Звездолов

27.

Граф Эберни стоял на ступенях своего замка и смотрел, как в ворота толпой входят люди. Те, что из его клана, были верхом на конях, очевидно чужих, и вели за собой еще человек двадцать пеших, со связанными руками.

Граф искал взглядом сына — и не находил. Тревога больно кольнула в сердце. Тут он заметил трех коней, везущих завернутые в пледы тела. Господи, прошу тебя. Только не это! Не забирай Гэвина. А потом в ворота, пошатываясь в седле, въехал последний всадник — невысокий, жилистый, больше привычный передвигаться бегом, чем верхом. У графа помутился взор и пресеклось дыхание.

Быстрый Гарри? Или его призрак? Он не мог поверить своим глазам.

Дьявольщина, да что здесь творится? Гэвин говорил, что снова собирается в набег, но где он теперь? Господи всемогущий, неужто неутолимая жажда мести стоила ему, старику, жизни единственного сына?

Граф стоял, точно обратившись в соляной столп. Тем временем Быстрый Гарри подъехал к самым ступеням и, едва не свалившись с коня, спешился. Двое других, которых он не мог узнать, тоже спешились и стали рядом с Гарри.

— Не знаю, как тебе удалось остаться в живых, — обратился к нему граф, — но объяснения подождут. Скажи, где мой сын?

Быстрый Гарри помедлил с ответом.

— Поехал брать в плен ту падаль, что гадила нам, — наконец сообщил он.

— Сазерлендов? — уточнил лорд Эберни. — Но это я и так знаю.

— Нет, — отвечал Быстрый Гарри, поднимаясь к нему по ступеням, — не Сазерлендов. Синклера. — И с отвращением сплюнул. — Если бы не Патрик Сазерленд, ваш сын был бы уже мертв.

— Где он? — взревел граф. — Где мой сын?

— Они с Патриком Сазерлендом погнались за Синклером. Они думают, что он приложил руку к исчезновению вашей сестры.

— Приятель, ты спятил? Да ведь Сазерленд и виноват в ее смерти!

— Если вы выслушаете меня, милорд, я все объясню, — вежливо, но твердо перебил его Быстрый Гарри.

Эберни перевел взгляд на понурых пленных, стоявших неровной шеренгой посреди двора замка, — полураздетых, в одних грязных, пропитанных потом желтых рубахах.

Хмурясь, он снова посмотрел на Быстрого Гарри.

Лучший вестовой клана презрительно махнул рукою на нестройный ряд:

— Эти жалкие трусы нынче утром напали на наши фермы на северо-востоке, точь-в-точь как тогда на мою. На них были пледы клана Сазерлендов, но они все наемники, а заплатил им Эдвард Синклер.

— Синклер?!

— Да. Он грабил наших людей, разбойничал на нашей земле, а нас заставлял думать, будто это делали Сазерленды. Но Патрик Сазерленд выследил его и придумал, как остановить.

Граф по-прежнему ничего не понимал.

— А Гэвин?

— Ну да, молодой Сазерленд и лорд Гэвин все делали вместе, чтобы поймать Синклера за руку. Дональд Ганн помрачнел.

— Да нет же, Гэвин угонял у Сазерлендов скот. Он ни слова не говорил мне о Синклере или о том, что связался с этим дьявольским отродьем, Сазерлендом.

Быстрый Гарри посмотрел на графа, вложив в свой взгляд ровно столько осуждения, сколько может быть дозволено выказать простому шотландцу по отношению к своему лэрду.

— Лорд Гэвин не мог поделиться с вами своими подозрениями. И сказать вам, что действует заодно с Патриком Сазерлендом, тоже не мог. Вы бы и слушать его не стали.

Графу пришлось молча признать, что вестовой прав.

— Так что же, когда вчера вечером Гэвин сказал мне, что ведет сородичей в набег на земли Сазерлендов, он мне солгал?

— Да, — подтвердил Быстрый Гарри. — Он и Ганны соединились с отрядом Патрика Сазерленда, чтобы отразить нападение Синклера на наши фермы к северу от Килкрейга. Они надеялись застигнуть Синклера на месте, и им это удалось. Да, сэр, доложу вам, там было на что посмотреть, — вздохнул он и, помрачнев, прибавил:

— Но человек по имени Фостер — главный у Синклера — убил бы лорда Гэвина, кабы не Патрик Сазерленд. Молодой лорд вовремя вмешался и спас ему жизнь, точно так же, как он спас жизнь мне.

Граф изо всех сил пытался вникнуть в торопливую речь Гарри.

— Тебе спас жизнь? Патрик Сазерленд? Но ведь…

— Да, сэр. Этот дьявол Фостер чуть не насмерть зарезал меня в ту ночь, когда напали на мой дом. Он думал, что я мертв, но я сумел доползти до той старой охотничьей хижины, что на земле Сазерлендов. Лорд Патрик меня нашел и привез леди Марсали. Молодая леди выходила меня. А Патрик и еще один его человек охраняли нас, чтобы с нами ничего не случилось. Молодой Сазерленд — хороший человек, сэр, прямо вам говорю, — хороший.

Быстрый Гарри закончил наконец свой монолог, а граф все стоял, потрясенный, растерянный, не зная, что подумать. Сазерленд спас его сына? И защищал фермеров на его, Ганна, земле? Неужели все, во что он верил последние два года, было обманом?

— Ты уверен, что за набегами стоял именно Синклер?

— Да, — энергично кивнул Гарри. — И еще заставлял своих наемников носить пледы Сазерлендов. Потому-то они сейчас полураздеты. Сазерленды не любят, когда их пледами прикрывается всякая шушера.

— И эти люди во всем сознались?

— Да. — Быстрый Гарри махнул одному из Ганнов, охранявших пленных. — Давай сюда того урода.

— Быстрый Гарри, да они все уроды.

— Того, что говорил с лордом Патриком. Пленника вытолкнули из строя и притащили к ступеням.

— Скажи графу, как было, — приказал ему Быстрый Гарри.

— Все правда, сэр, — подтвердил тот. — Эдвард Синклер платил мне и остальным, кого вы здесь видите, чтобы мы грабили ваши фермы. Нам приказали всех убивать, женщин и детишек тоже. Патрик Сазерленд посулил сохранить мне жизнь, коли скажу вам правду, вот я и говорю.

Эберни отвернулся, провел рукой по лицу, устремил взгляд на вересковые холмы за стенами крепости. Его грудь судорожно вздымалась, воздуха не хватало, и одна страшная мысль сверлила его мозг: он едва не выдал родную дочь замуж за предателя и убийцу.

Сжав зубы, он все же попытался овладеть собой и наконец спросил ровным голосом:

— А мои дочери? Кто их похитил?

— Я знаю, где находится только одна из них, — ответил Быстрый Гарри, — и, думаю, в Бринэйре она остается по своей доброй воле.

Вдруг граф Эберни почувствовал себя очень старым. Трудно было признаться себе, что он ничего не понимал и едва не наделал непоправимых ошибок, а дети — родные дети уже давно поступали так, как считали нужным. Единственный сын лгал ему. Дочь предпочла остаться в Бринэйре, у его заклятого врага. Сын человека, которого он считал злейшим врагом, спас жизнь его сыну. А человек, кого он сам выбрал в зятья, оказался подлым негодяем и убивал людей, которых поклялся защищать.

— Отведите пленных в подвал, — устало сказал он. — Их судьбу решит королевский суд. — Колеблясь, он взглянул на Гарри. — Ты точно знаешь, что мой сын жив?

— Поклясться не могу, милорд, — отвечал вестовой, — но он был всего лишь легко ранен, когда поскакал с Патриком в погоню за Синклером и человеком по имени Фостер.

Дональд посмотрел на двух высоких воинов, стоявших рядом с Гарри.

— А эти двое кто такие?

— Друзья Сазерленда. Им было приказано сопровождать нас и позаботиться, чтобы мы добрались благополучно. Один из них по приказу Патрика Сазерленда пробрался в крепость Синклера. Он расскажет вам больше, чем я.

Но Дональду не нужно было знать больше. Того, что он уже видел, было вполне достаточно.

— Я сам поеду за Гэвином, — заявил он. — Хватит подвергать опасности его жизнь. Приведите свежих коней. Мы отправимся, как только я переговорю с Дунканом.

Граф Эберни резко повернулся и пошел в замок. Там, послав за Дунканом, сразу прошел к себе в кабинет, рухнул в кресло у стола и закрыл руками лицо. В мозгу роились нехорошие мысли, одолевали угрызения совести, мучил страх; да, более всего — страх за жизнь сына.

Гэвин. Его гордость и радость. Гэвин обманывал отца, чтобы, объединившись с Патриком Сазерлендом, разбить общего врага. Граф пытался и не мог рассердиться; он был слишком горд за сына.

Если Гэвин погиб, пытаясь исправить ошибки отца, пусть господь приберет и его, старика; ему не для чего больше жить.

Он прогнал от себя своих детей, которые были для него дороже всего на свете. Вынудил их лгать, защищая свою жизнь и честь своего клана. Одна горькая слеза показалась в углу глаза, медленно поползла по щеке. Одна за всех: за сына, за дочерей, за себя самого.

* * *

Фостер и Синклер во весь опор скакали к морю. Уже у самого берега Синклер разрешил себе оглянуться. Погони не было. Быть может, им еще повезет? Он вынул из споррана полированную металлическую пластинку и пустил солнечный зайчик в окно башни.

Ответа не последовало. Он повторил сигнал — и снова ничего. Ладно, времени нет; лентяи-караульные небось опять дрыхнут.

Он посмотрел на Фостера. Тот сидел в седле неестественно прямо, вытянув шею и внимательно оглядывая прибрежные заросли осоки и низкие дюны. Потом пришпорил коня, и Синклер последовал его примеру.

Проехав еще немного вперед, Фостер спрыгнул наземь, на ходу вынимая из ножен кинжал. Поравнявшись с ним, Синклер остановился и, не веря глазам, уставился на трех почти голых мужчин, связанных полосами белой ткани.

Выругавшись вполголоса, он тоже спешился и стал рядом с Фостером; тот нагнулся, чтобы разрезать путы. Один из связанных был в сознании, двое других лежали не двигаясь.

— Какого дьявола?.. — прошипел Синклер.

— Думаю, кто-то раскрыл твой секрет, — ответил Фостер, не сводя взгляда с бедолаги, который пытался встать, стыдливо пряча глаза от своего господина.

— Койннич Синклер, — обратился к нему Эдвард, — в чем дело?

— Не знаю, лэрд, — отвечал тот, с ужасом глядя на него. Он хорошо понимал, какой ценой заплатит за промах. — Мы приехали сменить караульных, подали знак, как всегда, и нам ответили. А потом на нас напала толпа вооруженных людей. Больше я ничего не знаю.

— Толпа?

— Да, самое меньшее человек десять или пятнадцать.

— Ври больше, — вмешался Фостер. — Так-таки десять или пятнадцать?

Койннич Синклер потупился.

— Они напали на нас сзади.

— Значит, не знаешь.

Койннич поник головой, но упрямо твердил:

— Их было много.

Синклер посмотрел на море и вдруг заметил, как из-за башни показалась крохотная лодочка.

Фостер проследил за его взглядом и встал.

— Кажется, кто-то едет. Ну что ж, пожалуй, мне пора убираться из Шотландии.

Синклера душил страх. Фостер — наемник, ему что, он может отправиться куда захочет, но у него, у Синклера, только и есть, что эта земля, и сейчас она утекала у него меж пальцев, как морской песок!

— Мы не знаем, кто там, — сказал он вслух. — Нас трое… нет, четверо, — поправился он, потому что второй караульный уже приходил в себя. — Можно попытаться захватить их врасплох.

— Десять или пятнадцать человек? — поведя бровью, насмешливо откликнулся Фостер.

— В лодке я вижу троих. У нас пистолеты. А они ни о чем не подозревают.

Фостер раздумывал; Койннич по-прежнему бубнил, что нападавших было много. Он взглянул на следы, ведущие к морю. Пять или шесть разных отпечатков.

— Драгоценности! — в отчаянии выкрикнул Синклер. — Я отдам тебе остальные драгоценности Маргарет.

Как-то они уже чуть не подрались из-за этого. Фостер собирался взять себе все, но, к несчастью для него, у Синклера людей было больше. Пришлось поделить все пополам.

Фостер кивнул, отдал Койнничу нож, а меч и пистолет оставил себе. Синклер растолкал второго, едва очнувшегося караульного и сунул ему в дрожащие руки кинжал.

— У тебя есть шанс заполучить назад свои тряпки, — сказал он. — Не то так и пойдешь домой голым.

Лодка уже приближалась к берегу. Синклер спохватился — они заметят коней — и быстро махнул одному из освобожденных родичей, чтобы отвел их подальше. Остальные, прижавшись к земле, отползли от все еще лежавшего без сознания, связанного караульного.

Сердце у Синклера билось так громко, что он всерьез боялся — не выдаст ли его этот звук. Но гребцы не убили его людей; это давало ему большое преимущество. Вот Фостер ни за что не оставил бы врагов в живых.

Густая трава мешала смотреть; он прищурился и увидел мужчину, несущего на руках женщину. Маргарет! Так они нашли ее… За ним шли два узкоплечих, худых юнца. Мальчишки?! Мальчишки обошли его молодцов?!

Все трое подошли вплотную. Фостер встал во весь рост и навел на них пистолет.

— Ну-ка, назад! — проскрипел он. Те остановились как вкопанные.

Синклер судорожно сглотнул и тоже поднялся, а за ним и Койннич.

Фостер медленно подошел к парням.

— Ах, боже мой, — медленно, врастяжку произнес он, разглядывая в упор темноволосого юношу, стоявшего чуть впереди своих товарищей. — Неужто брат Патрика Сазерленда? — И, не дожидаясь ответа:

— А Маргарет, ай-яй-яй! Как невежливо покидать наш гостеприимный кров не простившись!

Никто не сказал ни слова. Только ужас мелькнул в глазах темноволосого мальчишки да Маргарет спрятала лицо на груди державшего ее человека. Синклера очень забавлял их испуг.

— Кто еще с вами? — спросил Фостер. Никто не отвечал. Фостер кивнул Койнничу:

— Может, ты кого-нибудь из них разговоришь. Начни с женщины.

Койннич не двинулся с места. Фостер нетерпеливо глянул на него и протянул пистолет.

— Стрелять умеешь?

Койннич посмотрел на своего лэрда, потом на пистолет и в ужасе затряс головой.

Презрительно фыркнув, Фостер шагнул вперед. Молодой Сазерленд тоже сделал шаг, заслонив собою Маргарет.

— Пока я жив, ты до нее не дотронешься.

Указательный палец Синклера уже лежал на курке кремневого пистолета. Один выстрел. Только один — потом надо перезаряжать. Сначала в Сазерленда. Может, это не тот Сазерленд, которого ищет его пуля, но все равно — он из той же проклятой семейки. Поколебавшись всего мгновение, он нажал на курок, и звук выстрела расколол мирную предвечернюю тишину. Но рука тряслась, и пуля пролетела мимо.

— Чертов дурень! — заорал Фостер и, подняв меч, схватил Алекса за плечо. — Я не могу больше терять времени. Или один из вас скажет мне, кто еще там с вами, или мальчишка умрет.

* * *

Патрик с Гэвином были уже недалеко от Крейтона, когда услыхали выстрел.

У Патрика сжалось от ужаса сердце, но замер он лишь на миг, а потом вонзил шпоры в бока коню, и тот стрелой полетел к крепости, туда, где стреляли.

Гэвин старался не отставать, но Патрик почувствовал, что кто-то еще скачет за ними следом, и, обернувшись, ахнул — их догоняла Марсали.

Чертыхнувшись, он осадил коня — берег был уже совсем близко; никому не пойдет на пользу, если они очертя голову поскачут дальше, не зная, что ждет впереди. Да и жизнью Марсали зря рисковать ни к чему. Отчего, разрази ее гром, она не держалась позади, как было велено?!

Пытаясь успокоить дыхание, Патрик подождал, пока подъедут Гэвин и Марсали. Ему хотелось грубо накричать на жену, но ей стоило только посмотреть ему в глаза, и он осекся — столько тревоги было в ее взгляде, тревоги не за себя, но за мужа. И за брата.

— Я не могла ждать, — виновато прошептала она. — Я слишком измучилась одна, без тебя.

Патрику ничего не оставалось, кроме как еще раз взять с нее обещание не попадаться никому на глаза.

— Если хочешь нам помочь, — сказал он, — будь здесь и следи за конями.

Она было заспорила, но Гэвин предостерегающе поднял руку.

— Если хочешь помочь Маргарет, делай, как он велит.

Марсали посмотрела на мужа, потом на брата и с явной неохотой кивнула.

Патрик подал знак Гэвину, и они разом спешились и пошли каждый в свою сторону — один на запад, другой на восток. Так же, как и в те времена, когда оба были мальчишками, они без слов понимали, что делать.

Патрик направился туда, где прогремел выстрел, — и остановился, заслышав голоса. Гэвин должен был появиться чуть позже с противоположной стороны.

Один выстрел; он слышал всего один выстрел — значит, хотя бы один пистолет у них есть. Патрик задумался, пытаясь вспомнить — были ли ружья у Синклера и Фостера? Возможно, сейчас с ними кто-нибудь еще… А где Алекс?

Он подкрался чуть ближе.

И услышал грубую ругань.

— Кто еще знает про Крейтон? — Голос Фостера. И чей-то стон.

Шаг, еще шаг — и вот он увидел их. Фостер приставил меч к лицу Алекса, и у того по щеке уже текла кровь. Гектор держал на руках бледную, но, безусловно, живую Маргарет с искаженным от страха и растерянности лицом. Синклер стоял поодаль, направив пистолет в землю, а рядом с ним человек, одетый в одну рубаху, держал наготове другой пистолет.

Патрик обнажил меч и бесшумно выскользнул из-за высокой травы. Тут же напротив появился Гэвин, громко выругался — и это привлекло внимание всех, а Патрик так и остался незамеченным. Фостер и человек с пистолетом мгновенно обернулись на брань, и в этот миг Патрик плашмя ударил мечом по руке последнего, выбив у него оружие. Пуля только задела плечо Гэвина.

У него брызнула кровь, но он, не обращая внимания, кинулся на Синклера, а Патрик, занеся для удара меч, пошел на Фостера. Краем глаза он видел, как Гектор опустил на землю Маргарет и атаковал человека, который держал второй пистолет.

У Фостера было несколько секунд, чтобы осмыслить, что происходит, и теперь он стоял перед Патриком с горящими злобой и ненавистью глазами.

— Я ждал тебя, Сазерленд. — Его меч, свистя, рассек воздух и с лязгом скрестился с мечом Патрика.

Патрик отразил удар, хорошо понимая, как невыгодно его положение. Левое плечо и рука еще слабы; боль и скованность помешают ему вести бой. А Фостер, судя по всему, как и прежде, оставался непревзойденным фехтовальщиком, хладнокровным, беспощадным, с молниеносным ударом.

Как заметил Патрик, кружа с Фостером по берегу и обмениваясь редкими ударами, черные, злые глаза его противника были прикованы к шраму на его лице. Десять лет тому назад Фостер наградил его этим шрамом, хоть и не на поле боя. Патрик и Руфус как-то наткнулись на Фостера и еще двоих, насиловавших двух девушек, каждой из которых едва ли сравнялось тринадцать. Взбешенный, Патрик заколол одного насильника, Руфус тут же разделался со вторым, а Фостер решил дорого продать свою жизнь, и они дрались, покуда Руфус помогал девчушкам убежать восвояси. Меч Фостера до кости рассек ему щеку, а он полоснул ему по горлу, полагая, что если кто и заслуживает смерти, то этот малый — в первую очередь.

Тогда он ушел, твердо уверенный, что убил Фостера, и только много лет спустя узнал, что тот выжил и страшной клятвой поклялся отомстить обидчику. Ошибкой было не убедиться, действительно ли негодяй испустил дух. И эту ошибку теперь предстояло исправить.

Собрав все силы, Патрик сделал выпад. Англичанин попятился, но быстро обрел равновесие и пошел в атаку. Патрик посторонился, и меч Фостера прошел мимо, не задев его, но враг повернулся с молниеносной быстротой и нанес удар раньше, чем Патрик мог рассчитывать.

Он успел лишь выставить клинок вверх и парировать, но сильный удар сотряс больную руку, и боль пронзила ее от плеча от кончиков пальцев. Снова и снова скрежетали, скрещиваясь, мечи, ползли минуты, бой продолжался, и ни один из противников не щадил ни себя, ни врага.

Патрик смутно сознавал, что глаза ему заливает пот, по руке струится кровь; его опять ранили, но он, похоже, ничего не чувствовал. Сейчас все его физические и душевные силы были подчинены одной цели: убить Фостера.

Ему становилось все труднее дышать и все тяжелее было быстро двигаться, увертываться от сыпавшихся градом бесчисленных ударов. Нужно было, чтобы Фостер раскрылся, сделал ошибку, непременно нужно, и как можно скорее, иначе он долго не выдержит. К несчастью, у Фостера, распаленного безумием и жаждой мести, сил было больше. И он уже почуял кровь. Сам-то Патрик давно забыл, как это — чуять кровь, если когда и знал… Но эту мысль сейчас надо было гнать от себя. Человеколюбие в этом бою следовало забыть. Если он не убьет Фостера, Фостер убьет его. А он еще не готов предстать перед всевышним. У него появилось слишком много такого, ради чего стоит жить.

И тут Патрик увидел его лицо — белое, как яичная скорлупа, с темными провалами глаз. И это нужно выбросить из головы, не думать ни о чем, кроме боя, собрать всю оставшуюся силу. А осталось ее, увы, немного… Будто бы нечаянно он оступился, пошатнулся… Фостер, предвкушая победу, занес меч, готовясь нанести смертельный удар, но, подняв руку, оставил незащищенной грудь, и Патрик по самую рукоять всадил свой клинок ему в сердце.

Он стоял почти вплотную к Фостеру, не сводя взгляда с его лица. Рука Фостера все еще была поднята для удара, но пальцы разжались, и меч упал на песок, задев ногу Патрика. Но он не шелохнулся, не переступил, а продолжал налегать на рукоять меча до тех пор, пока тело Фостера не обмякло, будто вмиг лишилось костей, и не опустилось к его ногам. Тогда он вытащил клинок.

Патрик почувствовал, что вот-вот упадет, но устоял, почти ничего не видя от заливавшего глаза пота — или крови? Впрочем, все равно — он оглядел себя и увидел кровь. Чья это кровь — его или Фостера? Боли не было. Тело как будто онемело за последние несколько минут, и единственное, что он сейчас испытывал, была смертельная усталость.

Фостер лежал у его ног, неестественно запрокинув голову. Где же удовлетворение от трудной победы? Но, глядя в широко открытые мертвые глаза, Патрик видел в них застывшее в миг гибели недоумение — и не находил в себе сил для торжества. Наоборот, ему было тошно.

Мгновение спустя он был избавлен от тягостных мыслей, потому что на шею ему кинулась Марсали.

Обняв его, она спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.

— Ох, Патрик! Господи, я думала, он убьет тебя!

Помимо воли он еле слышно засмеялся:

— Так-то ты в меня веришь.

Он зарылся лицом в ее волосы, выронил меч, обнял Марсали и судорожно прижал ее к себе. Ему хотелось лечь прямо здесь, в грязь, положить голову жене на колени, забыться и спать целую неделю.

Но он тут же вспомнил об остальных и поднял голову. Алекс, с залитым кровью лицом, твердой рукой приставил кинжал к шее стоящего на коленях Синклера. Гектор направил острие меча в сердце тому, кто выстрелил в Гэви-на. Гэвин, вполне живой, сидел на песке, держа на весу простреленную руку.

Патрик строго взглянул на Марсали.

— Кажется, я просил тебя подождать.

— Да, да, — закивала она, торопясь дотронуться до его лица, будто желая убедиться, что он действительно жив, — но я не смогла бы жить без тебя и не могла остаться там и воображать, какая беда с тобой приключится.

— Ты когда-нибудь будешь слушаться? — мягко упрекнул он, радуясь, что она не послушалась на этот раз. Радуясь, что она здесь, с ним.

— Буду — во всем, только не ждите, что смирюсь с вашим беспечным отношением к собственной жизни, милорд, — с шутливой покорностью ответствовала Марсали, но все ее веселье прошло, чуть только она увидела брата. — Гэвин…

Они вместе подошли к нему, и Марсали порывисто нагнулась.

— Долго же ты возился с этим англичанишкой, — проворчал Гэвин, и Патрик с облегчением услышал, что голос друга звучит как обычно, хотя лицо бледно от потери крови.

В горле у него встал тугой ком, не дававший вымолвить слова. Гэвин рисковал жизнью, отвлекая на себя внимание врагов на ту самую долю секунды, что была так необходима другу, и делал это, не думая о себе, забыв о смертельной опасности.

Патрик протянул здоровую руку, и Гэвин крепко сжал ее. Теперь их двоих связывало нечто большее, чем дружба. В ответ на насмешку Гэвина Патрик позволил себе слегка улыбнуться, хотя оба прекрасно знали: если бы бой затянулся, конец мог бы быть совсем другим.

Марсали поспешно оторвала полосу материи от подола своей сорочки и перевязала брату руку. Пуля застряла в мышце чуть выше локтя, и ее еще предстояло извлечь, но никакой срочности не было.

Он обернулся к Алексу, все еще нависавшему над Синклером. Кровоточащая рана на щеке юноши выглядела жутковато, но на поверку оказалась неглубокой и неопасной.

А Маргарет — прекрасная Маргарет — лежала чуть поодаль на песке в полузабытьи, смежив веки.

— Маргарет?

— Они опоили ее, — сказал Алекс. — Я не уверен, понимает ли она, что сейчас происходит.

Патрик подошел к мачехе.

— Маргарет, — тихо повторил он, сдерживая вновь проснувшееся бешенство: до чего довели ее эти звери! — Ты теперь в безопасности. Я отвезу тебя домой, в Бринэйр. Или ты хотела бы вернуться в Эберни?

Маргарет не ответила, только едва заметно вздрогнула, когда он поднял ее. Она была так худа, что он легко мог окружить кольцом одной руки ее плечи — и там еще осталось бы место; на ней была одна тонкая сорочка, а сверху Гектор укутал ее в плед Сазерлендов. Под грубой шерстяной тканью явственно проступали хрупкие кости.

— Маргарет, — позвал Патрик еще раз, и она открыла затуманенные глаза. Взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чем, и это встревожило Патрика еще больше, чем ее болезненная худоба. Какое-то зелье — не настолько сильное, чтобы погрузить ее в бесчувствие, но достаточно действенное, чтобы ей трудно было владеть своим телом и мыслями. — Маргарет, — повторял он снова и снова, добиваясь ответа — какого-нибудь, любого.

— Патрик? — Она повернула голову, пытаясь разглядеть лицо. — Но они говорили мне… говорили, что Патрик Сазерленд умер. Они говорили…

Маргарет тряхнула головою, бормоча что-то о вине и о том, что лучше бы ей его не пить. Потом нетерпеливо вздохнула и снова посмотрела на Патрика. Теперь взгляд казался осмысленным.

— Патрик! Всеблагое небо, это действительно ты! Ты не умер, как говорил мне этот злодей Фостер?

— Нет, не умер, — отвечал Патрик, — но ему-то как раз повезло меньше, чем мне.

Вслед за ним она перевела взор на лежавшего на песке человека.

— Фостер?

— Да. Больше он не причинит тебе боли.

Она потупилась.

— Нет, он не делал мне больно… То есть не бил, не мучил… Но то, что он говорил… — Маргарет содрогнулась и снова робко подняла глаза на Патрика. — Он говорил мне ужасные вещи… А Алекс сказал… он сказал, что Грегор… что это он держал меня здесь. Что он… то есть Грегор… думает, будто я… о, господи… что я покончила с собой.

И она разрыдалась. Патрик колебался, не зная, что делать, — он был весь в крови; потом, мысленно чертыхнувшись, обнял Маргарет. Сейчас ей нужно было успокоиться.

— Ах, Маргарет, — негромко произнес он, — отец знает, что ты не стала бы убивать себя. Он сам мне об этом сказал. Ему наплели, что ты убежала от него с любовником, но, по-моему, в это он поверил не больше, чем в твое самоубийство. Думаю, он сам не знает, во что ему верить… Всем ясно одно: он очень горевал о тебе.

— Я думала, это он запер меня здесь, — всхлипывала Маргарет. — Я думала, ему опротивело видеть меня и он не захотел терпеть меня рядом с собою. Так говорил Фостер, а я верила ему. Ах, Патрик, я хочу домой. Прошу тебя… пожалуйста, отвези меня домой.

— Конечно, ты поедешь домой, — говорил он, ласково, как маленького ребенка, похлопывая ее по спине. — Мы с Алексом отвезем тебя в Бринэйр, и ты…

— Нет. — И Маргарет протестующе уперлась ладонью ему в грудь. — Не в Бринэйр. Я не могу предстать перед Грегором… вот такой. Прошу тебя, отпусти меня ко мне домой, в Эберни. Там мне… там мне не будет страшно.

Патрик прикрыл глаза. Сердце у него рвалось от жалости к измученной, больной женщине.

— Клянусь, никто тебя ни к чему не станет принуждать, — сказал он, отстраняя ее от себя и целуя в щеку. — Ты отправишься в Эберни, а Гектор проводит тебя. — И вполголоса прибавил:

— К черту последствия.

— Позаботься о миледи, как подобает, — распорядился он, препоручая Маргарет Гектору; затем обернулся к Алексу — тот все еще прижимал нож к горлу Синклера, стоявшего на коленях, — и положил руку на плечо брату. — Ты хорошо поработал. Марсали займется твоей раной, как только перевяжет Гэвина.

— Пустяки, — отмахнулся Алекс так беспечно, что Патрик невольно улыбнулся. Жаль, отец не видит сейчас младшего сына.

— Ты хотел сразиться, — сказал он, протягивая Синклеру меч Фостера. — Давай, я к твоим услугам.

Марсали приглушенно вскрикнула, Гэвин пробормотал: «Зря ты это». Он устал, что верно, то верно. Но почему-то твердо знал, что поступает правильно.

Вместо того чтобы взять меч, Синклер трусливо попятился назад. Патрик рванулся вперед, точно увлекаемый невидимой силой, держа по мечу в каждой руке. Теперь и в нем проснулся вкус к чужой крови.

— Бери! — рявкнул он, но Синклер, продолжая пятиться, оступился и упал на одно колено, глядя на него выпученными от ужаса глазами.

«Я никогда не убью шотландца», — вспомнил Патрик. И все же рука зудела от желания вонзить клинок в грудь Синклера. Он жаждал этого всей душой.

— Патрик, — послышался тихий голос Марсали, просящий и твердый одновременно.

Синклер выставил перед собою ладони, закрываясь от удара. Меч Патрика замер в воздухе, затем медленно, очень медленно стал опускаться. Патрик уронил руку и устало закрыл глаза. Ненависть ушла из него; ее прогнал голос Марсали.

Он почувствовал, как она стала рядом, обняла его, и открыл глаза. Алекс уже связывал руки Синклеру.

Синклеру не уйти от расплаты. Но отвечать он будет перед судом его величества. И Патрик позаботится, чтобы он дорого заплатил за свое предательство.

Марсали сжала его руку и попросила:

— Пойдем домой.

Домой. Хорошее слово. Отличное слово.

Патрик кивнул, склонился к ней, коснулся ее губ губами. И впервые в жизни почувствовал, что у него есть все, о чем может мечтать человек.