А что если?

Глава 42

Рыжее торнадо бросается на меня и едва не опрокидывает на спину.

— Дарси! Это ты, моя принцесса!

Я сажусь на кровать, и моя собака, тотчас забыв все запреты, прыгает на колени, кладет передние лапы мне на грудь и принимается вылизывать лицо, а ее хвост виляет туда-сюда. Как будто она тоже не видела меня много недель… Я утыкаюсь носом в ее шерсть и вдыхаю пьянящее тепло.

— Да, да, я тоже по тебе скучала. Обещаю, больше никогда тебя не оставлю, никогда.

— Макс?

— Да?

— Ты… ты уверена, что все хорошо? — бормочет Самия. — Тебе снился кошмар, но теперь ты вроде совсем проснулась…

Я уже хочу выдать историю про Марти Макфлая, но я столько раз ее повторяла, что больше не могу. Эта история испортила мне все впечатления от любимого фильма.

Мне было трудно объяснять в параллельной жизни, что произошло, но и здесь не проще. И сейчас, в этой комнате, я уже спрашиваю себя, не могла ли я все выдумать.

— Не знаю, был это обычный сон или кошмар. Вообще не знаю, что это было. Но я пережила что-то совершенно невероятное. Мои «а что если» стали реальностью. Конечно, было много всего классного. Но с другой стороны…

— Прости, я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь. Может, объяснишь нормально, а не будешь путать метафорами преподавательницы французского? Я люблю математику, напомню тебе. Цифры. Логика.

— Понятно. Тогда мне нужен бокал чего-нибудь покрепче. Отправь сообщение Одри, пусть она приедет к нам, объявляю срочный сбор. А мне, похоже, не помешает горячий душ, чтобы прийти в себя.

Оставшись одна в своей комнате, я решаюсь посмотреться в зеркало на дверце шкафа. Это я — я с лишними килограммами, торчащими в разные стороны волосами и обгрызенными ногтями. Подношу руку к лицу, не сводя глаз со шрама, но не решаюсь его коснуться. Насчет Муны, я знаю, надеяться не на что и ждать приятных сюрпризов не приходится. Я вернулась к реальности.

Под горячими струями душа я пытаюсь восстановить в памяти все события, с тех пор как проснулась в той, другой квартире, и, как ни странно, картины, казавшиеся мне такими четкими вчера, начинают расплываться.

Я надеваю джинсы и свитер с надписью «Ничего не нужно, только соя», подарок на прошлое Рождество от Клодии, и сажусь на кровати по-турецки с блокнотом на коленях. Я должна все это записать. Я чувствую, что история постепенно ускользает от меня, как будто все это действительно было сном.

Час спустя я слышу, что пришла Одри, и так как ни она, ни Самия не умеют говорить шепотом, слова «обдолбалась» и «спятила» отчетливо доносятся до меня.

— Я вас слышу, девочки! — кричу я из своей комнаты. — Вы, кажется, забыли, что здесь даже звуки порно слышны, которое каждый вечер смотрит подозрительный тип снизу, так что представьте, как слышно вас из комнаты.

Дверь открывается, в проеме появляется голова Одри.

— Все в сборе ради нашей любимой чокнутой! — сообщает она с улыбкой.

Я швыряю в нее подушку, она успевает пригнуться, и подушка врезается в проходящую мимо Клодию.

— Эй, я против насилия, вы не забыли? — возмущается та. — Все готово, девочки. Я бы с удовольствием осталась с вами, но меня ждут собаки в приюте.

— Обещаю, Клодия, в твое отсутствие ни одно животное не пострадает, — отвечает ей Одри и снова поворачивается ко мне. — Почему ты так глупо улыбаешься? Увидела Райана Гослинга в костюме Адама?

— Я так скучала без вас, девчонки. Видеть вас снова еще лучше, чем встретить Райана Гослинга.

Я выхожу из комнаты и обнаруживаю то, чего боялась: еду нам готовила Клодия, как раз перед тем как уйти выгуливать приютских собак. Прощай, пышный омлет и хрустящий бекон, здравствуй, овсянка и Будда-боул. Однако никогда бы не подумала, что такой несъедобный бранч доставит столько удовольствия.

Она даже успела испечь свое знаменитое печенье из полбы. Знаменитое чем угодно, кроме вкуса.

Осторожно поднося ко рту ложку странной смеси безглютеновых пшеничных хлопьев, клюквы и орехов, я наслаждаюсь вкусом, но никогда в этом не признаюсь, чтобы не подбивать ее на новые кулинарные эксперименты. Жуя, я начинаю рассказывать подругам о двух последних месяцах.

— Обещайте, что не будете считать меня сумасшедшей.

— Ой, как будто ты сможешь нас удивить, — фыркает Одри.

— Два месяца назад, то есть для вас, видимо, вчера вечером, я слушала передачу по радио. Программу Жюстин Жюльяр. В гостях у нее был писатель, презентовал свой первый роман.

— А, да, я тоже наткнулась на нее вчера, — говорит Одри, — какая-то дебильная история.

— Дай ей рассказать, а то мы и через два часа не сдвинемся с места, — перебивает ее Самия. — О чем роман?

— О девушке, которой предложили немного изменить прошлое, чтобы она увидела, какой могла бы стать ее жизнь.

— Вот видишь, Самия, я же говорила, полная чушь.

— К счастью, Майкл Дж. Фокс с тобой не согласился, когда прочел сценарий «Назад в будущее».

— Спасибо, Самия! Хоть кто-то знает классику. Ну вот, я слушала передачу и уснула с мыслью, что было бы здорово пережить такое. Знать, какой могла быть наша жизнь, сделай мы другой выбор. А когда я проснулась, оказалась не здесь, а в классной квартире, большой и шикарной. Похудевшей, с другой стрижкой. И я была замужем.

Одри едва не давится печеньем из полбы.

— Ты — что?

— Я была замужем.

— Но за кем? Только не говори мне, что за Ильесом! Предательница!

— За Джаспером. Адвокатом по налоговому праву. Не ломайте голову, вы его не знаете. И я, кстати, тоже, видела его впервые. И я вряд ли могла выйти замуж за Ильеса, потому что была не преподавателем французского, а ведущей на «Европе-1». Вместо Жюстин Жюльяр, чтобы вам было понятнее.

— Ты уверена, что сестра не накачала тебя наркотой? — спрашивает Одри.

— Ну да, — подхватывает Самия, — чтобы веселее было слушать анекдоты ее гостя.

— Что за история с анекдотами?

— Точно, ты же не в курсе. Вчера вечером сестра Макс пригласила в гости одного типа. Его работа — сочинять анекдоты и разнашивать обувь. То есть он носит ее за других.

— Что-о-о?

— Э-э, девочки, мы можем вернуться к моей истории, пожалуйста? Обещаю, самое интересное впереди.

Я жду, пока Одри совладает со своим истерическим смехом, и продолжаю:

— Ну вот, я говорила вам, что была радиоведущей и однажды на передаче упомянула мою умершую бабушку, и тут Эмма сказала, что Муна не умерла.

— Как это может быть? — удивляется Самия.

— Кто такая Эмма? — спрашивает Одри.

— Потому что мы не попали в аварию. А Эмма — моя ассистентка. То есть была.

Глядя на их недоверчивые лица, я оправдываюсь:

— Все очень просто, я не стала преподавателем французского и не попала в аварию. Муна не умерла.

— Какая связь между работой преподавателя и твоей аварией?

— В тот вечер мы ехали посмотреть на твою игру в образе Стеллы Спотлайт… А если я не стала преподавателем…

— …То ты не познакомилась с нами, — заключает Самия.

— Точно. Когда я проснулась в той квартире, я сначала подумала, что меня похитили. Я хотела позвонить тебе, Одри, но твоего номера не было в контактах. К счастью, я знаю его наизусть. Я позвонила, и ты приняла меня за вербовщика секты или не знаю за кого и бросила трубку.

— Я верна себе даже в чужих жизнях в параллельной Вселенной, вау.

Я невольно прыскаю.

— Да я же серьезно!

— Послушай, Макс, ты знаешь, что я тебя обожаю и всегда открыта новому, доказательство — я жую какую-то штуку со вкусом картона, но ты же не можешь всерьез верить, что все это и правда произошло? Тебе приснился сон, очень реалистичный, но все-таки сон.

— А почему ты не стала преподавателем в твоем сне? — спрашивает Самия.

— Нет, ты же не будешь развивать эту тему?

— Мне просто любопытно.

— Потому что я не сломала лодыжку в день вступительного экзамена в школу журналистики. Я пошла туда и выдержала его. И могу сказать, я была довольно талантливой, я даже получила премию.

— Жаль, что ты не принесла ее с собой, это могло стать доказательством, — иронизирует Одри, лукаво подмигнув.

— Я сделала фото квартиры на телефон…

Самия и Одри переглядываются.

— Что? Почему вы так смотрите друг на друга?

— Ну и чего ты тогда ждешь? Принеси его, чтобы мы могли убедиться собственными глазами!

Я записала всю историю в блокнот, чтобы не забыть, но не сообразила заглянуть в телефон. Все-таки я новичок в перемещениях во времени! Я бегу в свою комнату и возвращаюсь с телефоном. В надежде разблокирую его, открываю галерею — и тут же разочаровываюсь. Последние фото сделаны у Летисии вчера. Разнашиватель обуви, тайно снятый, чтобы показать девочкам, ест оливку, мой зять в переднике, на котором написано «царь, просто царь».

Я прокручиваю все фотографии в телефоне. Сердце подпрыгивает, когда появляется снимок с Жюстин Жюльяр, сделанный на записи ее передачи. На заднем плане я, кажется, различаю Эмму. Увеличиваю, но снимок слишком размытый. Невозможно сказать, она это или нет. Странным образом разочарованная, я закрываю галерею.

— Ничего нет. Но наверняка этому есть объяснение.

— Да, тебе приснился сон, — ласково говорит мне Одри. — Мы знаем, что ты скучаешь по Муне, может, это твое подсознание так умудрилось ее вернуть?

— Клянусь вам, это и правда было! То есть… Это казалось таким реальным…

Глава 43

— Как ты, Макс? — тихо спрашивает Самия, когда я, переодевшись в преподавательницу французского, сижу за письменным столом и проверяю оставшиеся сочинения. — Ты закрылась в своей комнате, когда Одри ушла. Ты же ее знаешь, она не хотела тебя обидеть.

— Да, я знаю. Это ведь ты у нас святая душа, ничего не сказала.

— Я могу найти не меньше десятка причин, чтобы сказать, что в этом нет никакой логики, поверь мне. Но я еще и неисправимый романтик, а рассказ про твой брак… И Муна…

Я внезапно начинаю плакать.

— Мне очень жаль, Макс, я не хотела… — говорит Самия, обнимая меня. — Я не думала, что может так снести крышу от сна.

— Просто я… Не знаю, что думать. Сон обычно короткий, не может быть, чтобы прошло столько времени. Но тут это длилось два месяца, я провела несколько недель в шкуре другой Максин. Была на куче вечеринок, работала десятки и десятки часов в офисах «Европы-1», спала с мужем, слушай, я даже была на уроке танцев у шеста с семидесятилетними женщинами. Такого ведь не выдумаешь, да?

— Может, и не надо пытаться найти объяснения?

— Это ты, преподаватель математики, мне говоришь?

— Да, я сама удивляюсь, и, наверное, мне придется после этого решить пару-тройку уравнений, но я думаю, что ни к чему пытаться понять. Главное — твоя память, то, что ты чувствовала.

Самия всегда умеет найти нужные слова, это ей бы надо быть преподавателем французского!

— Когда я закрываю глаза, я не помню, какая стрижка у Эммы, какого цвета у нее глаза, все расплывается. Я была уверена, что знаю номер ее телефона наизусть, столько раз я по нему звонила, но сейчас, когда попыталась его набрать, не могла вспомнить. Зато отчетливо помню, что я почувствовала, когда Муна открыла дверь, до сих пор помню ее запах. Было так невероятно видеть ее снова живой.

— Ты была очень привязана к бабушке, я уверена, что это наложилось на воспоминания. А в остальном, радио, муж, как ты это воспринимала?

Я прямо вижу, как она прилагает усилия, чтобы не дать понять, насколько все это бессмысленно.

— Это было странно. Смущало и в то же время возбуждало. Я быстро поняла, что Максин в той жизни не такая, как я. Более уверенная в себе, но и более эгоцентричная. Муна была жива, но мы с ней мало виделись. Я уж и не говорю о моих отношениях с Лети. Я думала, что смогу изменить ход вещей, сначала я себе это обещала. А потом навалилась работа. Я делала новый проект, продумывала каждую мелочь, и это было так интересно и захватывающе, что все остальное отошло на второй план. Я стала другой Максин.

— И чем это кончилось?

— Это было за неделю до Рождества. Летисия затеяла семейный обед. Я обещала помочь ей, но мне надо было готовиться к утреннему эфиру… Я должна была провести с ней день, но случилась проблема с гостем. Я собиралась пообещать ей приехать завтра, когда она позвонила и сказала, что попала в аварию. Муна уговорила ее поехать за мной и силой вытолкать с радио. Был туман… В больнице, когда я смотрела на нее без сознания, я поняла, что скучаю по моей настоящей жизни, даже по вонючим органическим кремам Клодии. Я поняла, что, если бы могла, сделала бы выбор — вернуться. Когда Муна вышла из комы… Конечно, я была счастлива, но все равно хотела вернуться в мою прежнюю жизнь, хотя она в ней умерла. Я чувствую себя чудовищем.

После этого длинного монолога на одном дыхании я снова привычным жестом трогаю рукой шрам. Самия едва сдерживает волнение.

— Мне так жаль, Макс. Я понимаю, в каком ты состоянии. Нужно было рассказать нам все это сегодня утром. Прости…

— Не нужно извиняться, я понимаю, что это трудно переварить. Могу тебе сказать, я скучала по вам как никогда, пока… пока все это продолжалось.

Я улыбаюсь ей и обнимаю.

— Скажи, Самия, что ты подумала об отъезде моих родителей в Канаду?

— Э-э… Я не знаю, с чего вдруг такой вопрос?

— Это… этот разговор с Муной, который был в реальности или приснился мне, не важно. Она сказала мне одну вещь. Что это не моя вина, и что у мамы есть секрет. Я не могу понять, о чем она.

— Может, тебе спросить у нее?

— У кого? У мамы?

— Ну а у кого же еще?

— Логично.

— Вот видишь, — подмигивает она.

— Я подумаю. А пока мне надо проверить еще несколько сочинений. Вернемся к реальной жизни.

Когда она уже выходит из комнаты, я окликаю ее:

— Самия?

— Да?

— Чуть не забыла, скажи своей доченьке, что «мама» пишется с двумя м.

Я смеюсь при виде ее растерянного лица и протягиваю отложенное сочинение.

— Упс, — морщится она. — Я поговорю с ней, обещаю. И мы скоро вернемся домой.

— Оставайтесь сколько хотите. Вообще-то мне очень нравится эта жизнь, этот бардак…

Глава 44

Говорят, утро вечера мудренее. Но не когда у вас бессонница. Я мысленно прокручивала все пережитое, все свои чувства, и никак не могла уснуть.

Сегодня утром у меня так болит голова, что хочется вырвать себе ногти один за другим, лишь бы не чувствовать этого, но в мыслях прояснилось. Я смогла хотя бы немного разобраться, что для меня важно и что надо менять.

— Ильес? У вас есть минутка? Я хочу с вами поговорить.

— Да, разумеется. О чем?

О вас. Обо мне. О ваших руках на моем теле в моих снах. О ваших губах. О…

— Мне пришла в голову еще одна идея для моих учеников.

С улыбкой он указывает мне на стул напротив его стола. Я сажусь, немного нервничая.

— Как прошла литературная мастерская? — спрашивает он. — У нас не было времени ее обсудить.

— Честно? Это был провал. Ни один ученик не пришел.

— Ох… Может, придут в следующий раз?

— Нет. Я тут подумала, литературная мастерская изначально была глупой идеей.

— Значит, вы придумали что-то другое, хотите поговорить об этом?

Мне кажется, он разочарован, но я делаю вид, что не замечаю. Случай с Жерменом кое-чему меня научил: теперь я знаю, что моя интуиция с мужчинами работает не лучше, чем прогнозы синоптиков.

— Именно так. Я подумала, что надо предложить им что-то другое. Что-то, что они могли бы создавать, во что могли бы вложить душу, понимаете?

Не дав ему времени ответить, я продолжаю:

— Скажу сразу, сначала я подумала о радиопередаче, но потом решила, что это слишком амбициозно. Так что мне пришло в голову выпускать школьную газету. Всего несколько страниц для начала, но статьи на темы, которые они выберут сами. То, что им захочется читать, а значит, и писать. Может, они могли бы брать интервью…

— Вы говорили об этом ученикам?

— Нет еще. Сначала я хотела получить ваше согласие.

— Оно у вас есть, — отвечает он с такой широкой улыбкой, что у меня вот-вот расстегнется лифчик. — По-моему, это отличная идея.

Я тоже улыбаюсь с облегчением и встаю, направляясь в свой класс, чтобы рассказать о проекте ученикам.

— Максин?

— Да?

Я люблю вас. Давайте займемся сексом прямо на моем столе. Выходите за меня замуж.

— Спасибо, что так вовлечены в жизнь лицея. Я всегда знал, что могу на вас положиться.

Разочарование.

Я удивлена, что так волнуюсь перед встречей с учениками. И не ожидала, что буду так счастлива снова их видеть. Что имеем, не ценим, потерявши, плачем…

Да кто вообще их сочиняет, эти пословицы? Не хватает только «все хорошее когда-нибудь кончается» для полного комплекта.

— Я проверила ваши сочинения…

Чувствую, как несколько сердец перестают биться, головы втягиваются в плечи. Счастье встречи взаимно… Или нет. Что ж, не все сразу.

— Даже если ваша душа не лежала к Флоберу, я вижу, что многие из вас прочли хотя бы «Сумерки». Признаюсь, что иногда смеялась в голос, но в целом неплохо.

Общий выдох шестидесяти легких.

Раздав сочинения и подождав, пока они прочтут мои комментарии — тридцать секунд, — я перехожу к теме газеты. С нетерпением? Не уверена.

— Хочу вас поблагодарить за то, что вы не пришли на литературную мастерскую.

Они смущены, и я догадываюсь, что некоторые переглядываются, проверяя, не ослышались ли.

— Да, правда, спасибо. Потому что вообще-то это было очень уныло.

Слышны смешки.

— Так что я решила забить на литературную мастерскую и предложить вам кое-что другое. Я подумала, что могу помочь вам в создании… газеты.

Аплодисменты, радостный визг, коллективная истерия?..

Нет, скорее молчание, но я не отчаиваюсь.

— Газеты, в которой вы будете главными редакторами. Сможете выбирать темы, которые вас интересуют, брать интервью, составлять тесты. И конечно, сами будете писать тексты. Я помогу вам, дам совет, если это будет необходимо. И буду следить, чтобы опубликованное не нарушало правила приличия, само собой. Ну, что скажете?

В классе ни звука.

— Вы же постоянно возмущаетесь, что вам не дают слова, что вы хотите сами выбирать тексты для программы. Так что пусть я ничего не могу сделать для Флобера, но вам могу дать возможность самовыражаться.

— Можно писать о чем угодно? — робко спрашивает одна ученица.

— Абсолютно!

— Даже про мерзкую еду в буфете? — усмехается Жюльен.

— Даже про буфет. Идея в том, чтобы находить темы, актуальные для всех — пусть ее читает вся школа.

— Ага, получится куча статей о макияже и шмотках! — смеется Кантен.

— Вечно ты со своим сексизмом, — отвечает ему Анаис. — Думаешь, девочки обсуждают только румяна и модную посадку джинсов? Извини, конечно, но у нас тоже есть мозги.

— Вот и идея для первой статьи, сексизм в среде подростков, — предлагаю я осторожно, чтобы не давить на них.

— О, я многое могу написать, — подхватывает Анаис.

— А по отношению к парням сексизма не существует? — вступает Жюльен. — Легко рассматривать только одну точку зрения. Нам тоже есть что сказать.

Поднимается гвалт. Каждый хочет высказаться. Я больше ничего не говорю, только слушаю их и невольно улыбаюсь. Игра началась. Игра на выживание, конечно… Но главное — это начало проекта.

Глава 45

— Ладно, как тебе Жорж? — спрашивает меня сестра.

Я лежу в ее стоматологическом кресле, была так счастлива снова ее видеть, что чуть не расплакалась, открывая дверь кабинета.

— Жорж? Разнашиватель обуви Жорж? Ты шутишь?

— Ладно, не лучшая моя идея. Но если забыть о его профессиях, он ведь симпатичный?

— Симпатично? Как же низко ты опускаешь планку, а речь ведь о мужчине моей жизни! Да, он ничего, но стоит мне закрыть глаза, и я вижу его в ярко-красных лодочках сорок первого размера. Нет-нет, с Жоржем ничего не будет, окончательно и бесповоротно, даже если я буду очень пьяна и в глубокой депрессии.

Она смеется. Я снова с сестрой, как будто ничего не произошло. Честно говоря, я побаивалась, входя в ее кабинет. Как я ни уговаривала себя, было трудно выбросить из головы наш последний разговор, когда она прокричала мне в лицо, что я виновата в коме Муны.

— Окей, долой Жоржа. Придется с нуля начать поиски твоей второй половинки. Ну ты и привереда, скажу я тебе!

— Хватит, я решила, что останусь одна до конца моих дней. Хотя нет, вдвоем с Дарси, разумеется.

— Что за чушь! А все эта соя, которую Клодия заставляет тебя есть, точно говорю. У тебя от нее спеклись нейроны.

— Не соя, а печеньки из полбы. И это не смешно, поверь мне. А если серьезно, я решила всерьез заняться карьерой.

— Надо же. Нашла новый способ усмирить своих учеников?

— В каком-то смысле. Скажем так, я решила вовлечь их во внеклассную работу. Предложила делать газету, и хотя редакционного плана еще нет, уже очевидно, что идея им понравилась. А это уже большая победа. Почему ты так смотришь?

— Не знаю… Мне кажется, ты изменилась. Трудно сказать, но как будто стала увереннее в себе.

Между этой и той жизнью явно больше общего, чем я думала.

— Это, наверное, разговор с Жоржем подействовал.

Мы обе смеемся. Я выжидаю несколько секунд и задаю вопрос, ради которого записалась к ней как пациент с острой болью.

— Скажи… ты никогда не хотела узнать, какой могла быть твоя жизнь, не стань ты стоматологом?

— В общем-то, нет, — отвечает она, аккуратно раскладывая свои металлические щипчики. — Я всегда мечтала об этой профессии. Помнишь, в детстве я красила черным фломастером зубы всех наших Барби и делала вид, что удаляю им корни, уж не помню чем.

— А если бы что-то тебе помешало?

— Я бы все равно стала стоматологом. Когда чего-то очень хочешь, ничто тебя не остановит. Ты так не думаешь?

Я стараюсь не вспоминать, как она решила перейти от теории к практике, к пластике эмали, и бегала за мной по всему дому с вилочкой для улиток, уверяя, что больно не будет. Мне после этого целый месяц снились кошмары. До сих пор ненавижу улиток, так меня травмировала эта вилочка.

— Ну-у, ты точно питаешь страсть к пыточным инструментам. Что, кстати, заставляет меня усомниться в твоем душевном здоровье.

— Зачем же тогда ты ко мне приходишь?

— Потому что ты не посмеешь воспользоваться ими, когда в кресле я! Слишком боишься, что укушу тебя, как в пять лет.

— И правда. А с чего вдруг эти вопросы о карьере?

— Не знаю. Часто думаю об этом в последнее время. Спрашиваю себя, не должна ли была заняться журналистикой, как собиралась. Решила спихнуть все на знаки судьбы, вместо того чтобы взять ответственность…

— Кажется, полба еще тяжелее сои!

— С тобой невозможно говорить серьезно.

— Признайся, это странный вопрос. Почему он тебя мучает? У тебя есть работа, она тебе нравится, вот и хорошо, а если бы не нравилась, ты бы ее сменила. Если все время жить в прошлом, то не останется времени на настоящее.

— Ты говоришь как Муна.

Тяжелое чувство накрывает волной, когда я произношу это имя вслух. Летисия молчит, не зная, как реагировать, и я меняю тему:

— А вообще… как планируешь провести каникулы?

Сестра расслабляется, она явно рада, что мучительные призраки прошлого растворяются.

— Какие каникулы? Тебе напомнить, что я-то не преподаватель?

— Ой, кажется, стоматолог злится, пора мне бежать с целыми и невредимыми зубами, пока мстительная Летисия не пустила в ход бормашину.

— Вот-вот! Но поскольку я чувствую, что здесь что-то нечисто, спрошу у тебя — что ты планируешь на эти каникулы? Если после этого мне не вручат «Оскара» за лучшую сестру…

— Я планирую… Увидеться с папой и мамой.

— В Канаде?

— Я предпочла бы здесь, в Саванне-сюр-Сен, с моей-то аэрофобией. Но раз уж они в Канаде, то поеду к ним.

— Зачем? — спрашивает она неожиданно сухо.

— Я… Ты никогда не хотела узнать, почему они уехали так быстро?

— Потому что мама — жуткая эгоистка!

— Лети…

— Извини, но я не нахожу другого объяснения.

— Ну вот, а я решила поискать.

— Для этого есть телефон.

— Нет, я хочу поговорить с ней, глядя в глаза. Я должна понять. И я подумала, может быть, ты захочешь поехать со мной…

— Ну уж нет! Это она уехала, она и должна вернуться.

Сестра всегда занимает принципиальную позицию, будь это семья или карьера — все равно. Там, где я только ломаю голову, у нее уже есть сформированное мнение.

— Ладно, не буду тебя бесить. Поеду одна.

Я не знаю, правда ли я слышала слова Муны, или мое подсознание их выдумало, но они крутятся в моей голове. Да, я должна узнать. Даже если для этого мне предстоит поссориться с матерью.

И пережить самолет.

Впервые в жизни.