Бесполезная жена герцога южных земель

32

Я замираю, время словно замедляется. Лицо мужа все ближе и ближе. Могу разглядеть каждую его ресничку. Сердце в груди трепещет. Хочется сбежать и одновременно чудится, что нет такой силы, которая заставила бы меня сдвинуться даже на полмиллиметра.

Зажмуриваю глаза.

Секунда, две, три…

На мое плечо резко что-то падает.

Вздрогнув от неожиданности, открываю глаза. Голова герцога удачно приземлилась на прежнее место в районе моей ключицы.

— Г-глен? — зову робко.

Нет ответа.

Вместо него вес чужого тела на мне становиться существеннее.

Вздыхаю, не зная, то ли смеяться, то ли плакать.

Вот же ж…Странная смесь чувств из разочарования и облегчения возникает внутри. Мне не хватает храбрости признать, какое из них сильнее.

— Эй, — шепчу я.

И снова тишина.

— Спящая красавица, как ты умудрился уснуть стоя, а?

Нет, так никуда не годится. Силенок у меня не хватит сдвинуть с места такого рослого мужчину. Толкаю аккуратно Глена руками, и он неохотно поднимает свою голову с моего плеча.

— М-м-м? — сонно щурится герцог.

— Пойдем, — тяну его словно ребенка за ту руку, что в перчатке за собой. — Спать.

Спотыкающийся муж послушно следует за мной по лестнице на второй этаж и едва удерживается на ногах пока я открываю дверь гостевой спальни. Давлю улыбку на губах.

— Ева.

— М? — бросаю за спину, снимая с постели покрывало.

— Ты…злишься?

Я хихикаю.

Честно? Нет. На удивление, ни капельки. Даже напротив, мне смешно и радостно. До тех пор, пока Глен не останавливает меня, накрывая своими сильными пальцами мою ладошку. Спину обдает волна жара, исходящая от голого торса мужа. Я округляю глаза. Когда только он успел раздеться? Сглатываю вдруг обильно выделившуюся слюну и делаю парочку дыхательных техник для успокоения.

— Злишься? — повторяет свой вопрос герцог, опускаясь на разложенную для него постель, и сжимая крепче мою руку в своей.

«…ты могла меня бросить» — возникают в голове недавно услышанная фраза.

— …нет.

Я разглядываю свои давно уже ставшие привычными пальцы в мужском захвате.

— Хорошо. Мне не нравится, когда ты злишься на меня.

— А что тебе нравится?

Раз уж под воздействием спиртного муж честен как на исповеди, то почему бы этим не воспользоваться? Вопрос покидает мои уста раньше, чем я его осмысливаю.

Только осознала свои истинные чувства и сразу же они подстегивают меня совершать такие глупые поступки. Лучше мне не знать, лучше мне не сближаться, но…кажется, подобное выше моих сил.

— Нравится, когда ты смеешься и улыбаешься…Как у тебя морщится нос, когда ты серьезно о чем-то размышляешь…И за руки мне нравится с тобой держаться.

От чего-то мне вдруг хочется плакать. Не я одна подмечала всякие мелочи, Глен тоже довольно внимательно следил за мной, запоминал незначительные вещи о своей временной жене. Почему-то это открытие удивительно бередит все мое естесство.

— Такое кощунство касаться этими пальцами твоей кожи…и все равно я….Прости меня.

Муж разжимает ладонь, и я забираю свою конечность обратно. Тепло от чужого прикосновения быстро рассеивается в воздухе.

— Почему ты просишь прощения?

— Ты и понятия не имеешь, какими чудовищными вещами я запятнал свои руки. Смотришь на меня этими своими чудесными доверчивыми глазами…Я помню каждую секунду того дня, Ева.

— Расскажи, — молю я, хотя прекрасно знаю, что если услышу то, что он поведает мне, пути назад уже не будет.

Я уже не смогу просто проигнорировать, пропустить мимо ушей оговорки Генри и терзания герцога. Не смогу смотреть на эти дурацкие перчатки как на обычный предмет гардероба.

И все же я прошу его поделиться со мной тем, что так тяготит и бередит его душу. Расскажи, выговорись, пусть тебе станет лучше, Глен…Тогда и мне не будет так за тебя больно. Ведь на самом деле, назад мне дороги уже нет. К той прежней версии меня, беззаботной и не таящей в сердце этих бессмысленных чувств к собственному супругу, никак уже не вернутся.

Я осторожно присаживаюсь на кровать рядом с мужем. Он кладет наши сцепленные руки на свое колено, рассматривает их, опустив голову вниз. Упавшая челка не дает рассмотреть выражение его лица.

— Это произошло десять лет назад. Двадцать третьего июня, накануне моего пятнадцатого дня рождения.

Я вздрагиваю. Сегодня. Это сегодня! Поэтому Глен в таком состоянии?!

— Мои родители никогда не были на самом деле близки. Знаешь, ведь не каждая дворянская семья создается по любви…Наш с тобой брак тоже… — Глен качает опущенной вниз головой. — Моя мать родила меня в молодом еще возрасте, совсем юной она была, и меня поручили воспитывать многочисленным слугам и нянькам. Наверное, из-за этого между нами никогда не было особой связи, какая бывает между родителем и ребенком. Генри, который был слабым и родился раньше срока, был ее любимчиком…Отец возлагал на меня как на наследника большие надежды. Желал воспитать идеального приемника и не терпел ошибок, которые я не мог не совершать.

В тот день мы с ним направлялись на встречу с жителями одной из отдаленных деревень. Их жалоб приходило все больше и больше, и отец, будучи герцогом, не мог игнорировать проблемы своего народа. Он старался быть хорошим и мудрым правителем, а отцом — настолько, насколько хватало времени. Я чувствовал, что он мне больше учитель и наставник, нежели родной человек. Но в нашей семье подобное было нормальным.

Мы отправились в путь утром после завтрака. Генри болел, мать всю ночь сидела у его изголовья, сбивая жар, их за столом не было…Путь был не близким и отец приказал приготовить экипаж. Встреча с жителями той деревеньки затянулась, их очень беспокоил вопрос о близости границы с соседним королевством, участившиеся кражи и незнакомцы, которых стали замечать в окрестном лесу. Хотя…вспоминая после, я осознал, что они специально старались задержать нас до определенного часа.

Возвращаться пришлось, когда стало вечереть. Все было спокойно. Никто не замечал никаких странностей. Сопровождающие рыцари вели себя согласно своим обязанностям. На узкой горной дороге, что вела к поселению, сваленное дерево преградило путь. Часть стражи пришлось послать разобраться с этой проблемой. Мы с отцом остались в карете ждать. Тогда и случился страшный грохот. Словно разверзлись небеса. Его взгляд тогда…Я даже не понял, как мой уже слабеющий в силу возраста отец оказался так быстро рядом и повалил меня на пол, закрывая собственным телом… — Глен зарывается пальцами в волосы.

Его голос на последних фразах сильно дрожал. Он шумно выдыхает, стараясь взять себя в руки.

Я сглатываю, но молчу, терпеливо ожидая продолжения. Лучше просто слушать. Просто слушать. Как бы мне не хотелось сказать, что хватит — не думай, не вспоминай, забудь…я продолжаю ждать и быть рядом. Это прошлое уже произошло, и не остается ничего иного как просто принять его и примириться.

— Наша карета рухнула в ущелье. Из-за взрыва начался камнепад. Все те, кто тогда сопровождал герцога и его наследника погибли. Отец закрыл меня своим телом. Он оказался сильно ранен. Просторный когда-то экипаж сжался так слово кто-то наступил на него ногой. Мы оказались заперты, самостоятельно было выбраться невозможно, сложно сделать новый вдох…Когда после падения я пришел в себя, прошло немного времени после падения в пропасть. Наступила ночь. Тишина вокруг, ничего не видно. Никто нас не искал. Все, что я мог чувствовать — это то, как холодеет тело моего папы. Долгие часы. Только лишь одно это ощущение на кончиках моих пальцев, которые касались его ладони. Я не мог кричать, не мог позвать на помощь…прекрасно понимая, что те, кто повинен в том, что случилось — тот грохот, взрыв…явно были замешаны люди, не питавшие к нам добрых намерений, могут быть поблизости, выжидая и наблюдая.

Кусаю губы, стараясь сдерживать свои эмоции. Как должно быть было страшно! Пятнадцать лет…Генри сейчас семнадцать, и он ведет себя словно дите, а Глену было тогда даже меньше! Вспоминаю то, что произошло с нами по пути с пляжа обратно в поместье. Это было ужасно. Ужасно страшно. Ты на полном серьезе думаешь, что сейчас умрешь. Такое трудно передать словами. Тьма и холод, отсутствие всякой надежды на спасение.

— Я просто не мог тогда понять, что отец…умирает. Такой взрослый и сильный, такой уверенный, уважаемый…его тело холодело с каждым часом. Отказывался верить в это. Только утром я понял, что…что он мертв. Но под обломками кареты, придавленными камнями сверху даже дышать было тяжело. Выбраться же и вовсе казалось нереальным…Так прошло три дня. Когда я уже потерял надежду, потерял веру и начал забывать, что когда-то от моего отца пахло дорогим табаком, а не сладкой гнилью, три молодых и крепких парня, случайно проезжающих мимо, пришли мне на помощь. Сначала я решил, что мне чудится. Но потом один из них прокричал, чтобы я хватался за его руку, пока двое других приподняли часть конструкции, что не мне давала возможности выбраться. Эта же рука, что проверяла слабеющий пульс отца и после отмечала, как падает температура его тела…отчаянной хваткой вцепилась в шанс выжить, — пальцы мужчины сжимаю мою влажную от пота ладошку крепче.

Я позволяю ему это. Я готова позволить ему что угодно. Совершенно не имею никакого иммунитета перед мужем. Потому что…его благополучие для меня оказывается важнее чем мое собственное.

Глен продолжает:

— Я едва стоял на ногах, а сил бороться за свою жизнь не было во мне вовсе. Имею эти люди плохие намерения, сил противостоять им у меня не было совершенно. Они быстро прознали, кто я такой. И…они привели меня в чувство, напоили и отвезли домой…Уж лучше бы эти молодые совсем еще парни меня тогда прикончили!

— В смерти отца мать винила меня. Наверное, за годы жизни вместе она все же смогла его полюбить. И вдвойне жаль, что осознала она только его потеряв. Ей было тяжело перенести его кончину. Почему выжил я, а не он — вот что она часто у меня спрашивала. Для нее я был виновен в том, что остался жив, в том, что маленький Генри остался без отца, а она без мужа. Каждый раз, когда она меня видела, она кричала, что это моя вина. А когда кто-то долго тебе говорит одно и то же, ты начинаешь верить, что так и есть на самом деле. Я действительно верил. Долго верил, что мои руки…что все случилось из-за меня, из-за того, что отец так хотел вернуться домой в тот же день, не желая оставаться на ночевку, чтобы утром мы, семьей, в мой день рождения, могли поесть вместе…

Переняв титул герцога, я стал искать настоящих виновников трагедии. Я отчаянно желал доказать матери, что это не моя вина. Первыми подозреваемыми стали жители той деревушки. Не помню, как смог добраться туда сам, но они знали, что я приду. Несколько мужчин из тех, что были жалобщиками, окружили меня прямо на единственной улице поселка. Все был словно во сне, как будто пелена из гнева и ярости закрывала мне глаза…В себя привел меня плачь ребенка, на глазах которого я этими руками едва не лишил его отца жизни…

У меня сводит желудок. Но я не отнимаю руки и не издаю ни звука. Все это время Глен не поднимает головы, не ищет моего взгляда. Может, он страшится увидеть в моих глазах осуждение? Но кто я такая чтобы судить, даже представить не могу, каково было пережить такое.

Мужчина продолжает отрешенным тоном:

— Чем был я лучше тех, кого так отчаянно искал и ненавидел? Кого хотел наказать за те муки, что все никак не желали заканчиваться? Больше я поместье старался не покидать, поручая вести расследование своим рыцарям. Их полномочия возросли. Пытки, применение насилия, выбивание показаний…после разрешения от нового герцога этих земель им дозволялось многое. Я думал, что избавляю земли от засилья «зверья», что развелось за годы мягкого управления отца…Он так старался, с такой добротой относился к этим людям. Строил для них больницы, а для их детей школы, горел новыми идеями и проектами по благоустройству…И для чего? Чтобы умереть такой бессмысленной бесславной смертью?!

На несколько секунд воцаряется тишина. А после муж продолжает:

— Через полгода после случившегося мама начала оправляться. Кажется, она даже пыталась попросить у меня прощения, старалась загладить свою вину…Я думал, потихоньку наша жизнь устаканивается, но на самом деле ей всего лишь нужно было от меня разрешение на повторный брак, — Глен поднимает голову, замечаю на его губах кривую усмешку. — Ее любовь, руинами которой она меня попирала, которую использовала против меня слово пыточное орудие, продержалась шесть месяцев.

Я поджимаю губы. Разрешение на новый брак от сына, ставшего главой семьи в пятнадцать лет, полгода назад потерявшего отца в таких ужасных обстоятельствах. Сломленного, винящего себя мальчика хладнокровно покинуть, бросить на произвол судьбы…Я не имею права судить, но кажется, от бесконечной ненависти к этой женщине меня отделяет лишь факт того, что она произвела на свет того, кто мне очень дорог.

— Я его ей дал. Но забрать Генри не разрешил. Да и мой венценосный дядюшка вмешался, как никак, младшенький Грейстон — наследник герцогства, случись со мной что-то как с отцом… Уезжала она со скандалами и криками. И тем не менее, не имела никаких сомнений и мыслей остаться, как бы не плакал и не умолял ее об этом ее драгоценный младший сын. Ее любовь не стоила ничего перед возможностью начать новую счастливую жизнь как можно дальше. Генри долго грустил, а потом выдал, что я лишил его матери и он не желает иметь такого брата. Сейчас он уже этого может и не вспомнить. Для меня, той малолетней и неопытной версии меня, тогда это стало последней каплей.

Я своими руками рушу счастье дорогих мне людей. Если бы я только был старше, умнее, сильнее, способнее…обернулось бы все так? Может быть, я и впрямь проклят? Может, действительно приношу несчастья?

На мою ладонь, сцепленную в замок с пальцами мужа, которую он держит у себя на бедре, падает горячая слезинка. Никогда раньше не видела, чтобы мужчина плакал. Всего лишь одна слеза…но она разрывает мне душу, пусть внешне я никак не реагирую.

— Настоящие преступники так и не были найдены. Но мои люди обнаружили зацепки. Новых свидетелей в этом деле. Я приказал заставить их говорить любой ценой и хладнокровно подписал разрешение на применение силы. А на следующий день, когда решил заняться ими сам, передо мной предстала та троица, что вытащила меня тогда из заваленной и покореженной кареты. Из троих молодых людей после продолжающего всю ночь «допроса» выжил только один. Да, разбойники, промышляющие грабежами, да, у них не было доказательств непричастности, как и свидетельств об обратном кроме собственных слов…и кто бы поверил им, что оказались они в том месте случайно, что это они те, кто спас парнишку, оказавшегося герцогом, что подписал им смертный приговор?

Этими руками я ставил росчерки на бумагах с безликими характеристиками преступлений, решал судьбы людей, вся жизнь которых умещалась на паре строк и состояла из одного лишь скупого списка прегрешений. Да кем я себя вообще возомнил?! Как мог судить о человеке по его проступкам? Разве те молодые парни, пытающиеся своими глупыми шутками развеселить меня по дороге домой, были столь ужасны, что заслуживали смерти? А сколько крови на руках у меня самого?

Я облизываю губы и на языке остается соленый привкус. Оказывается, по моему лицу уже давно безмолвно текут слезы.

— А…значит, я действительно проклят и приношу всем вокруг несчастья. Лучше бы мне тогда не трогать то, что может быть кому-то дорого, чтобы это не разрушить. Перчатки…первую свою пару я нашел в вещах отца. Наверное, он хотел подарить их в мой день рождения. Они были в подарочной коробке. Сначала носил их, потому что это был его подарок, потом уже по привычке, а потом стало без них стало совсем невозможно…

Я сжимаю наши пальцы.

— Но тебе становиться лучше, — говорю тихонько.

Посмотри, ведь ты сейчас держишь меня за руку. Разве это ничего не значит? — хочется спросить, но я молчу.

Глен качает головой, но не отвечает, поэтому, я не знаю, что он имеет в виду, пока у него не вырывается:

— Ты тоже меня покинешь.

Сердце пропускает удар. В его голосе столько уверенности и твердости. Словно это решенный факт, не подлежащий пересмотру. Истина во плоти.

У меня дергаются уголки губ. Но даже на жалкую улыбку они не способны. Разочарование и облегчение… о, к ним еще добавляется боль. Глен рассказал мне все, открылся, показал всю свою слабость и печаль и…отверг.

Я встаю и неловко вырываю ладонь из не пытающихся удержать ее пальцев. Ему не нужны мои утешения или соболезнования, мои слова, полные жалости и сочувствия.

Когда болит сердце, начинают появляться и другие недуги.

Вытираю рукой не успевшую исчезнуть влажную дорожку от слез на щеке мужа. Он шокировано поднимает голову, не ожидал прикосновения. Хе-хе.

— Прости, что меня не было рядом, когда у тебя были трудные времена.

— Это… — Глен сглатывает. — Было до встречи с тобой.

Киваю и наконец могу немного улыбнуться:

— Я знаю. И все равно, мне очень жаль. Настолько, что я чувствую себя виноватой, что не знала тебя тогда. Это меня очень беспокоит. Поэтому, теперь, когда мы уже неплохо начинаем друг друга знать, я хочу, чтобы ты был счастливым.

Часы на комоде тихонько звякают.

Полночь. Момент, когда все те часы — уходящие в прошлое — что отмеряет время, обнуляются и стираются с наступлением нового дня.

— С днем рождения, Глен!

Наклоняюсь, убирая руку с его щеки, и прикасаюсь к ней губами, запечатывая на теплой коже поцелуй.

33

— Проснулся?

Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что недавно вставший Глен неловко жмется на пороге кухни.

Муж бурчит что-то утвердительно под нос. Не отрываю глаз от румянящегося от жара теста, остается только представить мысленно этот смущенный взгляд и покрасневшие щеки супруга.

Ловко переворачиваю на сковороде блин.

— Почти готово. Подождешь меня за столом? — говорю максимально обыденным тоном.

— …ага.

Когда он уходит, я тихонько выдыхаю. Как бы не старалась держать лицо, не одному герцогу сегодня не по себе. Если честно, я тоже с трудом нахожу ответ на вопрос как себя с ним вести.

Ночь была такой откровенной, но как вести себя на следующее утро? Поэтому я и решила придерживаться стратегии делать вид как ни в чем не бывало.

Беру блюдо с горкой блинов и выхожу из кухни. Глен послушно сидит за столом.

— Готово! Чая? С мятой, хорошо? О, бери еще джем, очень вкусный… — продолжаю лепетать, разливая напиток по чашкам. — Кстати, своих горничных я отпустила до обеда, можешь не переживать, тебя тут никто не видел. О том, что великий герцог ночевал в пристройке знаем лишь мы вдвоем. Проблем возникнуть не должно…Ну, потом, когда развод и показания свидетелей, что мы не консумировали брак…

— Кхе-кхм, — закашливается мужчина, едва поднеся к губам чашку. — В-вот как, хорошо…Предусмотрительно.

Неловкая пауза.

Блины, у меня, должно быть, получились отменные. Вон как его сиятельство уплетает, но я едва чувствую вкус.

Вроде бы, вчера уже все было сказано. Не хочется поднимать снова тему о прошлом Глена и бередить рану, и с днем рождения я его тоже вчера поздравила…словно это не он был пьян, а я опьянела из-за его прикосновений. Не обязательно ж было целовать, даже в щечку, верно? Как смущает.

— Как…ты себя чувствуешь? — поднимаю голову, впервые за утро встречаясь с мужем взглядами.

— М?

— Ну…не тошнит? Голова не кружится? — перечисляю симптомы похмелья.

— Я не так много вчера выпил, — Глен пожимает плечами.

Поджимаю губы.

А казалось, что он себя едва держит в руках. Потянуло на откровения и ластился как щенок. А теперь говорит, что не так уж и пьян был? Это что еще значит? Можно ли вчерашнее поведение герцога трактовать как…Нет. Глупости!

Очевидно же, что он презирает мать, что его бросила, и меня, которой суждена та же участь меньше, чем через год покинуть южные пределы, просить остаться и впускать в свое сердце он не собирается. Рациональный и правильный муж, которого я знаю, поступит именно так.

Оставь свои надежды, Ева.

И вообще, куда делась твоя решимость?! Весь этот новый мир у твоих ног, как и несметные богатства в виде сундуков с золотом — радоваться ведь нужно! Зачеркивать в календаре каждый новый день, предвкушая момент обретения свободы и развод.

Ни брак, ни статус герцогини больше не будет тебя держать, впереди только пустой холст новой жизни, на который ты можешь добавить красок так, как пожелаешь…только, так грустно и пусто в душе от этих мыслей.

Глен допивает чай и ставит чашку на стол. Его выражение лица сложно прочитать. Но мне кажется, что ему не по себе.

— Ева. Через три дня охотничий турнир. Нам обоим нужно будет присутствовать.

— Понятно, — киваю.

— Но…если ты не хочешь, я не настаиваю на твоем присутствии!

Я улыбаюсь:

— Я не против. К тому же, смогу увидеться с мадам Уолберг и остальными девушками.

На турнир съедется вся местная знать. Не так уж много здесь на юге развлечений и светских мероприятий. Никто не упустит шанса покрасоваться в обществе и насладиться вниманием. Пропустить турнир — настоящее кощунство.

— И еще. Не хотел тебе говорить, — мнется муж, — но те твои предложения по поиску преступников…Хотя, не важно.

Я вздергиваю бровь:

— Ты уверен?

— Да.

— Участвовать в турнире могут и женщины, но я бы не хотел, чтобы ты подвергала себя риску. Но…если ты желаешь… — Глен отводит взгляд.

— Нет. Не хочу, — говорю быстро, перебив его на половине фразы.

Что прошлая Ева, что нынешняя я — мы обе те еще неженки. Охота? Вы издеваетесь? Я даже в седле не удержусь, а с луком или арбалетом наперевес и подавно. Скорее, из охотника я превращусь в добычу.

— Я буду за тебя болеть, — пожимаю плечами и улыбаюсь мужу.

На лице Глена тут же возникает облегчение. Что за дела? Мог бы немного и постесняться так откровенно радоваться! Хотя, я польщена, что он решил узнать мое мнение.

— Насчет вчера…

— Да?

Глен робко улыбается, опустив взгляд.

— Спасибо, что выслушала…И не отвернулась…Я, после услышанного не стал тебе противен. И…за поздравление с днем рождения тоже спасибо. Ты первая, после Генри, за все эти годы, кто меня поздравил.

Значит, потерей памяти от спиртного герцог не страдает. И помнит все накануне случившееся замечательно. Тогда, тот поцелуй в щечку тоже…

Мужские руки без перчаток накрывают мою лежащую на столе ладошку.

Ух, мое сердце!

— Только с тобой я могу так.

Медленно выдыхаю, чувствуя, как лицо бросает в жар:

— Прости, что я тебя избегала. Я…это было неправильно. Мне жаль.

Чего он там себе мог надумать и как мучился, не зная о причине. Не нужно было так отрыто сторонится мужчины. Мои чувства — только мои чувства. И разбираться мне с ними нужно самой. А от проблем бегать — не выход.

Муж поднимает голову, его глаза сияют словно драгоценные камни.

— Ничего! Я…

— Твои раны…

Мы говорим одновременно, переглядываемся и смеемся.

— Со мной все хорошо. Честно. Я ведь мужчина.

— Я заметила, — давлю усмешку.

Ну, когда вчера он уснул, я смогла хорошенько рассмотреть его спину. И мне не стыдно! Да! Как ни крути, голым у Глена был только торс. А меня он видел нагой полностью…Нет! Это нам лучше не вспоминать, запихиваю прочь неловкость, пережитую в холодном гроте.

На спине остались шрамы. Куда ж без них…Одно вида достаточно, что бы понять, что боль была жуткая.

Хорошо, что, проревев полночи, я все же додумалась приложить к опухшим векам холодное и отека избежать удалось. Иначе Глену наутро не составило бы труда догадаться, чем я занималась.

И повезло, что ушла я из гостевой спальни тоже вовремя — до прихода служанок и до пробуждения мужа — надо же, как только уснула в этом неудобном до жути кресле! Но не могла же я бросить его одного! А если кошмар приснится, после таких-то воспоминаний? Или, если Глена стошнит, мало ли…

Хорошо, что все обошлось и ночь прошла спокойно. Какое облегчение.

Охотничий турнир проводится ежегодно и присутствовать на нем для южного дворянства едва ли не обязательно. Мужчины соревнуются в количестве добытой дичи, и, хотя ограничений по полу среди участников нет, как и сказал Глен, традиционно девушки предпочитают роли болельщиц и вдохновительниц. Дарят своим избранникам ленты и таким образом демонстрируют свою благосклонность.

Именно на охотничьем турнире завязываются многообещающие знакомства и заявляется об образовании новой пары.

Земли герцога обширны и несмотря на участившиеся эпизоды с покушениями, обязанности сюзерена должны соблюдаться неукоснительно. Турнир традиция давняя и весьма важная для местного общества. Да и приготовления к нему герцог уже давно вел, правда, не могу не волноваться, вдруг произойдет что-то непредвиденное.

Не покидает чувство, что Глен хотел мне тем утром рассказать что-то важное, но отчего-то передумал.

Хмуро смотрю на мужа, который проверяет возле нашего шатра свою экипировку.

— Ваше сиятельство!

— О, леди Амалия!

Зеленоглазая шатенка улыбается и цепляется мне под руку.

— Ах, вот и настало снова это время года и сие событие, которого мы ждем каждый год!

Энтузиазма у кого-то поболее моего.

— Только посмотрите! Оглянитесь вокруг!

Невольно делаю так, как говорит мне девушка. Народу на большой поляне посреди леса полно. Мужчины готовятся, начищают до блеска клинки и точат стрелы, возятся со своими конями…Девушки же, в компании служанок, щебечут стайками, бросая жадные взгляды на свою «добычу».

Такая шумная толпа наверняка отпугнула всю дичь прочь. Глен говорил, что главная добыча в этом году — кабан, поголовье которого в этой местности развелось слишком много, но в лесу полно и другой живности. Интересно, медведи тут водятся? Надеюсь, все будет хорошо.

— Любовь так и витает в воздухе! Дамы надели свои лучшие наряды. Мужчины же, наоборот, в такой жаркий день, могут позволить себе носить меньше. Разве не чудесно?

Я пытаюсь безуспешно отстраниться от Амалии, но ее хватка довольно крепкая.

— Ваше сиятельство, куда же вы спешите?

Я сдаюсь.

— Хорошо, Амалия, я сделаю вид, что ты крайне рада моей компании, а не потому, что рядом со мной, внимание к новой герцогине может перепасть и на твою персону.

— Хех, а вы догадливая, — усмехается девица, кивая приветственно одному из подглядывающих в нашу сторону мужчин, отчего тот спотыкается на ровном месте. — Ну хорошо, я ослаблю хватку, только обещайте не убегать.

Компания этой хитрой леди мне оказывается только на руку. Чаепитие у мадам Уолберг только подстегнуло ко мне интерес среди тех, кто на нем не присутствовал.

Ни бала, ни приема в мое честь не проводилось — Глен против таких пиршеств. И как я поняла, прожив здесь три месяца, южане не приветствую настолько расточительные и масштабные сходки, предпочитая проводить время в более узких кругах — чай не столица с ее праздностью и аристократией с лопающимися от золота карманами.

Конечно, турнир исключение из правил. Посему к нему такой повышенный интерес. А ко мне, новой молодой герцогине, и того подавно.

Уже на третьей склонившей передо мной голову леди я начинаю теряться в именах и титулах. Охота еще не началась, а я уже отчаянно хочу домой. Боги, да я в столице и дня бы не продержалась! Совсем не по мне эти бесконечные собрания и праздники.

— Да, рада знакомству, — лепечу в который раз, приклеивая к губам улыбку, тщетно отмечая про себя, что образовавшаяся вокруг меня толпа из разодетых в пышные платья девиц не становится реже.

— Это леди Саманта, ее отец владеет портными лавками по всему герцогству, — подсказывает на ухо Амалия.

— Ваше сиятельство, — опускается в реверансе молодая блондинка.

— Леди Саманта, — киваю я высокопарно, поправляя на голове шляпку. Герцогиня я или кто?

— Следующая — госпожа Пимена и ее муж лорд…

Этим знакомствам нет конца.

Пощадите! Социализации для такой скромной затворницы как я более чем предостаточно!

Сжимаю в кармане платья атласную ленточку. Если так и дальше пойдет, то я так и не смогу отдать ее Глену. Конечно, это вовсе не обязательно, но…мне хочется. Могу же я позволить себе подобную малость?

— Что это за шум? — Амалия ведет головой, словно напавшая на запах собака-ищейка.

— Ты о чем?

Я прислушиваюсь.

Действительно. Топот множества копыт и звон доспехов.

Неужели, повстанцы? Где мой супруг? Оглядываю с замиранием сердца толпу, вставая на носочки.

На поляну, где разбит наш лагерь, со стороны леса, где скрылась меж деревьев пыльная дорога, въезжает вереница экипажей в сопровождении рыцарей в синих мундирах со штандартами в виде герба нашей империи.

Это еще кого нелегкая принесла?!