Лорд Молино не нашел Финна, но далеко за пределами поместья было известно, что он искал его с ружьем. Все знали, лорд Молино хотел убить своего конюха, и знали почему. Слух об этом распространился со скоростью света, и все в округе судачили о том, что Лилли Молино назвала Финна О'Киффи отцом своего будущего ребенка. Но никто в это не верил.
– Финн О'Киффи преклонялся перед этой девушкой, – говорили люди, протестуя против явной клеветы. – Он убил бы всякого, кто посмел бы к ней прикоснуться. Но при всем том Финн знал свое место. Никогда, никогда он не посягнул бы на дочь его светлости, как бы ее ни любил.
Лилли гневно осуждали в кабачках, где теперь постоянно болтался Пэдди О'Киффи. Он топил свое горе в виски. Однажды он исчез, а через несколько месяцев его тело было найдено на обочине Вестпойнтской дороги, за много миль от Арднаварнхи.
Лилли не поверила, когда отец отчужденным, ледяным голосом объявил ей, что она должна покинуть свой дом, чтобы никогда сюда не возвращаться.
– Вы поедете к тете Мэллос, в Корк-сити, – сказал он, стоя у окна спиной к дочери, не желая больше видеть ее прекрасного лживого лица. – Вас посадят на первый пароход, отплывающий в Бостон, а оттуда вы поедете к дальней родственнице, кузине, что живет в Новой Англии. Ваши вещи уже упаковывают. Вы возьмете все, что влезет в два чемодана, и пятьдесят фунтов денег. Ваша родственница приглядит за вами до родов. – Лорд Молино запнулся на последнем слове, затем помолчал и, взяв себя в руки, закончил: – После чего вам придется самой прокладывать себе дорогу в жизнь. Ясно одно, Лилли, – он повернулся и в последний раз посмотрел на нее, – в Арднаварнху вы никогда не вернетесь.
Лилли все еще не верила в это, даже когда увидела два наскоро собранных чемодана, ожидавшие ее в вестибюле. И даже когда мать с сестрой, рыдая, бросились в ноги к отцу, тщетно умоляя его отменить свое решение. Не верила, хотя все шторы на окнах уже были опущены, а зеркала завешены черным крепом, как в доме, погрузившемся в траур. Она не поверила печали и ужасу, исказившим лицо ее матери, ни умоляющим возгласам Сил, когда отец силой увел мать и запер в ее комнате, чтобы она не видела отъезда дочери.
Сам лорд Молино заперся в библиотеке. Наливая дрожавшей рукой виски, он слышал, как проскрипел гравий под колесами экипажа, навсегда увозившего от него любимую дочь, дитя его мечтаний, разбившую ему сердце. Он положил голову на руки и разрыдался, впервые за всю свою жизнь.
Уильям был в школе, и только Сил видела, как уезжала Лилли. Она вылезла из окна своей спальни и спряталась под деревом перед домом. Она, как безумная, помчалась вслед за каретой с громким криком: «Лилли!», умоляя кучера остановиться. Тот оглянулся, увидел ее, но остановиться не посмел, а лишь подхлестнул кнутом лошадей, и карета покатилась быстрее.
– Лилли! – кричала убитая горем Сил. – О, Лилли! Вернись, пожалуйста, вернись!
Но Лилли не могла ее услышать.
Люди со всей округи знали о решении его светлости и выстроились вдоль дороги, чтобы посмотреть на предательницу Лилли. Они знали ее и любили, но теперь их мрачные лица и холодные глаза выражали презрение.
«Все будет хорошо, – неуверенно твердила про себя Лилли. – Па с минуты на минуту догонит меня». Но карета уже доехала до поворота на большую дорогу, а отца все не было. Даже на таком расстоянии она слышала вой осиротевших догов. Лилли в отчаянии оглянулась, надеясь увидеть отца. Но Арднаварнха молчала в своем глубоком трауре. И ее любимый па не примчался верхом на лошади, чтобы вернуть свою «дорогую девочку».
И, откинув голову, Лилли завыла жутким, мучительным воем, похожим на вой прощавшихся с нею собак. Теперь она поняла, что это правда. Она изгнана из рая. Она никогда больше не вернется в Арднаварнху.
Я взглянула на своих юных друзей и увидела слезы в глазах Шэннон. Я знала, о чем она думала.
– Вы правильно ее жалеете, – заметила я. – Ее изнасиловал бессовестный человек, сексуальный авантюрист, хорошо знавший, что она совсем не такая, как привычные ему искушенные женщины. Она была несмышлёным ребенком, не понимавшим, что делает, пока не стало слишком поздно. Это изменило всю ее жизнь, и жизнерадостной юной девушки больше не стало.
Я глубоко вздохнула, испытывая ту же жалость, прогнала собак и поднялась на ноги, оправляя помявшуюся шифоновую юбку.
– Пора спать, дорогие мои, – заметила я. – Завтра, после обеда, я расскажу вам о том, что было дальше.