Адам и Ева

Глава шестая

Лаура застонала во сне и вскрикнула:

— Адам! Адам! Не оставляй меня... Вернись, Адам!..

Адам легонько потряс ее, чтобы она проснулась.

— Лаура! Лаура, очнись. Все в порядке. Я здесь. Рядом с тобой.

Вздрогнув, она открыла глаза.

— Адам. — Голос ее был хрипловатым спросонья.

Он ласково смахнул слезы с ее щек.

— Тебе привиделся какой-то кошмар, милая. Будь добра, расскажи, что тебе приснилось. Может, это ключ к твоему прошлому?

Она села на кровати, забыв, что совсем голая, но тут же спохватилась и натянула простыню до подбородка.

— Сколько времени?

Адам взглянул на будильник, стоящий на столике.

— Около шести. Еще только светает. — Он снова повернулся к ней. — Расскажи о сне. Я там был? Ты назвала мое имя. «Вернись, Адам!..» — вот что ты кричала.

Ее все еще колотила нервная дрожь, но слез больше не было.

— Глупый какой-то сон.

— Глупый? — мягко переспросил он.

Она уже совсем проснулась и посмотрела на него с вымученной улыбкой.

— Мне снилось, что мы с тобой Адам и Ева в Эдемском саду. Во всяком случае, это был Эдем, пока ты не вкусил от яблока.

— А что потом?

— Потом, — помедлив, ответила она, — ты исчез. Испарился.

Адам потянулся, взял ее руку и прижал к своей груди.

— Видишь, я здесь. Тверд как скала.

Она отняла руку. Остатки дурного сна еще не совсем развеялись. Исчезновение было не так просто стряхнуть. Пусть даже воображаемое.

— Надо одеваться и идти на работу, — бросила она, натягивая на себя простыню и обнажая Адама, готового к новым подвигам.

— Зачем же вставать ни свет ни заря? Можно еще поваляться. Потом позвоним вниз и устроим мировой завтрак...

Лаура потянулась за своей одеждой, разбросанной по полу. Держа ее перед собой как щит, она накинула на Адама простыню, прикрыв главным образом сокровенное место.

— Лаура, да в чем дело? — Он встал с постели и теперь стоял перед ней; простыня упала на пол. Труды ее пошли насмарку: обнаженным он чувствовал себя превосходно.

Лаура не отрывала глаз от Адамова лица, старательно прикрываясь поднятой с пола одеждой.

— Адам, не будем все начинать сначала.

— Продолжать, ты хотела сказать, — ухмыльнулся Адам.

— Вчера вечером я проявила слабость, — заметила Лаура. — Я просто не подумала.

— Это все из-за сна, Лаура? Ты боишься, что я исчезну?

— Ничего я не боюсь, — почти с вызовом парировала она. — У меня есть проблемы посерьезнее, Адам. Ты уже забыл, что у меня амнезия. Что, если завтра я проснусь и все вдруг вспомню?

— Ну так и прекрасно. Я только этого и хочу, Лаура. Мне хочется все о тебе знать.

— Может, тогда тебе это не покажется так уж прекрасно.

Адам хотел было заключить ее в свои объятия, но Лаура резко повернулась, забыв, что сзади она ничем не прикрыта. Она поспешила сделать новый пируэт и столкнулась лицом к лицу с Адамом, рот его расплылся до ушей.

— Послушай, хочешь, я поклянусь, что больше никогда в рот яблока не возьму? Может, тебе от этого будет лучше?

Она почувствовала, как начинают действовать на нее его чары, но всеми силами пыталась противиться им.

— У тебя, видать, к ним особое пристрастие. Разве можно устоять перед сочным красным яблоком? Нет, это выше твоих сил.

Он, прищурившись, рассматривал ее.

— Может, ты путаешь яблоки с апельсинами?

— Не с апельсинами, Адам.

— Это все злые языки, — усмехнулся он. — Разве можно принимать так близко к сердцу всякие досужие сплетни?

— А ты можешь доказать, что это досужие сплетни?

— Не хочу быть лжецом. Впрочем, все дело в том, что ты предпочитаешь: чтобы я был плейбоем или лжецом?

— Мне ни до того, ни до другого дела нет.

— Ладно, Лаура. Я серьезно говорю. Без всяких шуток. Это чистая правда, что вчера вечером...

— Хватит, Адам. Ради Бога, перестань.

Она отвернулась, и Адам мог рассмотреть ее профиль. Совершенный профиль: царственный лоб, прекрасной лепки носик, округлый изящный подбородок. Она была такой красивой и такой желанной. Даже после столь бурной ночи он не чувствовал пресыщения. Может, ею он никогда не пресытится? Есть над чем подумать.

Когда она снова повернула к нему свое личико, он прочитал в ее глазах — буквально на какое-то мгновение — такую щемящую боль, такую беспомощность, что у него на сердце похолодело. В душе Адама шевельнулось и еще какое-то непонятное чувство, которое, как ему показалось, у него бывало уже раньше. Впервые оно посетило его в тот злополучный вечер, когда он переступил порог примерочной и увидел ее там. Она была такой же потерянной и беззащитной, хотя пыталась что есть силы храбриться. Это было жутковатое необъяснимое ощущение, что нечто подобное он уже когда-то видел. Чувство это только возникло на миг, его нельзя было задержать — и уж никак не объяснить. Причем чувство узнавания пробудил в нем не облик Лауры, а, скорее, взгляд, выражение ее лица: что-то двоящееся, пугающее, отчего ему стало явно не по себе.

— Может, отправимся в контору? — услышал он собственный голос, поймав себя на том, что не понимает, как это у него вырвалось, и что надо быть полным кретином, чтобы такое нести. Он не сомневался, что стоило бы ему быть понастойчивее, и он соблазнил бы Лауру опять залечь в эту королевскую кровать. Разве он хотел чего-нибудь другого? Что за дела! Адам вздохнул. Впервые, насколько он себя помнил, он не мог точно ответить на этот вопрос.

Пока Адам собирал свою одежду в спальне, Лаура одевалась в ванной комнате, честя себя на чем свет стоит за свое идиотское предложение отправиться на работу в такой ранний час. В действительности ей ничего так не хотелось, как лечь рядом с Адамом и возродиться к новой жизни в его объятиях.

Они уже битых два часа сидели в кабинете Адама, изо всех сил делая вид, что работают как одержимые, хотя на самом деле ни Адам, ни Лаура не могли ни на чем сосредоточиться.

Наконец Лаура встала и потянулась. Взгляд ее упал на портрет в вычурной раме, висящий на стене за спиной Адама.

— У тебя отец очень красивый, — нарушила она тишину.

Адам поднял голову, делая вид, будто его оторвали от дела.

— А? Что?

Лаура зашла за спину Адаму и стала внимательно рассматривать писанный маслом портрет Александра Форчэна. Адам повернулся на своем крутящемся кресле и тоже уставился на портрет. Он вдруг с изумлением увидел поразительное сходство Лауры с отцом.

— Я сказала, что у тебя очень красивый отец.

— Да-да. Что правда, то правда.

— Ты на него нисколько не похож. — Она повернулась к Адаму и стала рассматривать его, потом с виноватым видом улыбнулась. — Я не хотела сказать, что ты некрасив.

— Я больше в матушку, — усмехнулся он.

— Если по правде, никто из вас не похож на отца. Или все тоже в мать?

Улыбка на лице Адама стала еще лучезарнее.

— Это было бы презабавно, учитывая, что моя мать не их мать.

— Ах, вот как. Твой отец женился дважды?

— Это уж точно. — Адам встал из-за стола и теперь оказался рядом с ней, изучая отцовский портрет. — На самом деле он был женат четыре раза. По разу на каждого сына.

— Четыре? Вот это да!

— Видишь ли, мой отец, вероятно, галстуки выбирал тщательнее жен. Все браки были недолговечными и не принесли ему счастья.

— А его женам?

— Неплохой барыш.

— В том числе и твоей матери? — с некоторым колебанием спросила Лаура.

— Как это ни печально, но факт. За весьма щедрое вознаграждение моя матушка, равно как и мамаши моих братцев, согласилась удалиться восвояси.

— Оставив своих детей?

— Честно говоря, отец положил на нас много сил. Не сомневаюсь, что, будь он жив, он легко доказал бы тебе, что с ним нам было гораздо лучше, чем с нашими матерями, которые, судя по всему, не принадлежат к материнскому типу.

— Как все это грустно, Адам. Так ты что, с того времени не встречался со своей матерью?

— Ну, почему же, встречался. Видел ее тысячу раз. Моя мать — Зина Куинн. Она играет Мойру Эдуардс в знаменитой мыльной опере «Все мои сыновья», — с улыбкой доложил ей Адам.

Но Лауру это совсем не позабавило, и она посмотрела на него с сочувствием.

Ты хочешь сказать, что видел ее только по телевизору?

Адам был тронут этим сочувствием.

Ну, не совсем, Лаура. Не только по телевизору. Я не раз наезжал к ней в Нью-Йорк, когда она там жила. У нас были вполне хорошие, может, даже близкие отношения. После моего отца у нее была куча мужей, а теперь она выходит замуж только в телешоу.

— А твои братья? Они видятся со своими матерями?

— Ну, как сказать. Мать Тейлора, бывшая бухгалтерша в универмаге Форчэнов, сейчас актриса средней руки в Монако. Пару лет назад Тейлор летал туда на какое-то ее представление.

— А мать Тру?

— Его мать, упокой Господь душу ее, умерла где-то в джунглях Южной Америки, когда Тру был еще мальчишкой. Она была фотожурналисткой в «Ньюс- лайн мэгэзин». У Тру есть альбом, где собраны чуть не все ее работы. Она была личностью примечательной. Насколько я понимаю, она вышла замуж за моего отца между прибытием из Бирмы и отлетом в Нигерию. Чистая прихоть с обеих сторон. Она произвела на свет Божий Тру в рисовом чеке на юге Китая. Я смутно помню, как она явилась к нам с крошкой Тру, чтобы оставить его отцу. Не знающая, что такое чувство страха, сумасбродная мятежница, все делающая по-своему, — вот кто она. Совершенно беззаботный человек, но в то же время у нее был свой шарм — что правда, то правда.

— Похоже, Тру унаследовал ее характер, — заключила Лаура. — Ну а мать Питера?

— А здесь, пожалуй, особый случай. Питер — копия Элеоноры. Но по темпераменту он сын своего отца.

— А какой темперамент у Элеоноры? — продолжала допытываться Лаура, склонившись над столом.

— Элеонора? Элеонора была красавица. Тут не убавишь, не прибавишь. Отец был падок на красавиц. Это у нас по мужской линии, — с усмешкой бросил Адам.

— Я спрашиваю о темпераменте, а не о том, как она выглядела, — напомнила ему Лаура, видя, что глаза его становятся маслеными.

— Ах, темперамент. Ладно. Элеонора была виртуозом-виолончелисткой в Денверской филармонии. Темперамент у нее хоть куда. Прибавь сюда еще полную непредсказуемость.

— У Питера есть много всяких качеств, но непредсказуемость к их числу, насколько я понимаю, не относится, — засмеялась Лаура.

— В этом плане он и на отца не похож. Должно быть, Питу достались черты далеких предков.

— А Элеонора и сейчас в Денверской филармонии? — спросила Лаура.

— Да нет. Вряд ли. Она долго одним делом никогда не занималась. В один прекрасный день, вскоре после того, как они с отцом тихо-мирно расстались, она заявила, что с музыкой завязала раз и навсегда и отныне удаляется в монастырь.

— Она ушла в монастырь?

Адам хитровато подмигнул.

— Ненадолго. Видишь ли, в монастыре случаем оказался этот садовник...

Лаура посмотрела на него с недоверием.

— Так она спуталась с садовником? В монастыре?

— Нет-нет. Она сбежала оттуда первой. Правда, через несколько месяцев она сбежала и от садовника. К счастью, к этому моменту Элеонора промотала почти все денежки, положенные папой в Швейцарском банке, вот она, ничтоже сумняшеся, и отправилась в Альпы, где у нее был головокружительный роман с...

— О, подожди. Я сама. С инструктором горнолыжного спорта, — со смехом выпалила Лаура.

— А вот и ошиблась. Элеонора в жизни не стояла на лыжах. Это был исполнитель йодлей. Профессиональный исполнитель этих швейцарских песен. У него даже ученики были в Лозанне. И, если не ошибаюсь, выходила пластинка. Он как раз выступал в шале, где остановилась Элеонора, и с первого взгляда зайодлизировал ее.

Лаура подозрительно посмотрела в глаза Адаму.

— Слушай, может, ты мне... того... лапшу на уши вешаешь?

Взгляд Адама остановился на ее маленьких изящных ушках.

— Ни в коем случае. Но если ты мне позволишь...

— Адам. — Лаура уперлась ладонями в грудь Адама: тот вплотную приблизился к ней и тянулся к ее губам.

— Лаура, — проворковал он.

— Мы же обсуждаем... э-э... многочисленных жен Александра Форчэна... Ну же, Адам.

— Но у Форчэна больше нет жен, Лаура.

Лаура отскочила от стола и переместилась к окну.

— Ты прав, Адам, Элеонора — последняя из жен Форчэнов.

— Хотя, впрочем, не совсем так. Был такой грех с Питом, когда он еще учился в колледже. Премиленъкая официанточка. Папин адвокат Ноулан Филдинг умудрился аннулировать брак. Так что формально Элеонора действительно последняя миссис Форчэн.

Лаура очень серьезно посмотрела на Адама.

— Ты уж чересчур безапелляционен.

У Адама дернулся уголок рта: этот тик появлялся у него каждый раз, когда разговор касался темы брака.

— Зная... прямо скажем... несчастливые выступления моего отца на матримониальной арене... можно понять, почему он всеми способами пытался оградить сыновей от... столь плачевных результатов.

— Тонтина, — кивнула Лаура.

Адам наградил ее скорбным вздохом.

— Да. Тонтина.

— Судя по всему, твой отец нисколько не сомневался, что этого достаточно.

Адам задумчиво потер руки: ладони были потные.

— Все мальчики Форчэны вполне благоразумно относятся к своему...

— ...благосостоянию? — шутливо подсказала Лаура.

— Я хотел сказать, положению. Мы все сознаем наши обязательства и ответственность перед компанией, которую отец основал на пустом месте. И за наследство, которое он нам оставил.

Он вскочил, почувствовав острую потребность мерить шагами комнату, но сдержался и сел на место, боясь, что Лаура воспримет это — и не без основания — как проявление нервозности.

— Но ты недавно признался, Адам, что и двадцати четырех часов за последние десять лет не посвятил поддержанию этого самого «положения».

Адам с укором посмотрел на нее.

— То, что я делаю, и то, что чувствую, не обязательно совпадают. Я хочу сказать...

Лаура направилась к двери, ведущей в ее кабинет.

— Мне кажется, я знаю, что ты хочешь сказать, Адам.

— Да подожди ты, Лаура, — воззвал он, видя, что она уже открывает дверь.

— В чем дело, Адам?

Он подлетел к ней.

— Я хочу сказать, что мне надоело прикидываться серьезным. То есть мое положение действительно обязывает быть серьезным.

— Но может, для этого прежде всего надо относиться к себе серьезнее? В конце концов, недаром говорят: «Яблоко от яблони...»

Джессика наблюдала за своим внуком и испытывала смешанное чувство беспокойства, изумления и удовлетворения.

— Ты можешь хоть секунду постоять на месте, Адам? Ты сотрешь ковер.

Адам глянул под ноги.

— Но ковра же нет.

— И то слава Богу. Я уж усомнилась, видишь ли ты что-нибудь дальше своего носа. Это один из симптомов.

Адам вдруг остановился как вкопанный, с недоумением вперившись в бабушку.

— Какой симптом?

Глаза у Джессики заблестели.

— Так себя чувствуют, когда влюблены. Вот помню, когда ваш дедушка и я...

— Да... при чем тут любовь? — оборвал ее Адам, вдруг почувствовав, как жмет воротник рубашки, хотя это, безусловно, было плодом его воображения, потому что рубашка была расстегнута. — Ты все придумываешь, — добавил он, бросая на бабушку взгляд, полный отчаяния.

— Лично мне, — все так же оживленно гнула свое Джессика, — перемены в тебе весьма симпатичны.

— Какие еще перемены? — чуть не рявкнул Адам.

— Да как же — нежность, чувствительность, какая-то целомудренность, я бы даже сказала, очаровательное мальчишество, — весело перечисляла Джессика, к явному неудовольствию Адама. — Я не говорю, что этого в тебе раньше не было, однако любовь выявляет все это с большей силой.

— Но... но это, наконец, смешно. Я ни капли не изменился.

— Все так говорят. Нужно какое-то время, чтобы дошло...

Ладони у Адама снова стали влажными. Он сунул руки в карманы.

— Когда появляется настоящая девушка, — весело продолжала Джессика, — тут уж, как ни пытайся, ничего не скроешь.

Адаму казалось, что бабушка видит, как струйки пота бегут у него по спине, хотя он стоял к ней лицом.

— Ну ладно... положим, я действительно очарован Лаурой. Чему тут удивляться? Все мои братья от нее без ума.

— Что правда, то правда, да только Лаура сама без ума от тебя, — ловко парировала Джессика.

— Положим, что так. Но мы оба понимаем, что это...

— ...невозможно? — подсказала Джессика.

— Короткая интерлюдия, — отрывисто изрек Адам, не очень, однако, убежденно. — Может, я и виноват, что как-то потерял...

— ...фокус? — с невинным видом подбросила Джессика. — Недаром говорят, что любовь слепа.

— Перспективу. Потерял правильную перспективу. И прекрати ты наконец это... — не на шутку начал злиться Адам.

— Что прекратить, дорогой?

— Договаривать за меня, вот что.

— А, Лаура так делает? — догадалась бабушка. — Это меня не удивляет.

В столовой появился Тру.

— Что тебя не удивляет, бабуля?

— Не твое дело! — рявкнул Адам, бросая на Джессику многозначительный взгляд.

Она весело улыбнулась.

— Адам мне тут кое-что рассказал, а я ему ответила, что это меня не удивляет.

Тру подошел к столу и заглянул в хрустальную вазу с фруктами.

— Эге, куда это подевались яблоки?

Джессика тоже с интересом заглянула в вазу.

— Странно. Вчера оставалось несколько штук. —

Она как бы невзначай перевела взгляд на Адама: — Это ты их слопал?

— Да отвяжитесь вы! — прошипел он и выбежал из столовой, чуть не сбив входящего Питера.

— Эй, Адам, подожди меня! — воскликнул Пит. — Можем поехать на работу вместе.

— Не собираюсь я ни на какую работу, — бросил на ходу Адам. — Буду делать то, что у меня лучше всего получается: валять дурака.

— Валять дурака? — Питер повернулся к бабушке и Тру: — Вы слышали, что он сказал?

— Слышали, Питер, — не моргнув глазом откликнулась Джессика. — Но на самом деле он не это хотел сказать, — добавила она, и в глазах ее запрыгали бесенята.

— Посмотрите, кто пришел, — пропела Иона, увидев, что к их столику в загородном клубе «Маунтин вью» направляется Адам.

Саманта Макфи встретила его улыбкой, когда он наконец пересек роскошную столовую клуба.

— Никак в одиночестве?

— Теперь уже нет, — бросил Адам, опускаясь на стул около нее.

Бетт Арчер представила ему свою новую пассию, Картера Ньюэлла.

— Всегда мечтал познакомиться с Форчэном из рода Фортуны, — пошутил Картер.

Адам засмеялся чуть громче и чуть веселее, чем, с точки зрения компании и его самого, заслуживала не очень остроумная шутка.

Иона критическим взором осматривала его с головы до ног.

— Выглядишь ты ужасно, Адам. Столько времени взаперти в этом мрачном кабинете. Без солнца и радостей жизни.

— Это все работа, — с ехидством подхватила Саманта.

Уже через двадцать минут и пару бренди настроение Адама явно стало подниматься, и рука Саманты Макфи лежала у него на колене. Он уже бросал на нее игривые взгляды, с тоской вспоминая те легкие и ни к чему не обязывающие интрижки, к которым он так привык. Да, такая женщина, как Саманта Макфи, — это как раз то, что ему больше всего нужно. С ней не будет этого вечного копания в душе, взмокших ладоней, не поддающихся никакому разумному объяснению наваждений, никаких мук совести, извинений и исповедей. Что может быть лучше и проще легкомысленных, «неопасных» связей! Беда только в том, что он не чувствовал никакого желания.

— Вы знаете, что Тедди Грей вернулся в город? — сообщила Иона.

У Бетт расширились от любопытства глаза.

— Это бывший любовник Джен Пирсон?

— И заодно бывший муж Анн Харрис, — вставила Саманта. Рука ее так и покоилась на Адамовом колене, и она улыбалась ему. — Кажется, у тебя что- то было с Анн, а, дорогой?

Адам передернул плечами; его начинало раздражать, что разговор приобретал такое направление. К тому же он не помнил, было ли у него что-нибудь с Анн. Да его это как-то и не интересовало.

— Надеюсь, — вступила в разговор Бетг, поигрывая бумажным зонтиком в бокале, — все слышали последнюю новость про Мэгги Тернер.

— Ах, об этой дурацкой связи с Тайгером Меркаллом? — весело подхватила Иона. — Это уже старо. Вчера на коктейле у Нортонов она была уже с другим приятелем. Тем самым, что выложил полтора миллиона за виллу «Блэквелл».

— За чью-то виллу, — сухо прокомментировала Саманта.

Бетт самодовольно хмыкнула.

— Наверное, вы также знаете, что новый владелец виллы «Блэквелл» не кто иной, как Виктор Оппенгеймер.

Иона подалась вперед.

— Это тот самый нью-йоркский биржевой маклер, который только что вышел из тюрьмы?

— Да, какие-то биржевые аферы, — с видом конспиратора прошептала Бетт.

— Полагаю, теперь его ждут подвиги на новом поприще, — подмигнула Саманта. — Ты как думаешь, Адам?

Но Адам думал совсем о другом: все эти пикантные подробности навевали скуку и ему были совершенно неинтересны. Единственное, что еще интересовало его, так это вопрос о том, стали ли ему до зевоты скучны все эти остроты и сплетни, или он, Адам Форчэн, перерос их, и они кажутся ему теперь утомительными до одурения. Но вот что он чувствовал со всей отчетливостью, так это какое-то беспокойство, от которого по коже бегали мурашки.

Мурашек стало еще больше, когда Иона толкнула его в бок.

— Ай-ай-ай! Посмотрите, кого это принесло?

Все как по команде повернули головы в ту сторону, куда смотрела Иона.

— Платьице у нее клевое, — сообщила Саманта, во все глаза глядя на Адама. — Я полагаю, от Форчэнов.

— Да, судя по всему, мисс Лаура Эшли-вторая навела порядок в отделе «Высокая мода», — подхватила Иона.

— А кто это с ней? — забеспокоилась Бетт, щурясь изо всех сил: она забыла вставить контактные линзы.

— Ба, да это братец Питер, — проинформировала ее Иона. — Ну разве не прелестно видеть старину Пита под ручку с красивой молодой женщиной, а не с тоскливым черным зонтом?

— А она прямо краля, — процедил Картер с нескрываемой завистью.

Бетг ткнула его локотком.

— Да кто же она? — не унимался Картер.

— Вот именно, «кто она?», — откликнулась Саманта, все так же не сводя глаз с Адама. — Это не ведомо никому, в том числе и ей самой.

— Бросьте шутить! — обиделся Картер.

Иона следила за Адамом, не спускающим глаз с Лауры.

— Какие тут шутки!

На протяжении всего обеда Адам с огромным трудом сдерживался, чтобы не смотреть в сторону Лауры и Пита, сидевших за несколько столиков от них. Оба по-свойски кивнули ему, когда усаживались за столик, но потом, поглощенные оживленной беседой, совсем, казалось, перестали обращать на него внимание. Адам же постоянно ловил себя на том, что глаза его помимо воли все время устремлялись в их сторону. Лаура выглядела сегодня как никогда обворожительно. На ней было то самое зеленое открытое летнее платье, которое Адам выбрал для нее. Его особенно бесило то, что она надела это платье, чтобы прийти в клуб с другим.

— Что ты будешь на десерт, дорогой? — услышал он голос Саманты. — Официант ждет.

Адам прочистил горло:

— Десерт. Да-да. Как раз то, что нужно.

— Чего бы вы хотели, сэр? — любезно обратился к нему официант.

— Даже не знаю, — передернул плечами Адам. — А вы что предложите?

— Могу порекомендовать яблочный пирог — это наше фирменное блюдо, сэр.

Адам бросил взгляд на Лауру. Она заразительно смеялась над чем-то, что сказал ей Питер. На глазах напыщенный Пит превратился в искрометного острослова и так и заливался соловьем. У него даже хватило наглости протянуть руку и обнять Лауру. Хорошо хоть ее стул, а не саму Лауру. Но все же его рука лежала в опасной близости от ее плеч.

— Яблочный пирог? — словно эхо, повторил Адам как можно громче и отчетливее. — Отлично. Люблю яблочный пирог. Чем больше яблок, тем лучше.