В предвкушении своего семнадцатого дня рождения Лилли все больше времени проводила в Дублине, вместе с матерью и Сил покупая на Крэфтон-стрит шелковые чулки, атласные комнатные туфли и длинные белые лайковые перчатки – все необходимое для ее первого выхода в свет – в Дублине и в Лондоне.
Миссис Симс, известный модельер в Дублине, шила для нее парадное платье и с полдюжины других платьев – кремовых, лимонных, розовых, голубых и ярко-зеленых. Выходное платье было белого цвета с плотно прилегающим атласным корсажем и широкой юбкой, легкое, воздушное, как платье невесты.
Мать спешно отправила Лилли в Лондон, где та должна была позировать для своего портрета и участвовать в званых чаепитиях. Когда Лилли вернулась в Арднаварнху, Большой Дом был битком набит гостями и гудел, как улей. И еще были долгие верховые прогулки с Финном по лесу или берегу моря.
– Вы когда-нибудь скучали обо мне, когда были там, в большом городе? – однажды угрюмо спросил он Лилли.
По правде говоря, она не скучала по нему ни в Лондоне, ни в Дублине. Слишком уж была занята. И, кроме того, Финн был частью ее жизни в Арднаварнхе, а не в городе. Она боялась задеть своим ответом его самолюбие.
– Ну, разумеется, я иногда думала о тебе, – ответила она после затянувшегося молчания. – Но, право же, у меня там было так много дел – покупки, примерки платьев, ленчи и званые чаи… Тебе, наверное, этого не понять.
– Это точно, – с горечью отозвался Финн, – я же ни разу не был в городе. Так и завяз здесь, в Арднаварнхе.
– Иногда меня тянуло сюда, – призналась она, – когда бывало слишком уж много поздних приемов и приходилось слишком много улыбаться и поддерживать чересчур долгие разговоры. О, и эти списки, Финн, списки людей, обсуждения, кого можно пригласить, и кого нет…
– Например, меня.
Она раздраженно взглянула на Финна.
– Я ничего не могу с этим поделать. Но это не мешает нам оставаться друзьями.
– Ну, да. Когда вы вспомните о моем существовании. С этими словами Финн одним махом вскочил на свою лошадь.
– Ах, ты никогда не поймешь! – воскликнула она.
– Вы тоже, – отозвался он и пустил лошадь в галоп, оставив Лилли в растерянности смотреть вслед удалявшемуся всаднику.
День рождения Лилли пришелся на канун приема у лорда-наместника, означавшего открытие светского лондонского сезона, и ее родители дали большой торжественный бал в своем доме на Фицуильям-сквер.
Горничная матери зашнуровала на Лилли тугой корсет, поверх которого, стараясь не испортить прическу, осторожно надела кремовое платье и расправила изящный золотой шнур на богатой атласной юбке.
Лилли стояла перед высоким зеркалом, а леди Молино, глядя на нее, чуть печально улыбалась: ее сорванец-дочка Лилли неожиданно преобразилась во взрослую девушку.
Она наклонилась, чтобы поцеловать дочь.
– Сегодня у тебя прекрасный день, дорогая. Выход девушки в свет навсегда остается в ее памяти. Это начало совершенно новой жизни, когда все еще впереди, а детство ушло в прошлое. Радуйся всему этому, Лилли, а следующим большим событием будет твоя свадьба.
Сил села на кровать Лилли, любуясь сестрой. На ней было платье из шуршащей голубой тафты, под цвет ее глаз, с широким бархатным кушаком, а на ногах, в тон платью, голубые атласные туфельки.
Лорд Молино ожидал их в гостиной, рядом с ним стоял Уильям. Он с радостью уклонился бы от этого торжества, но все ждали его участия в светской жизни города не меньше, чем светского дебюта его сестры.
Лорд Молино гордо улыбнулся, увидев вошедших в гостиную дочерей. Лилли, высоко подняв голову, царственно прошла по комнате и остановилась перед отцом. Он, молча, смотрел на нее, вспоминая ее черноволосым, голубоглазым младенцем, потом взлохмаченным ползунком, затем бесстрашной всадницей на ее первом пони и, наконец, уже девочкой-подростком с мальчишескими повадками. А теперь его дорогой девочке было уже семнадцать лет, и красота ее была в полном расцвете.
Из танцевального зала доносилась музыка, и он протянул дочери руку.
– Могу я иметь удовольствие танцевать с вами этот танец, мисс Лилли? – церемонно спросил он дочь.
Подобрав свой увитый золотым шнуром трен, Лилли улыбнулась, глядя в глаза отцу.
– Я буду счастлива, сэр, – ответила она.
Он заключил дочь в свои объятия и закружил в вальсе, кругами приближаясь к гостиной.
– Я покусился на твой первый танец потому, что у меня не будет никаких шансов даже приблизиться к тебе после того, как съедутся гости, – заметил он, когда смолкла музыка. – Я должен сказать тебе, что ты прекрасна и будешь царицей этого бала.
– А ты будешь самым красивым, самым дорогим отцом празднующей свой день рождения дочери, – прошептала она, обвивая руками отца.
– Подойдите сюда, Хэлен, дети, – сделал им знак рукой лорд Молино. Потом взял с ближайшего стола голубую замшевую шкатулку и протянул ее дочери. – Настало время вручить Лилли подарок.
Лилли держала шкатулку обеими руками. Она взглянула на нее, потом подняла глаза на отца.
– Мне страшно ее открыть! – сказала она в волнении. Потом, щелкнув замком, открыла шкатулку и замерла, глядя на превосходное бриллиантовое колье.
Бриллианты вспыхнули множеством искр, когда лорд Молино надел колье на шею Лилли.
– Я выбирал его сам, – сказал он. – Мне хотелось найти самый подходящий подарок для моей дочери в день ее семнадцатилетия.
– Я чувствую себя сегодня настоящей королевой, – сказала отцу Лилли. – Сегодня действительно самый чудесный вечер в моей жизни.
– Разумеется, пока ты не вышла замуж, – проговорил ее отец. Его лицо омрачилось при мысли о возможной разлуке с дочерью, и, заметив это, леди Молино поспешно напомнила ему, что с минуты на минуту съедутся гости.
На улице, перед домом, собралась толпа желающих посмотреть на дам в атласе, мехах и бриллиантах, и кое-кто даже танцевал под доносившуюся музыку. Часом позже Большой Дом наполнился смехом и гулом голосов.
Многочисленные свечи сияли в хрустальных люстрах, рекой лилось розовое шампанское, и умудренные жизненным опытом седовласые вдовы в темных кружевных платьях, украшенные многорядными жемчужными ожерельями и бриллиантами, одобрительно кивали, глядя на Лилли, танцевавшую то с одним, то с другим из многочисленных очарованных ею молодых людей.
Многих из них Лилли знала всю свою жизнь. Разговаривая с ними, она украдкой следила за Робертом Хатауэем.
– Я не знала, что он тоже приглашен, – шепнула она Сил.
– Ты имеешь в виду вот этого, с кем ты пыталась кокетничать на прошлом вечере? – невинным голосом спросила Сил.
Лилли бросила на нее испепеляющий взгляд. На следующий танец ее неожиданнно пригласил Роберт.
– Я понимаю, что так не делается, – без улыбки проговорил он, – но это единственный способ получить танец у самой прекрасной девушки.
– Правда? – молвила она, чуть откинув назад голову и дерзко глядя ему в глаза. – Но я уверена, что у вас не может быть проблем с «самыми прекрасными девушками».
– Возможно, – согласился он, прижимая ее к себе теснее, чем кто-либо позволял себе это раньше.
Сердце Лилли сильно забилось. «Он не может этого не почувствовать», – подумала она. Даже через ткань платья она ощущала тепло его руки в белой перчатке, обвившей ее талию, ее грудь прижималась к его груди, и у нее захватило дух, когда он закружил ее сильнее под финальные звуки оркестра.
Седые леди, сидевшие у стены на золоченых стульях, смотрели на них с осуждением, но Лилли это не смущало. Возбужденная, она чувствовала себя в центре вселенной, в апогее женского могущества. Она кокетливо посмотрела на него сквозь длинные выгнутые черные ресницы.
– Я разрешаю вам еще один танец, – сказала она, взявшись за небольшой золотой карандаш, чтобы внести изменение в карточку танцев, вычеркнула чью-то фамилию и вписала его.
– Я думаю, что будет лучше, если вы восстановите в своем списке имя этого молодого человека. По-моему, я уже ангажирован на этот вальс.
Щеки Лилли снова залились жаркой краской, когда она увидела его вальсировавшим с другой партнершей. «Ей, должно быть, не меньше двадцати шести лет, – с презрением подумала Лилли. – Ну и черт с ним, черт с ним!»
Она посмотрела на стоявшего перед нею с надеждой во взгляде молодого человека.
– Что? Ах да. Да, конечно.
Роберт больше не приглашал ее танцевать и не сел рядом с нею за ужином. Лилли было так хорошо, что она почти забыла о нем, но все же то и дело с тоской поглядывала в его сторону, и это не ускользнуло от Роберта.
Потом она отправилась в Лондон, где была представлена ко двору и побывала на нескольких званых вечерах, где ее жизнерадостное кокетство имело громадный успех. Лорд Молино гордился своей очаровательной дочерью, и теперь уже вдовствовавшие матроны в обоих графствах были единодушны в предвкушении ее блистательного брака. Сил с тоской смотрела на сестру, ожидая своей очереди, хотя понимала, что у нее никогда не будет такого триумфа, как у Лилли. Уильям покорно присутствовал на каждом званом обеде и балу вместе со своей завоевывавшей все большую популярность сестрой, всякий раз с нетерпением ожидая момента, когда, наконец, сможет вернуться в Арднаварнху, чтобы уединиться со своими книгами или же отдаться любимому занятию – наблюдению за птицами.
И все же, когда они, в конце концов, вернулись в Арднаварнху на время летнего затишья, Лилли не могла избавиться от воспоминаний о горячих глазах Роберта Хатауэя, о том, как тесно прижимал он ее к себе, обнимая за талию. А еще о его ухмылке, с которой он, оставив ее стоять в растерянности с золотым карандашиком и карточкой танцев в руке, ушел танцевать с другой женщиной.
«Он когда-нибудь заплатит мне за это», – поклялась себе Лилли и именно в этот момент решила во что бы то ни стало выйти замуж за Роберта Хатауэя.