Бремя прошлого

12

Эдди Шеридан подложил в камин полено и повернулся, чтобы посмотреть на Шэннон, сидящую в кресле. Лицо ее было бледным, а под прекрасными серыми глазами лежали тени. Ее рыжие волосы вспыхивали красными бликами от огня в камине. В своем длинном черном платье она выглядела строгой и печальной.

– Должно быть, последние несколько месяцев были действительно трудными для вашего отца? – заметил он.

Шэннон кивнула:

– Но папа всегда говорил, что Киффи могут выжить в любой ситуации, и я не могу смириться с мыслью, что его нет.

Они замолчали, глядя на занимавшееся огнем полено в камине. Потом Шэннон спросила:

– Зачем вы сюда приехали?

– У меня здесь коттедж, рядом с Белым Домом. – Эдди пожал плечами. – Там долгие годы никто не жил. Я вырос в Калифорнии, и иногда мы приезжали сюда, правда, очень редко. Моя голова была слишком забита колледжем, Беркли, а потом и Театральной школой Йельского университета. Видно, я иду по стопам своего прадеда, Нэда Шеридана.

– Вы на него очень похожи. – Шэннон в смущении залилась краской. – Я должна кое в чем вам признаться. Я осмотрела дом Нэда. Дверь была открыта, я не смогла удержаться и вошла. И похитила его фотографию. Теперь она у меня. Может быть, мне следует вернуть ее вам? В конце концов, вы полноправный владелец дома.

– Храните ее у себя, – улыбнулся Эдди. – Так, стало быть, вы хотите побольше узнать о Лилли и Нэде?

– И выяснить, кто убил моего отца.

Ошеломленный, Эдди посмотрел на Шэннон:

– Но возможно ли это?! Разве его убили?!

– Думаю, что да, но мне никто не верит. Кроме Моди и Бриджид. А почему вас интересует Лилли?

– Видите ли, ее имя с детства связано у меня с какой-то зловещей тайной. Ее образ незримо присутствует в нашей семье. Я здесь для того, чтобы окончательно разобраться в этой темной истории.

– Вы имеете в виду слух о том, что Лилли разорила Нэда?

– В том числе и это.

Эдди откинулся на подушки дивана и задумался, сцепив руки за головой.

– Дело в том, что я стал мечтать о профессии актера после рассказов моего деда о Нэде Шеридане и его романтической судьбе. Грэмпс говорил, что он был великолепен на сцене. Мог заставить публику лить слезы, а через минуту вызвать у нее гомерический смех. Он был одной из звезд Бродвея. Но прежде чем к нему пришла слава, он годами скитался по пыльным театрам самых мелких городков по всей Америке. В одном из них он встретил мою прабабушку Джульетту. Ее нельзя было назвать хорошенькой – я видел ее фотографии, но Грэмпс говорил, что на сцене она преображалась в настоящую красавицу. Она была актрисой школы великой Сары Бернар и Эллен Тери, а Нэда можно было сравнить с Оливье; их игра зачаровывала зрителей.

Эдди печально вздохнул и улыбнулся Шэннон.

– Да, это было время… Я иногда думаю, что, может быть, я родился не в свою эпоху, что мне следовало жить тогда, когда жил мой прадед Нэд.

Мой дедушка, Грэмпс, был их единственным сыном и никогда не хотел быть актером. Он говорил, что ненавидит постоянные переезды и хлопоты, тяжбы с агентами и менеджерами, конфликты с другими актерами. Все это ему претило. Он мечтал о собственном доме, где все они жили бы вместе. И, в конце концов, дом появился. Даже два: прекрасный дом на Лонг-Айленде, ставший продолжением театра – те же люди, та же вечная суматоха, та же борьба. И Белый Дом в Сконсете, где Нэд с друзьями отдыхали и веселились.

Грэмпс говорил мне, что всегда в воспоминаниях Нэда присутствовала эта таинственная Лилли Молино. Джульетта была капризной женщиной, и каждый раз, когда они с Нэдом ссорились, что бывало нередко, его мать кричала, что во всем виновата Лилли Молино, что Нэд по-прежнему в нее влюблен, и стоит ей только поманить его, как он побежит за нею. И она была права. Сам Нэд понимал это и говорил, что Лилли его погубила.

«Но как, Грэмпс, каким образом?» – спрашивал я, цепляясь за каждое его слово. Но старик качал головой: «Все это слишком сложно, чтобы такой безусый юнец, как ты, мог это понять». Так я от него ничего и не добился.

Это сводило меня с ума, – продолжал Эдди. – Я даже не знал, как выглядела Лилли. И так и не узнал, кем она была, потому что никто не хотел о ней говорить. Потом, когда мне было одиннадцать лет, умер папа, так и не объяснив мне, что тогда происходило, а затем и Грэмпс. А Мом вообще ничего не знал об этом. И в один прекрасный день я поклялся себе в том, что, когда вырасту, обязательно докопаюсь до истины, чтобы полностью удовлетворить свое любопытство. Если и существует какая-то семейная тайна, то я обязан знать, в чем она заключается.

Я начал с семейных архивов и именно там наткнулся на имя Лилли и адрес в Бостоне, на Бикон-Хилл. Я отправился туда, но прошло слишком много лет, и из моих тамошних собеседников никто о ней даже ничего не слышал. Другим адресом, который я обнаружил на письме Сил к Нэду, была Арднаварнха. И вот я здесь… – развел руками Эд.

– Я могу сказать вам, как выглядела Лилли, – заметила Шэннон. – Она была красавица. Может быть, поэтому к ней и ревновала ваша прабабушка Джульетта. У нее были длинные, черные, вьющиеся волосы, ослепительные голубые глаза и чувственный рот. Весь вид ее говорил о том, что это была избалованная, сексапильная, богатая девушка. И привыкшая все делать по-своему. По крайней мере, такой она казалась в семнадцать лет, когда был написан портрет.

– Так расскажет ли нам все-таки мисс Моди о том, что тогда происходило? Или просто будет дразнить нас отдельными подробностями, чтобы навсегда заточить в Арднаварнхе?

Шэннон рассмеялась:

– Что до меня, то я была бы счастлива стать пленницей в Арднаварнхе. Могу понять, почему Лилли не хотела уезжать отсюда. Это райский уголок!

Она встала, собираясь попрощаться с Эдди.

– Как-то странно: мы говорили весь вечер о Лилли, но ни словом не обмолвились о том, что было в ее душе.

– Душа Лилли… – задумчиво произнес Эд, шевельнув щипцами полено, из-под которого вырвался сноп искр. – А вы уверены в том, что у нее была душа?

Они вместе поднялись по лестнице. У самой комнаты Шэннон Эдвард взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Они улыбнулись, явно довольные друг другом.

– Спокойной ночи, Ромео, – прошептала Шэннон, открывая дверь в свою комнату.

– Шэннон, – громким шепотом окликнул он ее.

Она обернулась, и взгляды их встретились.

– Я насчет вашего отца… Вы можете рассчитывать на мою помощь.

Она благодарно кивнула. Она была готова воспользоваться любой помощью, и теперь на ее стороне были и Моди, и Бриджид, и Эдди. Шэннон больше не чувствовала себя такой одинокой, как раньше. Уснула она мгновенно, едва коснувшись подушки с пропитанной запахом лаванды льняной наволочкой. Она ни на секунду не задумалась о том, кто мог быть наследником Лилли; ее мысли были заняты Нэдом Шериданом, А может быть, Эдди Шериданом?

Я проснулась рано, возбужденная ворвавшимися через открытое окно моей комнаты лучами солнца. Легкий ветерок доносил из сада аромат роз. Из кухни вкусно пахло беконом и свежеподжаренным хлебом. Я немного полежала с закрытыми глазами, нежась на прохладных льняных простынях, и блаженно потянулась, совсем как в девятнадцать лет. О своем возрасте догадываешься только тогда, когда начинают хрустеть суставы.

Было уже почти одиннадцать часов. За окнами по гальке цокали лошадиные подковы. Я соскочила с кровати, подбежала к окну и выглянула, перегнувшись через подоконник.

Помощник конюха Колам вывел мою гнедую кобылу, и она со счастливым видом уже щипала маргаритки на краю лужайки, не обращая внимания на бегавших рядом далматинов. Я быстро оделась и поспешила вниз, горя желанием совершить прогулку верхом таким великолепным утром.

– Доброе утро, Моди! – приветствовала меня Шэннон, когда я уже шла по двору. Она с широкой улыбкой смотрела на меня, выглянув из своего окна.

– Я чувствую, что мне следовало бы сказать вам «доброе утро», но я этого не скажу, – усмехнулась я, – а просто спрошу, не желаете ли вы присоединиться ко мне для верховой прогулки?

И спросила на всякий случай, поскольку этих американцев, в особенности горожан, никогда не поймешь:

– Вы, разумеется, умеете ездить верхом?

– Умею. Но вы уже готовы, а я еще не одета.

– Так одевайтесь же, девочка, – сказала я, – и спускайтесь ко мне. Мы выпьем с вами по чашечке кофе и поедем, пока не испортилась погода.

Шэннон сбежала по лестнице пятью минутами позднее, в полотняной рубашке, джинсах и ковбойских башмаках. Волосы были собраны сзади в виде конского хвоста, и выглядела она лет на пятнадцать.

Я налила кофе в две большие кружки и подвинула к ней большой желтый кувшин с молоком. На серебряном блюде лежали поджаренный до хруста бекон, свежий хлеб из пресного теста, сливочное масло и малиновый джем моего собственного изготовления.

– Вам надо есть побольше, уж больно мало мяса у вас на костях, – критически заметила я. – Разве ваша мачеха не говорила вам, что мужчинам не нравятся тощие женщины? Им нужно, чтобы в постели было за что взяться.

– Кстати, о мужчинах, – мимоходом заметила она, – а где же Эдди?

Я искоса взглянула на девушку.

– Вы, видно, беспокоитесь о нем, – отвечала я. – Он уезжает в Голвей.

Я не могла удержаться от улыбки, увидев, как она сразу поникла. Глаза девушки не могли скрыть ее чувств.

– Он сказал, что, разумеется, к вечеру вернется, – лукаво добавила я. – Не знаю, кто теперь влечет его больше – то ли вы, то ли Лилли.

– Ни одна из нас, – возразила она, допивая кофе. – Его влечете вы, Моди. Он говорил мне, что находит вас неотразимой.

– Полно вам, девочка, – не без удовольствия заметила я, так как всегда любила комплименты. Я надела шляпу и заторопила Шэннон: – Так едемте же!

Мы не спеша пробирались через заросли папоротника к развалинам Большого Дома. Я хотела показать девушке место, где протекала жизнь Лилли. Отперев висячий замок, я толкнула тяжелую входную дверь. Она со скрипом открылась.

– Я прожила здесь до двенадцати лет, – говорила я Шэннон. – Каким чудесным было мое детство! Но надо признаться, что после пожара, когда мы вернулись сюда и поселились в Арднаварнхе, здесь стало еще лучше.

Мы вышли из дома и прошли через обнесенный стеной сад, зеленевший шпалерами грушевых и персиковых деревьев, теперь совершенно высохших из-за отсутствия ухода.

Вечером, после ужина, я продолжала свой рассказ перед горевшим в гостиной камином. На мне было зеленое, цвета нефрита, платье от «Шанель» по моде тысяча девятьсот тридцать четвертого года, бриллиантовые серьги и браслеты. Этот молодой льстец Эдвард сказал мне, что я выглядела великолепно, и преподнес букет алых роз и громадную коробку шоколада, купленного в Голвее.

Я смотрела, как Эдди уселся на диване рядом с Шэннон и с какой приветливой улыбкой она подвинулась, чтобы ему было достаточно места. «Вот будет интересно, если он влюбятся друг в друга!» – подумала я. Но по своей всегдашней привычке я люблю опережать события.

– Напомните мне, дорогие, на чем мы вчера остановились?

– Лилли отправилась на рассвете на прогулку верхом с Финном О'Киффи, – нетерпеливо подсказала Шэннон.

– Ах да, Финн! Ну что ж, продолжим наш рассказ!