Арлекины и радуги

Глава 12

Квартира на Кертнерштрассе была заставлена коробками – Вера переезжала. Она вызвала службу, занимающуюся переездами, и ей привезли большие картонные кофры с перекладинами для вешалок, чтобы не помялись платья, отдельную упаковку для дорогих мелочей – фарфора и бронзы. Что-то из этого ей дарил Магнус, что-то она покупала сама, и сейчас оказалось, что вещей набирается немало – на средней величины грузовичок. Он уже заехал в подземный гараж, и грузчики сносили вниз коробки.

Когда кузов заполнился, и машина уехала, Вера оглядела квартиру, прощаясь. Кажется, ничего тут и не изменилось: в монументальном интерьере не появилось заметных пробелов. Странно, насколько малый она оставила по себе след – словно и не жила тут.

Вера прошлась по гостиной, выглянула в окно на улицу, поправила портьеру. Уже хотела взять сумку и уходить, когда открылась входная дверь. На пороге стоял Магнус: все такой же холеный, подтянутый, нарядный. Он заметно загорел и как будто помолодел на пару лет.

– Извини, я задержалась, – сказала Вера вместо приветствия.

– Это не проблема, – с готовностью возразил он, – я же говорил, ты можешь жить здесь, сколько захочешь.

– Я уже ухожу. Сейчас, – она поискала на консоли, – отдам тебе ключи.

– Вот они, – Магнус указал пальцем на ее связку, потом окинул взглядом комнату:

– Почему ты не захотела взять что-нибудь из мебели? Тебе пригодится! Диван, например, или вот этот стол? Свою спальню…

– Ничего не нужно.

Он обвел глазами картины на стенах, повернулся к Вере:

– Погоди-погоди! Вот эта, Сомов, – она твоя.

– Магнус, не играй в благородство, пожалуйста! Я знаю, сколько она стоит. Пусть остается у тебя.

Он нахмурился:

– Ты слишком плохо обо мне думаешь. Понимаю, я не очень красиво поступил, но это мой подарок. И он уедет с тобой.

Вера подошла ближе к холсту, посмотрела на него, потом на Магнуса.

– Тогда картину надо упаковать.

– Погоди, я сам.

Он осторожно взялся за раму, приподнял, снимая ее с крюка, поставил на диван. Прошел в кладовку за кухней и вернулся с пленкой и упаковочной бумагой.

– Она застрахована, но я переделаю полис на твое имя. Возможно, к тебе приедет страховой агент – не удивляйся. В твоем новом доме есть охрана?

– Есть консьерж.

– Это упрощает дело.

Магнус завернул картину в несколько слоев пузырчатой пленки, потом в бумагу, завязал шпагатом.

– Давай-ка я тебя сам отвезу.

– Я уже вызвала такси.

– Так отмени.

Он бережно, словно ребенка, донес картину до лифта, потом до машины на подземной парковке.

– Какой у тебя адрес?

Вера сама вбила в навигатор Марияхильферштрассе и номер дома.

– Возле музея? Как ты и хотела.

Она кивнула, никак не прокомментировав его слова.

Старинный дом цвета яичной скорлупы, в котором Вере предстояло жить, находился в переулке, заканчивавшемся круглым тупичком – посередине его росла на газоне липа. Ее крону стригли шаром; такие же липы, только поменьше, стояли вдоль всего переулка. Вместе с историческими оконными переплетами, которые запрещено было менять, с лепными узорами на фасадах и высокими дверями подъездов они складывались в рисунок из вертикалей, придававший улице преувеличенно аккуратный, прибранный вид.

Сквозного проезда по переулку не было, но пешеходная лестница выводила прямо к музейному кварталу. Это и привлекло Веру в первую очередь, когда она искала новое жилье, объезжая с агентом район за районом. Поначалу ее соблазнил домик в Гринциге, о котором у нее остались самые теплые воспоминания, но добираться оттуда до работы было далековато, да и не чувствовала она в себе тяги к загородной жизни. Потом они смотрели лофт в жилой башне, только-только построенной, но там все было чересчур современным, даже на Верин минималистский вкус.

Когда же агент, заговорщицки ей подмигнув, распахнула перед Верой двери квартиры на Марияхильфер, она поняла, что наконец оказалась дома. Светлый паркет елочкой убегал к балкону, в окна без штор свободно лилось солнце. Маленький кухонный уголок сиял белизной, стены жилой комнаты взлетали к пятиметровым потолкам. Две спальни, главная и гостевая, были обставлены просто – кровать, шкаф, трюмо у хозяев и рабочий столик у гостей, – но эту простоту компенсировали обои-фрески с райскими птичками на серебристом фоне. В свежеотремонтированной ванной Веру очаровали тропический душ и ванна, стоящая отдельно; там был даже диванчик, чтобы присесть и отдохнуть.

Книжные стеллажи обрамляли портал камина, в топке, законсервированной на лето, лежало несколько полешек и стояли приземистые белые свечи. Вера представляла себе, как украсит гостиную цветами, как будет сидеть перед камином с бокалом вина, слушать музыку, наслаждаться одиночеством после рабочего дня.

Магнус осмотрелся, одобрительно покивал головой. Они впустили грузчиков с коробками, которые тоже подъехали, сами вышли на миниатюрный балкон. Вера вытащила сигареты, и Магнус состроил недовольную гримасу. Она порадовалась, что больше не должна учитывать его мнение – может морщиться сколько захочет.

– Вот все и заканчивается, – констатировал Магнус.

– Да уж, – Вера выпустила дым. – Как твоя… – Вера сбилась, не зная, как назвать новую женщину бывшего мужа.

– Ее зовут Лотте, – быстро вставил он. – Все хорошо.

– Сильно толстая стала? – поинтересовалась Вера с усмешкой.

– Как тюлень, – ответил Магнус, даже не улыбнувшись. – Отвратительное зрелище.

– Ну это ненадолго, – утешила она его. – Родит – похудеет. Ты же мне так говорил?

– Хочется верить.

Вера даже посочувствовала: бедняга Магнус, так гнался за внешним совершенством, и вот страдает! Почему, действительно, нельзя иметь все сразу – стройность, детей, деньги, любовь? Обязательно надо выбирать, чем-то жертвовать… Несправедливо – вот что читалось у Магнуса на лице. Вера почувствовала, что он ощупывает ее пристальным взглядом, хочет что-то сказать, и не знает как. Помогать ему она не собиралась – стояла, затягиваясь сигаретой, и разглядывала улицу внизу. Магнус подвинулся к ней, она отступила. Он сделал еще шаг, обнял ее, притянул к себе. Вера ответила на объятие, крепко обхватила его за шею.

– Не расстраивайся, – шепнула на ухо, – все будет хорошо.

Наверное, он ждал совсем других слов, но эти его отрезвили, заставили отпустить ее.

– Пойдем посмотрим, где повесить картину, – сказала Вера деловито, заходя с балкона в комнату. – На этой стене почти весь день свет…

Сомов занял почетное место в простенке между окнами, чтобы на краску не попадали прямые солнечные лучи. Вера подумала, что надо будет установить для него специальное освещение, повесить музейную лампу. Магнус попрощался и отбыл, напомнив еще раз, что договорится со страховым агентом по поводу картины. Вере не терпелось остаться одной и, проводив его, она прошла к себе в спальню. Перевесила платья из кофра в гардероб, устала, легла на кровать. Посмотрела в потолок, прикрыла глаза и сама не заметила, как задремала.

Ей снился Костя: каким он был в школе. Во сне Вера выходила из бабушкиной квартиры, а он стоял на лестничной клетке, встречал ее. Костя взял ее за руку, они вдвоем спустились во двор. Там лежал снег, переливавшийся под фонарями, как битые елочные игрушки. Дорожку еще не расчистили, и они ступали, проваливаясь в снег по щиколотку. Костя наклонился и подхватил Веру на руки, она сначала испугалась, что ему будет тяжело, но он нес ее, словно пушинку, без малейшего напряжения.

Налетел порыв ветра, бросил в них снежной крупой, и Вера проснулась. Закрутила головой, не понимая, где находится. Что это – гостиничный номер? Чей-то дом? Потом вспомнила, что дом ее, она теперь здесь живет. Пошла на кухню выпить воды. После сна голова немного кружилась, а тело казалось невесомым. Она умылась под краном, посмотрела на часы. К ней собиралась заехать Сельма, жена Гуннара Йонссона, помочь распаковывать вещи. Визит был, скорее, данью вежливости: помощь Вере не требовалась, но Сельма предложила, и она не стала отказываться.

Вера подумывала выйти, купить фруктов и вина, потом решила пригласить Сельму поужинать в ресторанчике на первом этаже. Так будет проще – пока она не разобралась с посудой. Сельма позвонила в дверь точно в семь вечера, Вера впустила ее и вдвоем они стали, смеясь, открывать коробки и придумывать, куда расставить красивые мелочи на стеллажах.

Перед Сомовым Сельма на мгновение замерла, потом перевела на Веру изумленный взгляд.

– Это ведь тот самый русский художник, которого сейчас выставляют в «Альбертине»!

Вера кивнула.

– Оригинал?

– Да, – подтвердила она. – Магнус подарил.

– Подарок королевский, – Сельма никак не могла отойти от потрясения.

– Согласна. Я пробовала отказаться, но Магнус настоял. Мы праздновали первую годовщину свадьбы, и он спросил, какой художник мой любимый. Я вспомнила одну историю… из детства. И назвала Константина Сомова. Тогда его в Европе знали плохо, это сейчас пошла волна. Но, конечно, картина очень дорогая.

– Для Магнуса это невиданная щедрость, – отозвалась Сельма серьезно. – Вообще, я очень удивлена, что вы расстались. Он был так в тебя влюблен! Все-таки в чем причина?

Вера подумала, говорить или нет, потом решила, что не такая уж это и тайна.

– Я не смогла родить ребенка, – ответила, глядя Сельме в глаза. – А он непременно хотел детей. Как можно скорее.

Сельма присела на краешек стула, сложила на коленях красивые руки в кольцах. Глядя на нее – с уложенными седыми волосами, аккуратным маникюром, прозрачной кожей скандинавки, – сложно было поверить, что она мать трех взрослых дочерей и бабушка четырех внуков.

– Я вышла замуж в двадцать пять лет, – сказала Сельма медленно. – Гуннар тоже хотел детей, но у меня не получалось забеременеть. В конце концов мы решили, что будем жить так. Для нас главное было остаться вместе. И вдруг, когда мне исполнилось тридцать два, сюрприз! Я забеременела и родилась наша Майя. Потом, через год, Ева. И еще через два младшая, Ингрид. Мне кажется, дети сами знают, когда появляться на свет. И у кого.

Сельма подняла голову и вдруг подмигнула Вере.

– Возможно, у тебя еще все впереди.

Бросив дома коробки, они спустились в ресторан, попросили вина и отметили Верин переезд и начало новой жизни. Чуть позднее к ним присоединился Гуннар – заехал, возвращаясь с совещания на Донауштадте, где оставался консультантом. Они заметили его величественную фигуру издалека и переглянулись с улыбкой.

Гуннар присел к ним, рассказал вкратце, о чем шла речь на совещании – рабочих дел он от жены не утаивал, – и упомянул заодно, что Вере придется поехать в Женеву на несколько недель. Командировки были ей привычны, но в этот раз лететь не очень хотелось. Она планировала обжиться в новой квартире, но что поделаешь – работа есть работа.

Маленькая Женева, лежавшая, как на дне чаши, между горами, плавилась от жары. Вера старалась поменьше выходить на улицу и допоздна сидела в офисе с кондиционерами. Ее отель находился возле озера, напротив знаменитого фонтана. Гигантский столб воды устремлялся горизонтально вверх – ветра не было совсем. От утренних пробежек Вера отказалась и тренировалась только в спортзале. Ее преследовала усталость, не проходившая даже после сна. Она вставала с трудом, заставляла себя завтракать, ехала на работу. Там взбадривалась волей-неволей, но к вечеру опять валилась с ног.

Вера списывала это на несколько перелетов, стресс от переезда, от недавней нервной встряски. Потом, когда однажды на нее накатила тошнота и пришлось даже бежать в туалет, вспомнила про тест на беременность, завалявшийся в косметичке еще с тех пор, как они с Магнусом пытались завести ребенка. Откопала его, сделала – тест был отрицательный. Вера выдохнула с облегчением.

Потом жара отступила, и стало можно выходить на прогулки перед сном. С озера тянуло прохладой, и от фонтана на сотню метров летели брызги. Рядом прогуливались местные пенсионеры, кормили черных лебедей с ярко-красными клювами. Вера покупала в киоске мороженое, садилась на скамью у самой воды. Озеро плескало ей под ноги, волны перебегали по камешкам на дне. Вере хотелось спать, глаза слипались, мороженое казалось приторным. Она лизала его несколько раз, потом выбрасывала в урну.

Что-то странное творилось и со зрением: она видела все немного размытым, как будто не в фокусе. Купила на всякий случай линзы посильнее, надела, но ничего не изменилось. Временами на нее накатывала тоска – животное чувство, пробиравшее до костей. Она пыталась докопаться до его причин, но ничего не получалось. Мир вокруг меркнул, уходил в темноту, жизнь лишалась смысла. Хорошо, что это продолжалось лишь несколько секунд, а потом возвращалась привычная спокойная отстраненность. Вера давно научилась не жалеть себя и не потакать собственным капризам, и сейчас эта привычка очень ей помогала.

Она напоминала себе, что рассталась с Костей сама. Что тосковать по нему не имеет смысла. Она получила, что хотела – они были вместе, и Костя принадлежал ей. Можно было поманить его, и он бы прибежал, Вера это точно знала. Сейчас он в Вене, готовит постановку. Совсем близко, рукой подать. С другой стороны, хорошо, что они не в одном городе. Вера не была уверена, что удержалась бы от встречи с ним в момент слабости.

Она и в интернете не искала его имя, не высматривала информацию из оперы, где Костя работал. Наверняка на сайте были пресс-релизы и интервью с ним, но она избегала заходить туда. В российской миссии в Женеве за ней ухаживал атташе по культуре, давний знакомый. Несколько раз они встречались, выходили куда-нибудь. Вера даже думала уступить ему, пригласить к себе в номер – просто отвлечься от надоедливых воспоминаний. Потом отметала эту мысль, понимая, что случайная связь ничем не поможет.

Фатализм не был ей свойствен, она привыкла добиваться желаемого, но сейчас не понимала, чего хочет. Что нужно сделать, чтобы на душе стало легче? Раньше от плохого настроения помогала диета – вместе с ощущением голода приходило чувство, что она действует правильно, и Вера хвалила себя. Но сейчас она и так была худая, как щепка, а встав в номере на весы увидела, что потеряла два килограмма. Собственно, это было заметно – брюки на ней сидели совсем свободно, юбки скользили на бедрах. В попытке приободриться она прогулялась по магазинам, купила тонкий кашемировый свитер с коротким рукавом, но радости не испытала – подумаешь, кусочек шерсти! Свитер так и пролежал на полке до самого ее отъезда обратно в Вену.

В новую квартиру надо было покупать посуду, приглашать консьержа, чтобы заменил лампочку во встроенном светильнике. Каждое из запланированных дел распадалось у Веры в голове на множество задач, список рос и казался ей неподъемным. Она так и сидела без тарелок и бокалов, ела не дома, а про лампочку вообще забыла, потому что не включала верхний свет. В полутьме она сидела на диване перед картиной и смотрела в нее, как в экран. Ей казалось, что там, в этой раме, и идет настоящая жизнь, а у нее – только тени.

Даже в зал Брейгелей в Музее истории искусств, ради которого поселилась на Марияхильфер, Вера не заглядывала. Раньше картины со смешными человечками ее забавляли и утешали, но сейчас она не рассчитывала на них. Театры были закрыты, сезон еще не начался. Оставалось только сидеть в ресторанчике на первом этаже, пока не закроется кухня и официанты не начнут переворачивать стулья.

Однажды она встретила там Зеехофера, такого же изящного, модно одетого, жизнерадостного. Он был со спутником – симпатичным юношей с соломенными волосами и длинными ресницами.

– Только посмотри, Иво, – воскликнул Зеехофер при виде Веры, – это же моя студентка! Дорогая фрейлейн Вера, как вы поживаете?

Вера искренне обрадовалась профессору, пригласила их с Иво присесть.

– За это время я успела стать фрау, – сказала со смехом. – И перейти из отдела переводов в информационное сопровождение.

– О, я наслышан о вашей карьере, – закивал Зеехофер. – Вы большая молодец!

Иво поглядывал на Веру с любопытством; она подумала, что они с ним, кажется, ровесники. Разговор зашел, конечно, о музыке, которой Зеехофер страстно увлекался. Он рассуждал о грядущих премьерах, сетовал на мертвый сезон – в выходные в Вене сейчас совсем нечем заняться.

– Мы даже запланировали поездку на яблочную ферму! – Зеехофер взмахнул руками. – Там сейчас собирают урожай и варят сидр. Если вы свободны, может быть, поедете с нами?

Иво его поддержал:

– Конечно, присоединяйтесь! Вам понравится, вот увидите! Это в Штирии, там сейчас такая красота!

Вера подумала, что отвлечься ей не помешает, и согласилась.

Добираться решили на машине Зеехофера – стареньком отреставрированном кабриолете с матерчатой крышей. Выехали на рассвете, а уже на полпути стало очевидно, что они в краю яблок: где бы они ни останавливались купить кофе или воды, им попадались прилавки с яблочным повидлом, джемом, бальзамическим уксусом, соками, имбирными пряниками с яблочной начинкой, пастилой и сидром – сотнями и сотнями бутылок. Сначала Вера дремала на заднем сиденье под музыку, шелестевшую из колонок; Зеехофер с Иво о чем-то негромко переговаривались впереди. Потом, когда солнце поднялось высоко, Вера проснулась и попросила сделать остановку для перекура; Зеехофер жизнерадостно ответил, что останавливаться не обязательно, он курит в машине и пассажирам тоже разрешает.

Потом завтракали в придорожном баре, и Вера купила у стойки путеводитель по Штирии. Она зачитывала вслух отрывки оттуда: про миллионы яблоневых деревьев, про тысячи литров шнапса и ликеров, про термальные курорты и исторические городки, мимо которых они проезжали.

Наконец, добрались и до фермы, где стоял такой густой запах спелых яблок, что начинала кружиться голова. Яблоками торговали в амбарах, где возвышались штабеля ящиков, переложенных соломой, яблоки можно было собирать с деревьев самим, а потом взвешивать и покупать, а есть не возбранялось сколько угодно – бесплатно.

Вера вгрызалась в истекающую соком желтую яблочную плоть, изумленная тем, что усталость отступила и тошноты как не бывало. Хохотала, гоняясь за Иво между деревьями, пока Зеехофер снисходительно, как на детей, смотрел на них издалека. Их усадили под кронами, начинающими желтеть, за стол со скамьями. Сидр выносили в пивных кружках; можно было выбирать, покрепче или послабее, сухой или сладкий. Они перепробовали с десяток сортов, все показались им замечательными. Там же остались на обед: жена фермера жарила для гостей на огромном гриле колбаски, ломтики цукини и сладких перцев, смешивала в фаянсовой миске картофельный салат.

Вера достала свой путеводитель и объявила, что хочет еще успеть в термальные купальни.

– Зачем? – удивился Зеехофер, но Иво ее поддержал, и сказал, что тоже не прочь искупаться.

Переехали в Бад-Блумау, в термальный парк Хундертвассера, где в окружении белых домиков в черную клетку, встроенных в склоны холма, с башенками и бастионами, легко было почувствовать себя Алисой в Зазеркалье. Между домиками петляли медленные реки, соединявшие бассейны; на террасах росла настоящая трава и кусты форзиции. Вера купила в магазинчике на входе первый попавшийся купальник, переоделась и нырнула в теплую воду. Иво последовал за ней, Зеехофер остался полеживать на шезлонге в махровом ха лате.

Небо постепенно темнело, и в воде загорелись светильники. Они с Иво сидели на массажной скамье в бассейне, подставляя спины и ноги тугим струям пузырьков.

– Я, кажется, понимаю, – сказала Вера, отмахиваясь от брызг, – почему римских легионеров возили лечиться после ранений в термы. Вода тут правда волшебная!

Иво согласно кивнул и погрузился в бассейн с головой.

На обратном пути они грызли в салоне машины яблоки и подпевали «Женитьбе Фигаро», льющейся из колонок. Вера вспоминала, как в детстве участвовала в театральной постановке по той же пьесе – играла Фаншетту.

– Почему не Сюзанну? – спросил Зеехофер, и Иво подхватил: да, роль Вере пошла бы.

– У режиссера была девушка, и он отдавал ей все главные роли, – объяснила она, смеясь.

– Обычная история, – согласились Верины спутники.

Над ними парил в космической пустоте Млечный Путь; Зеехофер притормозил у обочины, откинул крышу кабриолета, и они посидели, запрокинув головы и вглядываясь в сиреневую россыпь блесток. Все трое курили, выпуская в темноту дым, и он уплывал прочь туманными облачками. Пахло мокрой травой и асфальтом, а еще яблоками из корзины между передним и задним сиденьями. У Веры горели щеки, и было такое ощущение, будто поднялась температура, но в то же время она чувствовала себя живой – наконец-то!

Прощаясь перед домом на Марияхильфер, она расцеловала Зеехофера в обе щеки и Иво тоже, поблагодарила за великолепно проведенный выходной. Звала зайти, выпить чего-нибудь на посошок, по русской традиции, но мужчины деликатно отказались. Она поднялась к себе, выложила яблоки прямо на стол, за неимением подходящего блюда, и несколько минут вдыхала их пьянящий аромат.

Думала поставить градусник – возможно, небольшая температура все-таки есть, надо бы проверить, – но поленилась и легла спать, против привычки даже не умывшись. С утра усталость вернулась, навалилась с новой силой. Ее опять мутило, болел желудок, и гудело в голове. Злясь на себя, Вера позвонила семейному врачу, записалась на прием.

На работе ее ждала большая стопка почты, но Вера отложила ее на потом. Пробегала весь день, даже пообедать не собралась. До почты руки дошли уже под вечер, когда в офисе стало тихо и большинство сотрудников разъехались по домам. Вера налила себе чаю, сбросила туфли, положила усталые ноги на край рабочего стола. Распечатала первый конверт, второй и вдруг замерла, увидев под ними письмо из Венской оперы. Отдернула руку, прикусила зубами ноготь на большом пальце, глядя на обратный адрес. Осторожно, словно хищного зверька, погладила веленевую бумагу. Шелковистый и плотный конверт скользнул ей в ладонь. Вера нащупала внутри что-то жесткое: точно не листок, скорее, картонка. Клапан надрывать не стала; вместо этого взяла ножницы и срезала край.

Из конверта выпала открытка, и Вера, охнув, прижала ладони к щекам. На открытке была та самая картина из Костиной комнаты, из Третьяковки, из ее воспоминаний – арлекин и дама. Белые буквы La Finta Giardiniera, изящный витиеватый шрифт. Остаток почты просыпался на пол, Вера вскочила, подошла к окну. Вокруг возносились в небо высотки ООН-Сити, на ветру трепетали флаги, сверху казавшиеся игрушечными. Вера уперлась лбом в холодное стекло, прижала к нему внезапно вспотевшие ладони. Немного перевела дух, разглядывая суетящихся далеко внизу человечков и машины, отъезжающие от входа.

Снова взялась за открытку, развернула и прочла приглашение. Официальный текст был отпечатан в типографии, от руки вписан только номер ложи. А в самом низу, на русском «Пожалуйста, приходи». Костя приглашал ее на свою премьеру.

Вместо того, чтобы сразу отправиться домой, Вера доехала на трамвае, как в студенчестве, до здания оперы. На фасаде там была та же самая афиша – она занимала все гигантское электронное табло. К ней подскочил маклер в красном плаще с капюшоном и карнавальном цилиндре:

– Хотите приобрести билет? На премьеру все раскуплено, но есть на следующие даты.

Вера покачала головой:

– Не надо.

Она обошла оперу по кругу, разглядывая, словно в первый раз. Постояла на другой стороне Кертнерштрассе, у отеля «Бристоль», любуясь ее безупречной имперской архитектурой. Повинуясь внезапному импульсу, заглянула в цветочный магазин за букетом, привезла его домой и выставила в той самой супнице, которую всегда использовала для цветов, на барную стойку, отделявшую кухню от жилой комнаты.

Долго сидела на диване, разглядывая острые копья гладиолусов – розовых, фиолетовых и белых. Так и заснула, не перебравшись в спальню, проспала до утра. Встала разбитая и поплелась в приемную к врачу, рассчитывая успеть до работы.

Первым делом у нее взяли кровь, потом усадили пить крепкий сладкий чай. Он немного придал Вере сил, и она воспрянула духом. С врачом говорила даже весело, пеняя на слабость и проблемы с желудком, как на мелкие неприятности. Доктор ее легкомысленности не разделял: он подробно расспросил Веру, когда и как началось недомогание, что ему предшествовало, какие именно беспокоят симптомы.

Постепенно она выложила ему все: как в семнадцать лет похудела на двадцать килограммов, как с тех пор ограничивала себя в еде, как приучилась постоянно заниматься спортом. Как пыталась забеременеть, принимала гормоны, сделала две попытки ЭКО – безуспешных. Как муж заговорил о разводе, как они разъехались, как она за месяц успела дважды слетать в Россию, а потом в Женеву, в командировки.

– Вы всегда живете в таком плотном графике? – спросил доктор, нахмурив лоб.

– В основном да, – кивнула Вера.

– Это никуда не годится, – он нахмурился еще сильнее. – Вам надо больше отдыхать.

– Пока что не получается.

Он сделал пометку в своих записях, поднял голову, всмотрелся Вере в лицо.

– Вы очень молоды и должны беречь свое здоровье. Мы с вами начнем с анализов – посмотрим, что покажет кровь. Я направлю вас к гастроэнтерологу, скорее всего, потребуется гастроскопия. Кто ваш гинеколог?

– Доктор Перес-Байяс.

– С ней тоже проконсультируетесь. Возможно, причина в гормонах, анализ это покажет. Моя медсестра вам позвонит. Пока что постарайтесь не утомляться. Начинайте принимать витамины, я дам вам рецепт. Все остальное – по мере поступления результатов.

Вера вышла из приемной раздраженная: столько расспросов, а диагноза никакого. Витамины – кому они нужны! С тумбы на нее смотрела реклама «Мнимой садовницы», но на этот раз Вера прошла мимо, только фыркнув недовольно. До премьеры оставалась неделя, и она уже думала, что приглашение проигнорирует. Встречаться с Костей им ни к чему. С другой стороны, Доминик Мейер – ее добрый знакомый. Его обойти вниманием никак нельзя. И что же делать?

Так ничего для себя и не решив, Вера на всякий случай выбрала платье, достойное похода на премьеру, и отправила его в чистку. Если уж явиться в театр, то в полном блеске.

Медсестра позвонила ей через день, сказала, что анализы готовы и ждут ее у доктора Эстреллы. Прием назначен на пять часов, Вера сможет быть? Вера подтвердила запись и ровно в пять сидела в приемной. Доктор вышла к ней, пожала руку, как делала всегда. Они прошли в кабинет с пушистым ковром, большим рабочим столом, на котором стоял ее ноутбук, и Эстрелла уселась в свое кресло, а Веру посадила напротив.

– Ну рассказывайте! – воскликнула она жизнерадостно. – Как ваши дела?

Пришлось повторить историю о разводе; судя по невозмутимому лицу доктора, та уже все знала. Вера начала подозревать, что Магнус в его очаровательной самоуверенности новую женщину тоже водил к ней – это было бы вполне в его стиле.

Никакого сочувствия или сожалений Эстрелла не высказывала, смотрела на Веру с лукавой улыбкой и кивала головой. Потом повторила жалобы, записанные в карте, кое-что уточнила и попросила пройти с ней в смотровую, сделать УЗИ.

Вера, задетая неловкой ситуацией, хотела скорее покончить с разговором, и не стала уточнять, зачем понадобилось обследование. Она разделась, легла на кушетку, и доктор выдавила ей на живот прозрачный гель. Несколько минут Эстрелла сосредоточенно водила по нему датчиком; Вера пыталась понять, что она там видит, но черно-белая рябь ни о чем ей не говорила. На какую-то точку врач навела крестик прицела, нажала полукруглую выпуклую кнопку, похожую на половинку теннисного мяча, сделала снимки.

Вере стало не по себе: вдруг опухоль? Она читала, что после гормональной стимуляции такое бывает.

– Что там? – спросила она, чувствуя, что бледнеет.

– Все в порядке, – пробормотала Эстрелла, отправляя снимки на распечатку. Вытащила их из принтера и поднялась с вертящейся табуретки, на которой сидела возле Веры.

– Одевайтесь, я буду вас ждать в кабинете.

На дрожащих ногах Вера вернулась к ней, и доктор показала ей точку на фото.

– Посмотрите внимательно – вот здесь.

В прицеле был шарик размером с горошину, и Вера в ужасе уставилась на Эстреллу.

– У меня рак?

– Ну что вы! Как вам только в голову пришло! – доктор рассмеялась. – Разве можно так пугаться?

– Тогда что это такое?

– А вы как думаете? Ваш ребенок. Срок беременности двенадцать недель. Поздравляю!

Вера испугалась еще сильнее:

– Нет, не может быть. Я делала тест, он был отрицательный.

– Тесты часто ошибаются. Срок годности вы проверяли?

Вера растерялась:

– Нет. Он у меня остался еще с ЭКО.

– Ну вот видите! Просроченный!

Вера помотала головой:

– Да нет же! Это точно опухоль! Надо проверить еще раз.

– Впервые вижу, – назидательно сказала Эстрелла, – чтобы пациентка настаивала на опухоли, когда узнает, что беременна. Не беспокойтесь, сомнений нет. Анализ крови показал то же самое.

– Но я же… я же похудела! А должна прибавлять вес.

– Ничего подобного. В первом триместре многие худеют. Организм направляет все ресурсы на развитие плода.

– И меня почти не тошнит… Точнее, тошнит очень редко, а должно постоянно, по утрам… – растерянно продолжала Вера.

– Вы хотите, чтобы вас тошнило чаще?

– Нет, но…

– Послушайте, я понимаю, что вы удивлены, – Эстрелла взяла дело в свои руки. – Я сама сначала не поверила, поэтому и решила сразу сделать УЗИ. У вас здоровая беременность, все показатели в норме. Вы радоваться должны! Без ЭКО, без гормональной поддержки, это же прекрасно!

– Прекрасно, – прошептала Вера. – Просто великолепно. Я хочу аборт.

– Что?

Эстрелла даже вскочила со стула, уставилась на нее во все глаза.

– Вы серьезно?

– Я не знаю. Я не могу родить сейчас… Это невозможно…

– Давайте обе успокоимся, – сказала врач, медленно садясь на место. – Вы не готовы принимать решение, и в любом случае для аборта уже поздно. Конечно, по медицинским показаниям, хирургическим путем, его еще можно сделать, но я этого категорически не рекомендую. В вашем случае просто волшебство, что вы забеременели самостоятельно. Дайте себе время все осознать, не торопитесь! Переговорите с отцом ребенка, выслушайте его мнение.

Тысячи мыслей ураганом проносились у Веры в голове, сердце, отчаянно колотясь, подкатывало к горлу. Эстрелла взяла со стеллажа бутылку «Эвиан», подала ей.

– Выпейте. Привыкайте к тому, что вам нельзя волноваться. Вы уже начали принимать вита мины?

Вера кивнула.

– Очень хорошо. Все рекомендации я пришлю вам по электронной почте. Вы должны больше отдыхать, заботиться о себе.

Медсестра заглянула в кабинет сказать, что пришла следующая пациентка.

– Я сейчас освобожусь, – отослала ее Эстрелла.

Она подошла к Вере, наклонилась, погладила ее по плечу.

– Вы так боролись за то, чтобы родить! Не отказывайте себе в этом сейчас. Я понимаю, возможно, момент неподходящий. Но вы справитесь, вот увидите!

Вера встала, поправила брюки, посмотрелась в зеркало. Глаза у нее были испуганные, волосы растрепались.

Эстрелла распахнула перед ней объятия:

– Не беспокойтесь так!

От нее пахло антисептиком и детской присыпкой, и Вере действительно стало спокойнее.

– Как ваш сын? – спросила она.

Эстрелла взяла со стола рамку с фотографией: светловолосый мальчик сидел на траве на вязаном желтом пледе. В руках он держал замусоленную игрушечную собачку, которой, кажется, пытался оторвать одну лапу.

– Его зовут Доминик, – сказала врач, – и я с радостью сбегаю от него на работу четыре дня в неделю. У него есть няня, и они отлично проводят время. Доминик обожает груши, а брокколи терпеть не может. В общем, он самый обычный малыш – для всех, кроме меня. Для меня он – сокровище.

– Я очень за вас рада, – кивнула Вера.

– И я за вас. Следующий прием через месяц, вам напомнят по телефону.

– Спасибо. Я приду.