Глава четвертая

Граф неустанно шагал взад и вперед по истертому ковру в кабинете Мориса Шампьена. Он был бледен, напряжен как струна и все еще не мог полностью поверить в свою потерю.

— И ты говоришь, что я не должен ничего делать? — в гневном раздражении вопрошал он своего друга. — По-твоему, взять вот так просто и забыть обо всем?

— Я понимаю твои чувства, — спокойно отвечал Шампьен. — Но я хочу объяснить тебе происшедшее, хотя, по правде говоря, сам не вполне могу понять. Я удивился, увидев, что наших людей так легко увлечь. У нас здесь появились агитаторы из Алансона. Они направлялись в Париж, в якобинский клуб, как они сказали, и, очевидно, хотели попрактиковаться в ораторском искусстве на наших простаках. И все же я думаю, что дело не обернулось бы так скверно, если бы твой управляющий не повысил арендную плату Пьеру Булену.

Граф прекратил свою ходьбу.

— Но ты же сам говорил, что этот малый — лентяй, что он дал сгореть собственному амбару! Он сам должен отвечать за свои поступки. На месте Жана я сделал бы то же самое!

— Сомневаюсь, — заявил Шампьен. — Ты же не глуп, понимаешь: надо было учитывать, что страсти к тому моменту достаточно разгорелись. Ну, и еще присутствовал личный момент. Жан — хороший управляющий, но он никогда не умел говорить с арендаторами. Он был груб и высокомерен, и Булен ответил ему тем же при людях. Когда чужаки из Алансона заговорили о том, что аренду повысят всем, им поверили. В таком случае крестьянам оставалось все меньше шансов на то, чтобы выкупить землю, а тот факт, что даже при более низкой арендной плате очень немногие смогли бы это сделать, не принимался во внимание.

Граф вздохнул и подошел к окну. По мере того как он осмысливал происшедшее, в нем все сильнее разгорался гнев не столько на самих крестьян, сколько на глупость и бессмысленность их поступков.

— Ты слишком долго был в Париже, Люсьен, — продолжал Морис. — Крестьяне любили и уважали тебя, но в последнее время они стали воспринимать Жана как своего помещика. Подозреваю, он и сам начал так считать. Шествие к замку с протестом против повышения аренды Пьеру скоро вылилось в потасовку. Жан, стоя в дверях своего дома, угрожал крестьянам мушкетом и в панике подстрелил младшего сына Лабланка.

Граф тихо выругался и вопросительно взглянул на Мориса.

— Мальчик выжил, но не владеет рукой, — рассказывал Шампьен. — Жана выволокли из дома и сильно избили. Он просто чудом остался жив. Потом, дав слугам выйти из замка, бунтари подожгли его факелами. Им просто в ту минуту надо было что-то разрушить… — Он помолчал, а потом признался: — Я тоже был там, Люсьен… Я пытался урезонить их, но… тщетно. Один я не мог остановить толпу… — Он тяжело вздохнул. — Все картины и скульптуры, старинные гобелены и серебро… такой вандализм! Наверное, я должен был сделать больше…

Граф сел и какое-то мгновение сидел с закрытыми глазами.

— Все это не стоило твоей жизни, Морис, — произнес он потом.

Шампьен подошел и коснулся его плеча. Оба помолчали, не в силах выразить свои чувства словами.

— Как насчет восстановления? — спросил, наконец, граф. — Ты лучше разбираешься в моем финансовом положении.

— Сейчас, Люсьен, дела у тебя не очень, — тихо ответил адвокат и пожал плечами. — Может быть, со временем… К счастью, те самые люди, которые сожгли замок, продолжают платить аренду. Ты можешь даже ее немного поднять, в возмещение убытков. Но фермы должны оставаться прибыльными, иначе…

Граф горько улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что если я начну брать с них слишком много, то в целом рискую получить меньше, да?

Шампьен кивнул.

— Ты далек от разорения, но восстановление замка потребует больших денег. Поскольку закон, отменяющий манориальное право[13], остается в силе, твои доходы значительно упали. Конечно, ты можешь продать часть земли, но я бы не советовал.

— Понимаю: земля — это мой доход, — подхватил граф. — Может кончиться тем, что у меня будет красивый дом, но не будет земли и, следовательно, не будет средств, чтобы содержать его.

— Именно так! Как я уже сказал, разве что один-два из твоих арендаторов смогут воспользоваться новым законом и выкупить свою землю… Бельеры, скажем, чья ферма гораздо доходнее всех остальных, — но и только. Ты не разорен, Люк, ты далек от этого, но восстановление Шаторанжа далеко выходит за пределы твоих возможностей и, кроме того, вряд ли разумно при сегодняшней ситуации в стране…

— Да, разумеется.

— Я говорю о настоящем моменте, — подчеркнул Шампьен. — Что произойдет в будущем — неизвестно. Если мы разумно вложим деньги, то, может быть, твои дети…

— Дети? — Граф криво улыбнулся. — Так далеко вперед я никогда не заглядывал. Пока я даже не думаю о женитьбе. Я слишком люблю свою свободу и связанные с ней удовольствия.

— Мне кажется, ты слишком привык к тому и другому, друг мой, — пошутил Шампьен, пытаясь отвлечь друга от мрачных мыслей. — Какая женщина выдержит тебя?

— Ты намекаешь на то, что я испорчен? — спросил граф с тенью улыбки на губах.

— Ужасно испорчен!

Морис шутил, однако де Ренье было явно не до шуток.

— Наверное, ты прав. Я слишком долго жил в Париже, и замок, по сути, не был моим настоящим домом… но такое бессмысленное разрушение!.. Кажется, я мог бы убить за это!


Мадлен читала в гостиной. Она умылась, переоделась и чувствовала себя вполне бодрой, вот разве только ощущала некоторую неловкость. Мадам Шампьен, миловидная молодая брюнетка, при всем своем гостеприимстве не обладала достаточным тактом, чтобы создать для гостьи непринужденную атмосферу. Вдобавок ко всему она, очевидно, до дрожи боялась графа и в его присутствии просто теряла дар речи. Отчасти Мадлен могла ее понять, потому что граф действительно мог быть пугающе властным, но ведь с хозяйкой он вел себя, вопреки обыкновению, мило.

Когда он и Морис Шампьен вошли в комнату, Мадлен подумала, что граф выглядит таким же слабым и уязвимым, как любой человек. Он тоже умылся и переоделся, но на лице остались следы усталости. Мадлен удивилась, обнаружив, как глубоко она ему сопереживает, как страстно желает облегчить его душевные муки. Несмотря на свою надменность, де Ренье хороший человек и, конечно, не заслуживает того, что с ним приключилось.

Когда он сел в соседнее кресло, девушка, к собственному удивлению, тронула его руку.

— Вы в порядке? — тихо спросила она.

— Разумеется, — ответил он с тем отчужденным выражением лица, которое ей так не нравилось. Потом с натянутой улыбкой добавил: — Вам не нужно беспокоиться за меня, Мадлен.

Но я беспокоюсь, подумала она. И ничего не могу с собой поделать. Она знала, что этот человек легкоранимый — де Ренье продемонстрировал это не однажды, — и ее огорчало, что он все еще находит необходимым надевать перед ней маску. Она чувствовала в себе растущую к нему симпатию.

Последовавшая трапеза проходила без особого подъема. Еда была обильной и хорошо приготовленной, поскольку Шампьены могли позволить себе держать хорошего повара, но мадам Шампьен вела себя более чем странно. Она ни разу не взглянула в глаза графу и разговаривала только с мужем и Мадлен. Это так походило на явную неучтивость, что муж принес неуклюжие извинения, пока хозяйка отлучалась из комнаты, чтобы приготовить десерт.

— Она вовсе не такая невоспитанная, — объяснил он. — Просто ею движет чувство вины. Ее отец и брат присутствовали при разгроме замка, но и пальцем не пошевелили, чтобы помочь мне. Могу только добавить, что с тех пор она не разговаривает с ними.

Завершили трапезу почти в полном молчании. Мадлен попыталась разговорить мадам Шампьен, но не особенно преуспела, не удалось это и графу. Мадлен не замедлила уйти спать, как только это показалось приличным.

Комната, предоставленная ей Шампьенами, была просторной и хорошо обставленной — одна из четырех комнат на втором этаже. Их дом был единственным зданием такого размера в деревне. Дважды в неделю Морис ездил в Мамер заниматься адвокатской практикой, но Мадлен подозревала, что основной доход приносило ему ведение дел графа. Принимая во внимание сей факт, можно было бы понять, но не простить поведение жены адвоката.

Она совсем не чувствовала усталости и потому, приготовившись ко сну, села в одно из двух стоявших у камина кресел, чтобы дочитать книгу, одолженную у мадам Шампьен. Несмотря на то, что осень еще только начиналась, в камине теплился огонек, и было очень уютно. Время летело незаметно, и она как раз дочитывала последнюю главу, когда раздался стук в дверь.

— Мадлен, я увидел у вас свет. — Это был голос графа. — Мне хотелось бы поговорить с вами…

— Минутку. — Она проверила, хорошо ли запахнут халат, и затянула потуже кушак. Светло-золотистая ткань была лишь на тон темнее ее волос.

Открыв дверь, Мадлен обнаружила графа прислонившимся к дверному косяку. Он был без камзола, в рубашке со сбившимся на сторону галстуком. В осоловевших глазах застыло просительное выражение.

— Можно мне войти? — пробормотал он. — Я хочу только обсудить приготовления к последней части путешествия. — Язык его несколько заплетался, и девушка нахмурилась. Он криво ухмыльнулся. — Да, я выпил бокал-другой, но далеко не пьян. Это вполне безопасно, Мадлен, уверяю вас. — (Она отступила, пропуская его.) — Я подумал, что мы можем отправиться завтра же, — сказал он.

Мадлен была удивлена.

— Так скоро? Разве у вас нет здесь неотложных дел?

— Морис хочет, чтобы я поговорил с крестьянами, но, признаться, я не полагаюсь на свои нервы. — Он пожал плечами. — Может быть, через несколько недель… А пока я не хочу оставаться здесь. Эта мышка, жена Мориса, чуть не выпрыгивает из собственной кожи, стоит мне заговорить с ней. К тому же мы успели решить самые важные вопросы. С тем, что осталось от моего дохода, Морис вполне управится сам.

На языке у Мадлен вертелось замечание о том, что он уже однажды предоставлял другим присмотр за имением. Люсьен, не дожидаясь приглашения, уселся в одно из кресел у камина и вытянул длинные ноги к огню.

— Вы не хотите предложить мне выпить? — спросил он, глянув на бутылку коньяка и стаканы на сервировочном столике.

— Я нахожу, что вы уже достаточно выпили, — сухо ответила она. — И в любом случае я собираюсь ложиться.

— Да вы злюка, Мади! — капризно бросил он и встал, собираясь налить себе сам.

Она нахмурилась, услышав уменьшительную форму своего имени. Де Ренье называл ее так уже не в первый раз, однако Мадлен это не нравилось. Она хотела возмутиться, но вид графа заставил ее промолчать. После того, что им пережито, он имел все основания напиться.

Люсьен как будто прочитал ее мысли. Подняв бокал, он произнес с кривой ухмылкой.

— Не беспокойтесь, я никогда не считал это спасением от чего бы то ни было.

— Рада слышать. — Мадлен села в кресло напротив него. — Когда вы хотите выезжать?

— До полудня по возможности. Я уже сказал Морису, что мы едем. Он хороший друг и предлагал свое гостеприимство на любое время, но для меня это неприемлемо. Я оставляю здесь один из экипажей и часть моих сундуков. Морис за ними присмотрит. Конюшня у него достаточно просторная, в ней сейчас размещаются и те лошади, которых удалось спасти из огня во время пожара в замке. — Он глубоко вздохнул. — Я разрешил ему часть из них продать. Думаю, мне хватит и пяти лошадей. Завтра мы продолжим наше путешествие, как и планировалось. С нами поедет Пьер — малый, который правил вторым экипажем. Впрочем, это все мои заботы. Я зашел, лишь чтобы спросить, не найти ли вам девушку до конца путешествия? Из Парижа мы выехали без служанки, но теперь можно исправить положение.

Мадлен даже поразилась его предупредительности — тем более что именно сейчас графу хватало собственных забот. Однако она не представляла, как притащит с собой на тетушкину ферму служанку. Довольно и того, что она явится в сопровождении графа. Она втайне надеялась, что Люсьен не рассчитывает на какое-то особое гостеприимство, ведь Кермостен — это обычная рабочая ферма. Ее обитатели, разумеется, встретят их приветливо, но не более того.

— Думаю, я вполне справлюсь самостоятельно, — сказала она. — А вы нанимаете себе нового камердинера?

— Пока нет. Я собирался обучить одного из слуг замка. — Он улыбнулся с деланной беспечностью. — Пожалуй, отпущу себе бороду.

Мадлен с любопытством посмотрела на него, прикидывая, пойдет ли ему борода.

— Люсьен, вы были очень добры ко мне, — тепло произнесла она, — но сейчас у вас полно собственных забот! Даже если бы вы не стали сопровождать меня дальше, я бы все поняла. Вы должны чувствовать себя ужасно после того, что произошло…

— В действительности я чувствую себя гораздо хуже, чем имею право. Я слишком редко показывался в поместье. Признаться, мне было здесь довольно одиноко, даже при жизни отца. А без Мориса и вовсе невыносимо. Детям нужно, знаете ли, быть с детьми, а мне запрещалось играть с крестьянскими.

Мадлен тоже была лишена общества сверстниц с тех пор, как ее взял к себе Филипп. Однако покровитель всегда находил для нее время, и она подумала, насколько хуже приходилось юному графу. И еще один камень выпал из стены, которой она когда-то отгородилась от него.

— Я хочу уехать отсюда, Мади, — продолжал граф. — В любом случае мне нужно сейчас направляться в Бретань. Я должен передать одно письмо. Честно говоря, я до сих пор не решил, чем буду заниматься дальше. Знаю только, что не собираюсь покидать Францию. В общем, чувствую себя сейчас как корабль без руля и ветрил… — Грустно улыбнувшись собственному непривычному красноречию, он поднялся и поставил бокал на каминную полку — Так вы не против выехать столь скоро?

Мадлен покачала головой и встала проводить его. Они оказались совсем близко.

Выражение лица графа смягчилось, и он со вздохом протянул руку, чтобы коснуться волос Мадлен, мягкой, блестящей волной лежавших на ее плечах.

— Сегодня они были похожи на солнечный свет, — серьезно сказал он, — а при свечах сияют, как расплавленное золото.

Мадлен не ожидала, что Люсьен способен на такую поэзию, и когда его рука, проводя по волосам, случайно коснулась ее щеки, она ее не оттолкнула. Граф оказался таким замечательным человеком, теплым, лиричным. Что-то затрепетало в ней, и она не могла понять, что это.

После мгновенного колебания он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Конечно, она позволила. В конце концов, они были друзьями, а иметь друзей так приятно! Когда же губы графа скользнули к ее рту, глаза Мадлен удивленно расширились. Но прикосновение было таким мимолетным, что она не успела даже возмутиться.

— Спокойной ночи, Мадлен, — прошептал Люсьен чуть хрипло. — Приятных снов.

И он ушел, не дав ей опомниться, а она еще несколько секунд стояла, неотрывно глядя на дверь. Сердце ее учащенно билось, на губах остались сладкие следы его поцелуя. Никто, даже Филипп, не целовал ее в губы, и она с удивлением обнаружила, что ей это нравится, так нравится, что она хочет продолжения. Ей было двадцать лет, и она впервые почувствовала пробуждающееся желание. Это было тревожное ощущение, и долго еще этой ночью Мадлен лежала без сна.


Рано утром следующего дня они снова отправились в путь. На этот раз граф предпочел ехать в экипаже с Мадлен. Его конь был привязан сзади. Бывали моменты по дороге из Парижа, когда она обрадовалась бы его обществу, но сейчас чувствовала только мучительную неловкость. В карете царило молчание. Мадлен испытывала ужасное напряжение. Один раз она заметила, что граф наблюдает за ней из-под приспущенных век, и почувствовала себя мошкой под увеличительным стеклом.

Потом он заснул, и Мадлен получила возможность рассмотреть его лицо. Острый подбородок и высокие скулы говорили о надменном и решительном характере графа, однако рот, с полноватой нижней губой, свидетельствовал о наличии в нем мягких черт. Это было легко прочесть сейчас, когда граф спал. С закрытыми глазами и расслабленными мускулами он выглядел гораздо моложе и вовсе не казался таким сдержанным, сухим и надменным, каким обычно бывал.

Ночь они провели на глухом постоялом дворе. Мадлен удалилась спать так скоро, как только позволили правила приличия.

Когда на следующее утро граф изъявил желание ехать верхом, она почувствовала облегчение. Одиночество сейчас было для нее предпочтительнее, ибо слишком много чувств рвалось наружу при первом приближении графа.

Продвигались они неспешно. На отдых останавливались на крошечных постоялых дворах за городской стеной.

Путешественники находились на пустынном участке дороги, ведущей к бретонской столице, когда произошло совершенно неожиданное. Только что экипаж вполне спокойно катил по дороге, как вдруг раздался ужасный треск, и карета повалилась на бок. Мадлен была сброшена с сиденья. Она услышала скрежет металла и дерева и храп раненой лошади. Потом от удара головой о дверцу экипажа у нее буквально посыпались искры из глаз. Придя в себя, Мадлен обнаружила, что лежит на спине и смотрит в стенку экипажа, оказавшуюся теперь у нее над головой. Тут она увидела взволнованное лицо графа, заглядывающего внутрь кареты.

— Мадлен, — позвал он тихим голосом, — как вы?

— Все хорошо, — ответила она, но, когда попыталась привстать, все вокруг угрожающе поплыло у нее перед глазами.

Он, толкнув дверцу, пробрался к ней.

— Наверное, вам нужно немного полежать спокойно, — сказал де Ренье с нежной заботой. — Вы бледны как полотно.

— Правда, Люсьен, со мной все в порядке, — заверила она. — Просто помогите мне выбраться отсюда. — Мадлен видела, что и он очень бледен, и решила, что граф не меньше ее потрясен происшедшим. — Что случилось? — спросила она.

— Мы потеряли колесо. Бог весть как это вышло. А поскольку дорога идет по склону, карета повалилась на бок. Две пристяжные лошади поранились, мне даже одну из них пришлось пристрелить. Карета наша тоже разбита.

— А что с кучером? — спросила она.

— Сломал ногу, кажется. Честно говоря, прежде всего я беспокоился о вас. Сейчас вы можете встать?

Она снова стала уверять, что ничуть не пострадала, и с его помощью выбралась наверх. Граф остался доволен ее видом.

— Ваши розовые кружева, Мадлен, — весело заметил он. — Как это фривольно…

Он свел ее с насыпи на луг, где лежал с побелевшим от боли лицом кучер. Озабоченно нахмурившись, граф снял камзол и подложил под голову несчастного.

— В карете есть одеяло, — подсказала Мадлен, и де Ренье быстро сходил за ним.

— Пьеру нужна помощь, и я хочу съездить за нею, — обратился он к Мадлен по возвращении. — Мне очень не хотелось бы просить вас об этом, но не могли бы вы остаться с ним? Один я обернусь быстрее, и…

— Конечно, о чем разговор, — ответила она.

— Я вернусь как можно быстрее, — снова заверил он.

Граф отсутствовал чуть более часа, но для Мадлен время тянулось невыносимо медленно. Пьеру она, к сожалению, ничем помочь не могла и от этого испытывала большое чувство досады. Граф вернулся с группой крестьян и фургоном. Пьер был осторожно перенесен внутрь, после чего туда же забралась Мадлен. Их отвезли на постоялый двор, находившийся неподалеку. Это было весьма скромное заведение, куда не заглядывали знатные постояльцы, но встретили их там достаточно гостеприимно и о Пьере позаботились хорошо.

Еда, которую им предложили, была вкусной. Граф во всем проявлял небывалую терпимость. Например, когда перепуганная девушка-служанка обронила на скатерть несколько тушеных овощей, он воздержался от замечаний и вполне благодушно перенес отсутствие приличного вина. Он поинтересовался самочувствием Мадлен, а когда та сказала, что зябнет, немедленно принес ей шаль и настоял, чтобы она выпила коньяку. Эти участие и забота очень трогали, тем более что граф и сам явно устал.

Перед тем как отправиться в постель, он навестил Пьера, а потом заглянул к Мадлен, чтобы сообщить ей новости. Она, одетая в ночную рубашку и халат, спокойно приняла его, удивившись тому обстоятельству, сколь естественно себя при этом ощущала. Сразу же после его ухода Мадлен забралась в постель и быстро заснула.

Неизвестно, сколько она проспала, когда была разбужена ужасным шумом, за которым последовали более приглушенные звуки — будто от ударов и падений. Она лежала, гадая, что может производить подобный шум, как вдруг раздался хлопок, в котором нельзя было не распознать пистолетный выстрел. У нее внутри все перевернулось, тем более что шум этот исходил из комнаты графа, расположенной по соседству с ее собственной.

Не думая более ни о чем, Мадлен вскочила, накинула халат и выбежала в коридор. Двери других номеров тоже были открыты. Она увидела графа, в одиночестве стоявшего в дверях своей комнаты. Один из вышедших в коридор постояльцев прихватил с собой канделябр, в неровном свете которого лицо графа имело оттенок вощеной бумаги. Он тяжело дышал, и на лбу блестели капли пота. Кивнув торопливо поднимающемуся по лестнице дородному хозяину, граф жестом указал себе за спину. Мадлен увидела у него на щеке синяк.

— На меня напали, — сдержанно сообщил он. — Кажется, я убил его.

Хозяин вошел в комнату, но задержался там недолго.

— Мертвее не бывает, — сказал он, выйдя. — Пистолет, мсье… откуда он взялся?

— Это его, — ответил граф. — Увидев, что разбудил меня, негодяй хотел выстрелить. Мы боролись за оружие, и пистолет случайно выстрелил. Полагаю, это была попытка ограбления, поскольку, когда я проснулся, он рылся в моем сундуке.

— Собаке — собачья смерть, — пробормотал кто-то из постояльцев. — Вам повезло, мсье.

Хозяин согласно кивнул.

— Я весьма сожалею, мсье, что такое случилось в моем заведении. Я не нахожу слов, чтобы выразить вам свое сожаление. — И он пустился в многословные извинения.

Граф быстро терял терпение. Он устал, замерз, все тело болело от полученных ударов. Вдобавок ему никогда прежде не доводилось убивать человека — даже на дуэли, — и он чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

— Я ничего не ставлю вам в вину, — резко оборвал он хозяина, — но был бы весьма благодарен, если бы труп убрали из моей комнаты как можно быстрее.

— Конечно! Конечно! — ответил хозяин. — А тем временем, если вы хотите чего-либо…

— Более всего я хочу вернуться в постель! — заявил граф, и только одна Мадлен знала: он далеко не так спокоен, как кажется. Когда де Ренье встретился с ней взглядом, выражение его лица смягчилось. — Возвращайтесь к себе, Мади, — заботливо произнес он. — Все беспокойства позади.

Мадлен последовала его совету, но обнаружила, что не может заснуть. Едва закрыв глаза, она снова слышала звук выстрела и трепетала при мысли о том, что не так давно граф находился на волосок от смерти. Сколько непредвиденных происшествий поджидало их в пути! Жизнь за пределами Парижа, оказывается, не менее опасна, чем в столице.


Встретившись с графом за завтраком на следующее утро, она поняла, что он спал не лучше ее. Под глазами у него лежали тени, и выглядел де Ренье необычайно тихим и озабоченным. Едва покончив с едой, Люсьен отправился на конюшню, чтобы проверить состояние лошадей и поврежденного экипажа. По возвращении он выглядел еще более мрачным.

— Починка экипажа потребует нескольких недель, — сообщил де Ренье Мадлен. — Он весь разбит.

Она застонала, сочувствуя графу.

— Боже милостивый!.. И стоить это, наверное, будет очень дорого?..

Он пожал плечами.

— Меня более беспокоят неудобства. Во всей округе, к сожалению, не нашлось кареты, которую можно было бы нанять или купить, но мне все же удалось раздобыть фермерский фургон. Выбирать не приходилось. Мои коренники повезут фургон, а Пьер вернется с оставшейся пристяжной в Ранжвиль, когда поправится.

— Этот фургон просто дар небес! — воскликнула Мадлен. — Однако вы несете дополнительные расходы, поэтому позвольте и мне внести свою долю.

— Я не намерен принимать от вас деньги, Мадлен: мои дела не так уж плохи.

Она понимала, что нет никакого смысла продолжать этот разговор, хотя и знала, что граф потерял значительную часть своего состояния и только гордость не позволяет ему признаться в этом. Что же до фургона, то она была только рада продолжить путешествие в нем. Гораздо менее уместно было бы появиться на ферме тетушки в графском экипаже.

Путешествие в фермерском фургоне нравилось и графу — правда, по совершенно другой причине: так они будут меньше привлекать внимания. Он не стал говорить Мадлен, но сам был убежден, что прошлой ночью убил не просто вора. Во время столкновения тот извергал ругательства, и граф безошибочно распознал в нем жителя парижских окраин. Помимо этого, ему не вполне верилось, что поломка экипажа явилась несчастным случаем, а не способом задержать его. Карета была совсем новой, и его слуги приучены содержать вещи в хорошем состоянии.

Он уже говорил Мадлен, что должен передать письмо некоему другу, однако утаил имя отправителя — Луи Капета[14], короля-узника. Давая согласие исполнить роль курьера, граф не подумал о связанных с этим опасностях, но, даже зная о них, он не отказался бы помочь низложенному королю. Только не стал бы совмещать исполнение этого поручения с сопровождением Мадлен до ее нового дома.

Загрузка...