Ангел в эфире

Глава 2 БЕДА

Там действительно был он. С ней, кем бы эта дрянь ни оказалась. Девица с огромной шевелюрой – не просто большой, а огромной! Грива как у пуделя, который искупался, а потом высунул голову из окна едущей машины, чтобы обсушиться на ветру. Одета она была крикливо, все в обтяжку, в крохотном жакете с огромными подкладными плечиками, напоминавшими два кирпича. Низкий вырез открывал пару титек, каждая размером с мяч футбольного кубка страны. Кстати о мячах, мне будто в живот заехали – да не просто мячом, а посланным со скоростью ста миль в час самим Дэвидом Бекхэмом.

Я кипела – в основном потому, что Коннор по всем признакам поступал со мной нечистоплотно, и отчасти потому, что для своих целей он предпочел такую особу. Уж если решил завести роман, мог бы выбрать более достойную кандидатуру. Хотя бы чтобы показать окружающим, что у него есть вкус, а у нее был богатый выбор. Вы подумайте: подкладные плечики! Страсти Господни!

И все-таки, пусть я и чувствовала себя почти опустошенной, обошлось без сцены. Я не стала кричать, орать, топать ногами или, как в мыльной опере, требовать от негодяйки объяснений, завершив разборки звонкой пощечиной, – нет, я держалась достойно. Я плелась за ними, как хвостик, от торгового центра «Бьюкенен гэллериз» до Принсес-сквер в сопровождении Мег и Кери. Хорошо, может быть, ваше представление о достоинстве несколько иное, но лучше так, чем кусаться и царапаться, как взбешенные кошки. Впрочем, теперь, сидя дома в полном одиночестве, я думаю о другом: повыдергивала бы все космы этой развязной нахалке; а что я с Коннором сделаю, когда он расколется!.. Только вот ведь как: не могу поверить, что он способен мне изменить. Ну, естественно, у нас масса примеров, когда наивные дурочки верят в порядочность, до последнего защищая своих приятелей, которые, между прочим, залезают на всех носителей двух икс-хромосом, – только мой Коннор не такой. Он честный человек; он покупает газеты у безработных, иногда и по два экземпляра, и подкармливает бродячих собак. Даже не заигрывает ни с кем (по крайней мере, при мне – то есть практически никогда). А с другой стороны, не исключено, что я заблуждаюсь. Может, Кери права и цифра тринадцать приносит несчастье. Вдруг он подумал о предстоящей годовщине и впал в жуткую тоску? А я-то еще целый день бегала по магазинам, чтобы подарок ему подыскать. Двуличный мерзавец. Наверное, я такая же наивная дурочка, как и пташки из многочисленных ток-шоу, не стесняющиеся вывешивать свое грязное белье на всеобщее обозрение.

– Как там мой Ангелочек? – доносится из прихожей очень знакомый голос.

Обычно я готова внимать этому мягкому шотландскому говору, пока уши не растают.

Поднимаю голову, разминая затекшую шею, и смотрю, как Коннор в своей неизменной замшевой куртке бодренько входит в комнату. На лице застыла улыбка до ушей – шире хорошего шоссе.

«Я-то знаю, чему ты радуешься, – проносится горькая мысль, – хороша она, да? Тебе больше с ней нравится по магазинам ходить, да?» Сижу, плотно сжав губы, и молчу – будто очень интересный журнал попался.

Он склоняется ко мне, чтобы поцеловать по своему обыкновению, и такой от него знакомый запах исходит – «Дюна для мужчин».

– Все в порядке, малыш? – спрашивает он, проводя рукой по моей игольчатой прическе.

Я отрезаю:

– Нормально.

– Хм… – Он откашливается и направляется в выкрашенную лаймово-зеленым цветом кухоньку, примыкающую к моей гостиной.

Отрываюсь от журнала и наблюдаю: ставит на стол два больших пакета с продуктами.

– Я купил твой любимый соус к макаронам! – выкрикивает он с кухни, заглядывая в холодильник в поисках пива. – Острый, с креветками, гребешками и массой чеснока. Так что, если хочешь потом поласкаться, мне тоже придется поднажать.

– Вряд ли, – еле слышно шиплю я, когда Коннор, смеясь, тянет кольцо на банке с пивом.

– В смысле?

– Да так, ничего, – ворчливо отвечаю я, яростно перелистывая страницы.

Эта глянцевая бумага обладает способностью шуршать тихо, будто назло.

Я молчу, пока негодяй хлопает дверцами буфета, раскладывая покупки на строго отведенные им места. Мой приятель принадлежит к редкой породе опрятных мужчин. По правде говоря, нередко он убирает и за мной, поскольку я – представительница соперничающего клана женщин, патологически не способных поддерживать в доме порядок.

– Бокальчик вина для миледи, – говорит он с улыбкой и подходит ко мне с бокалом только что налитого красного вина в одной руке и вазочкой оливок – в другой. – То самое чилийское, которое мы недавно пробовали и которое напомнило тебе вишневый крюшон.

«Смотри не переусердствуй». Молча киваю и, не отблагодарив его, принимаю бокал. «Угрызения совести». Делаю глоточек и ворочу нос, будто мне только что подали стакан метилового спирта. Возвращаюсь к статье, в которой до сих пор не поняла ни слова.

Коннор присаживается на краешек низкого журнального столика из сосны (я специально вытянулась во весь диван, чтобы не вздумал ко мне пристраиваться, а больше в гостиной сесть не на что – разве что на повидавший виды скособоченный пуфик). Мерзавец склоняется ко мне, опустив ладони на свои длинные поджарые ноги. Упорно не смотрю на него.

– Ну хватит, что случилось, Энджел?

С тяжелым вздохом надуваю губки – совсем не в моем духе, и получается как-то наигранно.

– О чем ты? Все в порядке. С чего ты вообще взял, будто что-то случилось?

«Если не считать, конечно, того, что я видела, как ты выделываешь курбеты перед какой-то смазливой бабенкой в самом центре Глазго, даже не пытаясь скрыться от посторонних глаз. Скользкий ты тип».

– Просто у тебя вид, – спокойно отвечает он, – как у злого мальчишки Кевина, и брови сведены – хоть трамвай запускай. И еще дуешься совсем как твоя мать, и не потащила меня в спальню похвастаться обновками.

– Откуда ты знаешь про мои ботинки?

– Догадка на почве предположения, – ухмыляется Коннор. – Ты всегда покупаешь обновки, когда ищешь для кого-нибудь подарок.

– Вообще-то я не искала никаких подарков, – вспыхнула я. – Слишком много о себе возомнил.

– Прошу прощения, Кевин, – нагло улыбается он, закусив губу. – Так ты скажешь мне, в чем дело, или я пойду готовить ужин?

Да, вот в чем сложность: Коннор отказывается спорить. Другие мужчины могут наорать на тебя, взорвавшись, а потом будут дуться неделями, но мой не таков. Он невозмутим, рассудителен и слишком спокоен, чтобы бесноваться в припадке ярости. Не то чтобы он категорически отказывался обсуждать вызвавший разногласия вопрос; просто ему удобнее замести сор под ковер и благополучно забыть о нем. Так поступал мой отец долгие годы, пока мать не решила, что с нее хватит, не свернула ковер и не сбежала на континент. Нет, Коннор очень хорош в логическом разборе причин конфликта. В этом отношении наша личная жизнь скорее напоминает экзамен: «Ты меня сильно подвел, обмочившись и наблевав в постели. Обсудим». Или: «Какой смысл куда-то переться, чтобы посмотреть слюнтяйскую мелодраму, если в кинотеатре за углом Уэсли Снайпс устраивает пальбу? Обсудим». Думаю, все же так лучше, чем: «Ты запрещаешь мне делать все, что хочется нормальному парню, так что проваливай и не возвращайся. Разговор окончен». Хотя иногда все-таки бывает полезно немного выпустить пар, согласитесь.

– Поставить музыку? – спрашивает этот подхалим, видя, что я по-прежнему упорно пялюсь в журнал.

– Как хочешь, мне-то что?

Согласна, веду себя как вреднющий подросток, но у меня есть на то свои причины.

Коннор обходит диван и останавливается, чтобы просмотреть мое обширное собрание музыки протяженностью во всю стену. А что, зато на картинах можно сэкономить; к тому же человеку надо жить полной жизнью, и у меня всегда крутится в голове какая-нибудь мелодия.

– Послушаем «Колдплей», ты не против? – спрашивает он, вытаскивая из ряда один диск, и, прикусив язычок, сосредоточенно выбирает свою любимую песню.

Я пожимаю плечами. Мне эта игра в молчанку уже порядком надоела. Наверное, стоит для начала устроить ему скандал и высказать все в глаза.

– «Беда»,[6] – фыркаю я, узнавая трек, который он выбрал. – В самую тему.

Следующие четверть часа Коннор суетится на кухне, моет грязную посуду, оставшуюся со вчерашнего вечера, и готовит нам ужин. Я нарочито безмолвствую. Впрочем, молчание мое регулярно нарушается невероятно тяжелыми вздохами и иногда раздраженным цыканьем – чтобы понял, что я злюсь, а не пребываю в приятной задумчивости. Пусть бы наконец еще раз поинтересовался, в чем дело. Я-то подумала, что первые два раза можно счесть пробными, подготовкой к главному вопросу, чтобы у меня была возможность односложно ответить, пожав плечами. Правда, беда в том, что, кажется, он потерял всякий интерес к выяснению причины моего неудовольствия. Каков наглец: взял и оставил меня перебеситься, подумать в одиночестве, пока он готовит ужин и разливает по бокалам вино. Наброситься на него с кулаками ни с того ни с сего я тоже не могу – не тот характер. Из меня злобу надо вытягивать – наводящими вопросами и лукавством. Конечно, вы вправе сказать, что я стремлюсь привлечь к себе внимание, но… У меня есть все основания этого хотеть, согласитесь. Особенно когда мой любимый, которого я всегда считала эталоном верности, любви и заботы, бессовестно разгуливает с какой-то развратной девицей среди бела дня и даже не считает нужным в этом сознаваться.

Я отворачиваюсь, завидев, что он возвращается (старательно отвожу взгляд, пока Коннор проходит все двадцать шагов из кухоньки в гостиную) с большим деревянным подносом, на котором дымятся две тарелки макарон, какой-то разноцветный салат, горячий чесночный хлеб и непочатая бутылка вина. Мой коварный возлюбленный аккуратно склоняется над столиком, бережно опускает поднос, по своему обыкновению закусив язычок, и театрально-торжественно возвещает:

– Спагетти а-ля Маклин. – Ослепительная улыбка. – Мистер Сейфуэй – на подхвате. Прошу к столу, мой Энджел, а то чесночного хлеба не достанется.

Он протягивает мне тарелку, которую я должна бы злобно вырвать из его рук, но вместо этого аккуратно ставлю себе на колени – пахнет божественно.

– Могу ли я для вас еще что-нибудь сделать, мадам? – спрашивает он, устраиваясь рядом со мной на диване.

– Нет.

А сама думаю: «Разве что сознаться в грязной измене и предложить кастрировать себя вон той открывалкой для бутылок».

– Отлично, – с улыбкой отвечает он и, чмокнув, добавляет: – Тогда бон аппетит.

– Не «аппетит», а «аппети». «Т» на конце не произносится, – хмуро отвечаю я, втайне ненавидя его веселость и любезность.

Так еще труднее злиться.

– Простите, мадемуазель, я не очень хорошо говорю по-французски. Придется, наверное… э-э… жениться на какой-нибудь наполовину француженке, чтобы немного подучиться.

– Сильно сомневаюсь, – огрызаюсь я, когда он игриво подталкивает меня локотком.

Довольно потирая ладони, Коннор тянется за ломтиком чесночного хлеба. Откусывает немного и медленно пережевывает, буравя взглядом мою щеку.

– Надо полагать, выход в город дался тяжело, Ангелочек? – в конце концов, говорит он. – Кери действовала на нервы? Таскала тебя по магазинам, где цены напоминают телефонные номера?

Пожимаю плечами, с трудом сглатывая застрявший в горле кусок. Лучше молчать, а то разревусь.

– Искала подарок на годовщину?

Нет терпения: поворачиваюсь к нему и в упор смотрю в его голубые глаза – ох, какой лукавый взгляд. Нечисто у тебя на совести, ой, нечисто.

– Да, искала. Хотя с чего так утруждаться…

– Ах, и я тоже, – восторженно встревает он, не дав мне договорить.

– Даже так? А я думала, Коннор, ты сегодня был на работе, – отрезаю я.

– Ага, и на работе был, просто смылся днем по городу походить. – Он закусывает нижнюю губу своими безупречными белыми зубками, а сам так и светится от счастья. – Вообще-то это должно было стать сюрпризом, но мне не терпится все тебе рассказать.

«Мамочки, – думаю я, а в животе настоящая свистопляска, – кажется, приехали».

– Думал, может, застану тебя в магазине вместе с твоими ведьмочками, но вы, наверное, сменили маршрут, – продолжает он, а на губах играет улыбка.

Так бы и поцеловала.

– Хотя, наверное, это и к лучшему, потому что я был не один, и мы искали кое-что особенное.

Дыхание так и сперло. Сижу на диване, не в силах и пальцем пошевелить, а саму так и подмывает вскочить и, разоравшись во все горло, броситься прочь, лишь бы не слышать его откровений. Натягиваю на лицо самую злую мину, на какую только способна, и жду развязки.

– Я сказал своим на работе, что хочу тебе кое-что подарить, однако не знаю, что выбрать. И Бет предложила составить мне компанию.

– Бет? – сплевываю я.

– Ага, Бет. Жена нашего нового режиссера.

«Вот как».

– Довольно милая леди и очень дружелюбна. На ваш, женский, взгляд она, может быть, чуть-чуть броская, а так вполне приличная девушка и обаятельная к тому же…

Ну, как обычно: когда Коннор волнуется, он начинает болтать без умолку.

– … конечно, интеллектуалкой ее не назовешь – шарики вроде на месте, а вот с роликами не все в порядке. В общем, своеобразная девица. Зато вкус у нее отменный. Вот я и подумал, раз девушка сама предлагает помощь – так почему бы не согласиться.

– Вкус отменный? – ухмыляюсь я, и перед глазами встают лохматая шевелюра и огромные подкладные плечики.

Да, похоже, мужчины все-таки прилетели с Марса. А она – с планеты лака для волос.

– Хотя, должен признаться, непривычно бродить по Бьюкенен-стрит с другой женщиной. – Он продолжает объяснять прописные истины. – Кошмар. Куда приятнее ходить за покупками с тобой. Долго мучились, но, в конце концов, кое-что подобрали. Очень надеюсь, что тебе понравится. Только я пока его попридержу – как сюрприз. То-то у тебя будет лицо… – Коннор склоняется ко мне и целует в затекшую от широчайшей улыбки щеку. – Тринадцать лет. Подумать только, малыш, даже страшно становится! А ты все так же неотразима.

Мысленно хватаю рычаг переключения эмоций и срочно врубаю заднюю передачу, молниеносно выезжая из эмоционального тупика и сворачивая на улицу Живи Припеваючи. Разве зря я хвасталась своим парнем? Уф, хорошо все-таки, что я не из тех, кто рвет на себе волосы по каждому пустяку, – ведь ни на секунду в нем не усомнилась!

Обожаю воскресенья – единственный день недели, когда ни мне, ни Коннору не нужно вставать на работу и мы целый день можем провести в обществе друг друга. Обычно остаемся в моей квартире на Байрс-роуд, которая находится в модном, можно даже сказать, процветающем районе Уэст-Энда. Отсюда примерно пятнадцать минут до центра Глазго, если ехать на «Заводном апельсине», нашем мини-эквиваленте лондонской подземки, такое прозвище заработавшем благодаря оранжевому цвету миниатюрных поездов, что как заводные катаются по кругу. Я, Коннор, Мег и Кери живем рядом – в пяти минутах ходьбы друг от друга и от Гибсон-стрит, иначе известной как аллея Карри, где подобралось внушительное собрание индийских ресторанов. Кери эта роскошь нисколько не вдохновляет, ее и чечевичную лепешку не уговоришь съесть; что же до остальных, мы успели по достоинству оценить здешнее кулинарное изобилие.

Квартира – мое единственное имущество, плюс-минус сотня пар обуви и портрет одной балерины Роберта Хайнделя (оригинал!), который мама купила на мой шестнадцатый день рождения в надежде, что я стану следующей Марго Фонтейн, а не пойду по стопам Тони Блэкберна, Джона Пила[7] и им подобных. Номер с балетом не вышел, но со стены в коридоре по сей день взирает изящная танцовщица, совершенно не гармонируя с обстановкой, зато крайне удачно прикрывая отвратительную трещину в стене.

Коннор снимает квартиру в старом здании из красного кирпича, расположенном сразу за углом. Видите ли, хотя мы встречаемся уже бог знает сколько лет, наши отношения так и не перешли на следующую ступень, когда молодая, но зрелая пара берет заем и официально въезжает в общий дом. Коннор большую часть времени околачивается у меня – его зубная щетка прочно заняла позиции в пластмассовой черепашке, подставке для щеток, у него есть свой ключ, и именно он заполняет полки в холодильнике едой. Но при всем при этом я невероятно горжусь тем, что мне посчастливилось стать собственницей квартиры. Столь ценное приобретение стало возможным благодаря небольшому наследству от моей французской бабушки, пять лет назад, к превеликой радости матери, отошедшей в мир иной. Так уж сложились отношения, что они друг друга на дух не переносили, между ними царила жесточайшая борьба: каждой хотелось перещеголять другую в красоте, худобе и неотразимости. К счастью, со мной Дельфина даже не пытается конкурировать – она всегда будет стройнее и красивее, чем ее беспутная дочь-дурнушка. Мать воспитала в себе такую самооценку, что Бритни Спирс по сравнению с ней – скромный полевой цветок.

Здание, где располагается моя квартира, новое и довольно ухоженное, хотя едва вы ступите на порог моего дома, как ни стыдно в этом признаться, вам сразу захочется навести здесь порядок. Дело в том, что я барахольщица, коллекционер, собиратель – как хотите. Я не могу выбрасывать пустые банки-склянки, пакетики-билетики и прочий хлам. Назовите любой предмет – у меня скорее всего он найдется. Складирую все. Я далека от минималистской обстановки, где все по делу и со вкусом, – такой дизайн обожают люди, ведущие упорядоченный образ жизни, и в частности Кери. Моя прихожая в форме буквы «Г» выкрашена в сочный красный цвет и чудовищно контрастирует с лаимово-зеленой кухонькой. Впрочем, я не вижу в этом особой проблемы не успеете и глазом моргнуть, как контрасты войдут в моду – любая тенденция имеет шанс стать всеобщей любимицей. Стены и мебель украшены сотнями фотографий, охватывающих почти каждый год моей жизни: черно-белые, фото на паспорт с неестественными улыбками, втиснутыми в крохотный квадратик, наши с Коннором снимки с отдыха: здесь и Турсо, и юг Франции, и Ланзароте. Некоторым кадрам посчастливилось занять почетные места в рамках, другие прикреплены разноцветными магнитами к дверце холодильника, третьи собраны в объемистые коллажи. Фотографии – моя вторая страсть после музыки, и потому им приходится конкурировать с дисками и кассетами за место в гостиной. Коннор говорит, здесь удобно, что на его языке по-дружески означает бедлам. Сюда хочется прийти, закинуть ноги на стол, есть чипсы, не опасаясь накрошить на диван. Здесь любой чувствует себя как дома – а именно к этому я и стремилась. Не могу жить в квартирах где позволительно только любоваться обстановкой, хотя детство и юношество мои прошли именно в таком доме. Мне не хватает воздуха в комнатах с белыми чехлами на мебели и натертым до блеска деревом. Я люблю свою квартиру – в особенности, когда Коннор рядом. Мужчина – это то, что делает жилье домом.

Проснувшись в десять, мы целуемся, обнимаемся и… Задействуйте воображение и сами догадайтесь, чем можно заняться после долгого здорового сна, когда не надо идти на работу и у вашего молодого человека наметился «утренний подъем». Потом очень приятно бывает забраться под одеяло с чашечкой кофе и тостами с белковой пастой и смотреть телевизор. Знаете, чем старше я становлюсь, тем больше мне нравятся программы, нацеленные на зрителя младшего возраста. Если у меня есть выбор, я, конечно, предпочту музыкальную передачу для подростков «Завтраку с Фростом» или выпуску новостей. Мое поколение начало ценить беззаботность и с куда большим интересом смотрит развлекательные программы, чем информационные. Так здорово оставаться детьми – тогда груз повседневных проблем и ответственности, которую навязывает нам мир взрослых, остается в стороне. Наверное, в восемьдесят я полюблю телесериалы про школьников и мультики про космических крыс, а важные текущие события будут оставаться за гранью моего разумения, к той поре уже затуманенного старостью. Сильно подозреваю, что наше поколение не сможет даже выбрать премьер-министра, если только кандидаты не согласятся выступить в каком-нибудь общеизвестном ток-шоу, а выборы не будут проводиться по телефонному голосованию с популярными ведущими.

Впрочем, вернемся к нашему времяпрепровождению. Просмотрев все утренние мультики, школьные комедии и интервью со звездами ранга «Атомик Киттен», мы вдохновляемся на доброе начало дня – а именно сходить в кафе через дорогу, слопать нечто среднее между завтраком и полуденным чаем с бутербродами и заглянуть одним глазком в воскресные газеты. Да, не удивляйтесь, я все-таки читаю и новости, а не одни гороскопы и страницы моды – я же не совсем глупая. Несколько чашечек кофе, бекон и темный заварной пудинг вдогонку – и мы отправляемся побродить по Байрс-роуд, предаваясь другой общей страсти: наблюдению за людьми.

Тут и там попадаются вчерашние гуляки с мутными взорами – обычное дело воскресным утром, – жадно прикладывающиеся к бутылочкам «Айрн брю» (шотландское национальное средство от похмелья, или «запой-долой», как прозвала сей апельсиновый слабоалкогольный напиток Мег). Есть и заплутавшие американские туристы, которые ищут ботанические сады Глазго, располагающиеся чуть дальше по Байрс-роуд. И когда они восторженно восклицают: «Ого, ух ты, шотландцы! Потрясно балакают! Ну-ка скажите что-нибудь», – Коннор отвечает с неизменной учтивостью; и никаких вам «Засунь карту куда подальше и шевели своими жирными ляжками, пока не наподдали. Думают, они тут лучше всех. Янки поганые». Какой-то человек разложил чемоданчик на тротуаре и продает одноразовые зажигалки и ножницы. Минуя девицу с длиннющими дредами, выкрашенными во все цвета радуги, покупаем у нее номер «Биг иссью».[8]

– Скажи на милость, эти забавные юбочки а-ля райская птица снова входят в моду, – смеется Коннор, когда мимо нас вышагивает, цокая шпильками, компания девчонок-школьниц – все в кружевах и оборках.

– Судя по всему, – отвечаю я, кивая в сторону совершенно идентичной группы девчонок прямо через дорогу.

– Куда катится мир? Они даже гамаши не носят. Кажется, меня занесло в восьмидесятые.

– Ты из них и не вылезал, дорогой мой. – Предосудительно надуваю губки и наигранно осматриваю своего спутника с ног до головы.

– Ах ты, кокетка, – вспыхивает он, подталкивая меня локотком. – И это говорит женщина, которая до сих пор боготворит Марти Пеллоу.[9]

– Не ври!

– Ты на днях купила его сольный альбом и осмотрительно припрятала под буквой «М». Я на него наткнулся.

– Только по долгу службы – я диджей, не забывай, – вспыхиваю я. – И между прочим, кто бы говорил – я видела, как ты слюни пускал по Ким Уайлд в передаче про огородничество.

Коннор поднимает руки и в шутку капитулирует, заходясь смехом.

– Ну все, все, победа за тобой. На самом деле меня больше интересовала пикировка зеленого горошка, если честно.

Берет меня под локоток, и мы переходим дорогу – пора возвращаться.

– Боже мой, наверное, это старость, Ангелочек. Этак, глядишь, и «Лучшие попсовые хиты» станут казаться назойливым грохотом, и будешь раздавать подзатыльники своим сорванцам за то, что посмели подняться на тротуар на скейтборде. Не успеешь и глазом моргнуть – жена, на горбу восемь детей, собака и пенсионный план.

– Коннор, у меня уже есть пенсионный план.

– Разве? Ничего себе, да ты, крошка, у меня настоящая Леди Здравый Смысл и Предусмотрительность. Пенсионный план, закладная на дом – я за тобой не поспеваю.

– Тогда лучше подсуетись, – кричу я через плечо и, отцепившись от его, руки, припускаю бегом по улице (правда, бегом – громко сказано; вернее было бы сказать «размашистой трусцой»). – Наш автобус подходит. Давай наперегонки!

Бьем баклуши, лениво развалившись на диване, и следим за ходом событий в полуторачасовом сериале. А поскольку эту серию мы уже смотрели на неделе, легко изображать сразу по несколько героев. Коннору, как проигравшему в забеге, выпадает участь болеть за самых непривлекательных персонажей. На мою долю выпадают самые смазливенькие. При последних аккордах мелодраматического сериала я торопливо смываюсь в коридор и звоню Мег на работу.

– Приветик, золотко, как торговля?

– Ох, вообще-то неплохо. Набежала какая-то компашка в футболках с «Лимп-бизкит», атаковали бесплатные приставки и заигрывают с девицами. Огромный воздушный шар опрокинул мою пирамидку с видеокассетами – а я ведь все утро ее собирала, высотой фута под четыре тянула. Дуралеи.

– Опасное сооружение. Такая громада, да и края острые – могло и покалечить мелюзгу.

– Ну тебя. Просто времени жалко – два часа работы коту под хвост. А ведь я специально освободилась, не обслуживала обмен и возврат – всех отсылала в секцию волынки. Ладно, ну а как там у моих голубков делишки?

– У нас?

– Ну не у Красавицы же с Чудовищем! У вас, конечно. Все утряслось? В смысле, с той девицей.

– А-а, да. – Откашливаюсь и перехожу на шепот, чтобы Коннор не услышал: – Простое недоразумение. Подарок был для меня. А она – жена его босса.

– Ну, а ты-то, ты-то хороша: закипела, спят они – и все тут. А ты не поинтересовалась, у нее лицензия на ношение такой прически имеется?

У меня вырывается поросячий смешок.

– Heт, Мег, он сказал, у нее отменный вкус.

– Гос-с-поди. Мне уже страшно, что там за подарочек тебе уготовлен.

– Вот именно. Кстати, о подарках. Помнится, я просила тебя порвать чек.

– И засунуть Коннору в одно место?

– Э-э, ну да. Так вот, я просто хотела узнать…

– Нет, – перебивает Мег. – Случай не представился: давненько не видела твоего ненаглядного. И чек я тоже не порвала, как чувствовала: одумаешься и возьмешь-таки билеты. Так что я приберегла его на крайний случай.

Вполне в ее духе – доверие и оптимизм; вот что я в ней особенно люблю.

На том и сошлись: Мег купит подарок, и я заберу его в понедельник после работы. Проскальзываю в гостиную, страшно довольная собой, плюхаюсь на диван рядом с Коннором и кладу его руку себе на шею.

– Что за чушь ты смотришь? – усмехаюсь я, кивнув в сторону телевизора.

– Хм, запись по работе, – отвечает он, немного помедлив. – Называется «Долливуд, или Бюст-шоу». Запись прошлого года. Наша съемка. Помнишь, я тебе рассказывал?

Прежде чем продолжить повествование, расскажу вкратце, что собой представляет «Долливуд, или Бюст-шоу». Это документальный фильм, снятый скрытой камерой, в котором подробнейшим образом отслеживается судьба пятерых пышногрудых красавиц моделей из Эссекса, отправившихся в Голливуд на поиски славы и богатства. К сожалению или, вернее сказать, к счастью для зрителей мужского пола, героини не так уж часто проходят стадию «лежа на кушетке, раскинув ляжки», и, невзирая на это, у фильма хороший рейтинг. Неплохой способ узнать скрытые потребности наших сограждан.

– «Долливуд, или Бюст-шоу» – это, случайно, не тот ли документальный фильм, снятый скрытой камерой, в котором отслеживается судьба пятерых пышногрудых красавиц моделей из Эссекса, отправившихся в Голливуд на поиски славы и богатства, которые не так уж часто и приходят?.. – Дальше вы знаете.

– Ага, точно.

– Боже мой, как я могла забыть? Какой слюнтяйский бред. – Беру со столика печенье с фруктовой прослойкой и макаю его в чашечку горячего шоколада, приготовленного заботливой рукой моего ненаглядного.

– Да. Так вот. – Коннор прищелкивает языком и как-то странно на меня смотрит.

– Что означает столь загадочный взгляд? Я испачкалась шоколадом, или вторая голова выросла?

– Знаешь, – начинает он, нервно улыбаясь, – нам надо обсудить один вопрос. Это касается моей работы. Вчера кое-что произошло, но я не хотел тебя тревожить, поскольку ты была…

– Утомлена, – перебиваю я, пока Коннор не назвал меня взбешенной горгоной.

– Угу.

Он снова прищелкивает языком. Я улыбаюсь и как ни в чем не бывало макаю печенье, зачарованно наблюдая, как шоколадная глазурь стекает в чашку. Настроение отличное.

– Ну же, рассказывай, – говорю я с полными щеками вязкого апельсинового месива. – Я слушаю.

– Хорошо.

Он поворачивается ко мне, смотрит в упор, потом, поерзав на подушках, убирает со лба волосы.

– Рядом с тобой сидит главный оператор, которому недавно, вернее, не далее как вчера, обломилось, – тут он рубанул ладонью воздух, – повышение. Теперь я временный режиссер ведущего шоу нашего телеканала «Долливуд, или Бюст-шоу». А значит: больше денег, куда больше ответственности и отличная возможность показать, на что я способен.

– Ух ты, Коннор, да это же отлично. Конечно, фильмец – дрянь, но это уже пустяки. Молодчина. – Ставлю чашку на журнальный столик и склоняюсь к новоиспеченному режиссеру, дабы поздравить и обнять счастливчика.

– Подожди, это еще не все, – останавливает он мой страстный порыв.

– Так-так, попробую угадать. Тебе подарят большую новую камеру с огромным зуммером, гигантский меховой микрофон и кучу всяких забавных штуковин.

– Э-э, не исключено. – Скребет щеку. – Правда, что гораздо важнее – вся съемочная группа должна будет уехать на полгода в Калифорнию. – Голос его сорвался. – Включая меня. Что скажешь?

Я сосредоточенно хмурю лоб и задумчиво дожевываю печенье.

– На полгода в Кали… Так ведь это в Америке, Коннор!

Он молча кивает.

– Ты уезжаешь на полгода в Калифорнию?

Снова кивок. Кусок в горле застрял – я даже закашлялась.

– Слушай, шесть месяцев – это не шутка. Тебе, конечно, представился отличный шанс, но я не могу распрощаться с карьерой, забросить работу и свалить в Лос-Анджелес. Мне кровь из носу надо закрепиться на «Энерджи-FM» – все ждут, что я завлеку новых молодых слушателей, раскручу программу. И тут я беру и, представь себе, намыливаюсь на целых шесть месяцев в такую даль. Мне этих выкрутасов не спустят: мы же всех слушателей растеряем.

– Я все понимаю, малыш, – говорит Коннор с болезненной гримасой на лице, – и не жду от тебя жертв. К тому же компания хочет шикануть, и для нас снимают дорогой отель. На лишнего человека они не станут раскошеливаться. Я просто с финансовой точки зрения не могу взять тебя с собой. – На губах Коннора застыла настороженная улыбка.

А вот и ружье на стене, которое должно было неминуемо выстрелить. Вернее, не ружье, а лассо-удавка.

Вернув на место нижнюю челюсть, которая отвисла до самых коленей, перехожу на шепот:

– Так ты что, собрался уехать на полгода в Калифорнию БЕЗ МЕНЯ?

Улыбка застывает на лице Коннора, придавая ему сходство с жабой. Он кивает и жадно вглядывается в мое лицо, пытаясь уловить в его выражении, как же я восприняла потрясающие известия. А у меня сердце колотится как бешеное – даже пот над губой выступил.

– Так что наш замечательный оператор отхватил на самом-то деле?

– Должность режиссера. Временно.

– Разбитных эссекских телок с безразмерными сиськами и крохотными трусиками, – рычу я, задыхаясь от злобы.

– Ну зачем же ты так, об этом даже не беспокойся, – лепечет он, сжимая мою ладонь. – Наши отношения останутся прежними…

– О, об этом я не волнуюсь, – надувшись, отвечаю я.

«По крайней мере, так было, пока ты не убил меня своими сногсшибательными новостями».

Смотрю на него в упор, на своего неизменного спутника, который не отходил от меня ни на шаг вот уже столько лет, и пытаюсь представить, каково будет без него. Разумеется, я вполне способна прожить и самостоятельно, не надо читать мне феминистических нотаций, но я привыкла, что он всегда рядом, на подхвате. Мне так удобнее. Он мне нравится. В конце концов, я привыкла к сексу. Меня совсем не привлекает любовь на расстоянии, убогие телефонные оргазмы сомнительного происхождения и сон с подушкой в обнимку. Делаю глубокий вдох и закрываю глаза.

– Ну и, – встревает Коннор после довольно продолжительной паузы, – что скажешь? Ты за меня не рада?

– Ты собрался в Калифорнию на шесть месяцев, – перехожу на раздраженное шипение, – без меня, с пятью грудастыми кривляками, которые будут крутить у тебя перед носом своими сиськами, и ты еще спрашиваешь – рада ли я?

Ну почему мужчины такие тупицы?