Я плакала, сама не зная почему. Часть меня отказывалась верить, что Мэйсон мертв. Это не могло быть правдой. Я прижала к груди, цепочку, которую он мне дал. Это то, что он пытался сказать мне, прежде чем я плюнула ему в лицо?
С моей стороны было бредом думать, что он вернется и спасет меня. У нас было так много всего, но в то же время совсем ничего. Он был моим учителем, но не совсем. Я была его другом, но не по-настоящему. У нас были чувства, но мы никогда не отпускали их. Мы были просто кучкой маленьких незавершенных, разбитых осколков.
И вот мы снова здесь — все эти разбитые, зазубренные куски, режущие друг друга снова и снова. Я вцепилась в его цепочку, потому что она все еще приносила некоторое утешение, и я чувствовала себя голой без нее.
Вчера я потеряла контроль, черт возьми. Мэйсон был здесь не для того, чтобы спасти меня или освободить; он был здесь для своей мести, и мне нужно было, черт возьми, помнить об этом.
Была ли я богата или была рабыней-прислугой, моя жизнь ничем не отличалась. Мне все еще приходилось кланяться тем же псевдо «королям».
Это был еще один день притворства.
Когда я принимала душ, меня начала одолевать злость. Это чувство я помнила слишком хорошо. Оно было пропитано несправедливостью и угнетением. Я была частью толпы, но я всегда буду аутсайдером, который вонзил нож в спину кого-то, чтобы попасть во внутренний круг. Я восседала на вершине скромного наследства, которое было украдено. Я собиралась выйти замуж за холостяка номер один в Америке, и эта мысль приводила меня в ужас. Могу ли я что-нибудь с этим сделать?
Горячая вода обжигала, скользя по моей коже, и все, что она делала, это подливала масла в огонь моей ярости, которая всегда была во мне. Я всегда была жертвой, а когда попыталась не быть ею, становилась злодейкой. Время шло, а поводок, который закрепили у меня на шее, сжимался все сильнее.
С одной стороны, у меня был Лиам, который, я была уверена, сделает меня несчастной. Я никогда не верила в любовь или что-то в этом роде. Что вообще такое настоящая любовь? Иметь родителей, которые продали тебя? Нанести удар в спину мальчику только для того, чтобы получить немного свободы? Спать с замужней женщиной, чтобы избавить свою жену и ребенка от рабства? Все это было просто кучей дерьма.
Я вышла из душа и обернула полотенце вокруг талии. Я развеяла густой туман от пара и посмотрела на свое отражение.
Та, что смотрела на меня в ответ, была трусихой. Чем больше я смотрела, тем больше я становилась противна сама себе. Одежда, дом, деньги — я чувствовала себя виноватой из-за этого, но я не искала возможности сбежать. Я знала, что Орден может найти меня, но я все равно могла бы найти способ обмануть его.
Если бы я прекратила трепаться о всякой ерунде, и прислушалась к своему сердцу, я бы поняла, что Мэйсон был жив. Он поджег этот гребаный дом и хотел, чтобы я пошла с ним. Мои колени ослабли, и я ухватилась за раковину, чтобы не упасть.
Знать, что он хотел взять меня с собой — вот что было больнее всего. Если бы я доверилась ему и сказала то, чего хотела больше всего, может быть, просто может быть, мы оба могли бы быть где-нибудь в другом месте и жить нормальной жизнью.
Сожаление — это чертовски неприятное чувство, не так ли?
— Чего ты хочешь от меня? — Прошептала я, глядя на себя.
Он мог бы рассказать Эрин о том, что произошло той ночью между нами, как только приехал сюда. Я имею в виду, имеет ли это вообще значение на данный момент? Эрин даже не разговаривала со мной. Она была единственным человеком, за которого я цеплялась, потому что она была единственной, кто хоть как-то принимал меня.
Я открыла дверь и вышла из ванной, готовая закончить еще один день. Когда пар вырвался наружу, я подумала, о том насколько была обжигающей вода. Это заставило меня вспомнить о том моменте, когда я вошла в комнату Мэйсона. Его кожа была ярко-красной. Потом я вспомнила про кровь, и почувствовала себя глупо из-за того, что забыла такую важную деталь.
— Смываешь свои грехи?
Моя голова резко повернулась туда, откуда доносился голос.
Мэйсон сел на тот же диван, что и накануне. Одна бровь была приподнята, в то время как остальная часть его лица сохраняла невозмутимое выражение.
— Убирайся к черту из моей комнаты, — выплюнула я, свирепо смотря на него.
С одной стороны, я была зла за то, что он сделал со мной, в то время как другая часть меня была смущена.
Он откинул голову назад и рассмеялся. Я была очарована, наблюдая за тем, как его адамово яблоко подрагивало от этого действия. Когда он снова посмотрел на меня, на его лице было леденящее душу выражение.
— Тебе действительно не потребовалось никаких усилий, чтобы заявить права на все, что было моим, — отчеканил он. — Домики распределяются по семьям. Ты получила один, потому что они отдали тебе мой.
Мое горло сжалось.
— Кинги пытались стереть мою фамилию с лица земли и отдать тебе все, что когда-то принадлежало мне.
Я не знала, что сказать. Любое извинение разозлило бы его. Для этого было уже слишком поздно.
— Почему ты сжег свой дом дотла? — Я сама удивилась, что задала этот ужасный вопрос.
То, как его глаза мерцали болезненным удовлетворением, было не правильно.
— Какой пожар? — лениво протянул он.
Он наклонил голову, и я почувствовала, как его взгляд скользнул по моей коже.
Мне стало жарко, и я молила Бога, чтобы я не покраснела.
Моя рука потянулась к верхней части полотенца, убедившись, что оно остается на месте.
— Никто из слуг не пострадал, — пробормотала я. Этот факт все еще не давал мне покоя. Мэйсон не был тупым и не делал такого дерьма, как Лиам. У него была цель для всего. — Единственными пострадавшими были твой отец… — Я наблюдала за его реакцией, пытаясь уловить от него хоть что-нибудь. — Твоя мать. — Ничего, он выпрямил голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— И Джейсон, — закончил он за меня. — О, и, согласно официальным сообщениям, ваш покорный слуга.
Он был так равнодушен ко всему этому, что это меня взбесило.
— Я не думаю, что ты хотел, чтобы Джейсон пострадал, — сказала я, то, что все уже давно предполагали.
— Ты говоришь это так, как будто уверена, что это я устроил пожар.
Мне хотелось напугать его. Заставить его почувствовать то, что чувствовала я последние несколько лет. Загнать его в тупик, чтобы ему некуда было податься.
— От тебя пахло бензином, — сказала я ему. Я закрыла глаза и вздохнула. Я прекрасно помнила ту ночь, но мне никогда не нравилось возвращаться к тем воспоминаниям. Это было одно большое "что, если" в моих воспоминаниях. — Ты хотел взять меня с собой…
Впервые я произнесла эти слова вслух. Я не пыталась устроить с ним спор из-за этого, это была просто констатация факта. Выражение его лица изменилось. Не было ни злой ухмылки, ни жестокой улыбки; все его лицо прямо сейчас выглядело смертельно опасным.
— Заткнись на хрен и не говори о вещах, о которых ты ничего не знаешь.
Я пристально посмотрела на него. Не знаю, почему я так отчаянно пыталась доказать себе, что ему было не все равно. Что наше прошлое все еще проигрывалось в его голове. Что тех наших мимолетных моментов было вполне достаточно, чтобы трансформировать наши разбитые души в тех, кем мы стали сегодня. Потому что нельзя было отрицать, что Мэйсон Штильцхен был сломлен.
— Ты хотел, чтобы я пошла с тобой, не так ли? — Я сделала один шаг ближе к нему. Он стиснул зубы. Его нефритовые глаза, пылали гневом, который он пытался подавить.
— Ты мог бы сжечь весь дом и уйти один, но у тебя было только две цели на уме… — Еще один шаг, и он уже держался за края дивана, как будто пытался убедиться, что вцепился в него когтями. Если бы я была умной, я бы отступила и перестала давить, но мне нужно было услышать от него, то, что он хотел, чтобы я была с ним.
До этого момента я не понимала, что таила в себе болезненное отчаяние чувствовать себя желанной только потому, что была собой.
— Прекрати болтать, — прорычал он.
Я не слушала.
— Никто никогда не приезжал к вам. Никто никогда не навещал вас, ребята. По большей части там был только персонал. Ты хотел смерти своих родителей, но главный вопрос в том, почему?
Теперь я была перед ним. Его реакция сказала мне все, что я уже подозревала. Он хотел сжечь что-то еще вместе с этим домом.
— Что ты пытался скрыть? — Усмехнулась я, наклоняясь.
Мэйсон сел и схватил мои влажные волосы. Он потянул их вниз, заставив меня изогнуться под странным углом. Он продолжал тянуть, пока моя голова не оказалась на уровне его глаз. Моя кожа головы горела, и я заскулила от боли.
— Думаю, ты никогда не узнаешь, — выдохнул он мне в ухо.
Он встал, все еще держась за меня. Я чувствовала, как у меня пульсирует голова, и знала, что у меня будет мигрень до конца дня.
— У тебя что-то на уме, питомец? — спросил он, прежде чем отпустить меня. Он использовал это прозвище, чтобы показать свою власть надо мной.
Я все еще чувствовала его хватку на себе, когда смотрела, как он выходит за дверь. С моей стороны было глупо думать, что я смогу пробить брешь в доспехах, которые он носил.
По правде говоря, я была в отчаянии. Иногда мне казалось, что будущее каждого человека будет у меня в кулаке. Очень двусмысленно с моей стороны так думать, но это было правдой.
Как бы я ни старалась, мне не удавалось облапошить своих родителей так, как они облапошили меня.
Я быстро переоделась и направилась в главный домик. Я могла бы посидеть с остальными девочками, но для чего? Они поддерживали со мной светскую беседу, потому что это было полезно для их будущего, но смеялись надо мной, когда меня не было рядом.
Двери открылись, и там оказались те же самые люди, которые надели нам на головы мешки. Все они носили с собой дневники — старые, в кожаном переплете.
Они раздавали их один за другим. В комнате воцарилась тишина, и это был тот момент, которого все они ждали. Каждый получил свой дневник, кроме двух человек.
Мэйсона и меня.