаза, поясняет Юника. — Теперь он старший наследник, и станет управлять Манчтурией после отца. А я ещё юна и, как часто подмечает леди Олана…

— Безудержная, как течение Флифары, — с улыбкой дополняет рассказ Анвар, до этого лишь молча слушавший наши беседы. Невольно любуюсь тем, как он гордо держится в седле, и как ветер треплет концы его чёрного плаща. — После небольшого семейного совета свадьбу было решено отложить до того, как наш галчонок окончательно прижмёт зад и признает, что от судьбы новой леди Манчтурии ей не уйти. Иными словами — до того, как она чуть-чуть повзрослеет и примет ответственность. Дастан уж очень спешил с предложением, так что этих двух балбесов проверяют на вшивость.

— Эй, я ещё тут! — возмущённо вскидывается Юника и даже для убедительности вытаскивает из нарукавных ножен один из метательных ножей с костяной рукоятью, многозначительно им погрозив. — Братишка, ты сейчас точно дотрындишься. Я же твой брак под сомнение не ставлю, хоть у меня оснований куда больше! И вообще… Пригнись! — вдруг кричит она, в ужасе смотря поверх его плеча.

Я вздрагиваю, машинально поворачиваю голову влево, чтобы увидеть ярко полыхнувшую огненную вспышку. Нож Юники оказывается проворнее даже самого Анвара, едва успевшего отклониться вбок — и точный клинок на лету сшибает огненную стрелу. Цивал моментально встаёт на дыбы с громким ржанием, едва ему под копыта летит источник пламени. И прежде чем я хотя бы осознаю внезапную угрозу, десятки таких же горящих стрел шквалом обрушиваются на отряд со стороны леса.

Шитка сходит с ума, как и все кони вокруг. Они несут, панически ржут и скидывают седоков. Я изо всех сил стараюсь удержаться в седле, практически обняв лошадь за шею. Стрел всё больше, редкая жухлая трава под копытами загорается и дымит, внося хаос в ровные ряды воинов. Ужас понимания, что всё это значит, дополняется громким приказом Нэтлиана впереди нас:

— Защищать королеву!

Это злит. Нашли беспомощную обузу! Слева раздаётся знакомый свист, едва различимый через крики пытающихся усмирить лошадей бойцов. Услышав его, Шитка перестаёт взбрыкивать задними ногами и лишь яростно пыхтит, топча копытами пламя — словно пляшет. Но это уже даёт манёвр. Выхватив из седельных ножен меч, я вскидываю его как раз вовремя, чтобы сквозь стремительно густеющий серый дым увидеть, как со стороны леса на отряд несутся беспорядочной волной тёмные фигуры.

— Виола, нет! — громовой приказ Анвара только зажигает азарт в крови. Я должна, кхорры раздери, вести за собой! Иначе зачем мне титул?

Пришпорив Шитку, бросаюсь вперёд, решительно прокручивая меч в руке. И слышу за собой взметнувшийся топот десятков копыт — воины не могут стоять в стороне, когда их королева готова сражаться. Ближайшие ко мне чёрные фигуры приобретают очертания людей: трёх мужчин в потрёпанных балахонах. В руках одного мелькает лук, и я уже готовлюсь отклоняться от стрелы, как наперерез Шитке вылетает Юника на своей строптивой лошадке.

— Не в мой караул, ублюдки! Ха!

Ещё один нож со свистом разрезает воздух и втыкается чётко в лоб лучнику. Даже на благодарный взгляд нет времени — дым ест глаза всё жёстче, а мне уже приходится отражать мечи двух бандитов. Они явно норовят подсечь ноги Шитке, и я на ходу оставляю одному длинную резаную рану на груди. Меч — продолжение руки. Эмоции — в ящик. Отбить нападение, не дрогнуть. Выдох, разворот и выпад — мимо. Звон стали врывается в уши, дополняя какофонию из криков, ржания лошадей, ругани и тошнотворных хлюпающих звуков проливающейся на дорогу крови. Треск всё сильнее расходящегося по траве огня.

А противникам словно нет конца. Они давят массой и внезапностью, с деревьев продолжают сыпаться стрелы. Нападающие на Шитку разбойники быстро сливаются в одну череду из нескольких неумелых ударов, всегда заканчивающихся моим победным. Вот только смертельных нанести не могу — лишь вышибить оружие, лишить шанса сопротивляться. Где-то рядом через дым вижу, как выбивают из седла Юнику, с писком покатившуюся по земле. Но как только разворачиваю Шитку, чтобы устремиться на помощь, та издаёт немыслимо громкое, полное боли ржание.

— Нет!

Одна из стрел пробивает её шею. Подкосившись, моя бедная подруга валится на землю, и я успеваю лишь спешно спрыгнуть с неё, пока меня не сдавило под её массой. Неудачный, неподготовленный прыжок — хруст лодыжки и резкая боль, от которой темнеет в глазах. Моргаю и немею от вставшей картины: один из разбойников с победным криком рубит топором шею павшей Шитки, издавшей последний хрип.

— Нет, нет! — всхлипнув, пытаюсь встать, подтягиваюсь на локтях. Злость затмевает всё остальное, крепче сжимаю чудом не потерянный меч, когда на клинок наступает большая нога в растоптанном сапоге.

— Куда собралась, ягодка?!

— На твои похороны! — вместо меня отвечает яростный мужской голос, самый желанный, какой хотела бы слышать сейчас.

Поднимаю слезящиеся глаза и выдыхаю от облегчения. Анвар одним чётким ударом сносит лохматую голову бандиту, и та весело катится через играющие на траве дорожки пламени. Теряется в дыму, через который слышен лязг продолжающегося сражения. Подняться удаётся только на колени, нога не слушается, боль в лодыжке давит нещадно. Закашливаюсь, а тем временем Анвар принимает на себя двух новых соперников сразу — даже навскидку куда более искусных, чем первые ряды брошенного в бой мяса.

Он словно парит, отражая выпады с двух сторон. Звон перебивается тяжёлым пыхтением не успевающих за чёрным клинком врагов. Вот только сам Анвар словно не дышит, загоняя их обоих вусмерть. Будто пустынный смерч, неуловимый и гибкий, с разметавшимися как у ворона крыльями плаща за плечами. Наконец первый из соперников промахивается, пропускает левый боковой и получает глубокую рану. Но что ублюдок сделает дальше не ожидал никто — ни я, ни сам Анвар. Разбойник не кричит и не одёргивается, а напротив, прижимает локтем лезвие к своему телу, углубляя повреждение и… не позволяя вырвать меч.

— Лови! — не думая, я оцениваю ситуацию быстрей. И бросаю свой меч Анвару, на что он тут же отпускает рукоять своего, намертво зажатого поверженным телом падающего врага.

Мне всё равно уже не сразиться, ведь для этого надо встать.

Анвар ловит меч и едва-едва успевает пригнуться от выпада второго противника. Он словно что-то вспоминает, когда рукоять моего оружия ложится в его ладонь. Мне остаётся только восхищаться тем, как ловко он проводит мой излюбленный приём ближнего боя: подсечка в ноги и резаная по бедру. Вот только затем чёткий колющий в живот не оставляет надежды на жизнь, и второй разбойник тоже валится ему под ноги, хлюпая кровью.

Анвар уже разворачивается ко мне, на тёмном лице пробивается лёгкая тень удовлетворения победой, как вдруг из леса вылетает новая стрела и с оглушающим хрустом пронзает его незащищённую кольчугой грудь.

— Анвар! — мой истошный вопль на какой-то слепящий миг перекрывает весь хаос вокруг. Рябящие точки перед глазами. А тёмный силуэт в пяти шагах от меня с тихим стоном оседает на землю.

Этого не может быть. Но это случилось. Напрочь забыв, где я и кто, что должна делать и кому верить, ползу к рухнувшему телу. Шипение. Обувь сдавливает опухшую ногу, но вторая при мне, как и руки — подтягиваюсь вперёд на сплошном упорстве. Он не мог пасть, ни от одной жалкой стрелы, это же Анвар! Тот, у кого всегда всё просчитано… кто никогда не проигрывает.

Но сейчас лежит посреди поля боя, закашливаясь кровью. Едва увидев алые сгустки на его губах и торчащую с правой стороны груди стрелу, сама теряю дыхание на критичный миг.

— Анвар… Ты слышишь? Слышишь меня?!

Он резко моргает. Открывает рот, но получается лишь булькающий хрип. Возле стрелы слабо сочится кровь, и я торопливо вытаскиваю из ботфорта нож. Пальцы леденеют от ужаса, собраться не выходит — по щекам катятся влажные дорожки. Чувствую тряску во всём теле, дикое ощущение, что этот кошмар просто снится. Так нельзя, нельзя, нельзя!

Сорвав с его шеи заколку плаща и распоров рубаху, убираю в стороны лишнюю ткань. Краем сознания понимаю, что лязг оружия воинов всё тише — значит, какая-то из сторон берёт верх. И сейчас глубоко наплевать, какая именно, потому что из груди моего мужа торчит стрела, вошедшая между рёбер.

— Нет… Что мне сделать? — в панике шепчу я безо всякой уверенности, что за общим шумом меня слышно. — Анвар! Я не лекарь, что мне сделать?!

Он лишь смотрит — с такой мольбой, так широко раскрыв глаза, что кажется — кричит без слов. Да к духам! Сжав зубы, я бездумно провожу лезвием по собственной ладони, а затем без труда нахожу на плече Анвара ещё одну свежую царапину. Уверенно накрыв её, вжимаюсь кожа к коже со всех сил, нащупывая знакомую нить. Он хочет мне что-то сказать. Так пусть говорит.

«Убери её. Вытащи», — его голос в моих мыслях рассеянный, затуманенный болью, отголоски которой доходят и до меня через восстановившуюся связь. И моя вывернутая лодыжка просто смех по сравнению с тем, каково сейчас ему. Вместо пряного тепла окатывает лихорадочным жаром.

«Я не смогу. Это будет…»

«Больно. Вытащи. Прошу», — тягучий взгляд в его глаза, и я шумно сглатываю.

Не верю, что после таких ран выживают. Но не скажу ему этого. И не собираюсь прощаться.

«Держись. Я рядом, ясно?».

Он отрывисто кивает и стискивает челюсти. Вновь хрип, лишающий последних сомнений. Обхватив стрелу двумя руками, осторожно шевелю её в ране, и Анвар жмурится, впивается пальцами в землю, как если бы хотел ухватиться за неё. Или… прячет когти, которые сейчас не может подчинить? Тут лучше не думать и не тянуть с неизбежным. Лекарских знаний у меня никаких, но что я помню точно: если из раны вытащить то, чем она нанесена, кровь вытечет вместе с жизнью. Испарина щиплет глаза, и я вскидываю голову, без особой надежды надрывно завопив в пустоту:

— Юника! Юника, сюда!

Ответа не приходит, и выбора не остаётся. Раз это то, чего он хочет… Я не медлю. А тяну на себя стрелу изо всех сил, чувствуя сопротивление зацепленных ею лёгких и мышц. Звук трескающий, хлюпающий, дополняющийся оглушающим хрипящим стоном, а под конец — и протяжным криком Анвара, от которого стынет у самого онемевшего сердца.

— Держись! Я с тобой, осталось чуть-чуть! — рванув посильнее, мне всё же удаётся вытащить окровавленный наконечник с ошмётками плоти. Отбросив стрелу, спешно зажимаю рану ладонями — словно это поможет! — и вновь слышу голос в своей голове.

«Ты… молодец. Теперь всё будет так, как ты хотела…»

«Что ты несёшь?!» — не думала, что мысленно можно кричать, но в сравнении со слабеющими мыслями Анвара мои действительно кажутся криком.

«Я больше… не проблема. И никаких… угрызений совести. Казнь уже меня нашла».

В шоке нахожу его всё более расплывчатый взгляд, трясясь от ужаса понимания этих слов. Он заставил меня вытащить стрелу… чтобы сдохнуть поскорее?! Чтобы всё разрешилось вот так и сейчас?! Почудившееся дуновение могильного смрада щиплет глаза, я жадно смотрю на Анвара, словно хочу успеть сказать всё, что замолчала, запечатлеть в памяти тёмное лицо. Не могу даже представить, что это точка. Ни за что!

— Юника! — вместо ответа ему снова зову я и неожиданно слышу над головой:

— Я тут!

Она практически валится рядом с Анваром — дыша через раз, капая кровью из глубокой царапины на щеке и покрытая копотью. И если бы у меня не были заняты руки, я бы её обняла. Надежда цветком распускается в груди.

— Ох, мать-Эфилона! — практически стонет Юника, лишь мельком взглянув на Анвара, упорно закрывающего глаза. Я чувствую, как сквозь пальцы толчками утекает его горячая кровь, и это отзывается всеми оттенками ужаса на моём лице и в голосе:

— Сделай что-нибудь! Сейчас же! Ты можешь!

— Братишка… как же тебя… — она всхлипывает и ловит мой наверняка безумный взгляд. — Ви, я могу… Но не должна… Все поймут.

— Это приказ, юная леди, — сама удивляюсь, сколько стали удаётся вложить в тон. — Спаси его.

Она на короткий миг замирает, а затем резко кивает и без лишних слов тянется к поясу. Достав оттуда небольшой сверкающий пузырёк, капает его содержимое на ладонь, и в дымном, насыщенном кровью воздухе встаёт запах хвои и первоцвета. Растерев блестящее масло между пальцев, Юника норовисто командует:

— Пусти-ка, детка. Этот паршивец рано собрался подыхать!

Я отрываю руки от Анвара, и тот снова кашляет сгустками крови. Ладони колдуньи ложатся поверх раны, она что-то шепчет без слов. В её больших чёрных глазах мелькают мириады фиолетовых огней, напоминающих то, как становится голубой радужка Анвара при появлении когтей. До боли кусаю губы, раскачиваясь из стороны в сторону подобно болванчику. Мне всё равно, кто его вернёт сейчас, чья вера и чей бог, чья молитва и чья магия. Просто. Не смей. Умирать.

Анвар распахивает веки, громким, длинным вдохом втягивает в себя воздух, выгибается навстречу исцеляющим рукам. Удерживаю его, вновь обхватив плечо, и сама не замечаю, как из меня несутся мысленные слова:

«Давай. Дыши. Я тут, и ты мне нужен, ты нам нужен, раздери тебя духи! Так что дыши, иначе дышать не смогу я».

И когда дыра от стрелы под ладонями Юники медленно стягивает свои рваные края, ко мне приходит ужасающее понимание.

Я не могу его потерять.