А что если?

Глава 33

Дни бегут с головокружительной скоростью. Я пытаюсь лавировать между передачами, бесконечными сеансами их подготовки, коктейлями и презентациями, где мне приходится говорить с уймой людей, которые кажутся моими близкими друзьями, но Эмма часто сообщает мне, что я вижу их в первый раз.

Хотя мне нравится это время и вращаться в этом мирке приятно, все это лицемерие и притворство сбивают меня с толку. Надо сказать, работа учителя в лицее в Саванна-сюр-Сен не готовила меня к такому.

Это важно для твоей карьеры, постоянно твердит мне Эмма. Меня скоро вырвет от этого слова.

Среди всей этой суеты я еще пытаюсь проводить время с Джаспером. Он любит выходить в свет. Когда графики в наших записных книжках невероятным образом совпадают и у обоих появляется окошко, мы идем ужинать в ресторан или на концерт в джаз-клубе. Я пока так и не решилась ему сказать, что джаз — это очень мило, но если бы я могла выбирать, то предпочла бы провести вечер в караоке. И тем более не стоит говорить, что мне бы очень хотелось сводить и его в подобное место. Джаспер — натура утонченная, и я чувствую, что ему будет так же комфортно в караоке, как женщине размера XL в платье XS.

Во все это трудно уместить встречи с Муной и сестрой. Но я стараюсь.

Через несколько недель в шкуре этой Максин-радиозвезды я начинаю лучше понимать, как она дошла до того, чтобы почти не видеться с родными.

Эмма постоянно на нервах, потому что я сокращаю как могу сеансы работы и полагаюсь на нее в подготовке досье и файлов. Она невероятно эффективно справляется с задачами, и мне все труднее понять, почему она так держится за эту должность ассистентки. Каждый раз, вспоминая, как отреагировал ее муж и как он отомстил ей за развод, во мне кипит негодование. Можно ли быть настолько глупым в профессиональном плане, чтобы лишиться такого талантливого человека? Власть мужчин в этой среде еще больше, чем я думала.

Джаспер, похоже, удивлен моей внезапной тягой к родным, но ничего не говорит. Мы больше не поднимали болезненную тему его прошлого и нежелания иметь детей, так что наши вечера вполне приятны. Он рассказывает мне, как проводит дни, и я притворяюсь, что мне очень интересно слушать про предписания, фидуциарные средства и освобождение от налогов. Никто из нас не произносит слова «амнезия». Я делаю вид, что все нормально, в том числе и ночью, когда мы ложимся в постель и занимаемся любовью. Я немного побаивалась, но страх очень скоро уступил место привычкам моего нынешнего тела. Оно само знало, чего хочет и что понравится Джасперу. Мне оставалось только следовать его движениям. И ощущения, должна сказать, сказочные.

Сегодня у меня отменилась рабочая встреча, и я воспользовалась случаем, чтобы помчаться к Муне на ее урок танцев у шеста для пожилых. Никогда я не представляла себе, что можно совместить в одной фразе пожилых и танцы у шеста. Но надо знать Муну и ее взбалмошный характер. То, что было проектом в прошлой жизни, в этой стало реальностью.

Эти уроки она сама организовала два года назад, объяснила она мне. Потому что, в конце концов, горячо доказывала она, кто нам мешает соблазнять своих мужей эротическими танцами даже после шестидесяти пяти, невзирая на артроз, катаракту и бедренный протез?

Я точно хочу увидеть это собственными глазами.

Когда я прихожу, запыхавшись, к танцевальному залу, уже с десяток старушек ждут учительницу.

— А, моя булочка! Я не знала, что ты придешь!

— У меня отменилась встреча, — отвечаю я, целуя Муну. — Так что я решила посмотреть, как ты крутишься у шеста.

И незаметно заснять это на телефон на случай особо унылых вечеров, но в этом я ей не признаюсь.

Я так счастлива снова быть с ней, что даже не возражаю против прозвища. Чувствую, ей непривычно, что я не реагирую, и она теперь как будто специально зовет меня только так.

— Я рада, что ты пришла. Идем, я познакомлю тебя с девочками.

После ее слов я ожидаю увидеть танцовщиц лет тридцати с подтянутыми ляжками и упругой грудью. Ну да, почти так. Почти…

Генриетта, семидесяти восьми лет, затянутая в неоново-розовые легинсы XL размера, желтое трико и повязку на укладке фиолетовых тонов, Мадлен, семидесяти лет, с протезами обоих бедер, и Лилиана, которая пытается делать наклоны, но руки ее едва касаются коленей, — команда мечты.

Однако от них веет такой энергией, какой нет у многих тридцатилетних, которых я встречаю на вечерах. Они все тепло обнимают меня и явно счастливы познакомиться с внучкой Муны, которая работает на радио. Они задают мне тысячу вопросов о знаменитостях, с которыми я знакома, особенно о мужчинах с седеющими волосами и намечающимся брюшком.

— А Жюльен Клер[22] такой же красивый, как по телевизору? — спрашивает Мадлен. — Он бы точно не уснул в ванне, если вы понимаете, о чем я[23], — хихикает она.

Я понимаю, увы, очень хорошо понимаю, что она хочет сказать… Изо всех сил стараюсь стереть эту картинку из памяти.

— Ну нет, если и выбирать, я бы предпочла Ги Маршана[24]! — возражает ей Генриетта.

— Но почему непременно старики? — вмешивается Жослин, женщина на вид под восемьдесят. — Они такие скучные. Нет, нам нужно свежее мясо, девочки. Клинт Иствуд, вы знаете Клинта Иствуда? — спрашивает она меня.

Нас прерывает приход Мануэлы, преподавательницы танцев.

Компания бабушек-танцовщиц распределяется по шестам. Я же направляюсь в дальний угол зала, чтобы насладиться зрелищем. Я сказала «насладиться» без сарказма, не заставляйте меня повторять дважды!

— Эй, вы, там, — обращается ко мне Мануэла, — здесь танцуют у шеста. Не говорите мне, что у вас не хватит духу помериться силами с этими дамами!

— Да, да, моя булочка, потанцуй с нами, вот увидишь, это весело!

Я направляюсь так медленно, как только могу, к последнему свободному шесту, который находится, конечно же, рядом с шестом Мануэлы. Точно напротив зеркала. Чтобы я не упустила ни единой детали из своего акробатического выступления.

В конце концов, подбадриваю я себя, попытка не пытка, если это может Мадлен с ее двумя протезами, то у меня подавно должно получиться.

Мануэла держит в руках пульт. Она нажимает кнопку, и свет внезапно гаснет, а зал заполняет энергичная музыка с битом в ритме латинос. Если так они соблазняют своих мужей в постели, беднягам грозит сердечный приступ.

— Начинаем разогрев! — командует Мануэла. — Теплые конечности — гибкие конечности!

Пятнадцать минут мы в бодром темпе двигаем ногами и руками, выполняя шассе, бурре и подобные элементы.

Кто эта багрово-красная женщина, обливающаяся потом, которую я то и дело вижу в зеркале? Ах да, это же я!

Время от времени я посматриваю на моих новых восьмидесятилетних подруг, само собой, чтобы убедиться, что ни одна из них не вздумает вдруг выдать нам инсульт, но они все свежи как майские розы. В их крем от морщин наверняка подмешан ЛСД, мошенницы!

После пятнадцати минут разогрева Мануэла меняет диск на более легкий ритм. Отлично, это мне нравится больше.

— А теперь подходим к шесту и начинаем делать вращательные движения, как можно чувственнее. Думайте о ваших мужчинах, дамы, думайте о ваших мужчинах!

Я должна бы думать о Джаспере, но в голове вдруг без предупреждения возникает образ Ильеса, о существовании которого я почти забыла. Ильес в учительской, Ильес улыбается мне, Ильес нашептывает мне нежные слова.

Я трясу головой, чтобы прийти в себя. Я замужем за Джаспером, я замужем за Джаспером. Ильес остался в жизни, которой больше нет.

Я стараюсь повторять движения Мануэлы. Это, в конце концов, довольно легко. Обрадовавшись, я поворачиваюсь к зеркалу, чтобы полюбоваться собой. Однако я больше напоминаю корнишон, пытающийся обвиться вокруг зубочистки.

Становится еще труднее, когда нам приходится опереться о шест и удерживать тело на весу. Я поднимаю руки, хватаюсь за шест, обвиваю его ногами, но, вместо того чтобы остаться в подвешенном состоянии, неумолимо сползаю на пол. Чертова гравитация.

Поднять, схватить, обвиться… сползти. Все это с металлическим причмокиванием, которое никак не назовешь эротическим. Улитка, ползущая по стеклу.

— Трудно только в первый раз, — подбадривает меня Лилиана, висящая в пятидесяти сантиметрах от пола, крепко уцепившись ногами за шест. — Вот увидите, учишься быстро.

Поднять, схватить, обвиться, сползти.

Махнуть рукой.

Но грациозно и с высоко поднятой головой.

Команда возрастных танцовщиц у шеста — 1

Максин — 0

Глава 34

— Ну что, моя булочка? Как тебе наша маленькая команда танцовщиц у шеста? Тебе понравился урок?

— Это гениально!

Да, последние недели научили меня искусству лжи…

— У тебя замечательные подруги, надеюсь быть такой же энергичной в семьдесят лет.

— Знаешь, если не взять себя в руки, общество заставит нас окуклиться в креслах-качалках и не двигаться. С вязаньем в руках и перед фильмом на «Франс-3». Пока я жива, ты не заставишь меня посмотреть ни одной серии «Деррика». Слышишь, никогда!

— Мне кажется, он уже больше не идет, — смеюсь я. — Кстати, ты часто здесь бываешь? Здесь мило, атмосфера просто прелесть.

Мы с Муной сидим в ресторанчике в американском стиле, пол в черно-белую клетку, бирюзовые виниловые скамейки, металлические столики. В глубине зала даже гордо красуется настоящий музыкальный автомат.

— Тебе знакомо это место? — спрашивает Муна.

Именно в этот момент в моей голове должен был включиться сигнал тревоги, но после урока танцев у шеста мой мозг реагирует только на сугубо физиологические стимулы типа картошки фри и мягкой кровати.

— Нет, совсем незнакомо.

— Я так и знала!

— Что ты знала?

— Что ты от меня что-то скрываешь. Ты сама не своя в последнее время. Это же ты показала мне это место, представь себе, причем несколько месяцев назад. Мы были здесь не меньше десяти раз.

Я едва не давлюсь картошкой. Я уже готова соврать ей про падение в душе и амнезию, но, к моему немалому удивлению, совсем другое объяснение срывается с моих губ:

— Я Марти Макфлай, Муна.

Ну вот и все, тайна раскрыта. Не лучшим образом, но раскрыта. Я больше не в силах молчать и притворяться кем-то другим.

— Кто такой Марти Макфлай? Ах да, я знаю, компаньон твоего мужа?

— Нет, он Мартен Мефлай.

— А. Кто же это тогда? Я его знаю?

— Персонаж из фильма «Назад в будущее».

— А-а-а-а-а, да, поняла!

Но по ее глазам я догадываюсь, что она ничего не поняла.

— Ты его знаешь?

— Нет, прости, моя булочка, мне жаль.

— Это про машину, которая позволяет путешествовать во времени.

— Значит… Ты пытаешься мне сказать, что… Ты из будущего?

Черт, ничего не получается.

— Нет. Не совсем, для меня просто изменился ход времени. Ладно, забудь про «Назад в будущее». Ты примешь меня за сумасшедшую, это точно, но тем хуже. Вот тебе вся правда: я не радиоведущая, а преподаватель французского в лицее. Я не замужем, снимаю квартиру с девушкой по имени Клодия, которая возложила на себя миссию спасти планету стейками из тофу и соевыми кухонными полотенцами. Моих лучших подруг зовут Самия и Одри. Я живу в Саванна-сюр-Сен.

И ты умерла, едва не добавляю я.

— Ты ударилась головой о шест!

— Если бы… Знаю, это кажется полным безумием. Скажу тебе больше, я понятия не имею, как оказалась здесь. Я лежала в постели, слушала радио, на передачу пришел какой-то тип и говорил о своем романе. А утром я проснулась в этой жизни. С мужем и работой, о которой мечтала. Но без моих лучших подруг и с таким плотным расписанием, что у меня почти нет времени на тех, кого я люблю.

— Когда я сказала, что ты от меня что-то скрываешь, я думала, ты признаешься мне, что сидишь на таблетках для похудения и от этого приуныла. Я даже подумала, что у тебя есть любовник. В конце концов, верность хороша только для монашек, я это всегда говорила.

— Нет-нет, никакого любовника нет.

— Если проблема в этом… Я знаю кучу мужчин, могу тебя познакомить, если хочешь.

Я невольно смеюсь. Надо быть Муной, чтобы предложить мне изменить мужу.

— Нет, спасибо, Муна, не надо. Я узнала о существовании Джаспера всего несколько недель назад, так что секс не успел мне наскучить, поверь.

— Кажется, мне нужно что-нибудь покрепче газировки.

И она тут же заказывает официанту двойной виски безо льда.

— Мне тоже трудно это переварить. Проснуться в совершенно незнакомой квартире — самый горький опыт в моей жизни. Я не та Максин, которую ты знаешь, но это все-таки я.

— Если так рассуждать, то, конечно, все ясно, — отвечает она с лукавой улыбкой.

— Если бы ты видела «Назад в будущее», объяснить было бы проще! Сегодня же вечером, сделай мне приятное, посмотри этот фильм. Короче, в то утро, когда я шла на конкурс в школу журналистики, я сломала лодыжку. Я забыла паспорт и, возвращаясь за ним домой, упала. А ты прожужжала мне все уши знаками судьбы, так что я не пошла на этот дурацкий конкурс. Вместо этого я поступила на преподавателя французского. Никакой школы журналистики, никаких радиопередач, никакого мужа — налогового адвоката. Только преподавательская работа с учениками, которые вздыхают, стоит мне только произнести имя Флобера.

— И я их понимаю. Флобер — такой зануда!

— Муна!

— Ладно, продолжай.

— На днях я зашла к Летисии, и она сказала мне, что в этой жизни, в той, которую ты знаешь, лодыжку сломала не я, а она. Никакого знака судьбы, школа журналистики и радиопередачи на месте…

— И муж — налоговый адвокат.

— Вот-вот! Видишь, ты начинаешь понимать.

— Но если ты не знала Джаспера, как ты объяснила это ему? Тоже выдала вот так запросто историю про Мартину Мак-как-ее-там на пляже?

— Муна!

Она смеется. И я тоже невольно улыбаюсь, хоть и закатываю глаза.

— Макфлай, Марти Макфлай, — говорю я. — А с Джаспером, нет, я внушила ему, что упала в душе и потеряла память. То же самое я сказала и Эмме. Больше я никому ничего не сказала, сделала вид, что я по-прежнему я. Ты первой узнала правду.

— Звучит не очень убедительно, если честно. Я сразу почуяла, что с тобой что-то не так. Знаешь, твоя история напомнила мне другой фильм. Про мальчика, который загадал желание и проснулся наутро взрослым. Там еще актер, которого я обожаю, такой, с интеллигентной внешностью. Бэнкс, Джон Бэнкс, кажется.

— Том Хэнкс, Муна, классику надо знать. Вот только я не загадывала желания. Просто послушала чертову передачу по радио. Правда, в романе шла речь о женщине, которой предложили прожить другую жизнь, и мне эта идея показалась гениальной, но…

— Гм…

— Ладно, может, в какой-то момент я подумала, что было бы здорово узнать. Всего на минутку. Но клянусь тебе, я этого не хотела.

— Бессознательно…

— Наверное… Вся эта история такая странная. Признаюсь, я часто думала, какой могла быть моя жизнь, стань я журналисткой, но кто не задавался такими вопросами? Вот ты никогда не задумывалась, какой была бы твоя жизнь, не встреть ты Папуна? А если бы вы смогли прожить вместе до самой его смерти?

— Да. Конечно, да, — отвечает она слабым голосом.

— Мои ученики приводят меня в отчаяние, а мои отношения такие же пресные, как паста без соли и масла, но я не была несчастна…

— И все же ты мечтала о другой жизни?

— Я…

— Вот видишь.

— Не знаю, что плохого в том, чтобы хотеть знать, где бы мы были, если бы сделали другой выбор. Множество людей хотели бы это знать, множество! Вот только я переживаю это наяву. И не знаю ни как, ни почему, ни сколько это продлится.

Нас прерывает официант, который принес Муне виски. Она отпивает глоток, потом второй. Ей это не повредит.

— А в прежней жизни — какая я? Надеюсь, я не слишком запустила себя! Ради бога, не говори мне, что я смотрю «Молодых и дерзких», я этого не переживу.

Я чувствую, как напрягаются мои мышцы. Пора, сейчас или никогда.

— В той жизни ты… Три года назад мы попали в аварию. Ты умерла, Муна. А за рулем была я.

Глава 35

Она молчит две долгие минуты.

— Муна, как ты? Пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Все равно что.

— «Молодые и дерзкие» — это, пожалуй, не так уж страшно…

Я вытираю подступившие к глазам слезы. Муна берет меня за руку.

— Не надо плакать, смотри, я живее всех живых.

— Если бы ты знала… Я не могла себе простить, не могу…

— Но почему?

— Я вела машину, значит, это моя вина. Если бы я поехала другой дорогой, если бы мы, ну, не знаю, выехали на несколько минут раньше или позже, все могло быть по-другому.

— А что если…

— Девочки мне часто это говорят. Но ведь только потому, что я не сломала лодыжку, ты здесь, передо мной. Так что от «а что если» есть иногда толк, они сохранили тебе жизнь.

— Кто знает, может, через полчаса я буду переходить дорогу и меня собьет автобус. Не все в нашей власти, и если постоянно задаваться вопросом, что могло бы быть, так и жить забудешь.

— Когда я проснулась в этой параллельной жизни, мне даже в голову не пришло, что ты можешь быть жива. Я смотрела фото со свадьбы, но тебя на них не было. Я об этом даже не задумалась. Наверное, дело в твоей фобии, из-за которой тебя нет ни на одном снимке.

Всего на несколько секунд, но я вижу, как застывает ее лицо. Это почти неуловимо, только для меня, я ведь так хорошо ее знаю. Я хочу спросить ее, что не так, но она перебивает меня:

— Но как же ты узнала, что я не умерла? Никогда не думала, что мне придется задавать такой вопрос, — смеется она.

— В одном эфире я упомянула о смерти моей бабушки, о том, как я переживала. Когда закончилась запись, Эмма спросила, только ли головой я ударилась, потому что говорить об утрате живой бабушки — это уже даже не амнезия…

— А, в то утро, когда я испекла блинчики, да? Когда ты бросилась мне на шею?

— Да. Ты умерла три года назад. Понимаешь, почему, когда ты открыла дверь, я была так счастлива? Таких вещей в принципе не бывает.

— Три года… А Летисия, Жюльен? Как они поживают в твоей жизни?

— Мы с Жюльеном и Летисией очень близки. Гораздо ближе, чем здесь. Жюльен поддерживал меня после твоей смерти. Много месяцев. Он помог мне справиться с чувством вины.

— Он делал это на расстоянии?

— Нет. Он не переехал на юг. Он собирался, да, но, когда это случилось, решил остаться.

— Это хорошо.

— Нет, не говори так. Он не уехал, потому что ты умерла, это не может быть хорошо.

Она крепче сжимает мои руки.

— Нет, хорошо. Я же видела, что ваша связь ослабла в последние годы, и, если моя смерть в той жизни, которую ты описываешь, могла что-то изменить, меня это радует.

Я скептически поджимаю губы, а она продолжает:

— Ты сейчас сказала мне, что у тебя гораздо меньше времени на тех, кого ты любишь, — ты имела в виду брата и сестру, я полагаю. Тебе от этого грустно?

— Да, но…

— Никаких но. В данном случае мне почти хочется умереть. Почти, да. Если это возможно, я бы хотела пожить еще несколько дней, я не успела дочитать новую книгу. История — огонь, рекомендую тебе, кстати.

Я не могу удержаться от улыбки. Муна всегда умела найти слова, чтобы разрядить обстановку и отвлечь от негатива.

Несмотря ни на что, я не знаю, смогу ли когда-нибудь порадоваться крепким узам, которые связывают меня — или связывали — с Летисией и Жюльеном. Ведь я больше не смогу забыть, в чем настоящая причина.

— А… твоя мать? Моя смерть вас тоже сблизила?

Я задумываюсь на несколько секунд, пытаясь найти нужные слова, чтобы не слишком ее расстраивать.

— Скажем так, с мамой все сложнее. Потерять мать — это, наверное, хуже, чем потерять бабушку. И расстояние ничего не упрощает.

— Расстояние?

— Они с папой уехали жить в Канаду. Перебрались очень быстро.

— Как это?

— Через несколько недель после аварии мама освободила твой дом и заодно они с отцом выставили на продажу свой, не предупредив нас. Потом они сообщили, что переезжают в Канаду, и через неделю уехали.

— Вы… Вы с ними с тех пор так и не поговорили?

— Если честно, нет. Летисия с мамой в ссоре. Не понимает, почему она уехала. Считает ее эгоисткой.

— А ты?

— Думаю, я ее понимаю. То есть догадываюсь, почему она так поступила, и не могу ее упрекать. Я звоню им время от времени. Мы говорим обо всем и ни о чем. Но…

— Но что?

На этот раз слезы, которые мне удавалось сдерживать, сильнее меня. Я начинаю рыдать.

— Трудно жить рядом с той, кто убила твою мать, понимаешь? Я знаю, что она на меня злится, хотя ни разу меня ни в чем не упрекнула. Потому-то она и уехала, я это чувствую. Тяжело, понимаешь, знать, что это моя вина. Мне так жаль, Муна, так жаль.

Она встает со стула и обнимает меня.

— Почему тебе жаль? Не надо. Это был несчастный случай, а несчастный случай по определению не может быть ничьей виной. Ты сказала, что она освободила дом и после этого сообщила, что уезжает?

— Да.

— Тогда это не имеет к тебе отношения, детка, никакого отношения. Поверь мне.

Она произнесла эту фразу так тихо, что я едва расслышала.

Она снова садится, очень бледная. В ее глазах я читаю боль, какой никогда не видела.

— Муна? Что с тобой? Что-то случилось с мамой? Почему ты так уверена, что это не имеет отношения ко мне?

— Потому что я знаю.

— И все? Я должна этим удовлетвориться?

— Да. Мне правда очень жаль, но я не могу сказать больше. Это ее секрет, и ей решать, хочет она им поделиться или нет. Мне жаль, что ты могла подумать, будто в чем-то виновата… Если бы я знала…

Глава 36

Я обожаю бабушку, но есть одна вещь, которую я в ней ненавижу, — ее упрямство. Я настаивала, засыпала ее вопросами, пыталась подловить, но так ничего больше и не добилась. Она была непреклонна: что-то случилось с мамой, но я сама должна это выяснить.

Отношения у них всегда были довольно сложные. Муна очень прямолинейна, и это еще мягко сказано, а мама — натура чувствительная. Их разговоры всегда напряженные, то проскочит колкость, то обидная реплика в ответ. Мне казалось, что вдвоем они становятся другими. Они любят друг друга, я уверена, но не знают, как это выразить. Я думала, что так всегда бывает между матерью и дочерью. Сегодня я в этом уже не так уверена.

Может, позвонить маме и задать ей вопрос? Да, вот только в этой жизни она не бросила все и не переехала в Канаду. Она не потеряла мать в автокатастрофе. Значит, она не сможет мне объяснить, что в моей прежней жизни стало точкой отсчета. Если не для того, чтобы быть вдалеке от меня, почему же она вот так все бросила?

И вдруг я вспоминаю, что она сейчас в кругосветном путешествии.

Это просто способ выиграть время, я все равно надеюсь расколоть бабушку.

— Кто он? — спрашивает меня Муна, прерывая ход моих мыслей.

Мы доели картошку фри, и стало ясно, что я ничего из нее не вытяну, а Муна захотела совершить паломничество в мою прежнюю жизнь. Ту, которой она не знает. И вот мы перед лицеем У. Гранта. Моим лицеем.

— Он? Это Ильес. Директор.

— Директор? Этот парень? Но он же молодой?! И красавчик!

— Муна!

— Что? Не надейся, я не перестану восторгаться мужскими ягодицами. Я, конечно, старая и не могу больше ими насладиться, но это не мешает мне любоваться витринами. Может, пойдем поздороваемся с ним?

— К чему это? Он со мной незнаком, если ты забыла. Или, во всяком случае, не как с преподавателем, если допустить, что он слушает радио.

— И правда, вылетело из головы. У тебя никого нет из твоей настоящей жизни? — спрашивает она, сделав акцент на три последних слова и изобразив пальцами в воздухе кавычки.

— Увы…

— Почему ты не встречаешься с этим директором? Красив, как бог. Он женат?

— Нет. Он не женат, то есть вряд ли. А не встречаюсь я с ним именно потому, что он мой директор. Начальник, понимаешь? И потом, не так уж он и красив[25].

— А чего ты так покраснела, раз он тебе не нравится?

— Я и не краснела! Да и плевать, ведь всего этого больше не существует. Я замужем за Джаспером. Кстати, хотела тебя спросить, как он тебе. Не знаю почему, но мне кажется, что ты его недолюбливаешь. А ведь он очень милый и очень умный.

— И очень холодный!

— Да нет же! Почему ты так говоришь?

— Я не говорила, что не люблю его, скажу только, что общаться с ним нелегко. Во всяком случае, так мне показалось в наши редкие встречи, когда мне посчастливилось его видеть.

Я вспоминаю об ужасных вещах, которые он мне рассказал, о его украденном детстве, о злом отце. Она наверняка об этом ничего не знает, соображаю я.

— Это потому, что у него было трудное детство…

— Кстати о детях, сколько вы уже женаты? Год, два? Разве тебе не хочется детей?

Я понятия не имею, что она знает и что здешняя Максин могла ей рассказать. Но раз уж я рискнула поделиться с ней своим перемещением во времени, хоть с кем-то мне нужно быть до конца честной.

— Он… Он не хочет.

— Как это — не хочет? Ты хочешь сказать — пока?

— Нет. Я хочу сказать — вообще. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Никогда. Никакого большого живота, никаких младенцев. Бережем фигуру. И я согласилась.

Интересно, Муну я хочу убедить или себя?

— И ты согласилась?

— Так ведь поступают, когда любят, правда? А я люблю Джаспера. То есть другая Максин его любит. А я ей доверяю. Потому что она — это я.

— У тебя голова не болит от этих сложных схем?

— Есть немного.

Ильес проходит мимо к своей машине и приветствует нас широкой улыбкой.

Если честно, он не просто красив…

Он лучше.

Час спустя, когда любопытство Муны насчет моей жизни преподавательницы наконец удовлетворено, мы возвращаемся к ней домой. По дороге почти все время молчим, что необычно для моей бабушки. Я провожаю ее и обнимаю на прощание. Прежде чем закрыть дверь, она тихо говорит мне:

— Знаешь, когда ты сказала, что доверяешь Максин, потому что это ты… Так вот, это неправда. Вы с ней разные. В последние годы здешняя Максин отдалилась от нас. Скажу тебе прямо, я очень рада вновь обрести мою внучку, ту, какой ты была до радио. Да, очень рада.