Когда на следующее утро Спенсер спустился вниз, все уже собрались за столом. Его родители, Элизабет, все Барклаи. Это был подходящий момент начать нужный ему разговор. Но он, бледный после бессонной ночи, не нашел в себе силы прервать их оживленную беседу.
– Ты, должно быть, очень поздно вернулся вчера, – тихо обратилась к нему Элизабет, не прерывая беседы между его отцом и ее матерью.
Все были уже готовы к отъезду и собрались за столом в последний раз. Говорили только о свадьбе, строили планы, и у него возникло непреодолимое желание выкрикнуть им все, но он сдержался. Он вдруг решил, что сейчас не место и не время говорить им о Кристел. Лучше он скажет об этом одной Элизабет, наедине. Он молча налил себе чай из серебряного чайника, а за столом продолжали беседовать. Иэн первый заметил его состояние и не упустил удобного случая подразнить будущего родственника:
– Что, свояк, нагрузился вчера? Я знаю, как умеют пить приятели из юридической школы. Каждый раз, когда мы встречаемся, я так напиваюсь, что Сара грозится развестись со мной.
– Да нет, – запротестовала Сара, глядя на него с мягкой улыбкой. – Я просто сделаю это, если тебя однажды арестуют.
Все дружно рассмеялись, кроме Спенсера, который по неизвестным для всех причинам выглядел несчастным.
– Встряхнись, сынок, – попытался ободрить его отец, – скоро самолет, и там ты сможешь выпить.
Но ему не нужна была выпивка, ему нужна была Кристел.
Вскоре после этого все стали прощаться с Барклаями, которые летели в Вашингтон. Удивительно, что судья Барклай вообще смог выбраться сюда. Он редко оставлял Верховный суд даже на один день, но повод был важный. Он должен был прилететь, чтобы присутствовать на помолвке дочери.
В самолете Элизабет почти не разговаривала со Спенсером. Она внимательно смотрела на него, чувствуя, что с ним что-то происходит. Она никогда не видела его таким притихшим и несчастным.
– У тебя что-то случилось? – Еще одна прекрасная возможность начать разговор, но он не воспользовался ею.
Через проход от них сидели родители, позади – Иэн и Сара, и Спенсер не хотел сообщать Элизабет ужасную новость в их присутствии. Он покачал головой, и Элизабет с досадой отвернулась к окну. Она больше ни о чем его не спрашивала. Потом она уснула, и он стал смотреть на нее. Спенсер чувствовал себя очень виноватым! Но этого чувства недостаточно, чтобы жениться. Он не любит ее, теперь он знает это точно. Он безумно любит Кристел. Он еще чувствовал на щеке мягкость ее волос, на губах – вкус ее губ...
прикосновение ее рук... Он боялся, что, пока они приземлятся, он сойдет с ума. Он обещал вечером отвезти Элизабет в Поукипси и смертельно боялся остаться с ней наедине. Он должен сказать ей правду, но не хотелось причинять ей боль. Он понимал, что ему придется объясниться с ней, и представил, как будут ошеломлены его родители, как обидятся из-за его измены Барклаи. Эти мысли привели его в уныние. Однако ему придется пройти через это как можно скорее.
По прибытии в аэропорт его родители, Иэн и Сара наняли такси до Нью-Йорка, а Спенсер вывел со стоянки оставленную там для них ее отцом машину. Он поставил чемоданы в багажник, и они поехали. Первые несколько миль ехали молча. Наконец Элизабет не выдержала:
– Спенсер, что с тобой? Что случилось вчера вечером? Уходя, ты был в прекрасном настроении.
Она чувствовала, что творится неладное, но о причине не могла догадаться. Он должен назвать эту причину. Ей вдруг вспомнилась девушка, которая пела в ресторане «У Гарри». Вспомнилось его лицо, когда он смотрел на нее. Может, из-за нее он стал таким? Нет, не может быть. Или может? Казалось, он был готов сорваться с места и броситься к ней, так он на нее смотрел.
– Мне следует знать об этом? – Она смотрела выжидательно, а он продолжал молча вести машину, глядя перед собой. Потом так же молча свернул с дороги и остановил машину у обочины, повернув к Элизабет лицо. Оно было бледным, на нем отразились все душевные муки. Он был на грани безумия, а она со странным спокойствием ожидала ответа.
– Я не могу на тебе жениться. – Ему не верилось, что он наконец произнес эти слова. Еще более неправдоподобным ему показался взгляд Элизабет. Она смотрела с интересом, но без малейшего беспокойства.
– Могу узнать почему?
– Я не уверен, что могу. – Он не хотел говорить, что не любит ее. Это было бы слишком жестоко и несправедливо. Разве это ее вина, что она не Кристел? Или его вина, что он не услышал громов и молний при встрече с ней? Она могла предложить ему все. Она была умной и привлекательной, из хорошей семьи, с ней интересно, она ему нравилась. Просто он не любил ее.
– Я понял, что не могу. Мы никогда не будем счастливы.
Она посмотрела на него, и он мгновенно понял, что она находит его слова забавными.
– Глупее мне ничего не приходилось слышать. Я никогда не думала, что ты трус.
– При чем здесь это? – Он казался еще более несчастным. Элизабет закурила и посмотрела на него:
– А при том. Ты просто струсил, Спенсер Хилл, ты так испугался, что не можешь ничего решить, найти выход. Ты готов все бросить и бежать, как кролик. Все боятся, так что? В конце концов, покажи свой характер, будь мужчиной. Напейся где-нибудь, иди поплачь к друзьям и смирись. Ведь все мужчины чувствуют себя так перед женитьбой...
«Да, но не все влюблены в Кристел». Элизабет посмотрела на него холодным, отчужденным взглядом:
– Тебе надо успокоиться, перевести дух, а через неделю, на следующий уик-энд, я приеду, и мы поговорим.
– Элизабет, все не так просто. – Он все еще сдерживался и не говорил ей, что снова видел Кристел... что полюбил, когда ей было только четырнадцать лет. Она бы подумала, что он сумасшедший. По правде говоря, он и чувствовал себя сумасшедшим, стараясь объяснить все женщине, с которой помолвлен.
– Все может быть просто, если этого хочешь, – она улыбнулась ему и погасила сигарету, – ведь раньше у нас не было таких разговоров.
Он тяжело вздохнул и уставился в окно.
– Кажется, ты еще безумнее, чем я.
– Прекрасно, Спенсер, значит, мы будем хорошей парой, не так ли?
– Нет, черт возьми, нет! – Он повернулся и посмотрел на нее. – Я совсем не тот, кого ты хочешь, и никогда не стану им. Я не хочу того, чего хочешь ты. Я не хочу славы, удачи, «важности». Я никогда не стану таким мужчиной, как ты хочешь. Я этого не хочу.
– А как насчет меня, раз уж об этом зашла речь? Где то, чего мне не хватает, чего нет во мне, о чем ты говорил на самом деле? Ведь в действительности ты говорил о том, кем я не являюсь, а не ты. – Она была мучительно правдива и, кстати сказать, достаточно сообразительна, чтобы разобраться с тем, с чем сталкивалась, даже если порой не знала, для чего это.
– Я тебе не нужен. – Этот довод прозвучал так неубедительно, что Спенсер сам почувствовал всю глупость сказанного.
– Ну конечно, нужен. Неужели я должна все время скулить об этом, этого ты ждешь? Если это имеет для тебя значение – да, я влюбилась в тебя. Но не собираюсь разводить сантименты вроде тех, что я верю в радуги, чудо и видения ангелов, играющих на арфах, для того чтобы понять, что люблю тебя. Ты мне нравишься, я считаю тебя умным, веселым, думаю, что ты далеко пойдешь, если только воспользуешься шансом, а когда ты достигнешь чего-нибудь, у нас наступит чертовски интересная жизнь. Вот этого я и хочу. Что, это так ужасно?
– Нет, не ужасно. В этом нет ничего ужасного. И ты не ужасна. Ты мне тоже очень нравишься, но нам надо больше.
Его голос звучал слишком громко в маленькой машине, но она не обратила на это внимания. Он умолял ее о своей жизни, но она, по-видимому, не поняла.
– Мне нужны скрипки и арфы, радуги, и я в них верю. Быть может, я безнадежный романтик, но если мы сейчас довольствуемся малым, то через десять лет... пять... два года... мы горько раскаемся.
– Но у нас также может сложиться чертовски удачная сексуальная жизнь, не забывай об этом.
Он улыбнулся, как прямо она об этом говорила. Она права. Конечно, ненормально, что он безумно влюбился в девушку, с которой он ни разу не переспал. И вдруг, слушая себя и Элизабет, он подумал: что, если все мечты о Кристел – только иллюзии? С ней были одни арфы, скрипки, воспоминания и видения. С Элизабет – все реально. А ему нужно и то и другое. Во всяком случае, он так думал.
– Или секс не имеет для тебя значения? Насколько я успела заметить, это не так.
Она смеялась над ним, а ему ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ:
– Я бы сказал, да.
– По крайней мере ты правдив. Не очень смел, но хоть правдив.
Она наклонилась и поцеловала его в щеку, положила ему руку на бедро.
– Почему бы нам не остановиться в каком-нибудь мотеле и не обсудить это?
– Ради Бога, Элизабет, я же говорю серьезно. Говорю, что не хочу на тебе жениться, а ты собираешься в мотель! Или ты не слышала? Или ты не слушала? Тебе что, все равно? – вскипел Спенсер.
– Ну конечно, мне не все равно. Но это не значит, что я собираюсь помахать тебе на прощание платочком. Ты ведешь себя, как десятилетний ребенок, я не буду тебе потворствовать. Вчера вечером что-то случилось, ты чего-то испугался. Не знаю почему, но мне так кажется. И от религиозного ли усердия или просто от дурости ты решил сбежать. Не хочу даже слышать об этом. Сейчас отвези меня в школу, возвращайся домой, приходи в себя, а утром позвони мне.
Да, Элизабет – сдержанная женщина, этого нельзя отрицать. Он даже уважал ее за это и в то же время до смерти боялся. Именно поэтому он хотел бы жениться на Кристел, а не на ней. А она смотрела, как он заводит машину с выражением отчаяния на лице.
– Уж не собираешься ли ты мне исповедаться по поводу вчерашнего вечера? К чему это? Сходи лучше в церковь и получи там отпущение грехов. И у нас наконец будут нормальные отношения нормальных людей.
– Мне не в чем исповедоваться.
– А я думаю, что есть, и думаю, ты тоже понимаешь это. И знаешь что, Спенсер, – сказала она, спокойно глядя в окно и закуривая новую сигарету, – я не хочу больше слышать об этом. Ты можешь потихоньку иметь свой crise de conscience, как говорят французы, не нарушая течения жизни.
– Нашу жизнь разрушит женитьба. Поверь, я знаю, что говорю. – Но его серьезный тон не убедил Элизабет.
– Неверность сама по себе не является причиной для развода, не важно, что там говорит по этому поводу закон. Если в этом все дело, если ты вчера хорошо покутил с друзьями, не обременяй меня своими жалкими историями. Поступи трезво, как поступил бы другой нормальный, приличный, уважающий себя мужчина – соври мне, купи у ювелира какую-нибудь вещицу и прекрати скулить.
– Ты говоришь серьезно?
– Не совсем, но в целом – да. Просто мы еще не женаты, ты немного задурил, и я смотрю на это сквозь пальцы. Но когда мы поженимся, я буду значительно менее сговорчивой.
– Я приму это к сведению. – Да, она совсем необычная девушка, и он вдруг повел себя так, будто по-прежнему собирался жениться на ней, а не на Кристел. – Бесспорно, у тебя широкие взгляды.
– Так, значит, я права, в этом все дело?
– Совсем не обязательно. – Он окончательно отказался от мысли рассказывать ей о Кристел. Ее это не касалось. Она думала, будто это увлечение одной ночи, не хотела раздувать целую историю. Все это осложняло предстоящий разговор. – Я считаю, что дело в разнице наших взглядов на то, чего мы хотим от жизни. С одной стороны, я хочу большего, чем ты, с другой стороны – наоборот.
– Нет, это не так.
Они ехали по шоссе, и она подвинулась ближе к нему.
– Не могу с тобой согласиться, я считаю, что это так.
– А я считаю, что ты сумасшедший. – Говоря это, она положила руку ему на ногу. Он запетлял по дороге, с ужасом представляя, что может произойти.
– Элизабет, прекрати!
– Почему? Раньше тебе это очень нравилось.
Она развлекалась, смеялась над ним. Она отказывалась принимать его слова всерьез.
– Ты слышала что-нибудь из того, что я тебе говорил?
– Все. И, говоря откровенно, считаю это чистой воды нелепицей. – Она снова поцеловала его, и он независимо от себя почувствовал возбуждение.
Ему хотелось заняться с ней любовью. Но ему надо убедить себя, и убедить именно сейчас. Но в чем? В том, что все кончено? Почему она отказывается верить ему? Что она знает такого, чего не знает он? Она ужасно своенравна и упряма.
– Нет, это не нелепости, это мои убеждения.
– Сейчас – может быть, но завтра ты будешь смущен. Я стараюсь избавить тебя от этого смущения, не принимая твои слова всерьез. Как тебе моя прямота?
Он опять остановил машину у обочины, чтобы посмотреть на нее. Ему оставалось только посмеяться над собой. Он-то ждал, что она будет бесноваться, а она осталась совершенно равнодушной к его сообщениям и речам. Ее абсолютно ничего не трогало. Самое ужасное, что в глубине души ему это нравилось.
– Ты еще более сумасшедшая, чем я.
– Спасибо. – Говоря это, она наклонилась и крепко его поцеловала, водя языком по его губам, медленно расстегивая молнию на брюках. Он попытался было оттолкнуть ее, но кто-то второй в нем не хотел этого.
– Элизабет, не надо.
Но она целовала, лаская и возбуждая, и ему невозможно было устоять даже при таких затруднительных обстоятельствах. Он сам не мог поверить в происходящее, но через минуту они уже лежали на сиденье, поспешно снимая остатки одежды. Ее юбка задралась к груди, а его белье – спущено на ногу. Запотевшие окна машины были достаточным доказательством их страсти. Все происходило быстро, Спенсер совсем потерял контроль над собой, зато потом, когда пришел в себя, почувствовал себя совсем подавленным. А Элизабет пришла в наилучшее расположение духа.
– Ужасно нелепо все получилось. – Он вел себя еще более ненормально, чем раньше, упрекая за то, что произошло. Наверное, у него просто сдали нервы.
– А я думаю, что это было очень даже неплохо. Не будь таким напыщенным ничтожеством.
Она продолжала подтрунивать над ним до самого Поукипси, а когда приехали в Вассар, нежно поцеловала его в губы, несмотря на все его протесты, пообещав, что они серьезно поговорят, когда она приедет в Нью-Йорк на следующие выходные. А он, вместо того чтобы чувствовать облегчение, вину, печаль или сожаление, всю дорогу в Нью-Йорк ругал себя последними словами.
Только ночью, лежа без сна и думая о Кристел, он в полной мере осознал сложность возникшей у него с Элизабет проблемы. Приняв его предложение, она теперь не хотела слышать «нет». А он рвался в Калифорнию, к другой женщине. Все это могло походить на комическую оперу, если бы не было так серьезно. Он даже испытывал искушение позвонить отцу и посоветоваться с ним, но был убежден, что отец посчитает его ненормальным. При сложившихся обстоятельствах он и сам не был убежден в этом.
На следующее утро он хотел позвонить Кристел к миссис Кастанья, но ему нечего было ей сказать. Она ведь даже не знает, что он помолвлен. Тогда он решил, что не должен ей звонить, пока не утрясет все с Элизабет. Он ненавидел себя за то, что занимался с ней любовью в машине по пути в Поукипси. Для полной картины сейчас только не хватало, чтобы Элизабет забеременела. Но по прежнему опыту он знал, что она не допускает близость в опасные дни. Даже без этого осложнения он стоял перед дилеммой.
Всю следующую неделю он не мог ни есть, ни пить, ни спать, не мог сосредоточиться на работе. Он думал о Кристел и о своей неудачной, распадающейся помолвке. Он порой задумывался: а что, если Элизабет права и нет браков, совершаемых на небесах? В конце концов, они прекрасно проводили время и в постели и вне ее, она умна, они хорошо ладили... но Кристел – это что-то совсем другое... он думает, что она... он не мог не признать, что он едва знает ее. К концу недели он с трудом мог соображать. Он столько раз пытался все взвесить, разложить по полочкам, что дальнейшие попытки не имели смысла. Он знал, что годами его преследовал романтический образ Кристел, резко отличавшийся от реальной женщины, с которой он был помолвлен.
Всю неделю он выглядел задумчивым, и один из его приятелей в конторе даже прокомментировал шутливым тоном:
– У тебя, должно быть, был бурный уик-энд, Хилл. Спенсер улыбнулся в ответ. На следующий день, когда они играли в сквош, он был очень рассеян и проиграл обе партии. Он сидел мрачный, когда они закончили пить, зная, что ему необходимо поговорить с кем-нибудь. Джордж Монтгомери недавно пришел в их фирму. Он был одних лет со Спенсером, его ожидало блестящее будущее, поскольку он был племянником старшего компаньона, Брюстера Винсента. Спенсер в отчаянии поднял глаза на своего неизбежного собеседника, и тот сразу понял, что у Спенсера серьезные проблемы.
– Тебя что-то беспокоит?
– Боюсь, я сошел с ума.
– Предположим, а кто сейчас не сумасшедший? – Джордж улыбнулся и заказал им обоим по пиву. – И что тебя заставляет так думать?
Спенсер не знал, что ему сказать. Как он может начать говорить с ним о Кристел?
– Да, я встретил своего старого друга в воскресенье в Сан-Франциско.
Джордж мгновенно предположил, заглядывая ему в глаза:
– Женщину?
Спенсер удрученно кивнул:
– Я не видел ее несколько лет, думал, что забыл о ней, и вдруг... Бог мой, я даже не знаю, как это объяснить.
– И вдруг ты оказался с ней в постели, – предположил с улыбкой Джордж. С ним самим произошло нечто подобное за два дня до женитьбы. – Не волнуйся, это простое малодушие, ты скоро оправишься!
– А если нет? Что тогда? Кстати, я с ней не спал. – Он сказал так, пытаясь защитить ее репутацию, как будто это имело значение. Джордж ее даже не знал.
– Прими мои соболезнования. Не беспокойся, Спенсер. Ты забудешь ее. Элизабет – прекрасная девушка. Ты допустишь огромную ошибку, если не породнишься с судьей Барклаем.
Неужели все считают это главным? Спенсер посмотрел на него, и Джордж внезапно понял, что это серьезно.
– Я сказал Элизабет, что хочу расторгнуть помолвку. Джордж поставил стакан и присвистнул:
– Да, ты точно ненормальный. А она что сказала? Спенсер покачал головой:
– Она не хотела слышать об этом. Элизабет сочла это обыкновенной трусостью и сказала, чтобы я прекратил скулить. – Это могло показаться смешным. Всем, кроме Спенсера.
– Это благородно с ее стороны. Она знает о той, другой? Спенсер с несчастным видом покачал головой:
– Я ей не сказал. Но думаю, она догадывается. Она, однако, не догадывается, насколько это серьезно.
Джордж твердо посмотрел на него:
– Это не может быть серьезным.
– Нет, может. Я люблю ее... ту, другую, я имею в виду...
– Слишком поздно. Подумай, сколько неприятностей тебе принесет расторжение помолвки.
– Если не сделать этого, всю оставшуюся жизнь я буду думать о другой.
– Нет, не будешь. Ты забудешь ее. – Он говорил очень уверенно, а вот Спенсер не был в этом уверен. – Ты должен забыть.
– Другие же расторгают помолвки. – Спенсер был взволнован, к тому же он уже не спал несколько ночей, и его это очень угнетало.
– Да, но не с дочерью судьи Барклая.
Джордж говорил с убежденностью, но Спенсера раздражала его позиция. Всех чертовски впечатляло, кто она, а он никогда не считал, что это важно. Он сделал ей предложение, потому что она ему нравилась, потому что она умна и полна жизни, потому что, в конце концов, он убедил себя, что любит ее. Никогда он не думал о ней как о чьей-то дочери. Он с самого начала знал, кто она, именно поэтому не решался сделать ей предложение целый год. И вдруг он решил, что будет все нормально. Но он ошибся, и теперь... Что теперь? Он все не мог найти ответа.
– Почему все это так важно, Джордж? Какая разница, кто у нее отец?
– Ты шутишь? Ты же женишься не на девушке по имени Элизабет. Ты женишься на образе жизни, на имени, важной семье, и ты не можешь запросто входить и уходить из такой жизни. Они заставят тебя чем-нибудь заплатить за это. Даже если нет, твое имя вымажут в грязи отсюда и до Калифорнии.
Спенсер услышал эти слова, он подумал о родителях, о том, как они будут огорчены. Но не может же он жениться только для того, чтобы сделать им приятное.
– Если нужно, я смогу с этим смириться.
Но сможет ли он? А что, если Кристел не то, что ему нужно? Если это слепое юношеское увлечение? В конце концов, он ее едва знает.
– По правде говоря, я не представляю, как буду с ней, если я по уши влюблен в другую.
– Думаю, тебе надо выбросить все из головы и прийти в себя. Давай я угощу тебя обедом. Выпей немного, выспись, ради Бога, ничего больше ей не говори. Через несколько дней тебе станет лучше. Это действительно так, как она говорит. Трусость. Все это переживают.
Но Спенсер не был полностью уверен в этом. Тем не менее этой ночью он спал спокойно, а утром в «Нью-Йорк тайме» увидел объявление о своей помолвке с очень милой фотографией Элизабет, сделанной в Вашингтоне. Он опять задумался: неужели Джордж прав и он должен выбросить Кристел из головы? Что же он ей скажет? Что он ошибался? Что он ее не любит? Что должен жениться на другой? А как же она? Он же ей нужен, по крайней мере кто-то нужен. Это несправедливо по отношению к ней; мысль о том, что он должен бросить ее, больно отозвалась в его душе. Однако ему не нужно было ей ничего говорить.
В этот день в Сан-Франциско Кристел увидела в газетах объявление о помолвке. Он даже не подумал об этом, пока разрешал сложную дилемму. Кристел обедала в перерыве с персоналом «У Гарри», когда Перл протянула ей «Кроникл». Но она, увидев в газете улыбающееся лицо Спенсера, была удивлена не так, как Кристел.
– Послушай, не они ли были здесь недавно? По-моему, я их обслуживала... – задумчиво произнесла Перл. Ее волновало то, что она читала в газетах о сильных мира сего. – Кажется, это было в субботу. Она была так полностью поглощена собой, а вот он был очень мил. Кстати, ты ему очень понравилась. Видела бы ты его лицо, когда ты пела!
Кристел чувствовала, как похолодели ее руки, как задрожали ее пальцы, когда она возвращала газету. Она уже прочла. Там написано, что Спенсер Хилл из Нью-Йорка помолвлен с Элизабет Барклай, дочерью судьи Барклая, что обе семьи пригласили около четырехсот друзей для празднования помолвки. Гедда Хоппер заявила, что это был великолепный прием с икрой, шампанским и буфетом, который мог сравниться с буфетом Белого дома, с оркестром Арти Шоу, который играл для молодых до самого утра. Свадьба назначена на июнь, а платье для мисс Барклай заказано Прициллой в Бостоне. Кристел молча уставилась в свою тарелку. Она не могла поверить. Он ничего не говорил ей о помолвке. Он только говорил, что любит ее, что вернется в Калифорнию. Он лгал ей. Вспоминая сейчас все, что он говорил, она чувствовала, как болит сердце. Она ему верила.
– Ты слышала о нем раньше? – поинтересовалась Перл, продолжая жевать. Она немного потучнела, но все еще была в отличной форме.
– Нет. – Кристел покачала головой. Еда стояла перед ней нетронутой, но она уже не хотела есть.
В тот вечер она пела от всего сердца, тщетно стараясь не думать о Спенсере. Но она не могла больше ни о чем думать, а когда он позвонил ей через два дня, она не хотела подходить к телефону, но миссис Кастанья настояла.
– Это же междугородный! – вскрикнула она пораженно. Когда Кристел взяла трубку, руки у нее дрожали.
– Да?
– Кристел? – Это был его голос, и Кристел закрыла глаза, услышав его.
Он вновь печально и обеспокоенно повторил ее имя.
– Да?
– Это Спенсер.
– Поздравляю вас. – Сердце Кристел остановилось, когда она произнесла эти слова.
Он мгновенно все понял. Барклаи должны были поместить объявления в местной прессе. Он хотел сам ей сказать, но теперь слишком поздно. Она уже знает.
– Я поехал в Нью-Йорк, чтобы разорвать помолвку. Я клянусь. Вчера, как только я вернулся, я сказал ей.
– Думаю, вы оба решили, что это ни к чему.
– Нет... не совсем... я... черт, не знаю, как это объяснить.
– Не надо мне ничего объяснять. – Как ни была она разгневана на него, но сейчас, слушая его, она чувствовала огромную печаль. Она потеряла стольких людей, которых любила, просто он еще один. Он ушел. Ушел из ее жизни отныне и навсегда. Как и другие. Но на этот раз все могло быть по-другому. – Ты не должен мне ничего объяснять. Ты мне ничего не должен, Спенсер.
– Не о том речь, Кристел... я люблю тебя... – Это прозвучало ужасно после того, что Кристел прочла в газете. – Я не хочу все усложнять, только хочу, чтобы ты знала. Мы жили так далеко друг от друга, у нас не было возможности узнать друг друга. – Как жалко прозвучали эти объяснения, ведь инстинктивно он знал, что они бы хорошо жили, что они подходят друг другу. Но он выбрал холодную реальность вместо нежных иллюзий. – Все оказалось так сложно, когда я вернулся.
В последние дни ее образ немного потускнел, но сейчас, услышав ее голос, ему до боли захотелось вновь оказаться рядом с ней, прижать ее к себе. А она молча плакала, слушая его на другом конце провода. Она хотела бы ненавидеть его, но не могла.
– Она, должно быть, необыкновенная женщина!
Он мгновение колебался, не сказать ли ей правду, насколько она обыкновенна, но это невозможно. Он не мог допустить этого.
– Это совсем не то, что чувствую я и ты, нет волшебства.
– Тогда зачем ты это делаешь? – Она ничего не понимала, все это было так запутанно.
– Честно говоря, я и сам не знаю. Наверное, иначе было бы слишком сложно...
– Разве это причина для того, чтобы жениться? Он и сам знал, что нет, поэтому ему нечего было сказать в ответ.
– Да, я знаю, знаю, что это звучит ненормально, но я напишу тебе... просто чтобы знать, как ты... или... если можно, я позвоню тебе.
Он не мог даже думать о том, что снова потеряет ее из виду. Нет, нет, ему необходимо знать, что с ней все в порядке, и, если понадобится, быть там, с ней, но она не хотела.
Слезы медленно стекали по щекам, когда она произнесла:
– Нет... ты ведь женишься. У нас никогда ничего не было. Только мечта. Я больше не хочу о тебе слышать. Это будет напоминать мне о том, чего я не имела.
Она говорила правду, и его особенно подавляло ее нежелание иметь с ним что-нибудь общее.
– Ты позвонишь мне, если что-нибудь будет нужно?
– Например? – Она улыбнулась сквозь слезы. – Как насчет контракта в Голливуде? У тебя не найдется одного?
– Конечно, – улыбнулся он, тоже сквозь слезы, – для тебя – все, что угодно.
Все, кроме того, чего оба желали больше собственной жизни. Он заставил себя сделать это, когда решил, что Элизабет – это правильный выбор. Сейчас, разговаривая с Кристел, он уже не был в этом уверен. Может, она права, не позволяя ему больше звонить. Ему хотелось прямо сейчас сесть в самолет и лететь к ней, но он не мог сделать ни того, ни другого, он должен попытаться наладить жизнь с Элизабет. Он многим ей обязан, а для Кристел он ничего не сделает.
– Я уверен, что увижу однажды твое имя на афишах... или куплю твою пластинку. – Он действительно так думал.
– Может быть... когда-нибудь.
Но сейчас она думала не об этом. Она думала только о нем, как ей будет не хватать его.
– Я так рада, что вновь увидела тебя... несмотря ни на что... это стоило... – Только несколько дней мечты, но главное – она увидела его. И обнимала его. И он сказал, что любит ее.
– Не знаю, как ты можешь сейчас так говорить. Я чувствую себя последним негодяем. Ведь это я должен был тебе все сказать, а ты узнала о моей помолвке через газеты.
Кристел только пожала плечами. Может, это не имело значения. Он никогда не был частью ее жизни. Он от начала и до конца оставался мечтой... приятной мечтой. Она хотела быть сильнее, но опять начала плакать, ей причиняла боль мысль о том, что ей нужно прощаться с ним, прощаться навсегда.
– Надеюсь, ты будешь счастлив.
– Я тоже, – произнес он неуверенно. – Обещай, что позвонишь мне, если я понадоблюсь. Я говорю серьезно, Кристел.
Он знал, что у нее никого нет, кроме Вебстеров, да и те много ли могут сделать для нее.
– У меня все будет нормально. – Она попыталась улыбнуться, борясь со слезами. – Я стойкая, ты же знаешь.
– Да, знаю... и желаю, чтобы тебе не приходилось быть такой стойкой. Ты заслуживаешь, чтобы кто-нибудь сильный заботился о тебе.
Он хотел добавить, что он желал бы быть этим «кем-то», но это было слишком жестоко и бессмысленно для них обоих. И он, сознавая, что ему больше нечего сказать, произнес:
– До свидания, Кристел... я люблю тебя. – В глазах его стояли слезы, и он с трудом расслышал, как она прошептала в ответ:
– Я тоже люблю тебя, Спенсер...
Телефон умер в его руке, она исчезла. Навсегда. Он написал ей письмо, в котором объяснил, как он сожалеет и как много она для него значит. Ему трудно было писать, трудно находить нужные слова, а оно вернулось нераспечатанным, без ответа. Может быть, она переехала, но он не был уверен в этом. Она оказалась достаточно мудрой, чтобы не начинать то, что ни один из них не сможет закончить. Она знала, что все должна оставить в прошлом. Это непросто. Для нее это было самым сложным из того, что когда-нибудь приходилось делать, не считая отъезда с ранчо, но она старалась перебороть себя и забыть о Спенсере. Ей даже не хотелось петь те песни, которые она пела в день, когда вновь увидела его. Все напоминало ей о нем – каждое утро, каждый день, каждая ночь, каждая песня, каждый закат. Каждое мгновение проходило в мыслях о нем. Раньше у нее были только мечты, а сейчас то, что она знала точно: цвет его глаз, запах его волос, вкус его губ, прикосновение его рук, звук его голоса, шепчущий слова любви, – делало ее боль неизмеримо сильнее. Все это надо забыть. У нее впереди целая жизнь. Нет любимого, но есть дар Божий, о котором часто напоминает миссис Кастанья, есть Перл, которая напоминает, что Голливуд все еще ждет ее. Но сейчас, когда она потеряла Спенсера, все это уже не казалось таким важным.