Беззвучный крик

Глава 35

— Извините, миссис Корбетт, но сейчас вы не сможете его увидеть. Он у шерифа Фоютера.

— Вы сказали Джеку, что я здесь?

— Нет, сынок, я не говорил, — ласково улыбаясь Дэвиду, ответил клерк. — Он сейчас очень занят.

— Не настолько, чтобы он не мог повидаться со мной.

— Извини, сынок, нельзя.

Дэвид повернулся к Анне.

— Я хочу видеть Джека и попросить у него прощения.

После инцидента на веранде Дэвид, который обычно вел себя хорошо, стал ужасно беспокойным. Жалея о том, что сказал Джеку, он хотел перед ним извиниться, и забрасывал мать вопросами, на которые у нее не было ответа.

Когда Джек вернется?

И возвратится ли он вообще?

Знает ли Джек, что Дэвид не нарочно сказал, что его ненавидит?

Может, она плохо себя вела с Джеком и потому он хотел уехать?

Почему он уехал с полицейскими?

Они посадят Джека в тюрьму?

Вскоре Анна почувствовала, что сходит с ума. Что она может ему сказать? Что Джек оставил их по своей воле и очень этим доволен? Или что он арестован и не мог не уехать?

В любом случае ее сын был бы страшно огорчен. Анна пыталась его утешить, но тщетно. Ни о чем другом мальчик и слушать не хотел. В конце концов Анна стала упрекать его за то, что он больше плакал из-за отъезда Джека, чем из-за смерти дедушки, хотя этот упрек был не совсем справедлив.

Она сама много лет прожила под одной крышей с Делреем, но тем не менее боль, которую Анна испытала при виде уходившего под конвоем полицейских Джека, была гораздо острее, чем та, что терзала ее перед разверстой могилой свекра.

Не желая просто сидеть сложа руки и ждать, она решила нанести визит в управление шерифа — может быть, там удастся узнать что-нибудь конкретное. Тем не менее для очистки совести она сначала заехала на кладбище. Могила Делрея казалась совсем свежей, однако под лучами палящего солнца цветы уже начали увядать. Анна предложила распределить их между могилами дедушки, бабушки Мэри и папы. «Дедушка был бы рад подарить им цветы», — сказала она. Дэвид мрачно кивнул.

Эта задача на время отвлекла мальчика от мыслей о Джеке, однако сама Анна по-прежнему мучилась вопросом, сделал ли Джек то, в чем его, очевидно, подозревают.

Они не пришли бы за ним, если бы не посчитали, что он виноват. Неужели у них есть улики против него? Но как он мог совершить такое? И зачем?

Она пыталась искать подходящий мотив, но ничего не находила.

Глядя ей в глаза, Джек отвергал все обвинения, но, возможно, он лгал? Обычно Анна очень хорошо разбиралась в людях. Может быть, ее ослепила привязанность к Джеку? Может быть, она не заметила чего-то такого в выражении его лица и глаз, в его жестах, что свидетельствовало бы о порочности его натуры?

Если он совершенно невиновен, то почему так себя вел, когда вчера вечером в дом приходил Эззи Хардж? Узнав, кто пришел, Джек сразу же сказал ей, что ему надо заняться делами, и вышел в заднюю дверь.

Она надеялась, что после ухода Эззи Джек вернется и продолжит то, что было прервано несвоевременным визитом бывшего шерифа. Она ждала, что Джек ее поцелует.

Вчера, когда Анна наконец потеряла всякую надежду на возвращение Джека, она очень злилась на Эззи за его неожиданное появление. Но не исключено, что это был подарок судьбы. Возможно, из-за этого она не вступила в связь с человеком, который настолько жесток и бессердечен, чтобы отравить скот.

Но она не верила, что Джек Сойер на такое способен. И не поверит до тех пор, пока он сам ей не признается. Она хотела бы, глядя ему в глаза, спросить, действительно ли он сделал эту ужасную вещь, и если да, то почему. Она хочет знать правду. Ей это необходимо.

Однако клерк в дежурной части управления шерифа был непоколебим. Он вежливо, но твердо отказал ей и Дэвиду в просьбе поговорить с Джеком, сказав только, что сейчас его видеть нельзя и что он не знает, насколько его задержат.

У Анны сложилось четкое представление, что он говорит с ней так только потому, что она глухонемая. Не желая в столь важном вопросе полагаться на перевод Дэвида, она все писала в блокнот. Мужчина разговаривал с ней как с ребенком, причем с не очень умным ребенком.

«Я не хотела бы выдвигать обвинения против мистера Сойера, — написала Анна. — По крайней мере до тех пор, пока яле поговорю с ним и сама не увижу, что он виновен».

— Это не вам решать, миссис Корбетт.

«Но это мой скот, — написала она. — Покойный свекор решил, что сам будет разбираться с этим инцидентом».

— Если Сойер нарушил закон, ваше мнение не имеет никакого значения. Штат будет его обвинять,

По сравнению с ним ее английский был гораздо совершеннее — тем больше бесил Анну снисходительный тон полицейского. Кто-то позвонил, и дежурный использовал этот звонок как повод, чтобы закончить разговор, сказав ей, что о дальнейшем ходе дела ее известят. И предложил идти домой — «как поступают все хорошие девочки». Последняя фраза не была высказана, но явно подразумевалась. После этого полицейский принялся разговаривать по телефону, умышленно не замечая Анну.

Анна вышла, волоча за собой упирающегося Дэвида.

На улице было очень жарко, но она долго стояла на тротуаре, решая, что предпринять дальше. Для Джека Сойера она как будто ничего сейчас сделать не могла. Дэвид хныкал и капризничал.

Надо его чем-то развлечь. Сходить в кино? Она посмотрела на часы. Даже для дневного сеанса еще слишком рано. Пойти пообедать? Тоже не время.

Нерешительно глядя по сторонам, Анна вдруг обнаружила нечто такое, что сразу привлекло ее внимание. Конечно, она видела эту вывеску и раньше, но сейчас ее повлекло туда словно магнитом. Дернув за руку Дэвида, она быстро двинулась по тротуару.

В магазине было тихо и прохладно. Все время косясь на Дэвида, которому могло прийти в голову потрогать что-нибудь из дорогостоящего оборудования, Анна подошла к прилавку, на котором лежали фотоаппараты и линзы нового поколения.

Магазин открылся несколько лет назад. Анна часто проходила мимо, но до сих пор не позволяла себе войти внутрь, боясь, что не устоит перед искушением. Все, на что она решалась, — это бросить короткий взгляд на витрины.

В Блюэре фототоварами торговал только один магазин, поэтому выбор здесь был широким и стоили эти товары недешево. Анне страстно хотелось испытать в действии фотоаппараты, лежавшие под стеклом в витринах, но она знала, что они ей явно не по карману. Пока она не сможет своими фотографиями заработать какие-то деньги, придется довольствоваться устаревшим оборудованием.

Поэтому единственное, что она купила, — это несколько рулонов черно-белой пленки и недавно изданную книгу по технике фотографирования.

— …придется отправить эту пленку на проявку, — сказал мужчина за кассой. Анна не разобрала его первые слова. — Теперь в Блюэре нигде нельзя проявить черно-белую пленку.

Она кивнула.

— Кажется, я вас раньше здесь не видел. Я знаю почти всех своих покупателей.

Анна подозвала Дэвида и знаками попросила его объяснить мужчине, что она глухонемая. В отличие от многих других владельца магазина это не смутило и не оттолкнуло. Напротив, на его лице появилась широкая улыбка.

— Как вас зовут? Вы, случайно, не Анна Корбетт?

Удивившись, она улыбнулась и протянула ему руку.

— Пит Нолей, — произнес он, улыбаясь от уха до уха, и пожал ее руку. — Это просто замечательно! Всегда хотел с вами встретиться и не думал, что такая возможность представится. Идите сюда!

Обойдя прилавок, он провел ее к стене, где висело несколько десятков фотографий в рамках.

— Вот она! Смотрите! — Он постучал по черно-белой фотографии, в которой Анна сразу же узнала одну из своих ранних работ.

Убедившись, что она видит его губы, Нолен пояснил:

— Примерно год назад я попытался продать колледжу кое-какое новое оборудование. На стене там висела вот эта работа, и я еще подумал, что она превосходна. Я спросил у профессора, знает ли он фотографа, и он рассказал мне о вас. О том, что вы глухая и все такое прочее. Он сказал — очень жаль, что вы оставили колледж, потому что в вашем мизинце больше таланта, чем у большинства его студентов, вместе взятых. Пришлось его уговаривать, но в конце концов он отдал мне этот снимок.

Мужчина с явным одобрением посмотрел на фото. Там на фоне закатного неба был изображен старый деревенский дом. Снимок казался бы зловещим, если бы не проникающий через все окна и отражающийся от веранды солнечный свет.

— Для меня это напоминание о детстве, потому что я вырос на ферме, где был точно такой же дом. Я сразу повесил снимок на стену. Люди его замечают. Знаете, фото никого не оставляет равнодушным. Я мог бы его сто раз продать, но это моя единственная работа Анны Корбетт, и я не хочу с ней расставаться. Вам надо еще снимать.

Она подняла пакет с покупками и слегка его встряхнула.

Поняв ее намек, он улыбнулся еще шире.

— Вот и хорошо! Когда вы сделаете снимки, я бы хотел на них посмотреть. — Он вытащил из бумажника визитную карточку. — Там есть мои телефоны. Рабочий и домашний. Если понадобятся какие-то фотоматериалы, звоните мне. Или если захотите просто поговорить о фотографии — милости просим. Я ужасно рад, что наконец познакомился с вами, миссис Корбетт.

Эмори Ломакс рыгнул, скомкал белую бумажную салфетку и бросил ее на кучу костей, которые совсем недавно принадлежали молочному поросенку.

— Ну что, не обманул я вас? Этот парень знает толк в ребрышках!

Вместе с Эмори в кабинке сидели трое — Коннот и два его вице-президента. Сам Коннот с одним из своих заместителей сидел напротив Ломакса, другой зам располагался рядом с Эмори.

Все согласились с тем, что барбекю получилось действительно неплохое. Играя роль хозяина, Эмори подал знак официантке и заказал еще пива. Обычно он не пил ничего крепче холодного чая, но сегодня был особый случай. Пиво, собственно, не относилось к числу изысканных напитков — не то что разное там мартини, к которому, наверное, привыкли гости. Тем не менее барбекю полагается употреблять с пивом, а Эмори специально привел их в лучшее заведение в восточном Техасе из всех, где готовят барбекю.

Воротилы прилетели из Хьюстона на принадлежащем компании шикарном самолете — вроде того, на котором мотался по Европе злодей из фильма о Джеймсе Бонде. Эмори встретил их на муниципальном аэродроме округа Блюэр, который представлял собой небольшую полянку посреди пастбища — только без коров. Здесь не было ничего, кроме покореженной взлетной полосы, проржавевшего металлического ангара и покосившейся конторы с парой топливных насосов.

— Это надо переделать в первую очередь, — заметил Эмори, провожая прибывших к машине — предмету своей гордости красавцу «ягуару». — Как только наступит этап номер один, нам надо будет сразу модернизировать этот аэропорт для прилетающих сюда на выходные. Как вы считаете?

Посмотрев на Коннота, оба вице-президента одновременно молча кивнули, словно пара марионеток. Они все время были молчаливыми и неразговорчивыми, но Эмори это не обескураживало. Он понимал, что так положено. Именно так большие люди ведут дела. Это урок, который ему тоже следует усвоить.

Теперь, когда гости покончили с едой, Эмори почувствовал их нетерпение. Коннот стал часто поглядывать на свои украшенные бриллиантами наручные золотые часы. Поэтому, как только официантка поставила на стол четыре бутылки холодного пива, Эмори приступил к делу.

— Все под контролем. Делрей не мог выбрать лучшего времени для того, чтобы умереть. — Гости заулыбались. — При всем моем уважении к покойному.

— А как насчет миссис Корбетт? — поинтересовалась одна из марионеток. — Она унаследовала ранчо?

— Да, унаследовала.

— Разве это не проблема? — спросил Коннот. — Вы говорили мне, что она так же твердо настроена против продажи ранчо, как и ее свекор.

Эмори откинулся назад и положил руку на край кабинки.

— Так было при жизни ее свекра. Чти свекра своего! Она не хотела ему перечить.

— И вы думаете, что сейчас она согласится?

— Я в этом уверен, — небрежно ответил Эмори. — Как она сможет одна управлять таким ранчо? Она не сможет. Она глухонемая. Ей понадобится не так много времени, чтобы это понять. Дайте ей неделю-другую, и она поймет, что такое ей не по силам. И конечно, — он сделал паузу и засмеялся, — я буду рядом, напоминая ей обо всех трудностях. Я стану. советовать ей быстрее продать ранчо, пока вы не передумали и не начали искать другой участок.

Сидевший напротив воротила отставил в сторону свое нетронутое пиво.

— Почему вы думаете, что сможете оказать на нее какое-то влияние?

— Ну, во-первых, есть банковский кредит, который я могу использовать как рычаг воздействия. Потом у нее уже были неприятности со стадом. — Хихикнув, он добавил:

— Они ведь могут повториться.

— Этот ваш мексиканец надежен? — спросил Эмори его сосед по столику.

— Если вы ему заплатите, Джесси Гарсия будет трахать собственную мать при двенадцати свидетелях.

— Вы уверены, что ответственность за отравление скота не будет возложена на вас?

— Ни в коем случае. Собственно, сейчас, пока мы разговариваем, кое-кого уже раскручивают в связи с этим преступлением.

Эмори не видел смысла рассказывать им о беспокоившем его работнике. Судя по первому впечатлению, это наглый сукин сын, который сует нос в чужие дела. Эмори не хотел рисковать тем, что ковбой может настроить Анну Корбетт против него, Эмори, и его советов. Надо было обязательно избавиться от этого работника.

И потом еще Гарсия. Несмотря на то что Эмори сейчас сказал о мексиканце, Гарсия заставлял его нервничать. А если кто-то предложит жулику больше пятидесяти долларов за то, чтобы он сказал, кто нанял его отравить соль для коров на пастбище Корбетта? Обычно он не выдает своих клиентов, но кто знает, что может случиться? Возможно, у него плохой год и ему нужны деньги.

Что же предпринял Эмори? Он разом решил две проблемы. Как представитель банка, обеспокоенный тем, что выданный им кредит может быть не возвращен, он позвонил в управление шерифа и поделился своей тревогой относительно бессмысленного убийства ценного скота, по времени совпавшего с приемом на работу нового батрака. Его заверили, что разберутся.

Вот так легко Эмори снял с себя подозрения в отравлении скота, переложив их на другого. Пусть теперь управление шерифа занимается ковбоем. Это может продлиться довольно долго, а Эмори пока будет без помех работать с Анной.

Нет, все получилось просто великолепно.

— Поверьте, — сказал он, — этот Гарсия настоящий гений. Я даже подумываю о том, чтобы использовать его снова. Анна Корбетт до безумия любит своего сына, и это открывает перед нами широкие возможности. За хорошую цену Гарсия может творчески подойти к делу.

Трое из «Ист-парк» обменялись тревожными взглядами.

Заметив это, Эмори быстро добавил:

— Конечно, я не хотел бы прибегать к такого рода давлению. Оно будет применено только в крайнем случае и только после обсуждения с вами.

— Надеюсь, вы понимаете, мистер Ломакс, — проговорил один из вице-президентов, — что если ваше имя когда-либо будет упоминаться в связи с каким-либо преступлением, «Ист-парк» придется заявить о своей полной непричастности к делу. Мы никогда не санкционируем преступную деятельность.

Черт побери! Даже сегодня перед завтраком Коннот наверняка занимался преступной деятельностью. Эмори об этом знал, и Коннот знал, что он знает. Тем не менее Эмори согласился:

— Конечно. Я просто сказал не подумав. Скорее всего это не понадобится. На что я больше всего полагаюсь и что может оказаться самым эффективным — это на наши личные отношения.

Как он и надеялся, гости заинтересовались. Коннот прямо-таки насторожил уши.

— Ваши личные отношения с кем?

— С миссис Корбетт.

— О них я не знал.

Эмори снял руку с края кабинки и неловко пожал плечами.

— Я не хотел об этом говорить — боялся, что вы не правильно истолкуете мою заинтересованность в нашем проекте. Я горжусь тем, что не смешиваю дела со своей личной жизнью. Однако с какой стороны ни посмотреть, я считаю, что если миссис Корбетт — Анна — отклонит ваше предложение, то она сделает ошибку, о которой будет жалеть всю жизнь. И я буду ей это внушать. Если она не станет меня слушать как консультанта по финансовым вопросам, — он подмигнул, — я прибегну к другим методам убеждения.

И снова приезжие обменялись озабоченными взглядами.

— Мистер Ломакс, в вопросах приобретения подобного рода участков действуют весьма строгие законы. Более того, федеральное правительство тщательно следит за их соблюдением.

— Да, я хорошо об этом знаю, — с серьезным видом заверил Эмори.

— Чрезвычайно важно, чтобы наши с вами дела не входили в противоречие с вашими обязанностями в том банковском учреждении, где вы работаете, — сказал воротила, сидевший рядом с Эмори.

Да за кого эти задницы его принимают? Эмори Ломакс знает правила игры; он играет в нее уже многие годы. Хотя и-возмущенный явной недооценкой его умственных способностей, он тем не менее сохранил на лице подобострастное выражение.

— Конечно. Это было ясно с самого начала.

— Еще важнее не допустить никаких неэтичных или, избави Бог, аморальных…

— Все, все! — вскинув вверх руки, прервал его Эмори. — Вам не о чем беспокоиться.

Понизив голос, он наклонился над красной пластмассовой тарелкой, в которой недавно лежала его порция ребрышек.

— Мне вовсе не потребовалось совращать эту женщину. Анна… Как бы это выразиться поделикатнее? Раз она лишена возможности нормально говорить, она нашла другой способ общения. Это понятно?

— Вы хотите сказать, что вступили с ней в связь?

Эмори был уже по горло сыт подобными высокопарными выражениями.

— Нет, я хочу сказать, что уже пару лет ее трахаю. Практически с того самого дня, когда стал вести их счета. Правда, люди говорили, что ее имеет старик, и, насколько я знаю, они были правы. Но она призывно смотрела на меня, и я подумал — черт возьми, а почему бы и нет? Я холост. Она красотка. И… — Он еще сильнее нагнулся вперед. — Знаете, что лучше всего? Она не может говорить. Так что я спрашиваю вас — разве это не идеальная любовница?

Все заулыбались, даже на лице чопорного Коннота появилась улыбка.

— Ждите дальнейшего развития событий, джентльмены, — добавил Эмори. — Скоро дело будет в шляпе.

На этом встреча закончилась. Эмори оставил на столе сумму денег, которой должно было хватить на четыре порции ребрышек, восемь бутылок пива и скудные чаевые. Похлопывая гостей по плечам, он проводил их до двери, уверяя в том, что держит ситуацию под контролем, и одновременно пытаясь придумать, как же все-таки выполнить свои хвастливые обещания.

Эмори был так занят этой дилеммой, что совсем не обратил внимания на мужчину, который сидел спиной к нему в соседней кабинке.