Безрассудная династия

17

ДЖОДИ

Все кажется неправильным, когда я ухожу от Тоби и направляюсь к своему маленькому спортивному автомобилю Abarth. Это может выглядеть как малыш, стоящий рядом с BMW Тоби, но сходство просто поразительное. От черной окраски до красных бликов, которые выделяют его на общем фоне, нет никаких сомнений в том, что они созданы друг для друга. Это заставляет меня задуматься, думают ли люди так о нас двоих, когда видят, что мы стоим бок о бок.

Я вздыхаю, отрываю взгляд от своей машины и возвращаюсь к лифту, из которого только что вышла. Все внутри меня кричит, чтобы я вернулась, чтобы сказать ему, что я буду рядом с ним, что бы ему ни пришлось делать дальше.

Но я не могу. Несмотря на то, что я вижу страх в его глазах, я знаю, что это то, что ему нужно сделать в одиночку. Или не столько одному, сколько без меня. И для моего собственного здравомыслия мне также нужно держаться от всего этого подальше.

То, что я сказала ему этим утром, было правдой. Человек, с которым он собирается встретиться, не тот, кого я знаю. Он незнакомец. И мне нужно, чтобы так и оставалось.

Я оплакиваю своего отца с тех пор, как нам позвонили по поводу того несчастного случая. Не имеет значения, насколько реальным это могло быть. То, что я чувствовала, горе, которое я все еще испытываю по поводу заботливого, любящего человека, которого я потеряла, все еще там. Он умер в тот день, и именно так мне нужно с этим смириться.

Монстр, который преследовал Тоби и Марию слишком долго, — это другой человек.

Заставляя себя двигаться, я открываю дверцу и вдыхаю аромат новой машины, который поражает меня, прежде чем я падаю на сиденье-ковш, которое обволакивает меня, как будто обнимает.

Я вздыхаю, мне нужно снова почувствовать объятия Тоби.

Набравшись смелости, я возвращаю свою машину к жизни, говоря себе, что поступаю правильно, оставляя его. Я знаю, что это правильно. Ему нужно пространство, чтобы иметь возможность делать то, что ему нужно, а затем время, чтобы обработать это после. Даже празднуя.

Хотя я сочувствую всему, через что он прошел, я никогда по-настоящему не пойму, что он чувствует, его потребность в мести. Я знаю из первых рук, насколько это обжигает его тело.

У меня была хорошая жизнь. Хорошие — хотя и в основном отсутствующие — родители. Единственное страдание, которое я когда-либо по-настоящему испытывала, было недавним, когда я потеряла Джо, а затем и отца. Меня любили, обо мне заботились, у меня было все, о чем я только могла мечтать. Я никак не могла по-настоящему понять, что Тоби чувствует к своему детству. И это без добавления к этому всей мафиозной стороны.

Слушать его истории о том, как его заставили совершить свое первое убийство, о том, что он делал и видел с такого юного возраста… Это ни в коем случае не оправдывает того, что он сделал со мной, как он пытался использовать меня, причинить мне боль, но, черт возьми, если это не поможет мне понять, позволит мне простить его.

Качая головой, я заставляю себя думать о лучших временах, о выходных, веселье и смехе. Как только это закончится, мы сможем повторить это. Я, надеюсь, смогу увидеть, как Тоби сбросит последний груз, который всегда давил на его плечи, зная, что человек, который преследует его в ночных кошмарах, больше не дышит, больше не в состоянии причинить боль тем, кого он любит. И я хочу этого для него. Я хочу. Я хочу, чтобы у него была свобода просто жить своей жизнью, не беспокоясь о том, что происходит за закрытыми дверями дома, и о том, как сильно может страдать его мама, как сильно он может страдать, когда вернется.

Я останавливаюсь на перекрестке, готовясь вернуться в больницу, чтобы навестить Сару, когда на экране вспыхивает входящее сообщение. Вчера меня убивала разлука с Джесси. Но я также не могу лгать — день, проведенный без пребывания в этом унылом месте, пошел мне на пользу, даже если я никогда по-настоящему не забывала, если моя грудь никогда не переставала болеть из-за надвигающейся потери.

Мама: Ты можешь заехать ко мне домой? Я испекла печенье для Джесси.

Улыбка подергивается на моих губах. Она так же беспокоится о Саре, как и я. Вчера она зашла к ней, чтобы я не чувствовала себя такой виноватой, и просидела с ней час, держа ее за руку, рассказывая о своих воспоминаниях о нас двоих, о том времени, когда мы были маленькими, в надежде, что, где бы Сара сейчас ни была, она сможет вспомнить те времена. Эти, казалось бы, бесконечные летние дни и смех до упаду, пока нас не стошнило.

Хорошие времена.

Я быстро посылаю в ответ эмоджи с поднятым большим пальцем, прежде чем сменить направление и повернуть направо, к дому.

Тревожное чувство в моем животе не проходит. На самом деле, когда я приближаюсь к единственному дому, в котором когда-либо жила, узел кажется все туже.

Это потому, что я подсознательно знаю, что Тоби мог бы делать прямо в эту секунду? Это просто беспокойство, озабоченность тем, что он не получит от всего этого свободы, к которой стремится? Или это нечто большее? Шестое чувство, что дерьмо вот-вот снова попадет в вентилятор?

Занавеска в столовой дергается, когда мама выглядывает, чтобы посмотреть, я ли это уже. Подавляя свое беспокойство по поводу того, что происходит в доме парней, я направляюсь к дому, вытаскивая ключи из глубин сумки, когда подхожу ближе.

В ту секунду, когда я вставляю ключ в замок, что-то успокаивается внутри меня.

Открываю дверь, до меня доносится знакомый аромат, и я еще больше расслабляюсь.

Но у меня снова встают дыбом волосы, когда я закрываю дверь и ничего не слышу.

Мама ждала — я видела, как шевельнулся занавес. Это непохоже на нее — не позвать меня почти сразу.

— Мама? — я кричу с дрожью в голосе, которая мне не нравится.

Бросив сумку на столик у двери, я отправляюсь на поиски.

— Мам, что случилось? — спрашиваю я, когда захожу в столовую и нахожу ее сидящей на своем обычном месте, но ее глаза широко раскрыты, а лицо бледно. Что-то не так. Что-то чертовски неправильно.

Мой желудок сжимается, а сердце так беспорядочно колотится в груди, что это единственное, что я могу слышать.

С маминых дрожащих губ срывается всхлип, ее глаза устремляются к открытой двери позади меня.

— Мам, что, черт возьми, такое—

На меня падает тень, и мое сердце уходит в пятки. За секунду до того, как у меня появляется шанс убежать, холодная рука обхватывает мое лицо, обрывая любой звук, который, возможно, вот-вот вырвется из моего горла, и рука обхватывает мою талию, прижимая меня спиной к телу.

Слезы текут по маминым щекам, но она никогда не протягивает руку, чтобы вытереть их. Я могу только удивляться, почему нет.

Несмотря на то, что это никак не поможет, крик вырывается из моего горла. Я действую инстинктивно и врезаю каблуком ему в ногу.

До моего уха доносится громкое ворчание, но его хватка на мне не ослабевает.

— О, да ладно тебе, милая. На самом деле это было не совсем то радушное возвращение домой, на которое я надеялся. — Голос, который когда-то наполнял меня радостью и утешением, теперь заставляет мой желудок переворачиваться и вызывает прилив желчи к горлу.

— Отвали от меня к чертовой матери, ты, засранец.

Мама ахает, я думаю, осознав, что я не шокирована тем, кто стоит у меня за спиной.

— Тебе лучше бы пожалеть, что ты не погиб в гребаной автокатастрофе, потому что, когда они доберутся до тебя, они заставят тебя пожалеть о каждой секунде твоей лживой, отравленной жизни, — шиплю я.

— О, моя девочка, — печально вздыхает он. — Он действительно забрался тебе в голову, не так ли?

— Он сказал мне правду, — выплевываю я, отчаянно пытаясь вырваться из его хватки. — Он рассказал мне, какой ты на самом деле монстр.

— На самом деле ты не веришь ни в одну из этих лживых историй, не так ли? — Он цокает, как будто это я виновата во всем этом.

— Верю каждому гребаному слову, папа, — усмехаюсь я. — Ты лгал мне со дня моего рождения. Ты никто иной, как лжец и оскорбительный кус— Аай, — кричу я, и он отпускает меня с такой силой, что я лечу через комнату, сталкиваясь со стеной с болезненным стуком.

— Джоди, — кричит мама, ее стул скрипит по деревянному полу, когда она пытается добраться до меня.

— Не двигайся, Джоанна, — командует Джонас, и я в абсолютном ужасе наблюдаю, как она делает то, что ей сказано.

Срань господня.

На мгновение я замираю, задаваясь вопросом, всегда ли у него был такой контроль над ней, или это просто результат шока от того, что он, по-видимому, восстал из мертвых.

Мне неприятно признаваться в этом самому себе, но история говорит мне, что это всегда было прямо передо мной. Я была просто слишком слепа и глупа, чтобы заметить это. Точно так же, как Джесси и Волки, и предупреждающие знаки в начале с Тоби.

— Нет, — кричу я, когда Джонас подходит к ней, запускает пальцы в ее волосы и оттягивает ее голову назад, так что у нее нет выбора, кроме как смотреть на него снизу-вверх. — Отпусти ее.

— Ты рада, что я вернулся, не так ли, милая?

Мама нервно сглатывает, но после паузы кивает, насколько позволяет его хватка. — Я так рада видеть тебя, милый, — выдыхает она с такой искренностью, что мне хочется блевать себе на ноги.

Черт возьми, я надеюсь, что она лжет.

Пожалуйста, ради любви к Богу, играй с ним в его собственную игру.

— Теперь у нас есть второй шанс. Мы снова вместе только втроем, — продолжает Джонас. — Я всегда хотел, чтобы это было так.

Он проводит костяшками пальцев по ее щеке, как будто она самое хрупкое существо в мире, когда мне удается снова подняться на ноги, вся правая сторона моего тела горит от столкновения.

— Они поймут, что ты ушел, и они найдут тебя, — предупреждаю я.

— Они даже не знают, что я ушел, милая. И где, по мнению твоего драгоценного Тоби, ты сейчас находишься?

Очевидно, мое лицо должно меня выдать, потому что он улыбается мне, показывая больше, чем несколько отсутствующих зубов. Неожиданная гордость захлестывает меня, потому что в глубине души я знаю, что это сделал Тоби.

— Они заметят. Тоби найдет меня, и они убьют тебя.

Его улыбка становится шире.

— Этому жалкому куску дерьма наплевать на тебя, милая. Он только хочет причинить мне боль. Я единственный, кто любит тебя.

Я смотрю на него с полным недоверием, мое сердце разрывается от его слов.

— Нет, — возражаю я. — Это неправда.

— Он использует тебя, Джоди. Как только он получит то, что хочет, он бросит тебя так же быстро, как нашел.

Моя рука тянется к висячему замку у меня на шее. Мое сердце не верит ни единому слову из этого, но моя голова? Временами эту маленькую сучку можно легко поколебать.

— Нет, — выплевываю я, но он игнорирует меня и поворачивается обратно к маме.

— Мы собираемся уехать, не так ли, милая? Мы собираемся начать все сначала. Будем семьей. Такими, какими мы всегда должны были быть.

— А как насчет Джо? — Спрашиваю я, отчаянно желая просто поддержать его разговор. Чем дольше я смогу тянуть с этим, тем больше у нас шансов.

Тоби спустится в подвал с намерением убить его, и когда он узнает правду, он придет за мной.

Джонас усмехается. — Он был мертвым грузом. У него не было того, что нужно, чтобы по-настоящему стать Арити.

У меня отвисает челюсть от того факта, что он может так говорить о собственном сыне.

— Ты убил его, — кричу я. — Ты убил своего собственного сына. Мой брат. — Мама хнычет, но меня это не останавливает. — Ее сын. Ее первенец. Ты подставил его. Ты отправил его в этот тупой гребаный мотоклуб и сам его подставил.

— Я не убивал его, — издевается он. — Это сделала дочь этой тупой пизды.

— Нет. Стелла защищала себя и тех, кого любила. Ты убил его.

Джонас качает головой, ему наплевать на его причастность к смерти Джо.

Я свирепо смотрю на него, и он поднимает маму со стула, ее руки все еще сцеплены за спиной.

— Отпусти ее, — требую я.

— Мы уходим, — говорит он, полностью игнорируя, что я вообще что-то сказала, поскольку мама позволяет ему водить ее вокруг стола, как будто ее все это устраивает.

— Я никуда с тобой не пойду, и она тоже.

В ту секунду, когда она оказывается на расстоянии вытянутой руки, я хватаю ее за плечо и пытаюсь вырвать из его хватки.

— Джо-Джо, пожалуйста. Не надо, — тихо умоляет мама.

— Нет. Я не позволю этому случиться. Я не позволю ему так с тобой обращаться. Разве ты не слышала ничего из того, что Тоби или Мария рассказывали тебе о нем?

— Они лгут, Джоди.

У меня от шока отвисает подбородок.

— Ч-что? Ты не можешь на самом деле говорить мне это прямо сейчас. Он сломал их. Он причинил им боль. Он—

— Джоди, пожалуйста? — умоляет мама, ее глаза сверлят мои. — Просто делай, что он говорит.

Я выдерживаю ее взгляд, мое сердце колотится, а кровь со свистом проходит мимо ушей.

— Пожалуйста, — одними губами произносит она. — Доверься мне.

— Джоанна, — рычит Джонас, хватка на ее волосах усиливается, пока она не вскрикивает от боли.

— Черт, — шиплю я, бросаясь вперед, впиваясь ногтями в руку Джонаса и пытаясь ослабить его хватку на ней. — Отпусти ее, ты, гребаный психопат.

Он движется слишком быстро, и следующее, что я осознаю, — моя щека горит, и я едва успеваю поднять руки, чтобы не удариться головой о деревянный пол, когда отступаю назад.

— Джоди, — кричит мама.

— Ты, блядь, ударил меня, — ахаю я в ужасе, прижимая руку к щеке.

Все еще держа маму в своей неумолимой хватке, он искоса смотрит на меня. Его глаза почти такие же черные, как и его душа, и от этого меня пронзает волна страха. Но я отказываюсь это показывать. Если последние несколько недель и научили меня чему-то, так это никогда не съеживаться. Вместо этого я собираю все свои силы и выкапываю своего внутреннего борца.

Что бы сделала Стелла?

— Не проявляй ко мне неуважения.

— Почему? — шиплю я. — Ты запрешь меня в подвале, чтобы преподать мне урок, как ты это делал с Тоби?

— Не смей, — рычит он, с его губ слетает слюна, а его изможденное, ранее бледное лицо краснеет от гнева. — Даже не упоминай имя этого подонка. Он ничто. И как только мы будем свободны, я собираюсь убедиться, что от него не останется ничего, кроме воспоминаний.

— Нет, — кричу я, пробираясь вперед, но успеваю пройти всего несколько дюймов, прежде чем он прижимает свой ботинок к моей руке. — Делай, как тебе говорят, милая. Слушай своего папочку.

Мой желудок снова переворачивается. — Ты не мой папа. Ты гребаный монстр.

Я отдергиваю руку, прежде чем он решит переломать мне все пальцы.

Он смотрит на меня с чистой ненавистью, когда я снова встаю. Мои ноги дрожат, и я вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть. Его ноздри раздуваются, а грудь вздымается.

Он выглядит лучше, чем в тот день, на экране Тоби, но он далеко не здоров.

— Мы можем сделать это легким или трудным путем, — предупреждает он меня. — Но мы покидаем этот дом всей семьей и никогда не собираемся оглядываться назад.

— Ты бредишь, если хоть на секунду думаешь, что я куда-то пойду с тобой.

— Прекрасно, — спокойно говорит он. Слишком, блядь, спокойно. — Мы сделаем это, по-твоему.

Маму отбрасывают, швыряют на пол, как будто она ничто. Однако, в отличие от меня, она недостаточно быстра, и ее голова ударяется об пол с леденящим душу треском.

— Мама, — я бросаюсь вперед, но он ловит меня, его рука снова накрывает мое лицо — но на этот раз меня касается не его кожа, а ткань.

Мои руки молотят, и мои ногти царапают его руки, сдирая с них куски кожи, когда мои ноги пинаются, но что бы я ни делала, его хватка не ослабевает, и вскоре мое тело начинает становиться вялым, слабым, и мои глаза начинают опускаться, когти тьмы начинают обвиваться вокруг меня и угрожают утащить меня под воду.

— Нет, — кричу я, паника заполняет мой организм, когда я пытаюсь предотвратить неизбежное.

Я не могу пойти ко дну. Если я это сделаю, то понятия не буду иметь, куда он нас заведет. У меня не будет возможности добраться до Тоби.

Джонас собирается забрать нас, и он собирается…

— Тоби, — хнычу я.

— Ты не слушаешь меня, не так ли, милая? Он не придет. Он не хочет тебя, на самом деле. Он просто хотел отомстить, и я думаю, твоя киска была достаточно хороша, чтобы оставаться рядом немного дольше, чем требовалось. Ты просто не могла этого видеть. Но, я полагаю, ты всегда была раздражающе наивна.

Запах разложения — это первое, что поражает меня, когда тьма начинает рассеиваться. Мой нос морщится, а губы кривятся.

Второе, что я осознаю, — это холод. Пронизывающий до костей холод, от которого у меня стучат зубы.

Где я, черт возьми, нахожусь?

Заставляю себя открыть глаза, и меня встречает еще больше темноты.

Мое сердце учащенно бьется, а голова идет кругом, когда я пытаюсь что-нибудь разглядеть в окружающей меня тьме.

— Мама? — шепчу я, когда начинает накатывать паника.

— Да, Джо-Джо. Я здесь.

Облегчение переполняет меня, и я заставляю себя сесть. О чем я быстро сожалею, когда содержимое моего желудка решает, что оно хочет появиться снова.

Делая глубокий вдох через нос, я снова закрываю глаза и заставляю свой желудок успокоиться. Запах и так достаточно отвратительный — последнее, что мне нужно сделать, это блевать.

Когда я думаю, что у меня все немного под контролем, я, наконец, сажусь прямо и оглядываюсь вокруг, молясь, чтобы мне удалось что-нибудь разглядеть, что угодно, что дало бы нам ключ к пониманию того, где мы находимся.

— Мама? — я спрашиваю снова в надежде, что что-то более громкое, чем ее дыхание, приблизит меня к ней.

— Сюда, — тихо говорит она.

— Ты в порядке? — Спрашиваю я, опускаясь на четвереньки, чтобы попытаться найти ее.

Пол под моими ладонями ледяной, и еще одна дрожь пробегает по моей спине.

— Я… эм… — Нерешительность в ее голосе заставляет мое сердце упасть в пятки.

Она ранена. Я просто хотела бы увидеть ее и узнать, насколько она плоха.

У меня самой болит лицо, но я отказываюсь жалеть себя, потому что человек, которым на самом деле является мой отец, открылся нам. Что мне действительно нужно сделать, так это выяснить, где мы, черт возьми, находимся, и найти выход.

Мне нужно как-то добраться до Тоби, сообщить ему или любому из них, где мы находимся. Они будут здесь в мгновение ока. Я знаю, что так и будет.

Джонас не знает, о чем говорит. Ему не все равно. Он любит меня. Я знаю, что это так. И я не могу дождаться, когда он докажет его неправоту.

Ненависть к человеку, на которого я всегда равнялась, горит в моих венах. Воспоминание о том, как мама подчинялась ему, как он прикасался к ней.

Мой желудок снова скручивается, когда я молюсь, чтобы это был первый раз, когда он был с ней так груб.

— Что случилось, мам? Он причинил тебе боль?

— Со мной все будет в порядке, детка. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. — Дрожь в ее голосе говорит мне об обратном.

Я вздыхаю с облегчением, когда мои пальцы касаются ткани, прежде чем я нахожу ее бедро.

Ее шокированный вздох пронзает воздух.

— Все в порядке, это всего лишь я, — уверяю я ее.

Всего через несколько секунд мы в объятиях друг друга.

Слезы градом катятся по моим щекам, пока я пытаюсь держать себя в руках. Развалиться прямо сейчас, как мама, никуда нас не приведет.

— Все будет хорошо. Он придет за нами. Он доберется до нас, — обещаю я ей, молясь, чтобы моя вера в Тоби того стоила. Если Джонас прав, если то, что между нами, ненастоящее, это сломает меня.

Я поверила его извинениям. Я приняла его тьму, его сожаления и приняла его слова за правду, даже после того, как увидела, на что он способен. Я действительно ничему не научилась? Так ли я наивна, как была когда-то?

— Ты знала, что он был жив, не так ли? — Мама спрашивает меня, и, несмотря на то, что здесь так темно, что я не могу даже разглядеть ни единой фигуры передо мной, я вижу выражение ее лица в своем воображении ясно, как день.

— Да. В ту ночь, когда я узнала правду, я обнаружила, что он все еще жив, что все это было прикрытием.

— И ты мне не сказала. — Боль пронизывает ее голос, и я хотела бы заглянуть в ее глаза, чтобы понять, почему. Рада ли она, что он все еще жив? Или это просто потому, что я солгала? Конечно, это не может быть первое, после того, как он вел себя с ней ранее?

Я нахожу ее руку, сжимаю ее обеими руками, в то время как пульсация в моей голове постепенно усиливается.

— Что хорошего это дало бы? С ним нужно было… разобраться. Он был все равно что мертв.

— Ну, сейчас так не кажется, — бормочет она.

— Что случилось, мам? Когда он—

На другой стороне комнаты раздается громкий треск, и внезапно вокруг нас разливается свет, в то время как длинная, навязчивая тень покрывает пол.

Я прищуриваюсь, глядя на человека, ответственного за все это.

Он стоит там, в дверном проеме, пытаясь проявить как можно больше силы и контроля, но его тело слабее и более хрупкое, чем я когда-либо видела, он немного отклоняется от цели. Или, может быть, просто теперь я знаю правду, я знаю, что он действительно не что иное, как монстр. Монстр, от которого я отказываюсь прятаться.

— Ах, хорошо, мои девочки проснулись. Вы обе голодны?

— Где мы находимся, и что тебе от нас нужно? — Требую я, пытаясь вырвать свою руку из маминой хватки, чтобы встать и посмотреть ему в лицо, но она держит слишком крепко, и я могу подняться только на колени. Не тот недостаток в росте, которого я хотела.

— Не имеет значения, где мы находимся, — мягко говорит он, заставляя меня снова почувствовать себя маленькой девочкой, когда он читал мне мои любимые сказки на ночь. — Мы вместе. Это единственное, что сейчас важно.

— Не по своей воле. Мы не хотим быть здесь с тобой. Ты должен был быть мертв, — кричу я, теряя остатки здравомыслия.

— Ну же, милая. Мы оба знаем, что ты на самом деле так не думаешь.

Наконец, мне удается высвободить руку из маминой хватки, и я стою перед ним, высоко подняв голову и расправив плечи.

— Да, — выплевываю я. — Я так думаю. Я ненавижу тебя, ты монстр.

Его губы сжимаются в тонкую линию, а челюсть подергивается, когда он смотрит на меня.

— Что ты собираешься делать, папа? Ты собираешься ударить меня снова? Или ты просто планируешь запереть нас здесь, пока мы не начнем подчиняться? Если это так, я могу сказать тебе, что этого никогда не произойдет. Я никогда не собираюсь слушать— Его рука взметнулась, и он наотмашь ударил меня по той же щеке, что и раньше.

— Джонас, — кричит мама, пока я прижимаю ладонь к лицу, кровь наполняет мой рот.

— Я надеюсь, что они причинят тебе боль, когда убьют тебя, — тихо киплю я, мой голос полон яда.

— Я собирался отвести вас наверх и накормить ужином вас обеих, — рычит он, прежде чем погрузить нас в темноту и захлопнуть за собой дверь.

Наступает тишина, прежде чем топот тяжелых ног по лестнице подсказывает мне по крайней мере один факт о нашем местонахождении. Эта пизда действительно заперла нас в подвале. Но где?

Направляясь обратно туда, где, как я думаю, в темноте находится мама, я не могу не задаться вопросом, не забрал ли он нас обратно к себе домой. Мы в том же подвале, в котором он запирал Тоби?

Конечно, нет. Это было бы слишком очевидно.

Если мои инстинкты верны, и Тоби прямо сейчас где-то там, ищет нас, тогда он подумает о том, чтобы вернуться в дом своей семьи. Не так ли? Он нашел бы нас.

— Он собирался выпустить нас, — говорит мама, я уверена, сквозь стиснутые зубы.

— Ты хотела пойти и поужинать с ним? — спрашиваю я, вытирая разбитую губу.

— Джоди, — вздыхает она. — Иногда ты просто должна играть в игру.

Я прищуриваюсь, глядя на нее, несмотря на то, что она не может меня видеть.

— Если мы будем злиться и выводить его из себя, это ни к чему нас не приведет. Нам нужно знать, где мы находимся, и то, что мы заперты в темноте, не даст нам никаких подсказок.

Я со вздохом падаю на задницу. В ее словах есть смысл, но последнее, что мне сейчас хочется делать, — это уступать.

Положив голову ей на плечо, я ищу ее руку.

— Прости, что я никогда не говорила тебе, что он жив.

— Я тоже сожалею. За все.

— Мы собираемся выбраться отсюда.

Мама вздыхает, но она не соглашается — и это только усиливает страх, тяжестью сидящий у меня в животе.