Амори

XXVI

Амори провел так целый час, ничего не говоря, не дыша, слушая за приоткрытой дверью все шумы, какие раздавались в доме, не осмеливаясь спросить, что случилось, и испытав все пытки, которые отделяют сомнение от отчаяния.

Вдруг он услышал шаги по лестнице, они приближались к его комнате, и, наконец, он увидел на пороге старого Жозефа.

— Жозеф, — прошептал он, — а как Мадлен?

Жозеф, ничего не отвечая, протянул Амори письмо.

В этом письме была единственная строка, написанная господином д'Авриньи: «На этот раз она умрет, и это вы ее убили».

Легко понять, какую ужасную ночь провел Амори.

Его комната находилась над комнатой Мадлен. Всю ночь он провел лежа, приложив ухо к паркету, вставая только, чтобы открыть дверь, в надежде увидеть проходящих слуг, у кого он мог узнать новости.

Время от времени он слышал быстрые шаги, свидетельствующие, что кризис усиливается, иногда раздавался кашель, который разрывал грудь больной.

Наступил день: мало-помалу шум в комнате Мадлен стих, Амори надеялся, что она уснула.

Он спустился в малую гостиную, долго прислушивался у двери в спальню, не осмеливаясь зайти, не желая подняться к себе, как будто прикованный к месту.

Вдруг дверь открылась, Амори отступил на шаг: это был господин д'Авриньи, выходящий из комнаты Мадлен, темное лицо его при виде Амори приняло оттенок ужасной строгости.

Амори почувствовал, что ноги его не держат и упал на колени, прошептав одно слово: «Простите!»

Наконец, он почувствовал, что господин д'Авриньи взял обе его руки в свою, — только рука господина д'Авриньи была холодна как лед.

— Встаньте, Амори, — сказал он ему, — это не ваша вина, это вина природы, что делает из любви для одних — живительное влияние, а для других — убийственный миг. Я предвидел все это, и вот почему я хотел, чтобы вы уехали.

— Отец мой, отец! — воскликнул Амори. — Спасите ее, спасите! Пусть я даже больше ее не увижу.

— Спасти ее! — прошептал господин д'Авриньи. — Вы думаете, меня надо просить, чтобы я ее спас, это не меня надо просить, а Бога.

— У вас нет никакой надежды? Значит, мы приговорены безвозвратно?

— Все, что человеческая наука может сделать в подобном случае, — ответил господин д'Авриньи, — будьте спокойны, я это сделаю, но наука бессильна против болезни, достигшей стадии, в которой Мадлен находится.

И две большие слезы упали с бесчувственных век старика.

Амори ломал руки с выражением такого отчаяния, что господин д'Авриньи пожалел его.

— Послушай, — сказал он молодому человеку, прижимая его к своему сердцу, — у нас одна миссия: сделать так, чтобы смерть была как можно более легкой. Я — своим искусством, ты — своей любовью. Выполним эту миссию преданно; поднимись к себе, и как только ты сможешь увидеть Мадлен, я тебя позову.

Молодой человек был готов к упрекам, рыданиям и оказался смущен этой страдающей добротой, он бы предпочел ей проклятье.

Он поднялся к себе и хотел написать Антуанетте, но не смог выразить свои мысли. Он отбросил перо далеко от себя и уронил голову на стол.

Он оставался неподвижным неизвестно сколько времени; чей-то голос вывел его из забытья, это был голос Жозефа.

— Господин д'Авриньи, — сказал он, — прислал меня предупредить господина Амори, что он может спуститься.

Амори встал, не произнося ни слова, и последовал за старым слугой, у двери он остановился, не осмеливаясь войти.

— Войдите, Амори, — сказала Мадлен, делая усилия, чтобы говорить громче, — входите же.

Бедная больная узнала шаги своего возлюбленного.

Амори был готов броситься в комнату, но он понял, какое волнение могло вызвать подобное появление. Он придал лицу соответствующее выражение, тихо открыл дверь с улыбкой на губах, но с тоской в сердце.

Мадлен протянула обе руки к нему, пытаясь приподняться, но это усилие было слишком велико при ее слабости; она упала, обессиленная, на подушку.

Тогда все его спокойствие испарилось. Видя се такой бледной и немощной, он вскрикнул от горя и бросился к ней.

Господин д'Авриньи встал, но Мадлен протянула ему руку с жестом такой трогательной просьбы, что он упал в кресло и прижался головой к этой руке.

Затем наступило длительное молчание, прерываемое только рыданиями Амори.

Все повторялось так, как пятнадцать дней тому назад: только теперь это был рецидив болезни.