А что если?

Глава 46

Что? Что там прохрипел пилот в микрофон? Турбулентности? Какой еще турбулентности? Два-три легких облачка или гроза, заставляющая надеть кислородную маску?

Когда встал вопрос о переезде, неужели родители не могли выбрать Монпелье или Марсель? Какое-нибудь место, до которого можно добраться на поезде? Нет, надо было смотаться на другой конец планеты, чтобы лететь пришлось через океан! Ледяной. Боже, а если самолет упадет? Я не хочу утонуть!

С этими утешительными мыслями я закрываю глаза и повторяю любимые фразочки Клодии: «Слушай лес, который растет, а не дерево, которое падает». «Чтобы своротить гору, начинай двигать маленькие камешки». Ничего общего с самолетом, но эти мантры всегда меня смешили.

— Вы боитесь летать?

— Ничего подобного, — цинично отвечаю я. — Просто я думаю, что сейчас самый подходящий момент раскрыть чакры и помедитировать.

Я поворачиваюсь к соседу, чтобы увидеть лицо автора этого глупого и бестактного вопроса, и вдруг мне кажется, что мое сердце замирает. Это же…

— Джаспер?

Мужчина рядом со мной в самолете — это… Он похож на…

— Нет, вы, наверное, меня с кем-то путаете. Меня зовут Джонатан. А вас?

— Максин… Я Максин, но все зовут меня Макс.

Это лицо, бирюзовые глаза, улыбка… Я знаю, невозможно, но этот человек — мой муж в параллельной жизни. От этой мысли мне не по себе.

— Очень приятно. Не самое распространенное имя.

Как это проверить люки? Они же заперты на два оборота, разве нет? Все, я умру.

— Если это не аэрофобия, то вы чертовски хорошо имитируете, — продолжает двойник Джаспера, указывая подбородком на мои ноги, которые отбивают степ без музыки.

Внезапно двигатели начинают рычать, самолет разгоняется, набирает скорость, большую скорость. Что-то мы едем слишком быстро, а? Зажмурившись, я дышу, дышу. Вцепляюсь в подлокотники. Чувствую, что самолет отрывается от земли, все вибрирует, я молюсь, чтобы ни одна птица не пролетела здесь и не попала в турбину. Не смейтесь! Я читала вчера в интернете статистику по авиакатастрофам. Знайте, что с 1988 года было 200 погибших из-за таких столкновений! И это не считая поджаренных птиц!

Я вдыхаю, выдыхаю, вдыхаю, выдыхаю, это уже гипервентиляция. Черт, кто же позаботится о Дарси, когда я умру?

— Думаю, вы можете перестать мучить этот бедный подлокотник, он вам ничего не сделал. Мы ведь взлетели, уже пятнадцать минут как.

Я неловко улыбаюсь соседу.

— Ладно, я немножко боюсь летать, но совсем немножко. Как, вы сказали, вас зовут?

— Джонатан. Меня зовут Джонатан.

Когда мы летим уже почти час и мой сосед, кажется, задремал, я, воспользовавшись вниманием стюардессы, задаю ей вопрос, не дающий мне покоя:

— Мадам, скажите! Все эти звуки, скрип и треск, которые я слышу… э-э… это нормально?

Вопрос очень важный, согласитесь.

— Абсолютно. Это расширяется стрингер.

И она удаляется без дальнейших объяснений, предлагая пассажирам, не подозревающим о нависшей над ними опасности, напитки за скромную сумму в десять евро.

Стрингер расширяется… И до какого состояния он будет расширяться? Не хочу нагнетать, но если на земле что-то расширяется, оно совершенно точно лопнет рано или поздно.

Расслабиться, отвлечься. Где там, она сказала, находятся спасательные жилеты? Лучше, пожалуй, надеть его прямо сейчас.

— Успокойтесь, если самолет разобьется, вы ничего не почувствуете.

— Разве вы не спали?

— Спал. Но ваши размахивания руками меня разбудили.

— Я не размахиваю руками, я просто остаюсь начеку на случай, если что-то пойдет не так.

— В первый раз летите самолетом?

— Да. Но это тут ни при чем. Если самолет так же исправен, как микрофон пилота, то, вы уж меня извините, у нас у всех здесь проблемы.

Он смотрит на меня и смеется. Искренним смехом, без малейшего намека на злую иронию.

— Нет, правда, это не смешно, — защищаюсь я, заражаясь его смехом.

— Что вы, я смеюсь не над вами. Просто я тоже всегда задавался вопросом, как можно посылать людей на Луну и не уметь сделать наушники с нормальным микрофоном. Думаю об этом каждый раз, когда лечу самолетом.

— А я, когда открываю упаковку с ветчиной, каждый раз дергаю за язычок «открывать здесь», а крышка рвется пополам.

На этот раз я тоже искренне смеюсь и почти забываю про расширение чего-то там.

Не так уж плохо летать самолетом.

Глава 47

Когда пилот сообщает, что самолет идет на посадку в Монреале, я понимаю, что не заметила, как прошло время. Мы с Джонатаном говорили почти весь полет. При его поразительном сходстве с Джаспером я невольно искала общее между ним и моим мужем на несколько недель. Сходств немного. Разве только в профессиональном плане: он возглавляет пиар-агентство, которое сам основал, и работа отнимает много времени.

Он расспрашивал меня о преподавании, об учениках, и я с удовольствием, сама себе удивляясь, увлеченно рассказывала о них.

— Не хочу портить настроение, — подмигивает он мне, — но самолет идет на посадку, и в случае, если мы не останемся в живых, я хочу сказать, что у меня был очень приятный последний полет в твоей компании.

Я искоса поглядываю в иллюминатор и действительно вижу, что земля опасно приближается.

— Слушай, ты идеальный сосед для тех, кто боится летать!

— Всегда пожалуйста.

Чтобы унять мои страхи, он берет меня за руку и не отпускает, пока самолет не касается земли. Большим пальцем ласково гладит мою ладонь, и этот невероятно нежный для незнакомых людей жест кажется мне, как ни странно, почти естественным.

Я выдыхаю с облегчением, когда самолет замирает и звучат аплодисменты.

— Вот видишь?! Люди аплодируют! Я, значит, не одна думаю, что летать самолетом — это ненормально, — говорю я, улыбаясь.

Когда мы собираем вещи, он протягивает мне визитную карточку.

— Это, конечно, банально, но я бы очень хотел увидеть тебя снова, Максин, когда ты вернешься во Францию. Может, поужинаем вместе как-нибудь? Мой офис всего в часе езды от Саванна-сюр-Сен, я смогу заехать за тобой на машине[26].

— С удовольствием!

Царапаю свой номер на клочке бумаги в клетку и протягиваю ему.

— Надеюсь, что эта поездка даст тебе ответы, за которыми ты прилетела.

— Я тоже. За ужином будет что тебе рассказать.

Он улыбается мне и целует в щеку. Поцелуй долгий, как будто намекает на продолжение

Мы выходим из самолета, и, направляясь к стойке проката машин, я смотрю, как он удаляется быстрым и решительным шагом. Это не Джаспер, однако мне кажется, что это он, когда я смотрю ему вслед. Я отгоняю это волнующее ощущение, чтобы сосредоточиться на главном в этой поездке.

Пора взять машину и поехать в маленькую деревню на берегу озера Каролин, где теперь живет моя мать.

Я добираюсь до места три часа. Три часа выстраиваю тысячи гипотез и размышляю о том, что скажу, когда мама откроет дверь. Рискованно не предупреждать ее о приезде, но я рассчитываю на эффект неожиданности, вдруг это поможет получить ответы на вопросы.

Я паркую машину напротив дома, в котором живут теперь мои родители, и несколько минут смотрю на него. Маленькое строение, белые стены, красные ставни. Крытая терраса. Маленький садик. Из трубы идет дым, в окнах первого этажа горит свет. Они дома. Еще несколько минут я собираюсь с силами и наконец решаюсь выйти из машины.

Пальто на мне легкое, и от холода перехватывает дух.

Я перехожу пустую улицу, поднимаюсь по ступенькам к входной двери, над которой уже прибита ветка омелы с красным бантом. Стучусь и переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь согреться, пока кто-нибудь откроет. Внимательно прислушиваюсь к звуку шагов, и мое сердце подпрыгивает, когда дверь приоткрывается. Передо мной стоит моя мать, онемев от изумления.

— Ку-ку, мама.

Глава 48

— Максин? Это ты, дорогая? Я не знала, что ты приедешь!

— Хотела сделать сюрприз, мама, ты же их любишь.

Она не реагирует на мою колкость, которую я не смогла сдержать, и, подойдя вплотную, обнимает меня. Смущенная этим жестом, неожиданным после наших редких, холодных и напряженных разговоров по телефону, я стою, опустив руки.

— Я так рада видеть тебя, дорогая! Как дела у Летисии и Жюльена? Входи же, ты замерзнешь насмерть в этом пальто.

Она пропускает меня в дом и закрывает дверь. Внутри так тепло, что я сразу же согреваюсь.

— Ты выбрала не лучшее время, чтобы сделать нам сюрприз, морозы в этом году жуткие. И в ближайшие часы обещают снег. Вот удивится твой отец, когда вернется. Он вышел в магазин.

Пока мама открывает шкаф, чтобы повесить мое пальто, я незаметно осматриваюсь, и мне не по себе оттого, что не нахожу ничего, что могло бы напомнить прежнюю жизнь моих родителей. Стены увешаны картинами, в основном пейзажами, наверное, видами озера Каролин, которые я, кажется, узнаю. На полу толстый ковер.

— Идем, дорогая, я приготовлю горячий шоколад, ты согреешься.

Она ведет меня на кухню. Здесь тоже все — полная противоположность стилю нашего прежнего дома. Чугунная плита, много шкафчиков, кастрюли висят на крючках, в центре огромный деревянный кухонный стол.

Я смотрю, как мама берет две чашки, открывает американского размера холодильник и достает молоко, ставит на огонь кастрюльку.

— Красивый дом.

— Э-э… Да, и главное — большой. Мы с твоим отцом не сидим друг у друга на головах.

Я сажусь на один из стульев, стоящих вокруг круглого столика у окна. На улице уже темно.

— Вот, держи, дорогая! Домашний горячий шоколад.

Она тоже садится. Мне вдруг кажется, что ее руки дрожат. Она заметно нервничает.

Я дую на чашку, чтобы отпить глоток напитка, аромат которого постепенно наполняет кухню, и тут слышу голос:

— Есть кто-нибудь дома? Луиза, это вы?

Мама поспешно встает, чуть не опрокинув свою чашку.

— Я сейчас, дорогая, подожди меня здесь.

Она быстро выходит, и я, не в силах сдержаться, следую за ней. Направляюсь туда, откуда доносятся голоса.

У большого камина в сером бархатном кресле сидит старушка. В комнате тепло, но мама накрыла ей колени красно-белым лоскутным одеялом.

— Спасибо, Луиза, вы очень добры. Как скоро будет ужин? Мне не терпится взять реванш в картах над Мадлен, не хочу заставлять ее ждать.

— Я сейчас начну готовить, мама, не беспокойся. Тебе не холодно?

Обернувшись и увидев меня в комнате, мама на шаг отступает назад. Я читаю страх в ее взгляде и следом нечто похожее на глубокую грусть.

Сама я стою, окаменев, не в состоянии произнести ни слова и не сводя глаз с этой старушки с длинными седыми волосами, которая теперь дремлет, положив руки на одеяло, чуть подрагивая в мерном ритме.

Я, наверное, плохо расслышала, а может, разница во времени сыграла, она же не могла назвать ее…

— Максин, дорогая… познакомься, это Габриэль. Моя… Твоя бабушка.

Глава 49

— Как это — моя бабушка? Моя бабушка, твоя мать, погибла в аварии, ты забыла? Я вела машину в тот вечер…

Только не говорите, что опять начинается этот бред с параллельными жизнями!

Сама того не замечая, я повысила голос и разбудила спящую старушку.

— Луиза? Луиза? Это вы?

Успокоив ее, на что уходит несколько минут, мама делает мне знак идти за ней на кухню.

Она усаживается на тот же стул, и я сажусь напротив, молча, ничего не понимая и злясь. Как она может говорить, что эта женщина — моя бабушка? Мама, кажется, о чем-то задумалась. Каким-то далеким голосом она начинает:

— Когда мама, я хочу сказать — Муна, скончалась, я была раздавлена. У нас были довольно сложные отношения, но я любила ее. Мы были такие разные, но больше всего я хотела, чтобы она гордилась мной. Через несколько дней после похорон я собралась с духом и начала разбирать ее вещи, откладывая то, что следует сохранить. И вот однажды, освобождая ее шкаф, я нашла пожелтевший бумажный конверт. Он был под стопкой простыней в цветочек, которые она так любила.

Мама вдруг встает и выходит из кухни. Возвращается через пять минут с покрасневшими глазами.

— Вот, смотри.

Я беру протянутый ею конверт; она кивает, и я достаю из него несколько листов.

Я просматриваю документы медленно, вчитываясь в каждое слово.

— Это значит, что…

— Что меня удочерили и что я не биологическая дочь Муны? Да.

— Мама…

— Понимаешь, эти слова много недель я не могла ни произнести, ни услышать, они ощущались как пощечина. Она не давала даже намека. Я ничего не знала. Иногда я думала, что я не та дочь, какую ей хотелось бы, и в итоге оказалось, что я вообще не ее дочь. Ирония судьбы. Она ли не могла иметь детей? Или папа? Почему из Канады? Как они связались с агентством по усыновлению? На все эти вопросы я никогда не получу ответов.

— Она любила тебя, я уверена. Наверняка есть причина, почему она никогда об этом не говорила.

— Этого я уже не узнаю. Хотя за последние годы я многое поняла. Благодаря моей настоящей матери. Страх потерять кого-то бывает настолько силен, что может привести к безумным поступкам.

Я невольно вздрагиваю, когда она называет эту незнакомую мне женщину своей настоящей матерью. Я не хочу, чтобы Муна была моей ненастоящей бабушкой. Она слишком важна для меня. Воспоминание, сегодня уже размытое, о том обеде с ней в другой жизни, та боль, которую я прочла в ее глазах, когда сказала ей, что мама уехала в Канаду… Я не могла такого выдумать.

— Ни в коем случае не хочу омрачать твою память о бабушке, — продолжает она, — я знаю, как ты ее любила. Я счастлива, что она была частью твоей жизни.

Я вытираю скатившуюся по щеке слезинку.

— А как ты отыскала… биологическую мать?

— Это довольно просто, в конверте было письмо с ее домашним адресом — вообще-то адресом этого дома. В письме она объясняла, почему была вынуждена оставить меня: она была очень молода, родители не приняли ее беременность, а парень был не готов стать отцом. В общем, банальная история, но такие порой калечат жизнь. Она желала мне счастья в хорошей и дружной семье. Я была потрясена до глубины души и в первые дни после этого открытия просто не могла поверить. Это твой отец уговорил меня попытаться связаться с ней.

— Но почему ты не рассказала нам? Мы бы поняли, мы могли тебе помочь!

— Вы были в шоке от смерти Муны, я не хотела добавлять вам горя. И потом, может, это эгоистично, но это была моя история, она принадлежала только мне, и я не хотела ею делиться. В первый раз, когда я ей позвонила, было так странно. Этого голоса я никогда не слышала, но находила в нем собственные интонации. Я знаю, это, наверное, моя выдумка, но меня это тронуло. Она много плакала, просила у меня прощения огромное количество раз. И чем дальше, тем больше я злилась на Муну за то, что она мне ничего не сказала, что все эти годы не давала возможности познакомиться с ней. Она как будто отняла у меня право выбора.

Она умолкает и отпивает глоток шоколада, наверняка уже совсем остывшего.

— Мы говорили каждый день в течение нескольких недель, рассказывали друг другу о жизни, наверстывали упущенное. Я съездила к ней на несколько дней одна и, когда она впервые обняла меня, не могу описать, что я почувствовала. После моего отъезда во Францию здоровье мамы внезапно ухудшилось. Ее положили в больницу, и она так и не восстановилась полностью. Она жила одна. Я не могла оставить ее в таком состоянии. Я знала, как она привязана к этому дому, как важно для нее последние дни провести здесь…

— И тогда вы с отцом все продали и переехали сюда. Чтобы заботиться о ней.

— Именно. Честно говоря, мы даже не раздумывали. Это моя мать, не могло быть и речи о том, чтобы я бросила ее. Я уже потеряла одну и не могла потерять вторую. Я знаю, что должна была рассказать вам, что нечестно держать вас в стороне. Но я так боялась, что вы не поймете. Так что предпочла ничего не говорить.

— Все эти годы я думала, что ты уехала, потому что винила меня в смерти матери. Что ты не могла выносить мое присутствие — ведь это я вела машину в тот вечер.

— Но, дорогая, я бы никогда…

— Ты была такой холодной… А потом вы вдруг резко сообщили, что уезжаете. Ты хоть представляешь, что я чувствовала? Каково мне было?

— Мне очень жаль, клянусь тебе. Искренне жаль. Новость о том, что я была удочерена, стала для меня таким потрясением, что ни о чем другом я не думала.

Я рыдаю, мама встает и обнимает меня. Сначала робко, потом все нежнее, по мере того как я расслабляюсь и прижимаюсь к ней.

Я не знаю, сколько времени мы сидим обнявшись и молчим — полчаса, сорок минут? Нас выводит из оцепенения покашливание отца. Я поднимаю глаза — он стоит в дверях кухни с двумя пакетами продуктов.

— Папа! — кричу я, бросаясь ему на шею. — Я так по тебе скучала. Мама сказала мне… И… Я счастлива, что я здесь. Я…

— Я тоже скучал по тебе, моя принцесса, я тоже.

Глава 50

На следующий день я просыпаюсь в пять утра, совершенно разбитая, разница во времени сказывается. Спала я мало, прокручивая в голове то, что рассказала мне мама и о чем я даже отдаленно не догадывалась до вчерашнего вечера.

Она была удочерена и обнаружила это ужасным образом, тогда, когда уже никто не сможет рассказать подробностей.

Муна всегда отказывалась фотографироваться и объясняла нам, что фотография отнимает частицу жизни и она не хочет умереть, застыв на глянцевой бумаге. На самом деле так она объясняла тот факт, что не было ни одной фотографии, где она беременна мамой или в роддоме. Я никогда не задавала вопросов, только закатывала глаза. Такой уж была Муна. Одна из многих ее причуд.

С годами я все больше убеждалась, что отношения между ней и мамой сложные, несправедливо винила мамин характер, ведь она очень принципиальная и иногда вспыльчивая. Хотела Муна того или нет, этот секрет наверняка тяготил их отношения. Он был, но бабушка не сказала о нем ни слова. Я думаю, чем старше становилась мама, тем труднее было бабушке признаться ей.

Бабушка, которую я так любила, оказалась мне не родной. Понемногу я понимаю, почему мама ничего не сказала нам, она щадила наши воспоминания, нашу любовь к Муне.

Я не знаю, который сейчас час во Франции, день там или ночь, но не важно, я посылаю сообщение Летисии, чтобы поделиться новостью. Она говорила со мной очень сухо, когда я сказала ей о поездке в Канаду, но я ее знаю: в глубине души она ждет и надеется на объяснение.

Маму удочерили. Муна не ее биологическая мать. Ее настоящую мать зовут Габриэль, она нездорова, думает, что маму зовут Луизой. И она живет здесь, с ними.

Жестоко вываливать все вот так, но ничего не поделаешь. Я долго думаю, но в конце концов отправляю сообщение как есть.

Долго ждать не приходится — телефон звонит.

— Летисия?

— Если это шутка, то не смешно! Я с минуты на минуту жду пациента на удаление зуба мудрости, так что лучше не нервируй меня.

По крайней мере, я не потревожила ее среди ночи, уже что-то. Моя сестра просыпается злой, как собака, если ее разбудить.

— Уверяю тебя, это не шутка. Мама случайно выяснила после похорон Муны, что та ее удочерила.

Я рассказываю всю историю и, хотя нас разделяют тысячи километров, чувствую, как на другом конце она понемногу тает.

— Мне и в голову не могло прийти, — произносит она. — А я-то до сих пор отказываюсь с ней разговаривать, какая же я бессердечная!

— Ты не могла знать. Это она решила все от нас скрыть и смирилась с последствиями этого решения, хотя страдала так же, как мы, насколько я поняла.

— Она рядом? Можешь передать ей трубку? Я должна извиниться…

— Э-э, я не знаю, который сейчас час во Франции, но…

— Около полудня.

— Ага, а здесь пять часов утра. Не самый лучший час для извинений, тем более по телефону. Перезвони ей через несколько часов.

— А эта… Габриэль? Какая она? Приятная?

— Трудно сказать. Она очень слаба и уже несколько месяцев страдает болезнью Альцгеймера. Она больше не узнает маму и принимает ее за одну из своих соседок в детстве, некую Луизу. Мама сказала, что прогнозы врачей пессимистичны и ей, скорее всего, осталось жить несколько месяцев. Она хочет быть с ней до конца, так что до тех пор не уедет из Канады.

— Можно понять. Ты скажешь ей, что я ее целую и скоро позвоню?

— Положись на меня. Я бы хотела, чтобы ты была здесь, Лети. Ты скажешь Жюльену?

— Разумеется. Он точно удивится.

— Но, как хороший психолог, он знает, как с этим справиться. Ему, пожалуй, даже будет интересно. Я думала сегодня ночью, может, нам всем стоит приехать сюда на Рождество? Мы давно не собирались всей семьей.

— Посмотрю, получится ли у меня, но ты права, это хорошая возможность начать все заново.

— Мы еще поговорим, когда я вернусь. Иди удаляй зуб мудрости!

На кухне меня ждет плотный завтрак. Еще нет восьми часов, но мама уже одета и, судя по заставленному едой столу, давно стоит у плиты.

— Доброе утро, родная! Надеюсь, ты проголодалась. Я не могла уснуть и решила заняться готовкой. Блины с кленовым сиропом, жареные яйца, бриошь и булочки с шоколадом, фруктовый салат, тосты…

— Все выглядит так вкусно!

Я сажусь, и она ставит передо мной тарелку, которая вмещает порцию на двоих. Мама широко улыбается мне. Ее лицо куда спокойнее, хотя вряд ли она спала. Я представляю, какое облегчение она испытала, поделившись своим секретом.

Я откусываю половину блина, намазанного маслом, и едва не теряю сознание от того, так это вкусно.

— Кстати, я говорила по телефону с Летисией. Она просила передать, что целует тебя и скоро позвонит.

— Правда?

— Да. Она сердилась на тебя, как и я, потому что не понимала, в чем дело.

— Я не должна была уезжать вот так, ничего не сказав вам. Если бы я догадалась…

— Ты же знаешь, как говорится, «а что если»…

Это я-то произнесла? Я, вечно оглядывающаяся назад и задающаяся вопросом, что было бы, прими я другое решение? Наверное, кленовый сироп подействовал на мозги. Слишком много сахара.

После обеда, когда на несколько часов приходит сиделка и позволяет маме отдохнуть, она предлагает мне пойти подышать чистым канадским воздухом и полюбоваться природой, которую я видела на картинах в коридоре.

Закутавшись как следует в теплое пальто для канадских холодов, которое мама почти насильно всучила мне, и обувшись в высокие сапоги на меху, я прогуливаюсь с ней по берегу озера Каролин. От пейзажа захватывает дух. Горы с заснеженными вершинами, ели вокруг озера, вода, блестящая под солнцем ясного ноябрьского дня. Холодный воздух колет мои покрасневшие щеки, изо рта вырывается пар при каждом выдохе, но от спокойствия окружающей картины по телу разливается мягкое тепло. В озеро выдаются понтоны, мы идем по одному из них и в конце присаживаемся, свесив ноги над почти бирюзовой водой, в которой отражаются горы.

— Красиво, правда?

Я так взволнована, что не могу найти слов. Я, жительница большого города, влюбилась в уголок природы.

— Очень. Это просто великолепно.

— Еще год назад я часто приходила сюда с твоей бабушкой. Пока она была в здравой памяти. Она не могла долго ходить, я сажала ее в инвалидное кресло, и мы подолгу оставались здесь, любуясь пейзажем. Она рассказывала мне про свою жизнь, про все эти годы, которые прожила без меня, никогда меня не забывая. Мы столько времени провели вместе, что все персонажи этих историй стали мне близки, будто я знала их лично. Мама умела рассказывать так живо. Если бы не болезнь… Я уверена, что ты полюбила бы ее.

— Она никогда не пыталась тебя найти? Узнать, как ты живешь?

— Нет. Иногда ей этого хотелось, но она не знала, с чего начать. Ей было шестнадцать лет, всем занимались ее родители. И потом, она боялась. Моей реакции, того, что я ее оттолкну.

— У тебя есть братья или сестры?

— Увы, нет. Как в этой жизни, так и в другой[27] я единственная. И если с Муной причина очевидна, то с Габриэль все сложнее. Она чувствовала, что не сможет полюбить другого ребенка, зная, что ей пришлось бросить меня. Можно сказать, конфликт интересов. Она сама решила больше не быть матерью.

— Мне очень жаль. Тебя это не утешит, но мне искренне жаль.

— Что поделать. За эти три последних года я прошла через все стадии принятия. Я долго злилась, а потом, как это бывает, злость ушла. Я была с матерью долгие месяцы, мы пытались наверстать упущенное время, и думаю, в каком-то смысле нам это удалось. Сегодня я здесь с ней, и это главное.

— Можно задать вопрос? Тебе это покажется странным, но ты никогда не спрашивала себя, какой могла быть твоя жизнь, если бы Муна сказала правду? Ты попыталась бы найти маму?

— Нет, пожалуй, никогда не задавала себе этот вопрос. Я ужасно злилась на Муну за то, что она лишила меня выбора и не дала возможности найти мою биологическую мать, но я никогда не пыталась представить себе, как могла бы сложиться моя жизнь.

— Почему?

— Потому что… это ни к чему. Зачем думать о том, чего не было и никогда не будет? Что это даст, кроме лишней боли? Переписывать свою жизнь — рисковать изменить и то, что тебе дорого. Это как побочный эффект. Так что нет, я об этом не думаю. Живу настоящим и смотрю вперед.

Мамины слова звучат во мне. В сущности, она права. Кому нужны «а что если»?

— А почему ты спрашиваешь?

— Да просто так. Пойдем, покажешь мне еще красивые места? Я улетаю послезавтра, так что пару дней хочу побыть туристкой. И поесть пути́н[28]!

Я беру мамину руку и крепко сжимаю. Мысленно я не могу не благодарить Муну или мой сон о ней за то, что она привела меня сюда.

По этому хрипу микрофона я не скучала. По скрипу и треску тоже.

Я только приехала, а уже пора уезжать. Это было недолго, но я счастлива, что побывала в Канаде. Глухое чувство вины, которое я ощущала после аварии, мало-помалу покидает меня. Я говорю себе, что все обернулось счастьем для моей матери, потому что она открыла для себя правду.

Я пообещала ей вскоре снова их навестить, не упоминая, однако, о нашем плане на Рождество на случай, если ничего не получится.

Самолет набирает высоту, шум оглушительный, двигатели, кажется, вот-вот загорятся, крыло развалится… Хорошо ли они закрутили все гайки?

Напоминание себе: проработать маршрут на корабле в следующий раз. Корабли, я уверена, не расширяются. Но иногда тонут…

Глава 51

Их передо мной трое. Анаис, Зоэ и Жюльен. То есть рост на 300 % по отношению к моей попытке литературной мастерской. Во всем видеть светлую сторону, теперь это мой девиз.

По взглядам, которые Жюльен бросает на Анаис, я понимаю, что он здесь не только из-за желания создавать школьную газету. По тому, как она его игнорирует, ясно, что он будет стараться изо всех сил.

— Спасибо вам всем, что пришли сегодня. Как я вам говорила перед каникулами, идея — выпускать газету. Газету, интересную вам и похожую на вас. Цель нашего сегодняшнего заседания — найти ей название и подумать над темами рубрик, которые появятся в первом номере. Я слушаю вас!

— …

— …

— Только не все сразу, ничего не слышно.

Я пытаюсь пошутить, но никто не смеется, и я пробую другой подход:

— Вы знаете названия газет? Или вы их даже не читаете?

— «Грация», — говорит Анаис.

— «Монд», «Либерасьон», «Экспресс», — подхватывает Зоэ.

— «Геймер», — добавляет Жюльен.

— Что общего можно найти между названиями газет, которые вы назвали? Я могла бы добавить еще «Современную женщину», или, например, «Биба».

— Они все короткие?

— Вот именно. Название должно легко запоминаться, а для этого лучше всего подходит что-то краткое. С этой точки зрения, например, «Газета лицея Саванна-сюр-Сен» совершенно не годится.

— А почему бы не «Грантс»? — предлагает Анаис.

— Ага, классно! — поддерживает ее Жюльен.

— Действительно неплохо, немного напоминает «Таймс», коротко и легко запоминается. Я записываю. Ну а какие темы вам хотелось бы поднять?

— Глобальное потепление? — предлагает Зоэ.

— Трендовая обувь этой зимы? — подхватывает Анаис.

— Это девчачьи темы, я предлагаю статью о FIFA. Вот это понравится парням.

Что ж, кажется, этими словами все попытки обольщения сведены к нулю.

Я не могу удержаться от смеха.

— Поступим иначе. В любой газете есть рубрики. Подумаем над тем, какие могут быть в нашей. А потом рассмотрим темы для них.

Час за работой проходит быстро. Изначальный страх сменился растущим энтузиазмом. Идей у них хоть отбавляй. Мы составили список из нескольких десятков возможных рубрик: общество, жизнь лицея, мода, музыка, кино, сплетни, кулинария, планы на будущее, в объективе… На следующий раз я прошу их заполнить каждую хотя бы тремя возможными темами.

Пока учеников только трое, но я уверена, что их энтузиазм заразит остальных.

Полная энергии, я покидаю класс, чтобы встретиться с девчонками в «Блюз-пабе». Перед этим решаю посмотреть, у себя ли Ильес, чтобы отчитаться ему о начале работ.

Без всякой задней мысли, само собой.

Ладно, с совсем крохотной.

Его дверь приоткрыта. Он сидит за столом, сосредоточенно глядя в экран компьютера. Я робко стучусь.

— Ильес? У вас есть минутка?

Он поднимает на меня глаза и широко улыбается.

— Конечно, Максин.

— Я только хотела сказать, что первый этап работы над газетой успешно завершен.

— Я очень рад. Много было народу в этот раз?

— Счетчик взорвался. Их было трое!

— Действительно, большой прогресс, — отвечает он, смеясь.

— Мы подумали над названием и над разными рубриками. Кажется, через три недели я смогу представить вам макет первого номера. Я решила, что будет хорошо выпустить его перед рождественскими каникулами, что скажете?

— Это было бы отлично. Большое спасибо, Максин, за ваши труды.

— Спасибо вам.

— Да не за что.

У меня есть идея, не снять ли нам всю одежду, прямо сейчас, до перемены, и заняться любовью на вашем столе? Вот так, запросто.

— Что ж, ладно, не буду мешать.

Когда я уже в коридоре — кровь кипит, перед глазами стоит картина наших сплетенных тел, влажных и горячих, в общем, кровь на точке кипения, — он окликает меня:

— Максин?

— Да?

— Я… Нет, ничего. Хороших выходных.

У вас не найдется случайно ведра воды со льдом? Мне надо охладиться.

— И вам хороших выходных, Ильес.

По дороге к пабу я чувствую, как вибрирует телефон. В надежде на приятный разговор роюсь в сумке. Почему именно в такие моменты невозможно ничего найти? Я ставлю сумку и выбрасываю на землю все содержимое, чтобы отыскать телефон. Как знать, может, это Ильес хочет предложить мне что-то непристойное?

Двумя бесконечными минутами позже я обнаруживаю сообщение от Джонатана… Джонатан? Ах да! Парень из самолета. Двойник Джаспера.

Глава 52

— Ну, как все прошло?

— Жарко!

Одри от ужаса едва не выплевывает клубничный мохито.

— Видела бы ты свое лицо! Не удержалась, извини. Это было лучше, чем жалкая попытка литературной мастерской, на этот раз пришли три ученика. На самом деле две ученицы из интереса к проекту, а третий из интереса к одной из них, но я его тоже считаю.

— Что ж, еще не все потеряно, — вставляет Самия со свойственным ей оптимизмом.

— Выпьем за эту полную здравого смысла фразу, — предлагает Одри.

Мы поднимаем наши мохито и отпиваем по глотку.

— Когда выходила из лицея, получила сообщение от Джонатана.

— Джонатан? Это кто такой?

— Я познакомилась с ним в самолете. Двойник…

— Ах да, помню, двойник парня, с которым ты спала в параллельной жизни.

— Точно. Спасибо за поддержку, Одри.

— Ладно-ладно. Куда катится мир, если мне уже нельзя шутить о сексе в параллельной жизни?

— Не слушай эту зануду. Итак, ты получила СМС от Джонатана. И что он пишет?

— Пишет, что был очень занят и поэтому не связался со мной раньше. Предлагает поужинать с ним пятнадцатого декабря.

— Пятнадцатого декабря? Планирует за месяц? Вот это романтика. Не спешит он с тобой увидеться.

— Сложно признать, но я с тобой согласна. Я аж вздрогнула, когда увидела дату.

— Откажи ему, и все. Или нет, лучше предложи дату в январе следующего года!

— А вдруг это мужчина моей жизни? Как Джаспер в другой? Я же правда любила его. И это все-таки знак, что я оказалась в самолете рядом с парнем, похожим на него как две капли воды.

— Я не верю в знаки, — ворчит Самия. — Разве только в математические. Квадрат гипотенузы всегда равен сумме квадратов катетов. Вот это что-то надежное, на что можно положиться.

Я не могу удержаться от смеха.

— Бывают же странные совпадения, правда? Если ты встречаешь одного и того же человека несколько раз за день, это не может быть случайностью. Это же Вселенная посылает тебе знак?

— Или тот человек маньяк и преследует тебя, чтобы порубить на куски в темном переулке, — предполагает Одри. — Нельзя исключать эту возможность.

— Есть логичные гипотезы для объяснения таких встреч, — продолжает Самия, — но я не уверена, что это знаки судьбы. Хотя я неисправимый романтик, ты же знаешь.

— Нет, вы неисправимо приземленные[29], девочки.

— И все-таки что ты ответишь Джонатану? Двойник того воображаемого парня или нет, знак судьбы или просто программа лояльности «Эр-Франс», он наверняка лучше того типа, что сочиняет анекдоты.

— Я приму его приглашение. Чувствую, так надо.

— А я вот чувствую другое — божественный запах поджаренного бекона. Закажем бургеры?

Пятнадцать минут спустя, перед бургерами, при виде которых Клодия хлопнулась бы в обморок, хотя речь уже идет не о Джонатане, а о метаниях Одри, пытающейся поставить со своими учениками мюзикл, я невольно думаю о нем. Я точно оказалась в кресле рядом с ним не просто так. А что если он — связующая нить между моей нынешней жизнью и параллельной? А что если наша встреча даст мне понять, что я ошибалась все эти годы?