Бесполезная жена герцога южных земель

28

Ох, моя голова…Мое бедное, многострадальное тело…

Боль я чувствую, значит, жива, — проносится мысль среди вороха ощущений.

— Х-холодно, — бормочу вслух и тянусь к источнику тепла, щекой трусь обо что-то мягкое и бугристое.

Открываю глаза, в темноте практически ничего не разглядеть.

— Ева?

Над ухом сзади раздается голос.

Моя голова словно набита ватой, соображаю не сразу. И даже мужа узнать, требуется некоторое время. Еще и тошнит так, словно укачало.

— Глен? Где мы?

— В пещере. Вдоль реки много подобных гротов. Нас вынесло сюда течением.

Ясно. Темно и ничего не видно. Слышно, как рядом плещутся волны. Значит, часть этого места находится в воде. До этого карета утонула в реке… В реке мы не погибли и даже смогли выбраться из опасных вод. Спасибо герцогу, это целиком его заслуга, я была скорее балластом, что тянул его ко дну. Причем, в самом прямом смысле этой фразы. Ох-х.

Оказалось, что я полулежу, спиной упираясь о что-то твердое и теплое.

— Сильно замерзла?

— М-м-м…

— Не вставай пока, лежи так.

— …Хорошо.

Спать хочется и меня все еще немного мутит. Тру глаза, сейчас не время и не место для отдыха, становится чуть получше, ненароком опускаю руку вниз, и ладонь касается чего-то непонятного. Что это? Теплое и гладкое?

— Кхм…Не трогай, пожалуйста. Это мое бедро.

!!!

Резко выпрямляюсь. Тогда, получается, что лежала я у него на груди? Пожалуйста, можно мне сквозь землю провалиться? Лететь на космической скорости, пробивая все слои грунта…

— Твоя нога? Приятная на ощупь.

Боже, что я несу?!

— Крепкое и сильное у тебя бедро. Сплошные мышцы! Круто!

Кажется, так еще хуже…

Хорошо, что я не вижу его лицо. Ибо мое можно просто выжимать от краски.

Стоп. У меня под боком оказалось его бедро. Как так вышло…Мы что, оба — голые?

— Глен…Ты раздет?

Тишина, после которой следует логичный ответ.

— Так и есть. Одежда промокла. Здесь холодно, легко заработать переохлаждение.

Обнимаю себя руками, уже зная ответ.

— Я т-тоже?

— Конечно, ты тоже. Все промокло ведь. Нужно было снять одежду и хорошенько растереть тело.

Пусть эти действия были проделаны во спасение, но моего стыда такое не умоляет. Ладно, тут хотя бы темно что глаз выколи.

Это не пляж, где под прямым солнцем обдуваемая горячим ветром намоченная морской водой ткань сохла на нас практически мгновенно. Мое платье, нижняя сорочка и панталоны, больше похожие на тонкие, шелковые шорты…я по вам скучаю. Очень.

— А…Ага. Понятно.

Если я не умерла ранее, то сейчас легко откинусь от неловкости.

Стоит обнаружить, что мы оба находимся в столь уязвимом и смущающем положении, да и с учетом того, что в этой пещере хоть глаз выколи, все мои чувства и ощущения усиливаются в разы. В ягодицу давит камешек. Я ерзаю, пытаясь от него избавится.

— Можешь, пожалуйста… не елозить.

Замираю мгновенно, стоит раздаться хриплой просьбе. Черт, черт, черт…Что за ситуация?

— Это…камешек… — пытаясь я неловко оправдаться.

Есть и плюсы от смущения, мне уже не холодно.

Сглатываю и продолжаю обнимать себя руками, прикрывая грудь и боясь лишний раз пошевелиться. Стоит возникнуть мысли, что герцог меня раздевал, как снова возвращается замешательство. Хочу домой, в поместье, и в то же время, часть меня желает остаться навсегда в этой темной пещере и умереть от неловкости, лишь бы избежать в будущем снова смотреть мужу в глаза.

— Когда одежда немного просохнет, поищем выход. В этих скалах множество туннелей и ходов, образованных неестественным путем. Когда-то давно здесь были шахты по добыче алмазов, — объясняет спокойно его сиятельство.

— Глен. Сколько мы уже здесь?

— Пару часов. Сейчас глубокая ночь. Если устала, поспи. Можешь опереться на меня.

Как будто я могу! Да и вряд ли усну в такой-то обстановке, когда опасность может быть где угодно. И ведь мой сон означает, что герцог глаз не сомкнет, не можем же мы оба, находясь в полной неизвестности, предаваться сладким снам?

О покушении на нас сейчас, когда мало что известно, говорить не хочется.

— Глен, а… — начинаю я, на ходу придумывая, что бы такого спросить и отвлечься от неловкости и нашего незавидного положения. — А давно ты…не ешь лук?

Явно не мой день сегодня. Прошу, просто проигнорируй.

Позади раздается тихий смешок.

— Давно. Он мне с детства не нравится.

В голосе герцога слышу улыбку.

— О…вот как.

— А ты, Ева, всегда была такой беспечной? Поднимать юбку перед мужчиной столь высоко…

Отчитать меня хочет?

— Некоторые правила нужны чтобы их нарушать. И потом, мы оба сейчас не в том положении, чтобы о приличиях рассуждать…я просто всегда мечтала о море…

— На Севере всегда холодно? Как люди обычно развлекаются в такую стужу?

— Катаются на санках, на лыжах и на коньках. Лепят крепости и играют в снежки, отогревают пальцы стаканами с глинтвейном или горячим шоколадом и снова приступают за дело. А зимними вечерами сидят у каминов, с книгой и теплым пледом на коленях, — говорю с оттенком ностальгии в голосе, вспоминая свою прошлую жизнь, и не ориентируюсь на память этого тела.

Зима в городе казалось серой и бесконечной, но ведь все дело в отношении. Мы сами создаем себе настроение. Вместо того, чтобы унывать, глядя на пасмурное небо и горы снега, я могла бы наслаждаться перечисленными выше занятиями. Но я только работала и оставалась в гордом одиночестве, даже не стремясь положиться на кого-нибудь хотя бы немножко…

— Должно быть, это весело.

— Да, наверное… — пожимаю плечами, пусть Глен и не видит.

Какое-то время мы сидим в тишине.

Я ежусь от дуновения холодного воздуха. Это обнадеживает. Если в пещере гуляет ветер, значит, он откуда-то берется. Тогда и выход наружу найдется.

— Замерзла?

Чужие руки накрывают плечи и притягиваю меня к себе. Голая кожа соприкасается с голой кожей. По телу разбегаются мурашки иного толка, вызваны они далеко не холодным воздухом.

Сдавайся, Ева. Тебе не победить.

Робко кладу голову на грудь супруга и делаю глубокий вдох. Сладковато-древесный запах мускуса с древесными нотками. Он даже пахнет вкусно! Будто внешности и выдающихся мышц не хватало! Конечно, мы с настоящей хозяйкой тела себя тоже не на мусорке нашли, и все же…

«Были бы вы тут в прошлом году, когда на ежегодном охотничьем турнире одна нерадивая служанка упала в реку! Тогда именно его сиятельство поспешил спасти несчастную, и когда он вышел из воды, в мокрой облепившей его торс рубахе, в тесных брюках — словно явившийся людям морской бог — с продрогшей девицей на руках… каждая, кто застала это зрелище, не прочь бы была рискнуть жизнью и кинуться в воду, если бы такой мужчина оказался ее спасителем…» — неожиданно приходят на ум слова леди Амалии, с которой мы познакомились на чаепитии мадам Уолберг.

— Слушай, Глен, а в прошлом году, на охотничьем турнире…Нет, не важно.

«Нам остается только глядеть украдкой, а у вас дома в полном распоряжении такой мужчина…Завидно…»

— М? Турнир?…Кстати, в этом году он будет проходить на моих личных землях. Там развелось много всякого зверья, селяне из соседних деревень жалуются на уничтожающих посевы кабанов…

Я и сама толком не поняла, что хотела узнать.

Была ли красивой та спасенная служанка? Как крепко он держал ее на руках? Виделись ли они после этого случая? Был ли тогда он в своих перчатках?

Почему-то мысль о том, что Глен касался этой эфемерной в моем сознании бедняжки вызывает необъяснимое раздражение.

Я хочу знать то, что недоступно остальным, хочу видеть мужа таким, каким его не видит никто, хочу спрятать его от глаз этих охочих до зрелищ и любования мужской красотой девиц подальше. И чтобы смотрел он только на меня…