Без ума от истребителя

Глава 14

Мы наткнулись на несколько острых углов, прежде чем наконец нашли ровную поверхность — ею оказался кафельный пол его кухни. Я прижимаю ладонь Лазло к своему рту, крепко присасываюсь к порезу, который он сделал для меня, только для меня, и жадно делаю большие глотки, садясь ему на колени.

Он для меня как желанная добыча — та, которую я выследила, усмирила и завладела. Та, которую решила оставить себе.

Судя по тому, как янтарный оттенок его радужки полностью исчезает за расширенными зрачками, он не возражает. Но чтобы удостовериться, что мы на одной волне, я трусь бёдрами о его тело и наблюдаю, как он выгибается дугой и стонет, словно ему больно.

Да. Определённо на одной.

Секс и кровь всегда существовали для меня в двух отдельных категориях. Наслаждение и насыщение. Прихоть и нужда. Отдельно, обособленно, не пересекаясь. Но это… великолепно. Кровь Лазло, наполняющая мой рот, восхитительна, это жизненная сила и дурманящий наркотик, на который я уже подсела. Никогда ещё я не чувствовала ничего подобного, и причина ясна, когда я делаю ещё один жадный, бесстыдный глоток: это первый раз, когда я пью кровь, добровольно отданную мне.

Меня это так возбуждает, что я стону прямо в ладонь Лазло и слышу его ответный стон. Всё моё тело трепещет от наслаждения при одной лишь мысли, что этот мужчина хочет, чтобы я жила и была здорова, и предлагает мне себя просто потому, что заботится обо мне.

Он не против того, что я пью. Более того, он говорит по-венгерски то, что, по сути, означает «охренеть», «да» и «ещё, пожалуйста». Но он ведь тоже ранен, и я пью слишком много. Я заставляю себя остановиться, отстраняюсь от его плоти и говорю:

— Я не хочу выпить слишком много…

Напрягая пресс, он садиться подо мной и снова прижимает ладонь к моему рту — немой приказ: «Прекрати нести бред и бери столько, сколько тебе нужно». И я повинуюсь. Пока мой замутнённый кровью взгляд не падает на его губы, и я осознаю, что есть нечто, чего я жажду сильнее, чем его крови.

Я отстраняюсь. Он наблюдает, как я слизываю остатки его крови с уголков губ, и стонет в чистой агонии.

— Блять, — хрипло бормочет он, словно заворожённый.

— Могу я… Ты не… Можно мне тебя поцеловать? У меня может быть привкус крови, поэтому, если ты не хочешь…

Он сокращает расстояние между нами, и его губы ласкают мои: неспешно, чувственно, глубоко. Я ощущаю его стон удовольствия прямо на своём языке. Порез на его ладони уже зажил, и одна рука скользит по моей попе, груди, бёдрам, в то время как вторая крепко сжимает мой затылок. Мы оба тяжело дышим, тела слились воедино так тесно, насколько это возможно.

Всё это сумбурно, неуклюже и совершенно ново. Ощущение прикосновений к тому, кто знает твою суть, и чью суть знаешь ты. К тому, кто нравится мне и кому нравлюсь я. К тому, в кого я могла бы влюбиться и кто смог бы полюбить меня в ответ.

Сладость этого чувства проносится сквозь меня, и я смакую её.

— Ты такая красивая прямо сейчас, — говорит он, его мощное тело прижимается к моему, и я чувствую покалывание в позвоночнике, желание прильнуть сильнее, чтобы тереться кожей о его кожу.

И тут меня осеняет: мы же это не обсуждали. Я просто… накинулась на него. Я буквально повалила его на пол, и…

Блин.

— Мы не должны… — начинаю я. И тут же: — Прости. Ты просто предложил мне кровь, а я, кажется, этим воспользовалась, но мы не обязаны что-либо продолжать. Я могу остановиться, если ты…

Он переворачивает нас, и я оказываюсь под ним, и это самое громкое, безмолвное «ни за что, блять», которое я когда-либо слышала. Пол должен быть невыносимо жёстким, но я — расплавленная масса под Лазло, мягкая и податливая, и если ощущение того, что он прижал меня, сводит его с ума, то на меня это действует точно так же. Внутри меня разгорается узел жара и трения, который вытесняет все разумные мысли, и вот мы уже срываем друг с друга одежду, и он ласкает меня повсюду, одновременно яростно и благоговейно, дико и почтительно.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, прошу…

Он трётся о меня. Головка его члена блестит от выделяемой смазки. Она задевает мой клитор, проникая туда, где я уже мокрая.

— Нормально? — спрашивает он.

Я киваю, и вот он уже внутри меня: большой, непостижимый и быстро двигающийся. Всё сразу же отходит на второй план. Время замедляется. Единственное, что я ощущаю, — это стук его сердца в унисон с моим. Его пальцы подрагивают, зарывшись в моих волосах, пока мои бёдра содрогаются, сжимая его бока.

В этом возрасте я думала, что моё тело больше ничем меня не удивит. Никаких новых ощущений.

Как же я ошибалась.

— Охренеть, — шепчет он, обращаясь больше к самому себе. Затем он начинает двигаться: толчки обжигают и отдаются гулом внутри, а мой живот полон самой вкусной крови, которую я когда-либо пила. Он целует меня и говорит, как я идеальна, как долго он этого желал, и что уже знает: он больше не сможет без этого жить. Толщина его члена целиком заполняет меня, приближая к самому краю, пока я не вскрикиваю и не сжимаюсь вокруг него долго и судорожно.

Он кончает вслед за мной, издав глубокий стон, заглушив его прижавшись к моему горлу.

Затем я крепко обнимаю его, пока он переводит дыхание, чувствуя поцелуи, которыми он осыпает мою ключицу, грудь, нежную кожу шеи, и…

Начинаю смеяться.

И всё смеюсь, и смеюсь.

Лазло поднимает голову и сверлит меня взглядом.

— Рад, что самый значимый момент моей жизни кажется тебе смешным.

— Нет, нет, я… Не в этом дело… — Я пытаюсь перестать хихикать, но безуспешно. — Я просто подумала, что нам надо заказать памятную табличку. Повесим её прямо туда, на ту стену.

— Зачем?

— Потому что… Истребитель и вампир. Спят вместе. Это же наверняка впервые за всю историю, да?

Он наклоняется для поцелуя, но я успеваю заметить улыбку на его губах.