Алиби-клуб

Глава 69

Сейчас она ощущала такое спокойствие, такое умиротворение. Ей пришлось принять решение, но теперь, когда оно было принято, лишь оно имело для нее смысл.

Елена сказала ей, что свою вину нужно отработать, не барахтаться в ней. В некотором смысле именно это она и делала. Отдавала Ирине долг.

Той ночью она с нетерпением ждала вечеринки. Праздник обещал быть сплошным весельем. Они с Ириной будут танцевать, флиртовать, хлопать ресницами, а парни угощать их напитками, но Лизбет уже решила, что уйдет пораньше. Хватит с нее мистера Уокера и его друзей. Она больше не хотела вести такую жизнь. Но хотела Ирина. Или так она сказала той ночью, когда Лизбет объявила, что собирается домой.

– Я хочу богатого мужа, Лизбет. Ты это знаешь. И тебе известно, кого именно я хочу.

– Но Ирина, ты же знаешь, что он на тебе не женится…

– Женится. Увидишь. Я беременна. Только что выяснила.

Боль оказалась настолько острой, что у Лизбет перехватило дыхание.

– Что?

– Я беременна. Сегодня позже ему расскажу.

– Ради Бога, Ирина, как ты можешь утверждать, что ребенок от него? Ты переспала с бóльшим количеством парней, чем можешь сосчитать по-английски.

В глазах Ирины вспыхнула злость:

– Как ты смеешь говорить мне такое, Лизбет? Ты тоже с ними со всеми перетрахалась!

– Уже нет. Я с ними покончила.

– Что ж, тем лучше для тебя, мисс Божий одуванчик. А я не закончила. Беннет Уокер разведется со своей сумасшедшей женой и женится на мне. Я об этом позабочусь.

– Но, Ирина, а как же мы? Я люблю тебя.

Лизбет никогда не забудет выражение лица Ирины – странная, болезненная смесь жестокости и жалости.

– Не будь дурой, Лизбет.

Ночь напролет Лизбет прокручивала эту сцену в своей голове снова, снова и снова, и с каждым разом становилось только больнее.

В своих фантазиях она видела в глазах Ирины сожаление, слышала грусть в ее голосе. Эти воспоминания Лизбет усердно старалась сохранить – Ирина знала, что они не могут быть вместе, и жестокость в ее отказе была замаскированным добротой.

Лизбет отправилась домой и, плача и не находя себе места, мерила шагами свою крохотную квартирку. Жалея, что не сказала чего-то другого, выставила себя глупой и говорила как прилипала. Неважно, какие договоренности между ними были. Неважно, если у Ирины будет богатый муж-американец. Лизбет не понаслышке знала, что Беннет не возражал, когда они с Ириной были вместе. Что если он захочет посмотреть еще?

«Господи, до чего же ты жалкая, Лизбет» – подумала она тогда. Но в следующую секунду до смерти испугалась, что совершила ошибку и не сможет быстро добраться до «Игроков», достаточно быстро, чтобы затянуть образовавшуюся в отношениях трещину.

Когда Лизбет вернулась в клуб, все уже ушли домой к Беннету. У нее не было специального пропуска на территорию поло-клуба, где проживал Уокер, и вряд ли ей удалось бы убедить охранников полуправдой о том, кто она и почему здесь находится. Она оставила машину у «Игроков» и пошла пешком.

Но той ночью Лизбет не входила в дом Беннета. Стоя в тени, она видела через высокие окна то, от чего ей стало дурно.

Она сама бывала на подобных вечеринках, вытворяла то же, что Ирина, но каким-то образом, будучи сторонним наблюдателем, без звукового сопровождения, ей удалось увидеть более ясно, чем это действо являлось на самом деле. Деградацией.

Только Ирина не видела происходящее с этой стороны. Она смеялась, была дикой, прекрасно, восхитительно обнаженной и гордой, брала все, что Беннет Уокер, Джим Броуди и их друзья давали ей, и молила о большем.

Лизбет не знала этого человека. Этот человек никогда ее не любил.

Затем жестокие слова пришли из ниоткуда.

Как ты могла быть такой глупой, Лизбет? Такой наивной?

Много, много раз в жизни ее хлестали словами как кнутами.

С чего она вообще взяла, что кто-то может ее полюбить?

Слезы полились ручьем, когда она уселась и стала ждать. Лизбет чувствовала себя, словно была сделана из осколков стекла. Она практически видела линии между разбитыми кусочками, когда в ярком лунном свете смотрела на запястье.

Той ночью она очень долго просидела сжавшись напротив дома Беннета Уокера, все ее существо пульсировало от боли.

Незадолго до рассвета Ирина вышла выкурить сигарету. Уселась на один из шезлонгов у бассейна, вытянув длинные ноги.

– Я тебя не знаю, – произнесла Лизбет, вставая рядом с креслом. Она глядела вниз на незнакомку, которую представляла сказочной принцессой.

– Как ты могла так поступить, Ирина? Как ты могла так со мной поступить?

– Никто ничего с тобой не делал, Лизбет, – отозвалась Ирина. – Они все это делали со мной.

Ирина рассмеялась над собственной шуткой. Резкий, циничный звук показался Лизбет таким же нестройным, как звон бьющих друг о друга крышек кастрюль.

– Повзрослей, Лизбет, – добавила Ирина.

Боль, которую не выразить словами.

Лизбет зашла за шезлонг, скорчилась и зарыдала, закрыв лицо руками.

– Я любила тебя, – без конца шептала она. – Я любила тебя. Я любила тебя…

Боль все нарастала и нарастала, давление от нее угрожало раздавить легкие, сердце, голову.

Ее руки медленно обогнули спинку шезлонга, и кончики пальцев легко провели по плечам Ирины.

И затем, даже полностью не осознавая как, она схватилась за кожаный шнурок на шее Ирины с висевшим на нем медальоном, точно такое же украшение, как ее собственное. Они вместе купили их на конном шоу в Веллингтоне.

И ее руки сжали шнурок.

И боль раздулась.

И Лизбет подумала: «Все, чего я от тебя когда-либо хотела, чтобы ты меня любила».

Теперь она громко кричала, и звук, переполненный такой мукой и обнаженной болью, не походил на человеческий. Она оплакивала все, что потеряла – свое сердце, свою невинность. Оплакивала все, чего у нее никогда не будет – будущего, семьи, любви.

И когда слезы прекратились, ничего не осталось. Она была пуста, доведена до предела.

Время пришло.

Абсолютно без всяких эмоций она разделась. Достала из кармана заимствованного пиджака маленький, очень острый нож, который также взяла на кухне Елены.

Кончиком ножа вскрыла вену на левом запястье, и еще одну на правом.

Ступила в черную воду канала и излила в нее свою жизнь каплю за каплей.