А что если?

Глава 37

— Я собрал вас сегодня…

На рассвете, надо бы добавить…

— …Чтобы поговорить о рейтингах последнего месяца и сообщить вам важную новость, — объявляет нам Джефф, продюсер «Задушевного разговора».

Вся команда, работающая над передачей, в том числе и мы с Эммой, собралась на кофе. Шесть часов утра.

— Вы, наверное, задаетесь вопросом, почему я вызвал вас так рано?

Он это серьезно, думаю я, искоса бросив полусонный-полузаинтересованный взгляд на Эмму, которая пьет четвертую чашку кофе.

— Наши рейтинги выросли почти на десять тысяч слушателей, что составляет пять процентов от общей доли рынка.

Сон как рукой сняло. Уже несколько недель я нахожусь на месте другой Максин и каждый вечер веду передачу с постоянным страхом сделать хуже, чем она.

— Ты можешь гордиться, Максин. Все это благодаря новому подходу, который ты применила. Этот тон, более откровенный, более личный… Если верить увеличению числа писем и повышению рейтингов, слушателям это очень нравится.

Меня переполняют гордость и радость. Эмма тоже широко улыбается мне. Это куда приятнее, чем слушать вздохи учеников. Слышать, что ты хорошо работаешь, что люди, для которых ты стараешься, тебя ценят, — вот чего мне не хватало, и теперь я это понимаю.

— Так как руководство тоже очень довольно этими результатами, нас попросили вести и утренние передачи по выходным!

Судя по радостным возгласам, это хорошая новость.

— Разумеется, вести эти передачи будешь ты, Максин. Поздравляю!

Эмма улыбается до ушей, остальная команда аплодирует.

— Значит ли это, что я больше не буду вести по вечерам «Задушевный разговор»?

Энтузиазм остальных контрастирует с моим разочарованием. Да, я привыкла к этим встречам со слушателями и не готова поставить на них крест.

— Почему это ты не будешь вести «Задушевный разговор»? Сейчас, когда рейтинги растут? Не волнуйся, утренние передачи — это дополнительное время в эфире.

Какая я глупая…

Ежевечерние в будни плюс утренние по выходным?

Нет, простите, но я волнуюсь.

— Все процессы, разумеется, придется выстраивать, работы у нас непочатый край. Но я знаю, что мы сможем, — продолжает мой продюсер, разворачивая график, который наверняка составлял этой ночью, часа в два или три. Все верно, сон — это для слабаков.

Я понимаю, что свободного времени у меня теперь будет меньше, чем хороших идей у Дональда Трампа. Его и до этого было немного.

Интересно, в какой момент он сообщит мне, что поставит для меня раскладушку в офисе, чтобы оптимизировать мое рабочее время. Каждый день я буду ночевать в переговорке, чтобы поспать часа три, которые в расписании остались незакрашенными, и график будет соблюден.

В панике при мысли о том, что меня ждет, и парадоксально возбужденная духом соревнования, я совершенно теряю нить разговора. Я думаю только об одном: мне будет трудно сохранить связь, которую я начала восстанавливать с Муной и Летисией, если у меня не останется для них ни минуты.

Когда совещание заканчивается, Эмма подходит поздравить меня:

— Я очень рада, ты этого заслуживаешь. Я была удивлена поначалу этой сменой тона, но извини, ты была права. В конечном счете, — шепчет она мне на ухо, — все к лучшему, ты стала еще лучше прежнего. Эти утренние передачи дадут толчок твоей карьере.

Моей карьере…

Да, о ней я фантазировала, когда была преподавателем французского, но, если вдуматься, не так она мне была нужна.

Глава 38

Квартира пуста, а за окном давно стемнело, когда я прихожу наконец домой после этого бесконечного рабочего дня.

Я вымотана, но солгала бы, если бы сказала, что было совсем неинтересно. Выстраивать передачу, думать над рубриками, связками, над возможными гостями — это увлекательно.

Я запрещаю себе сравнивать эту работу с годами преподавания и мучиться вопросом, сделала ли я правильный выбор, когда не попыталась сдать вступительные экзамены в школу журналистики, или какая из двух Максин самая настоящая и счастливая.

Признавшись во всем Муне, я решила, на этот раз окончательно, что у меня должна быть только одна жизнь — та, которой я живу сейчас.

Джаспер предупредил меня днем, что должен лететь в Бордо. Надо составить срочное досье для клиента. Какая может быть срочность в области налогового права, не спрашивайте, я не отвечу.

Он успел оставить огромный букет лилий на кофейном столике в гостиной. На сложенном вдвое листке красивой кремовой бумаги написано несколько слов: «Я уже скучаю по тебе, люблю».

Я набрала себе ванну — впервые пользуюсь ей. Ну и что, что уже одиннадцать часов, какой смысл иметь такую ванну, если некогда в ней полежать? Беру и высыпаю в горячую воду все маленькие бомбочки из стеклянной банки, стоящей на бортике.

Раздеваюсь и с наслаждением погружаюсь в горячую благоухающую воду. Не хватает только хорошей атмосферной музыки для полного расслабления. Я беру телефон, выбираю песню и начинаю подпевать во все горло:

— «Ладно, можно расстаться иначе, осколки стекла нам могут помочь. В этом горьком молчании я решила простить все ошибки от слишком сильной любви…»

С вибрато, которые ей очень идут, и, разумеется, необходимым надрывом петь Лару Фабиан — это целое искусство:

— «Я люблю-у-у-у-у-у, я люблю-у-у-у-у-у, как безумец, как солдат, как кинозвезда-а-а-а-а…»

…

От усталости, или от удовлетворения высокими рейтингами, или от страха перед утренними передачами, от отсутствия Джаспера, от присутствия Муны вновь в моей жизни, может быть, от всего этого вместе, не знаю, но я вдруг плачу и позволяю слезам литься, но не прекращаю пение.

— «Я люблю-у-у-у-у тебя, люблю-у-у-у-у-у, как волк, как царь, как я и не я, я та-а-а-ак люблю-у-у-у-у-у тебя…»

Совершенно расслабленная и бесконечно благодарная Ларе, в полночь я опускаюсь на диван, закутавшись в мягкий халат, который нашла в шкафу. Я рассматриваю эту великолепную квартиру, ставшую моим домом, даже делаю несколько фото на телефон. Сама не знаю зачем, чтобы сохранить в памяти, не забыть, на случай, если… В другой жизни я послала бы их подругам, но в этой подруг у меня нет.

Меня прерывает сигнал сообщения, это Летисия:

Лары Фабиан будет недостаточно, мне нужна Далида. И, может быть, даже Селин Дион.

Где я найду время?

Глава 39

В наушниках, напряженная, как струна, я не свожу глаз с продюсера, который считает на пальцах.

Через несколько секунд зазвучит джингл моей первой утренней передачи, над которым я работала со всей командой, часами прослушивая десятки тестовых треков. Столько времени на музыку, которая звучит каких-то двадцать секунд, обалдеть. И все же я в конце концов тоже решила, что это самое важное.

Важное, как записи, каждую из которых мы планировали две недели, не считая часов, проведенных в комнате совещаний на пятом этаже здания 26-бис на улице Франциска Первого. Понемногу я и сама перестала замечать, как радио стало всем моим миром.

Идея с раскладушкой была, оказывается, не такой уж нелепой: я действительно проводила мало времени дома. Вот плюс иметь мужа, у которого тоже карьера, — он все понимает. Ни единого укора с его стороны, только поддержка и интерес. Куда больший, чем у меня к его делам, отчего я чувствую себя немного виноватой.

Эта новая радиопередача — мой ребенок. Наверное, подсознательно я заменила ею настоящих детей, которых у меня никогда не будет.

Я не ожидала этого и даже, наверное, не хотела, я удивлена, что так вкладываюсь в проект, уделяя внимание каждой мелочи. Я больше не считаю письма, которые отправила Эмме, распоряжения, служебные записки… Я теперь знаю наизусть номер ее телефона, даже лучше, чем пин-код от своей банковской карты.

И все это параллельно с ведением вечерних передач. Огромное количество работы.

Скажи мне это кто-нибудь в начале моего перемещения, я бы не поверила. Однако мне понравилось это лихорадочное кипение, это чувство, что ты что-то значишь, что тебя ждут, что у тебя есть какой-никакой талант.

И открывая дверь квартиры, с каждым вечером чуть позже вчерашнего, я запрещаю тихому внутреннему голосу, всегда не очень приятному, нашептывать мне, что работа, кажется, перевесила главное.

Да, Джаспер понимает меня и поддерживает, а вот с бабушкой и сестрой труднее. Потому что они надеются, что все изменится, что у меня будет больше времени, которое я смогу проводить с ними. И эту надежду я сама дала им своими обещаниями.

Эта идея рождественского обеда, с таким же размахом, как прием у короля Англии. В этой жизни, как и в той, Летисия никогда не умела ничего делать просто. Приглашения, украшения, меню, дресс-код — она планирует каждую деталь и хочет, чтобы я принимала участие во всем. Будто это так же важно, как передача, которую я создала с нуля.

Я, конечно, пропустила несколько сеансов дегустации макаруни и выбора цвета скатерти, но старалась как могла. Я отвечаю на ее сообщения, не всегда сразу, но отвечаю.

Да, правда, поначалу я поклялась себе, что не останусь той Максин, с которой познакомилась, и привнесу немного прежнего «я» в новую жизнь. Но как устоять перед этими карьерными вызовами? Как не выкладываться, когда столько людей рассчитывает на меня? И когда тихий голос умолкает, когда я стараюсь не задумываться об остальном, я говорю себе, что эта жизнь мне нравится. Что я, пожалуй, счастлива. Я задавала себе слишком много вопросов, и если это привело меня сюда, то не просто так, правда? Чтобы я перестала упускать настоящее, прекратила фантазировать о том, что могло бы быть, и жила в том, что есть. Что ж, так я и делаю.

Другая Максин уже не такая загадка для меня, теперь я понимаю ее лучше. Как она, я начинаю день с просмотра вчерашних рейтингов, и они задают настроение на весь день.

Продюсер делает мне знак, джингл отзвучал, моя очередь. Адреналин зашкаливает.

— Я счастлива и горда быть с вами сегодня, декабрьским субботним утром. Я составила программу, чтобы вы начали с нее свой день. Новости, необычные темы, любовь с первого взгляда — вот коктейль вашей совсем новой утренней программы. Сейчас шесть часов утра, в эфире «Европа-1», и вы слушаете передачу «Поднимайтесь, веки».

Эфир идет без перерывов три часа. Все, что мы придумали и набросали на доске в переговорке, обретает жизнь. Это невероятное удовольствие.

Я понемногу расслабляюсь, шучу с гостями, охотно прохожу тест с необычными вариантами ответов.

И вот я даже не заметила, как прошло время:

— Итак, первый выпуск передачи «Поднимайтесь, веки» окончен, надеюсь, что вы уже проснулись и хорошо провели время в нашей компании. Я желаю вам хорошего дня и прощаюсь до завтра.

С широкой улыбкой я снимаю наушники. В комнате вся команда аплодирует. Каждый выкладывался на полную, и эта первая передача, прошедшая без единого форс-мажора, — прекрасная награда.

Утро обязывает, все собираются за столами с кофе и выпечкой, шампанское будет позже.

Мой телефон вибрирует в кармане, напоминая, что я обещала Летисии прийти к ней, чтобы написать меню. Двадцать четвертое декабря только на следующей неделе, есть еще время, правда? Во время передачи Эмма передала мне записку с сообщением, что один из гостей завтра не придет, попал в больницу с грыжей. Надо же, не мог подождать?

Придется перестроить график, изменить порядок рубрик и найти нового гостя.

Я бегу в свой кабинет, чтобы подумать над всем этим. Посылаю сообщение Джасперу, чтобы не ждал меня и отправлялся на пробежку один сегодня утром.

Я смотрю на часы — десять. Если повезет, до двух со всем разберусь, я еще успею заскочить к Летисии, чтобы она не обиделась, потом к парикмахеру и косметологу и буду вовремя на ужине, который устраивает продюсер с директорами телеканалов.

— Хорошо бы сделать и телепередачу, верно? — спросил он меня невзначай, когда говорил об этом ужине. — Ты на пике популярности, сейчас самое время. Ты не знаешь, сколько это продлится, может, скоро тебя затмит кто-то другой, надо пользоваться.

Хочется ли мне большего? Я не знаю, но отвечаю ему, что открыта всем предложениям. Кто же откажется от такой возможности?

Но пока мне надо найти гостя для завтрашней передачи. Быстрым шагом я вхожу в кабинет и закрываю дверь, захлопнув ее перед носом тихого голоса, который пытается мне сказать в последний раз (но я этого еще не знаю), что я сделала неверный выбор.

К трем часам все под контролем. Увы, нет времени забежать к Летисии. Я зайду к ней завтра после передачи и выпрошу прощения, проведя с ней весь день. Ах нет, черт, после обеда у меня встреча с журналистом, интервью.

Я собираюсь послать ей сообщение с извинениями и написать, что точно буду у нее завтра в десять утра, но тут как раз звонит телефон. Высвечивается ее номер.

— А, Лети, это ты, да, я знаю, что ты мне скажешь, мне очень жаль, но у нас проблема с одним завтрашним гостем, мне пришлось сделать сотню звонков, пока я нашла замену, а сейчас нужно пересмотреть весь сценарий на завтра. В общем, я в огне… Я тебе обещаю, в понедельник утром буду у тебя и напишу все меню самым красивым почерком.

Я слышу в трубке сдавленные звуки, как будто кто-то пытается сдержать рыдания.

— Лети? Ты что, плачешь? Это же просто меню!

— Макс…

Я вздрагиваю. Я почти забыла эту кличку. Здесь все зовут меня Максин. Я, как будто это связано, подношу руку к щеке, той, где был шрам, на минуту забыв, что его никогда не было.

— Мы попали в аварию, Макс… Муна хотела купить себе праздничное платье, а ты не пришла, и мы решили поехать к тебе на радио и увезти тебя силой.

Мои руки стискивают телефон, ноги меня не держат, мне надо присесть.

— Был туман, я ничего не видела, я пыталась его объехать, тормозила, я ничего не могла поделать, ничего…

Она горько рыдает и с трудом выговаривает слова.

— Муна, Макс… Я ничего не могла поделать. Мы в больнице. Она… Она в коме! В КОМЕ! — вдруг истошно кричит она. — Все из-за тебя! Ты должна была приехать к нам, должна была провести с нами день. Но нет, ты думала только о себе. Я почти поверила, что ты изменилась, что мир больше не вращается вокруг тебя. Какой я была дурой. Если бы ты приехала, если бы сдержала слово, нам бы не пришлось ехать за тобой. Все могло быть иначе. Муна настаивала, убеждала, что надо тебе верить, что ты изменилась. А теперь она, наверное, умрет.

А что если…

Муна в коме.

Она, наверное, умрет.

Земля начинает кружиться.

Нет, ради бога. Не во второй раз. Не сейчас.

Глава 40

— Максин? Максин? Что с тобой?

Придя в себя, я вижу склонившееся надо мной испуганное лицо Эммы. С трудом пытаюсь собрать последние уцелевшие фрагменты воспоминаний и вскакиваю так быстро, что голова идет кругом и мне приходится сесть на пол.

— Моя бабушка. Она в больнице. Она попала в аварию. Мне надо к ней. Мне непременно надо…

Я еще раз пытаюсь встать, но ничего не выходит.

— Я тебя отвезу, — предлагает Эмма. — Ты не сможешь сама вести машину. Как это случилось? — спрашивает она, подхватив мою сумку и помогая мне надеть пальто.

— Я должна была сегодня ехать к сестре. Эта ее идея встретить Рождество с большим размахом… Но у завтрашнего гостя защемило грыжу, и… Короче, мне пришлось решать эту проблему. Ничего страшного, что я к ней не поехала, правда?

Я вопросительно смотрю на Эмму, ожидая подтверждения.

— Моя бабушка, как я поняла, захотела купить себе платье, и они вдвоем решили поехать на радио, чтобы вытащить меня из кабинета. Они попали в аварию. И бабушка… Она… Сестра сказала, что это моя вина. Она даже прокричала это. Она права, Эмма, я должна была поехать. Должна была сдержать обещание. Если она умрет…

— Все будет хорошо, я уверена, — перебивает меня Эмма. — Вот увидишь, она выкарабкается. Может, твоя сестра просто слишком напугана. В шоке человек может наговорить что угодно, чего на самом деле не думает. Возможно, врачи нарочно ввели ее в кому, чтобы ей не было слишком больно?

Я цепляюсь за эти позитивные слова как за спасательный круг. Я не переживу, я не могу похоронить Муну второй раз. В этой параллельной жизни она не может умереть, она не имеет права умирать. Иначе зачем…

В больнице Эмма узнает в регистратуре, в каком отделении лежит моя бабушка. Я сама не в состоянии произнести ни слова. Всю дорогу сказанное Летисией крутилось у меня в голове. Мне казалось, что я все забыла, но картины аварии, той, в которой за рулем была я, с жестокой ясностью встали перед глазами. Словно в замедленной съемке, я снова вижу машину скорой, себя, закутанную в одеяло из фольги. Бабушку достают из машины. Массаж сердца. Замирающие на груди руки. Помрачневшие лица. А потом фраза, которую никому не хотелось бы услышать: «Нам очень жаль, мы сделали все, что могли, но она умерла».

Ошарашенная, я едва сознаю, что Эмма ведет меня к отделению реанимации, в которое положили Муну.

Будто издалека я смотрю, как она стучит в дверь палаты 554 и бесшумно открывает ее.

Моя сестра там, сидит на стуле у кровати с покрасневшими от слез глазами.

А потом я вижу Муну. Подсоединенная к множеству аппаратов, поддерживающих в ней жизнь, она кажется мне бледной и хрупкой.

— Я тебя оставлю, — шепчет Эмма, — предупрежу на работе, что завтра тебя не будет. Об этом не беспокойся.

Моя передача, моя работа, все, что было так важно для меня всего несколько часов назад, кажется теперь такой ерундой.

Когда Эмма закрывает дверь, я делаю несколько шагов к кровати.

— Зачем ты здесь? — выпаливает Летисия злобным тоном, какого я никогда от нее не слышала. — Не думаешь, что уже достаточно натворила?

— Летисия, я…

— Что? Скажешь, что тебе жаль? Что это не твоя вина? Конечно, не твоя, ведь это я была за рулем. Я вела эту чертову машину. Если она умрет, я смогу кричать во всеуслышание, что убила свою бабушку…

Я так хорошо знаю, что она чувствует, что боль сжимает мне легкие.

— Но этого не должно было случиться, — продолжает она. — Потому что ты должна была быть с нами. Как обещала. Мы бы не попали в аварию, если бы ты не думала только о себе.

— Ты несправедлива, Лети.

Слова вырвались у меня невольно, и я тут же жалею о них при виде искаженного ужасом лица моей сестры.

— Несправедлива? Я несправедлива? А кто пытается поддерживать связь между членами нашей семьи? Кто? Ты думаешь, что у меня нет работы? Что я не торчу часами в своем кабинете? И все же я нахожу время для тех, кого люблю. Потому что это важно. Это самое главное. Так что нет, извини, ты не имеешь права называть меня несправедливой. Это ты не хочешь признавать очевидное.

Нас прерывает медсестра, которая просит Летисию заполнить какие-то документы. Она выходит из палаты, не взглянув на меня.

Неужели она права? Неужели это я не хочу признать правду? Правда в том, что за два месяца в параллельном мире осталась только одна Максин. Та, которую описывали мне, когда я проснулась в этой жизни, и которую я поклялась себе изменить.

Неужели я та, кем так боялась стать?

Конечно, я могла бы найти оправдания, сказать себе, что двух месяцев мало, чтобы все изменить, что если бы у меня было больше времени… Но правда в том, что мои обещания и намерения очень быстро улетучились. Я и не пыталась жить иначе, моя карьера затмила собой все. Хуже того, я обижена на Летисию за то, что она этого не понимает.

Я сажусь на опустевший стул и осторожно беру безжизненную руку Муны в свою. Несколько долгих минут смотрю, как вздымается ее грудь в ритме пиканья медицинских аппаратов. И плачу. Как три года назад.

А если она умрет? Кто у меня останется? Джаспер, конечно. Он любит меня, я знаю. Но семья никогда не имела для него такого значения, как для меня. Или имела. Как я могла до такой степени измениться? Раньше я схватилась бы за телефон и позвонила Самии или Одри. Обе бросили бы все свои дела и примчались на помощь. Через несколько минут они бы уже были рядом. Сказали бы мне, что я могу рассчитывать на них. Что я не должна бояться. Мне их ужасно не хватает сейчас. Как и каждую минуту последних двух месяцев.

Теперь, сидя рядом с бабушкой, которую я люблю больше всех на свете и которая пока жива, я понимаю, что лучше бы мне никогда не переноситься в эту параллельную жизнь.

Я крепко держу ее руку в своей, она мягкая и теплая, но воспоминания о прежней жизни не оставляют меня. Вечера в «Блюз-пабе» с Самией и Одри, кулинарные эксперименты Клодии, тепло Дарси, устроившейся на моих ногах на диване, философские дискуссии за барной стойкой с братом, болтовня с Летисией. Все эти картины кружат вокруг меня. Я вижу их лица, слышу их смех, чувствую, как мне их не хватает.

И тут я чувствую, как шевелятся ее пальцы. Слабо, почти неуловимо.

— Муна? Это я, Муна! Это Максин. Ты в больнице, ты попала в аварию.

Теперь я уже отчетливо ощущаю движения ее пальцев.

— Летисия! Летисия! Она очнулась! Летисия!

На мои крики и отчаянный писк аппаратов в палату врывается медсестра и оттаскивает меня от кровати, чтобы осмотреть бабушку, которая теперь подрагивает вся. Летисия следует за ней.

— Она не умрет, Летисия! Она не умрет!

Я делаю шаг к сестре, чтобы обнять ее, но она жестом останавливает мой порыв. Пару мгновений она смотрит на меня с суровым выражением лица, потом отворачивается и подходит к кровати Муны, которая окончательно пришла в себя.

Радость, облегчение, страх — все смешалось. Муна не умрет во второй раз. Я знала, в этой жизни она не может умереть.

И все же есть закономерность, от которой меня вот-вот вывернет наизнанку. В глубине души я знаю, что отдала бы все, чтобы вернуться в мою настоящую, прежнюю жизнь. Ту, в которой она умерла.

Прости меня, Муна…

Глядя на бабушку, которая так важна для меня, я ненавижу себя за этот выбор. Но я бы сделала его без колебаний, если бы могла.

Глава 41

Я лежу в своей кровати, ноющая боль сверлит виски, шрам зудит. Как я вернулась домой? Воспоминания о последних часах, после того как Муна очнулась, не очень четкие. Меня привезла Эмма? Или Джаспер приехал за мной? Когда я сообщила ему про Муну, он, кажется, искренне встревожился. Хотя, если честно, понятия не имею…

Зато слова Летисии не идут из головы. «Это все из-за тебя. Если бы ты сдержала обещание, если бы не думала только о себе…»

Она должна простить меня, я должна ей объяснить. Я злюсь на себя за то, что не рассказала ей о другой жизни, как Муне. Может, она бы лучше меня поняла. Может, мы бы не дошли до этого.

Я никак не могу открыть глаза. Кружится голова, и тошнит. Прикосновение простыней к телу неприятно. Я чувствую себя тяжелой. Резинка пижамных шортиков со Снупи врезается в живот.

Как я могла перепрыгнуть в эту жизнь и думать, что она сделает меня счастливой? Что я смогу обойтись без того, что действительно важно?

— Муна… Не сердись на меня, умоляю, не сердись…

У меня вырывается стон. Сначала сдавленный, потом все громче. Я не смогу так жить дальше без них, это слишком тяжело. Мне их не хватает, мне не хватает всего. Я плачу.

— Макс? Что с тобой? Я слышала, как ты кричала.

Этот голос. Я резко сажусь в постели. Да, это она. Я вскакиваю и в два прыжка бросаюсь ей на шею.

— Самия? Это ты? Нет, это сон. Ты не можешь быть здесь. Да, точно, я вижу сон.

— Да что это с тобой? Можно подумать, мы не виделись много месяцев.

— Муна попала в аварию! Я была на радио, мне надо было найти нового гостя. Я знаю, что обещала Летисии помочь ей, но я не могла иначе. Она сказала, что все из-за меня. Знаешь, мне так одиноко, у меня никого нет, кроме Джаспера. Мне не хватает вас, тебя и Одри, мне так вас не хватает. Я ошиблась. Я думала, у меня получится, но нет. Мне так хочется, чтобы все стало как раньше.

— Да что ты несешь? Я ничего не понимаю. Мы же виделись вчера вечером! Ты обедала у сестры, рассказывала мне про того типа, который пишет анекдоты. Не помнишь? О какой аварии ты говоришь? О той, что была три года назад? Ну-ка присядь, тебе, наверное, приснился кошмар.

Я окончательно открываю глаза. Смотрю по сторонам. Эти стены, эта кровать, этот письменный стол. Непроверенные сочинения. Я в своей квартире. В той, которую сама обставила и так люблю. Рядом Самия, это действительно она.

Я вернулась.

Или мне приснился сон.

Осознание приходит моментально: в этой жизни Муна умерла.

Я больше не хотела этой другой жизни. Получается, я готова была отказаться от бабушки, лишь бы все вернулось, и как будто убила ее во второй раз.