Аристократ и куртизанка

Глава двенадцатая

Мадлен ехала на лошади и рассматривала пробуждающуюся землю. Весеннее солнце согревало ей спину, а мягкий ветерок теребил волосы. День был прекрасный, но это не поднимало настроения. С самого возвращения в Кершолен она не получила от Люка ни слова. Он не писал и никак иначе не пытался связаться с нею. Стоило ли удивляться? Он ведь женился на ней, чтобы затащить в постель…

Многие жены смотрят сквозь пальцы на похождения мужей, но Мадлен знала, что такая жизнь не для нее. Она достаточно долго питалась объедками нежности и теперь пробовала убедить себя, что с Люком все кончено, она больше не хочет его. Но в то же время и страдала от ревности, когда в воображении ей рисовались сцены близости Люка с Эдит.

Не раз решала она вернуться на ферму к Лемуа. Однако ее останавливало то, что ей придется рассказать им обо всем происшедшем.

Пустив лошадь легким галопом, Мадлен решила развеять грусть. Вернувшись в конце дня домой, она, к своему удивлению, обнаружила там Тьери. Обрадовавшись брату, она увидела, что он чем-то огорчен.

— Это Жанин, — признался он, когда сестра спросила, в чем дело. — В прошлом месяце умерла ее мать, и она очень тяжело это восприняла. После случившегося с отцом это оказалось выше ее сил… и к тому же она беременна.

— Мне очень жаль ее мать, — отозвалась Мадлен, — но, наверное, ребенок отвлечет Жанин от печальных мыслей.

— Может быть. — Тьери с тревогой заметил, что беременность протекает тяжело. Жанин совсем пала духом и так слаба, что он боится оставлять ее, когда уходит в море. — Однако я должен это делать, ведь этим я зарабатываю на жизнь. Если бы ты, Мадлен, могла пожить у нас хоть немного, это было бы такой помощью! Я знаю, что Люка сейчас нет, ты более-менее свободна…

Разумеется, Мадлен согласилась. На самом деле она рада была заняться чем-то помимо размышлений о своем несчастье. Когда она сказала, что поедет с ним завтра, Тьери обнял ее и заявил, что лучшей сестры не было ни у кого на свете.

Они отправились следующим утром в нанятом Тьери фургоне. Лизетт сопровождала их до Ванна, где вернулась в родительский дом. Она с радостью продолжала бы служить своей госпоже, но Мадлен знала, что в доме Тьери для девушки просто не найдется места. Кроме того, приехать туда со служанкой было бы крайне неприлично.

Мадлен понравилась жизнь на полуострове. Дом брата был мал и небогат удобствами, а работа — тяжела, но она чувствовала себя полезной, и это было самым главным. Постепенно Жанин становилось получше. Она стала прибавлять в весе и обретала былую жизнерадостность. Иногда Тьери выходил в море ночью, иногда днем — в зависимости от прилива. Труд рыбака нелегок, но, по мере того как улучшалось здоровье жены, с его лица сходили морщины усталости и напряжения. Вскоре Мадлен поняла, что продолжает жить здесь скорее ради собственного удовольствия, чем по реальной необходимости.

Через несколько дней после летнего солнцестояния у Порт-Халигена был замечен английский флот. Тьери пришел домой с тревожными новостями о большой высадке войск эмигрантов близ Лежена, неподалеку от полуострова Киберон. К эмигрантам, которых поддерживала английская морская пехота, присоединились тысячи шуанов под командованием Жоржа Кадудаля, и, когда республиканцы двинули против них свои силы, произошло несколько кровопролитных сражений.

Мадлен неустанно думала о Люке. Очевидно, они с де Пюизе добились успеха в Англии, и теперь она гадала, хватило ли у мужа сил оторваться от Эдит ради участия в кампании. Как ни странно, она надеялась, что не хватило. Спокойнее было думать, что он находится в безопасности в Англии. Она знала, что, если в деле участвует Кадудаль, там же должен быть и ее брат, Ренар, и волновалась за него, слыша разносящуюся над морем канонаду, похожую на ворчание грома в грозовых облаках.

Четвертого июля была совершена еще одна высадка в южной части полуострова. Эмигранты в красных мундирах пробирались лесами и полями к форту Пантьевр, откуда они без труда выбили республиканский гарнизон. Правда, на материке их армии успех не сопутствовал. Республиканцы под командованием блестящего генерала Лазара Гоша энергично обрушились на них и, несмотря на попытки контратаковать, вытеснили к месту первоначальной высадки.

Во мраке ночи отступающие роялисты пересекли приливные земли у Пенэр-Ле и, по сообщениям, двигались вдоль полуострова, чтобы присоединиться к своим сподвижникам в форте. Видевший это рыбак был поражен количеством гражданского населения в их колоннах: окрестные крестьяне со своими семьями, животные и фургоны — все двигалось к маленькому форту.

— Ты думаешь, Ренар там? — спросила Мадлен, когда Тьери сообщил эту новость. Она не упомянула Люка, хотя в первую очередь подумала о нем.

— Вот что я тебе скажу, Мали, мы оба пойдем туда сегодня. Я только отдохну немного, — ответил Тьери. — Сам я не хочу вмешиваться в эти дела, но, если Ренар там, мы отнесем ему немного жареной рыбы и хлеба, который напечет Жанин. Я надеюсь, что их не будут обстреливать из пушек и туда можно будет пройти — по крайней мере, поначалу.

Когда они тронулись в путь, стоял настоящий зной. Солнце палило нещадно, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. До форта, расположенного на южной оконечности перешейка, соединявшего полуостров с материком, было около часа ходьбы. Построенный на прибрежной скале, форт контролировал весь узкий перешеек.

Тьери и Мадлен издалека увидели движущиеся массы солдат, лошадей, фургонов и пришедших с военными отрядами мирных жителей. Они с трудом пробирались среди разноликой массы людей. Большинство из них выглядели усталыми, некоторые были ранены. Ближе к форту группа одетых в зеленое шуанов устраивалась на стоянку в небольшой пещере. Приблизившись к ним, Тьери спросил о Ренаре.

— Бородатый такой здоровяк, да? — улыбнулся молодой воин и, когда Мадлен кивнула, указал в сторону материка. — Он там, помогает выкапывать пушки.

Они обогнули холм и спустились на перешеек. Слева от них до самого форта изгибался серпом песчаный пляж, на который накатывали волны с белыми шапками пены.

Метрах в двухстах от форта в песке увязла тяжелая пушка. Мадлен и Тьери сразу же увидели Ренара — он был на голову выше всех, кто копошился рядом. Их брат, упершись плечом в колесо, напряг все свои немалые силы, и пушка начала медленно поддаваться. Лошади натянули постромки и, как только колеса пушки выкатились на твердую землю, резко дернули ее вперед. Ренар, не удержавшись, упал на колени, и у Мадлен покраснели уши от его брани.

Тьери ухмыльнулся.

— Твой язык не стал мягче, брат.

Отряхивавший брюки Ренар поднял голову. Его грубая рубашка была мокрой от пота и, расстегнутая до пояса, обнажала грудь, заросшую почти так же густо, как подбородок. Вид у него был по-настоящему грозный.

— Что вы здесь делаете? — спросил Ренар, не выказывая большой радости от встречи.

— Мы подумали, что ты можешь быть с армией, и пришли проведать, — весело сообщил Тьери. — Мы принесли тебе свежего хлеба.

Более проницательная, чем он, Мадлен спросила:

— Ты не рад видеть нас?

— Конечно, рад. — Это прозвучало не очень убедительно. Обведя рукой происходящее вокруг, Ренар добавил: — Но вся эта авантюра мне не нравится. Мы отступаем. — Взяв у Мадлен корзину, он смущенно поблагодарил ее.

— Почему? — спросил Тьери.

Ренар недовольно фыркнул.

— Наши командиры никак не могут договориться, кому командовать. Пока они препирались, республиканцы напали на нас. Нам едва удалось спастись, перейдя на полуостров, пока был отлив. Жорж, Люк и я были в арьергарде. — Он криво улыбнулся. — Чуть не замочили хвосты!

У Мадлен болезненно все сжалось внутри. Значит, Люк здесь, в глубине души она была уверена в этом.

Ренар, нахмурившись, обратился к ней:

— Не понимаю, что происходит между тобой и Люком. Мы с ним этой темы не касаемся, но я вижу, что домой он не рвется. Вам надо поговорить. Сейчас не время для ссор. — Не дождавшись ответа, он добавил: — Люк очень хороший человек, Мади. Мы сражались плечом к плечу, и он ни разу не подвел меня.

— Хороший солдат не обязательно хороший муж, — ответила она. — Я не хочу его видеть.

Но выбора ей не представлялось. Подняв глаза, она увидела приближавшегося всадника, который выглядел до боли знакомо.

— Какого черта ты здесь делаешь, Мади? — удивленно произнес Люк, останавливая коня. Он не более обрадовался при виде их, чем Ренар, но еще менее того доставил себе труд скрыть это.

— Я живу у Тьери, — ответила она, хотя и не чувствовала себя обязанной объяснять что-либо. Не желая, чтобы Люк подумал, будто она преследует его, Мадлен поспешила добавить: — И я совсем не ожидала встретить тебя здесь. Я думала, ты еще в Англии.

Люк холодно посмотрел на нее. Мадлен была одета как и остальные крестьянки, вплоть до кружевного чепчика, и знала, что ему это не понравится. Когда-то он попросил ее не ходить в такой одежде, и она с удовольствием вняла его просьбе. Но у Тьери она стала одеваться как все местные женщины.

— Ты выглядишь лучше, чем в Лондоне, — заметил Люк.

Мадлен не могла сказать того же о нем и мысленно отругала себя за то, что, видимо, уже готова пожалеть мужа. Его лицо было серым от усталости, он давно не брился. Зеленая форменная куртка была вся в пыли и продрана на рукаве. Когда Люк спешился, в его движениях была заметна неуклюжесть, характерная для человека, слишком долго не оставлявшего седло. Мадлен почувствовала, как сильно забилось сердце и в груди родилось знакомое томление. Даже теперь, после того как он дурно обошелся с нею, она не могла не желать его.

— Это последняя из застрявших пушек, — сказал Люк Ренару. — Нам не удалось вытащить ту, что около леса, пришлось заклепать ее. — Обращаясь к Тьери, Люк пояснил: — Мы выкапываем их со вчерашнего вечера. Почва здесь слишком песчаная… — Он глубоко вздохнул и тронул Мадлен за плечо. Прикосновение было кратким, но его пальцы, казалось, обожгли кожу сквозь тонкую ткань. — Тебе не следует тут находиться, — сухо сказал он, — но, коли уж ты пришла, есть некоторые вещи, которые нам нужно обсудить. Давай пройдемся.

Это было скорее приказание, чем просьба, однако Мадлен была не в силах отказать ему. Хотя могла бы и возмутиться: Люк вел себя как равнодушный незнакомец, а не как муж, еще недавно деливший с ней супружеское ложе.

Когда она неохотно согласилась, он передал коня Ренару и повел ее в сторону песчаного пляжа. По дороге Люк ни разу не прикоснулся к Мадлен. Со вздохом сняв зеленую куртку, он перекинул ее через плечо. Влажная рубашка прилипла к широким плечам и спине, как вторая кожа.

Они дошли до форта, Люк старательно выдерживал определенную дистанцию. Через какое-то время Мадлен остановилась, чтобы снять сабо.

Люк отвел глаза от ее ног и, взглянув через плечо на материк, заметил:

— Гош где-то там. Наверное, у Сен-Барба. Скоро он доберется до нас.

— Будет еще бой?

— Да.

Мадлен это казалось невероятным. Все вокруг было таким красивым, таким мирным! Они были единственными людьми на этой пляжной полосе. Не было даже чаек, и тихое синее море сверкало под солнцем, как стекло.

Мадлен с тревогой посмотрела на форт. Он выглядел массивным, будто выросшим из каменистого утеса, на котором стоял. Сейчас, во время отлива, весь утес был обнажен и полоса ровного золотистого песка вела к самому его подножию. Она разглядела нескольких солдат, сидевших на скалах.

Подавив желание попросить его быть осторожным, Мадлен произнесла:

— Очевидно, ты добился успеха в Англии?

Люк негромко рассмеялся.

— О да. Остается надеяться, что это было не зря.

В голосе его звучали усталость, подавленность и даже немного горечи. Сердце Мадлен рвалось к нему. Если роялисты терпели поражение, то не из-за недостатка приложенных им усилий. Она прикусила губу, сдерживая слова сочувствия, которые он не захочет услышать от нее. Ей невыносимо было сознавать то, какими чужими они стали.

— Как поживает Эдит? — спросила она чуть погодя.

— У нее было все в порядке, когда я уезжал. — Мадлен показалось, что Люк хочет что-то добавить. Вместо этого он отвернулся и стал смотреть на воду, пряча от нее лицо. — Ты получила мое письмо?

Мадлен покачала головой.

— Нет. Вот уже несколько недель я живу у Тьери.

— Я перевел большую сумму денег на твое имя. Подробности — в письме, которое отправлено мною в Кершолен.

Когда она попыталась возмутиться, он поднял руку, останавливая ее.

— Я могу себе это позволить, а если ты их не примешь, то, в конце концов, я истрачу все деньги на войну. Кроме того, я переписал Кершолен на твое имя. По совести, он всегда должен был принадлежать тебе — теперь это оформлено официально. Даже если наш брак был ошибкой, я не хочу, чтобы ты страдала из-за недостатка средств.

Он откупается, поняла Мадлен. Убедившись, что я хорошо устроена, он сможет делать, что захочет. Как он не понимает, что мне нужно только одно — его любовь?

— Деньги не решают всего, — сказала она вслух резче, чем собиралась. — Мне достаточно своих, и твои мне не нужны.

— О, Мадлен! — простонал он в тихом отчаянии. — Что бы ты ни чувствовала ко мне, ты моя жена, и мой долг — заботиться о тебе, независимо от того, живем мы под одной крышей или нет!

Слезы подступили к ее глазам. Он делает из нее бедную родственницу. Он не любит ее, и в постели она ему больше неинтересна, но гордость требует не оставлять ее своими заботами. Он обращается с ней как с лошадью или собакой, которых жалко выгнать.

— Мне не нужны твои деньги, — отрезала она. — Не уверена даже, что мне нужен Кершолен.

Мадлен вдруг поняла, что не может больше продолжать этот разговор. Возмущенные чувства бурлили в ней, грозя вырваться наружу, а она не хотела, чтобы Люк видел, до какой степени она задета за живое. Их брак больше не существует, даже если они остаются мужем и женой по закону. Она почти готова была возненавидеть его за это. У нее не будет другого мужа, не будет детей. Когда-нибудь они смогут получить развод, но для своей семьи, для друзей и соседей она навсегда останется женой Люка.

Развернувшись, Мадлен быстро пошла прочь. Она знала, что он следует за ней, но не оглядывалась. Когда Люк поддержал ее, помогая взобраться на откос, Мадлен отдернула руку, будто от чего-то мерзкого и опасного. Добравшись до дороги, она оглянулась в поисках братьев. Они были на прежнем месте.

За ее спиной Люк громко выругался, и Мадлен обернулась. К своему удивлению, она обнаружила, что брань предназначалась не ей. Люк смотрел на группу шуанов неподалеку. Жорж Кадудаль стоял среди них как колосс и горячо спорил с человеком пониже ростом с массой золотых галунов на мундире.

— Это Д'Эрвили, — кратко пояснил Люк. — Большинство наших проблем порождается его неуемным желанием командовать. Он отказывается выполнять приказы де Пюизе, пока не получит подтверждения из Англии. Я должен пойти и уладить спор — это моя основная обязанность. — Сделав пару шагов, он вдруг обернулся к ней. Глаза его пылали яростью и чем-то еще, исчезнувшим, прежде чем она успела разглядеть. — Только ты могла поставить мне в вину желание позаботиться о тебе же! — бросил он на ходу.

Вскоре, раздвинув плечами шуанов, он присоединился к двум начальникам. Мадлен со смесью злости и удивления следила за происходящим.

— Это же смешно! — услышала она слова Д'Эрвили, жестом указывающего на группу штатских. — Они мешают нам, в форте из-за них невозможно повернуться. Нужно избавиться от них!

— Я не могу так поступать с людьми! — горячо возразил Кадудаль. — Они бежали от республиканцев, бросая свои дома и фермы. Им некуда идти и не у кого, кроме нас, искать защиты! Вы хотите, чтобы море поглотило их?

— Проклятье! — вспылил генерал. — Я забыл, что разговариваю не с военными. Вы просто дилетанты, господа!

— Не мы потратили пять дней на споры о полномочиях, — заметил недовольно Кадудаль. — По правде сказать, я жалею, что поднял своих людей ради такого фарса.

— Вы подняли своих людей ради освобождения Бретани, — спокойно произнес Люк. — Мы и сейчас еще можем добиться успеха, если будем действовать сообща.

Когда две пары пылающих гневом глаз обратились к нему, он не дрогнул и принялся спокойно убеждать обоих спорщиков забыть о личном ради достижения общей цели.

— А простирается ли ваша преданность общей цели так далеко, чтобы возглавить вылазку навстречу Гошу? — язвительно поинтересовался Д'Эрвили. — Нам нужен человек, готовый выяснить расположение его войск.

— Если это необходимо.

— Это необходимо, друг мой, — серьезно сказал ему Кадудаль.

Люк пожал плечами.

— Тогда я готов.

Великан широко улыбнулся и хлопнул его по плечу. Он сказал что-то, чего Мадлен не расслышала, и все трое зашагали к форту. Люк не оглянулся, и Мадлен подозревала, что он уже выбросил ее из головы.

Сейчас в нем ничего не осталось от аристократа с изящными манерами. Худой и загорелый, он был настоящим, грубым, несгибаемым шуаном. Куртка снова была наброшена на плечи, и Люк снова приобрел жесткий и неприступный вид. Впервые после того, как они вместе совершали путешествие из Парижа, Мадлен задумалась, способен ли он вообще на ту любовь, которой хочет она.

— Не беспокойся, сестренка, — сказал Ренар, совершенно неправильно истолковав ее озабоченность. — Я присмотрю за ним ради тебя. — В ответ на ее вопросительный взгляд он добавил: — Для этого дела Люку понадобятся его собственные люди. Мы и прежде занимались такой работой.

— Кажется, меня не интересует, что с ним будет, — фыркнула Мадлен, чувствуя, что лжет. Она всегда будет волноваться за Люка, и сейчас ее сердце сжимается от осознания того, сколь опасна добровольно принятая мужем миссия.

Мадлен была молчалива на обратном пути к дому Тьери и отказалась обсуждать с братом причину молчания. Ночью она беспокойно ворочалась на своей узкой кровати, и прошла целая вечность, прежде чем ей удалось заснуть, но и во сне Мадлен преследовали кошмары.

На следующее утро Мадлен решила отправиться в форт. Ей не будет покоя, пока она не узнает, что Люк и Ренар вернулись живыми после ночной вылазки. На этот раз она была одна. Тьери ушел в море, а Жанин повредило бы такое путешествие по жаре. Мадлен снова взяла с собой хлеб и рыбу. Она обещала себе не задерживаться и даже не искать Люка — ей надо лишь удостовериться, что и он, и Ренар живы и здоровы. Едва приблизившись к Пантьевру, она увидела, что часть солдат уже вышла из него, очевидно, чтобы распределиться по всему полуострову. Шуаны обосновались ближе к форту, а их лошади паслись на склоне холма. Мадлен стала осматриваться в поисках брата и, наконец, нашла его разговаривающим с двумя мужчинами.

Ренар тоже увидел сестру и с улыбкой пошел ей навстречу.

— Я надеялся, что ты придешь, — сказал он. — Люк заставил меня поклясться, что я не пошлю за тобой, однако я был уже близок к тому, чтобы нарушить клятву.

Мадлен увидела тревогу в его глазах, и тут же змея страха заползла ей в душу и свернулась там холодным кольцом.

— Он ранен, да?

Ренар кивнул.

— Люк получил пулю в плечо во время нашей вылазки прошлой ночью. Утром ее удалили. Не думаю, что он умрет, но ты, Мади, сейчас ему очень нужна.

Поднимаясь с Ренаром по крутой тропе к форту, Мадлен чувствовала, как сжимают ее сердце железные тиски судьбы.

— Мы выяснили все, что требовалось, но на обратном пути наткнулись на республиканский патруль, — объяснял брат. — Произошла ожесточенная стычка. Мы смяли их, но Люк был ранен.

Он провел ее через высокие ворота, бросив несколько слов караульному, затем повернул налево, к одной из пристроек. После яркого солнечного дня они оказались в очень темном, низком, одноэтажном помещении. Когда глаза привыкли к полумраку, Мадлен увидела на полу несколько набитых сеном матрасов.

Люк лежал далеко от двери. Голова его покоилась на стопке одеял. Он был без рубашки, но кто-то набросил ему на плечи изодранную в клочья зеленую куртку. Под ней виднелись белые бинты, туго охватывающие грудь и левое плечо. Он был ужасно бледен, и опущенные ресницы выделялись угольно-черными полукружьями на белизне щек. Вся любовь, которую Мадлен пыталась подавить в себе, поднялась в ней не знающим преград приливом.

— Он потерял сознание во время операции, — сказал Ренар. — У нас нет настойки опия, a eau-de-vie[26] он пить отказался.

— Он ее ненавидит, — подтвердила Мадлен, вспомнив такой далекий теперь вечер на ферме, когда все мужчины перепились.

Не обращая внимания на грязный пол, она опустилась на колени перед мужем. Неважно, что произошло между ними, — она не может оставить Люка в таком состоянии! Мадлен бережно убрала ему со лба мокрые от пота волосы и нежно коснулась пересохших губ, которые он прикусил, сдерживая крики боли. Как это похоже на него, еще одно свидетельство его непомерной гордыни!..

Дурачок, с любовью подумала она. Кто осудил бы, сорви ты хоть горло криком!

Ренар наблюдал за ней с чувством печального удовлетворения.

— Насколько я понимаю, ты остаешься тут?

Она кивнула.

— Ты можешь передать записку Тьери?

— Да. — Ренар одобрительно улыбнулся и похлопал ее по склоненной над Люком голове.

Это движение потревожило раненого, и он открыл полные боли глаза. Узнав Мадлен, Люк устремил обвиняющий взгляд на Ренара.

— Я не посылал за ней. Она пришла сама, — спокойно сказал тот. — Оно и к лучшему. Мадлен будет заботиться о тебе.

— Черта с два! — с видимым усилием произнес Люк. Он попытался приподняться, но тут же упал, застонав от боли. — Откуда вдруг такая… супружеская… забота? — процедил он сквозь сцепленные зубы. — Вчера ты не переносила моего прикосновения. Я не хочу… тебя… здесь!

Мадлен постаралась подавить обиду, причиненную этими словами. Он может не хотеть ее, но сейчас у него нет выбора. Когда он поправится, тогда другое дело, тогда она не станет навязывать ему себя.

— Я останусь, и ты тут ничего не сможешь сделать, — решительно сказала она.

Капля пота стекла по его заросшей щеке.

— Командуешь… — прохрипел он, потом вздохнул, очевидно не чувствуя в себе силы для дальнейшего спора. — Оставайся, если тебе это нужно. Я не могу… помешать… тебе.

Весь этот день Мадлен просидела возле Люка, время от времени смачивая его лицо и шею, давая ему пить. Он, очевидно, испытывал сильную боль, но не позволял себе ни малейшей жалобы. Ей тяжело было смотреть на его страдания, и Мадлен почувствовала настоящее облегчение, когда поздним вечером он впал в лихорадочный сон.

Ренар вернулся сразу после наступления темноты, привезя одеяла и кувшин сидра. Некоторое время он пробыл с ней и подкрепился рыбой и хлебом из корзины. После его ухода Мадлен свернулась калачиком на полу и чутко задремала. Брат вернулся на рассвете. Люк еще спал, они говорили приглушенными, чтобы не потревожить его, голосами.

Обеспокоено нахмурившись, Ренар смотрел, как она отщипывает кусочки от остатка хлеба. Наконец он сказал:

— Я говорил с Жоржем, Мади. Мы оба считаем, что ты должна увезти Люка.

Запив хлеб большим глотком сидра, Мадлен покачала головой:

— Он еще слишком слаб. Ты сам видишь.

— Но это необходимо. — Ренар перешел на шепот: — Видишь ли, пока мало кому известно то, о чем я тебе скажу. Сейчас готовится наступление. Жорж поведет нас, как только стемнеет, на материк. Британский адмирал Уоррен обеспечит лодки, и, кроме того, некоторые рыбаки согласились помочь нам. Когда выступит Д'Эрвили, мы, шуаны, должны напасть на Гоша с тыла. Я бы не возражал, чтобы ты оставалась здесь, если бы мог защитить тебя и если бы в форте был сильный гарнизон. К сожалению, сейчас не тот случай. Мади! Я не поручусь за боеспособность или хотя бы за преданность тех, кто останется здесь после ухода Д'Эрвили. Он принял в свои ряды перебежчиков, а те, кто один раз сменили цвет формы, могут сделать это и во второй. Если его атака закончится неудачей… — Брат поморщился. — Я, в самом деле, считаю, что вам нужно уехать. Я могу добыть фургон, который доставит вас обоих к Тьери.

Мадлен привела его в настоящее отчаяние, уклончиво ответив:

— Послушаем, что скажет врач.

Доктор Орлаж, осмотревший Люка тем же утром, высказался вполне определенно:

— Если вы повезете мужа, рана, скорее всего, откроется и он истечет кровью.

Это решило вопрос.

Мадлен отказалась уезжать, с Люком или без него, и Ренару пришлось смириться. Однако он ужасно волновался, а когда шел попрощаться, то прихватил с собою маленький заряженный пистолет. Посмотрев на Люка, пребывавшего в забытьи, Ренар покорно вздохнул.

— Вряд ли он когда-нибудь простит, что я позволил тебе остаться. — Он протянул ей пистолет. — Надеюсь, эта штука тебе не понадобится, сестренка.

Она пожелала ему удачи. На что Ренар ответил с теплой улыбкой:

— И тебе, малышка.

Следующие несколько дней у Мадлен не оставалось времени на мысли о войне, поскольку все ее силы и внимание были заняты метавшимся в лихорадке Люком. Он явно нуждался в ней, хотя в минуты просветления и отрицал это.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, — сказал он однажды вечером, когда Мадлен закончила менять повязки. — Возвращайся… к… Тьери. — Но его пальцы не выпускали ее руку — даже во сне Люк держал ее.

Его слова выражали одно, а действия — другое. Его отношение к ней слишком часто бывало именно таким, и Мадлен уже привыкла к этому.

За другими ранеными ухаживали под руководством врача девушка-крестьянка Бабетт и молодой священник. После того как Люку стало лучше, Мадлен получила возможность помогать им, и она была невероятно подавлена, когда один из раненых — юноша в возрасте не старше Ги — умер. В эти минуты Люк забыл, что должен быть холодным и отстраненным. Невзирая на собственную слабость, он сполз с постели, чтобы обнять жену.

— Я должен был избавить тебя от этого, — хрипло прошептал он ей на ухо. — Тебе, в самом деле, нужно было уйти.

Она ушла бы немедленно — вместе с ним, но ей хватило благоразумия не просить мужа об этом. Его рана заживала, и он считал, что должен продолжить борьбу.

Когда она взглянула на Люка полными слез глазами, он вздохнул.

— Мади, я хочу, чтобы ты ушла, потому что здесь ты подвергаешься опасности.

В ее душе росла надежда. На мгновение он стал так похож на прежнего Люка — человека, который защищал ее и заботился о ней по дороге из Парижа.

— Почему ты не сказал мне этого раньше? Я уже начинала считать тебя неблагодарным негодяем, — сказала она.

Он не ответил на шутку.

— Значит, ты уходишь?

— Через день-другой.

Шестнадцатого июля, ранним утром, Д'Эрвили и другие генералы, включая молодого эмигранта де Сомбрейя, прибывшего с Эльбы лишь за день до этого, повели своих воинов на республиканцев, контролировавших ту часть перешейка, которая соединялась с материком. Из форта раздавались выстрелы пушек, несущие смерть и разрушение. Французы воевали против французов, крестьяне — против крестьян. Абсурдность происходящего захлестнула душу Мадлен, и она готова была возненавидеть Люка за то, что он участвовал в развязывании этой войны. В ее голове не укладывалось, что защита монархии или независимости Бретани требует стольких жертв.

Доктор Орлаж взял ее с собой на стену. Утро было ясным, и им были видны облачка дыма на материке. Некоторое время Мадлен вглядывалась в них с бессильной яростью. Она была удивлена и испугана, когда Люк поднялся к ним. Он натянул на себя извлеченные из седельной сумки штаны и чистую рубашку, которую, впрочем, не удосужился застегнуть.

— Тебе еще не следует вставать, — пожурила она.

— Я ненадолго, — сухо произнес он. — Мне нужно знать, что происходит.

Прикрыв глаза от солнечного света, он всматривался в даль с мрачным выражением лица. Мадлен подумала, уж не сожалеет ли он о происходящем?

— Надеюсь, все это будет стоить жертв, — сказала она.

Она вовсе не хотела вкладывать в эти слова горечь или осуждение. Но лицо у Люка просто окаменело. Глаза сузились. Наладившимся в последние два дня между ними отношениям тут же пришел конец.

— Будет, если мы победим. — Он оперся рукой на парапет. — Если нет… — У него заходил кадык. — Сказать по чести, я не хотел бы это сейчас обсуждать… с тобой…

К вечеру они узнали, что атака отбита противником. Шуаны по непонятной причине не напали на Гоша с тыла, и попытка прорваться через перешеек провалилась. Д'Эрвили получил серьезное ранение, и позже его перевезли на борт английского судна. Роялисты потеряли полторы тысячи человек. Уцелевшие вернулись на полуостров, но понимали, что их прибежище временное.

Вопреки мольбам Мадлен и советам переутомленного доктора, Люк отказался вернуться в лазарет. Он заявил, что достаточно поправился, чтобы исполнять свой долг в форте, и есть другие раненые, гораздо более, чем он, нуждающиеся во врачебной помощи.

Следующие несколько дней Мадлен почти не видела его, ухаживая за ранеными и поддерживая упавших духом людей. Она знала, что муж помогает организовать оборону форта, и волновалась, понимая, как рано он встал и как много взвалил на себя.

Их положение было опасно, поскольку де Пюизе и де Сомбрей увели свои войска дальше на полуостров, оставив Пантьевр в качестве первой линии обороны. Люк все настоятельнее просил жену уйти из форта, но она отказывалась, в конце концов, пообещав, что уйдет до боя, однако только в самый последний момент. Она говорила, что нужна в лазарете, хотя на самом деле надеялась, как можно дольше побыть с мужем. Она не забыла и не вполне простила ему Лондон, но теперь, когда его жизнь подвергалась такой опасности, все остальное отошло на второй план. Она любила Люка и боялась за него, зная, что, если форт падет, оставшиеся в живых защитники будут либо взяты в плен, либо убиты.