Бремя прошлого

28

Наутро, после праздно проведенного в постели предыдущего дня, снова сияющая как начищенная пуговица, я собрала всех – Шэннон, лошадей и собак, – и мы отправились на долгую прогулку верхом через горы. Господи, как хорошо я себя чувствовала! Дождь прекратился, и воздух был чист и свеж.

В тот вечер после обеда мы снова собрались вокруг камина. На мне было длинное платье из изумрудно-зеленой тафты, купленное в семьдесят четвертом году по случаю грандиозного бала в Палм-Спрингсе.

Шэннон была в черных шелковых брюках и белой шелковой же блузке, очень простой и скромной; она выглядела восхитительно. Эдди был в джинсах, однако при галстуке и в пиджаке, и выглядел, как всегда, неотразимым красавцем. Я не могла поверить своему везенью – возможности любоваться каждый вечер такими красивыми молодыми созданиями.

Я ломала голову над тем, с чего продолжить свой рассказ, и решила, что с Лилли.

Над Норт-Эндом пылало горячее июльское солнце. Оборванные дети играли в салочки на усыпанных мусором улицах, а их разморенные матери следили за ними, сидя на ступенях своих крылечек.

Лилли чувствовала на себе их враждебные взгляды, отмечавшие каждую деталь ее шелковой юбки и белой батистовой блузки. Плотно сжав губы, превозмогая усталость, она шагала вперед, неся в руках корзину. В воздухе висел тошнотворный запах нечистот, и она невольно ускорила шаг, проходя эти нищие кварталы.

Правда, у нее самой в кармане оставалось ровным счетом двадцать пять центов. Она представить не могла, что можно было на них купить, одно было ясно – очень мало. Она решила искать ростовщика, которому могла бы заложить свои серебряные головные щетки. Однако с каждым шагом она чувствовала все большую слабость, в горле у нее пересохло, ее мучила сильная головная боль.

Лилли остановилась у одной из лачуг и устало оперлась о стену. Сидевшая на ступеньках крыльца молодая мать не отрывала от нее глаз.

– Вам нездоровится, мисс? – заботливо спросила она.

Лилли посмотрела на женщину. Та была молода, но, судя по ее изможденному лицу, чувствовала себя не многим лучше Лилли. Подбежавшие дети обхватили колени матери и с любопытством уставились на такую богатую иностранку.

Лилли опустилась на ступеньку рядом с женщиной.

– Я очень устала, – вздохнула она. – Могу я здесь немного посидеть?

– Располагайтесь, – отвечала женщина, – но если вы больны, то вам лучше дойти до церкви святого Стефана, там вам помогут.

Лилли покачала головой.

– Мне нужна не церковь, а ростовщик. У меня в кармане осталось всего двадцать пять центов.

Женщина пожала плечами.

– Это значит, что у вас больше денег, чем у нас всех.

Лилли посмотрела на нее и ее многочисленных детей.

– Но где же ваш муж?

– Ушел искать работу.

Голос женщины прозвучал безжизненно, даже горечи не было слышно в ее словах.

– Там, на Хадсон-стрит, есть ростовщик, – посоветовала она. – Может быть, он сможет вам помочь.

Лилли поблагодарила случайную собеседницу и сделала несколько шагов, потом быстро вернулась и вложила свои двадцать пять центов в руку женщины.

– Вы нуждаетесь в них больше, чем я, – проговорила она и поспешила вперед.

Ростовщик удивленно посмотрел на Лилли, потом снова перевел взгляд на прекрасные серебряные, высшей пробы, щетки для волос, на зеркало, украшенное чудным орнаментом, и гребень. Затем его глаза снова остановились на девушке. Лицо ее было таким же белым, как ее блузка. Ему много раз приходилось видеть отчаяние в глазах – люди приходили к нему в крайних обстоятельствах. Но эта девушка была не как все. А щетки стоили целого состояния.

Лилли опустилась в деревянное кресло рядом с конторкой и положила разболевшуюся голову на руки, ожидая его решения. Она не знала, что будет делать, если он не даст ей денег.

Ростовщик с подозрением посмотрел на Лилли: ему только и не хватало больной женщины в лавке. Он подал ей стакан воды и, желая поскорее выпроводить ее, сказал:

– Вот что, мисс. Вы получите пять долларов за все. И запомните, вы должны вернуть деньги в течение шести недель.

Он знал, что она сюда никогда не вернется, знал и скупщика краденого, который без разговоров заберет у него все за тридцать или сорок баксов.

– Я согласна, спасибо! – благодарно воскликнула Лилли. С надеждой в глазах она смотрела на него, пока он отсчитывал деньги. – Мне нужна работа, – горячо проговорила она. – Не можете ли вы сказать, куда мне следует обратиться?

Ростовщик спрятал серебряные щетки под конторку и окинул ее безразличным взглядом.

– Туда, куда обращаются такие, как вы, – пренебрежительно ответил он. – В Агентство по найму ирландских горничных, на улице Тримонт.

Сердце Лилли упало при мысли об этой работе, но она понимала, что ее пяти долларов хватит ненадолго.

Миссис Ричардсон в Агентстве ирландских горничных сама была гувернанткой, пока не нашла более выгодное занятие – продавать бедных ирландских женщин бостонским богачам. Ирландские женщины были хорошими служанками: исполнительными, чистоплотными, честными и целомудренными. Небольшие комнатки в мансардах, в которых они жили, содержались лучше, чем в любом другом месте Норт-Энда, и за комнату, стол плюс пять долларов в месяц они работали семь дней в неделю, отпрашиваясь только на воскресную обедню.

Миссис Ричардсон критически осмотрела с головы до ног Лилли, стоявшую перед ней с высоко поднятой головой и прямо глядевшую ей в глаза.

– Прежде всего, вам следует знать, – твердым голосом заговорила она, – что служанка не смотрит на работодательницу так, как если бы была ей ровня. Она опускает голову и отвечает «да, мэм», «благодарю вас, мэм» и никогда не забывает об этом.

– Да, мэм, – вставила Лилли, быстро опустив глаза.

У ирландских девушек – миссис Ричардсон знала по опыту – грубые, красные руки и крепко сбитое тело. А эта молодая женщина была начисто лишена этих внешних признаков профессии.

– Вы не выглядите слишком сильной, – строго заметила она.

– О, нет, я сильная! – воскликнула в тревоге Лилли, распрямляя спину и изображая энергичную улыбку. – Мне пришлось долго идти по жаре. Но я не слабее любой другой девушки.

– Могу я просить вас подробно рассказать о вашем прошлом, дорогая? – уже более приветливо спросила она.

Лилли лишь тряхнула головой и тихо проговорила:

– Как и все, я уехала из Ирландии в поисках новой жизни. Мой муж умер в заграничной поездке; Теперь я одна.

– У вас есть дети?

– Нет! О нет! Никаких детей, – решительно ответила Лилли.

– Есть место в очень приличном доме в Бикон-Хилле. На Чеснат-стрит. – Она взглянула в свой журнал. – Там срочно требуется прислуга. Плата пять долларов в месяц, рабочая одежда, комната и стол. Разумеется, деньги за первый месяц – мои комиссионные.

Она протянула Лилли карточку с адресом и сказала, что та должна обратиться к экономке миссис Дженсен.

– Да, вот что еще, – добавила она, снова оглядев Лилли с головы до ног. – Будет лучше, если вы не будете носить эту одежду. Прислуга не ходит в шелках. Миссис Дженсен подумает, что вы из категории женщин легкого поведения.

Лицо Лилли вспыхнуло от такого предположения, и миссис Ричардсон заметила более мягко:

– Я не хочу сказать, что это относится к вам, дорогая. Для меня ясно, что вы другая, но если хотите быть служанкой, вы должны и выглядеть как служанка. В конце Корт-стрит есть магазин подержанных вещей. Там продают и покупают одежду. Советую вам зайти туда.

Зажав в руке карточку, дававшую ей надежду на будущее, Лилли устало спустилась по лестнице и вышла на Тримонт. До комиссионного магазина было не близко. От палящих лучей солнца у нее опять разболелась голова, но женщина в магазине оказалась доброй.

Взглянув на бледное лицо Лилли, она торопливо подвинула ей стул.

– Садитесь, дорогая, – ласково предложила она, – передохните. Никогда не знаешь, что в Бостоне хуже, то ли летний зной, то ли страшный холод зимой. – Подав Лилли стакан лимонада, она спросила: – Чем я могу быть для вас полезна?

Лилли торопливо порылась в корзине и вынула плащ с меховой оторочкой, небольшой меховой жакет, два других бархатных жакета, бежевую шерстяную юбку и меховую муфту.

– Я бы хотела это продать. Одежда самого лучшего качества, – торопливо сказала она.

Женщина кивнула.

– Да, я вижу, дорогая. Я возьму вот это и это, – она отложила бархатные и меховой жакеты и муфту. – Плащ и шерстяную юбку вам лучше оставить себе. Вы будете рады им, когда наступит январь, уж поверьте мне на слово.

Она посмотрела на небольшую стопку изящной одежды.

– Я могу предложить вам двадцать долларов за все, дорогая. Кроме того, предоставлю скидку на рабочее платье.

Лилли едва не захлопала в ладоши от радости. Целых двадцать долларов плюс пять, полученных за щетки. Еще утром у нее было лишь двадцать пять центов. Хозяйка магазина принесла серое хлопчатобумажное платье с длинными рукавами и приложила к ней. Лилли была слишком худа, платье было явно велико, но женщина ее успокоила:

– Как и во всех домах в Хилле, там хорошая еда, и вы, разумеется, быстро прибавите в весе. Кроме того, это платье из дешевых. Носившая его женщина умерла, и оно мало изношено.

По коже Лилли пробежали мурашки при мысли о том, что придется носить платье умершей женщины. Ей хотелось немедленно сорвать его с себя, но она понимала, что не сделает этого. С острой болью она вспомнила, как они с мамой и миссис Симз ходили за покупками в Дублине, и ощутила приятный холодок атласа и шелка на теле. Теперь же на ней грубое платье покойницы. Лилли опустила голову, думая о том, что сказала бы мать, если бы могла сейчас ее увидеть.

– Ботинки вам нужны покрепче тех, что у вас на ногах, – заметила хозяйка магазина, подавая Лилли пару из жесткой черной кожи. – С наступлением холодов вам понадобится и шаль.

Лилли зашнуровала до самого верха ботинки, они были очень неудобны. Накинув на плечи шаль, она печально взглянула на свое отражение в зеркале. Теперь она была похожа на тех женщин с ввалившимися глазами, которых она видела утром на улице. Бедная ирландская крестьянка, ничем не отличавшаяся от других.

– За все три доллара, – быстро добавила хозяйка магазина.

Лилли уплатила и вышла из магазина уже совсем другой женщиной.

Лилли с трудом поднималась по очаровательным улицам Бикон-Хилла. Дома здесь были большие и хорошо ухоженные, кругом стояли деревья и газовые фонари, все говорило о высоком качестве и надежности здешней жизни – неоспоримых свидетельствах больших денег и культуры обитателей квартала – совсем иного мира в сравнении с трущобами Норт-Энда. Поднявшись на ступеньки крыльца дома на Чеснат-стрит, Лилли позвонила в колокольчик парадной двери.

Дверь открыл дворецкий в белом полотняном пиджаке. Выражение ужаса исказило его лицо, когда он с головы до ног оглядел незнакомку, и Лилли залилась краской. Вздернув подбородок, она потребовала:

– Будьте любезны сказать миссис Дженсен, что пришла Лилли Молино.

Он грубо схватил ее за ворот и повел вниз по ступенькам.

– Кто вы такая, чтобы звонить в парадную дверь и требовать экономку? Если бы это увидела госпожа, она прогнала бы из дома и миссис Дженсен, и меня тоже.

Он сильно подтолкнул Лилли к лестнице, ведшей в полуподвал.

– Вот вход для вас, девочка, и не забывайте этого. И чтобы я никогда больше не видел вас в главном вестибюле.

Дверь открыла веселая молодая ирландская девушка. Ее черные волосы были наполовину скрыты колпаком, а одета она была в синее в полоску хлопчатобумажное платье, поверх которого сиял чистотой огромный передник.

– Мне нужно поговорить с миссис Дженсен насчёт работы, – начала Лилли. – Она ждет новую служанку.

Щеки ее все еще пылали от унижения и ярости. Девушка улыбнулась.

– Да, конечно, – сказала она, – мы действительно ждем новую служанку. Меня зовут Кэтлин. А вас?

– Лилли.

Она неуверенно взглянула на девушку.

– Я никогда раньше этим не занималась. На что это похоже – работа служанки?

– В общем, не такая уж плохая работа. Да и крыша над головой, и вполне приличная еда; Миссис Дженсен, правда, старая тиранка, но, говорят, все экономки таковы. И она, конечно, не ирландка. Она шведка и считает себя лучше всех нас. И она права, потому что она начальница, а мы все работаем на нее.

Она провела Лилли по мрачному коридору в холл прислуги и сказала:

– Наша хозяйка такая важная и могущественная, что вы вряд ли осмелитесь даже взглянуть на нее. Постарайтесь не попадаться ей на глаза. Миссис Дженсен ведет кондуит, записывает все замечания слугам; если вы в него не попадете, все будет хорошо. Нас здесь четверо, добавила она. Я служанка на кухне, есть еще служанка, прислуживающая в гостиной, и одна на втором этаже, там самая лучшая работа. А вы будете служанкой, выполняющей всевозможную грязную работу: скрести кастрюли, полы и лестницы и помогать в прачечной. Это тяжелая работа, – с участливым вздохом добавила девушка.

Ушедшая за миссис Дженсен Кэтлин оставила Лилли одну, удрученную словами девушки. Она воображала, что будет разносить подносы с чаем, вытирать пыль, ну, может быть, еще составлять букеты цветов, но вовсе не скрести лестничные ступеньки.

Кэтлин вернулась и провела Лилли в гостиную экономки.

Миссис Дженсен была седой женщиной с красным лицом и пронзительным взглядом. Лилли ей не понравилась.

– О чем думает эта женщина в агентстве, посылая ко мне такое хрупкое создание, как вы? – в отчаянии воскликнула она. – Уж, наверное, среди всех этих наводнивших Бостон ирландок она могла выбрать что-нибудь получше!

Лилли содрогнулась под ее сердитым взглядом. Она не отвечала, и миссис Дженсен бесцеремонно заявила:

– При других обстоятельствах я отослала бы вас к ней обратно. Вам следует приступить к делу немедленно. Сегодня у нас званый обед на тридцать персон, и поварихе понадобится помощь. Вам придется хорошо поработать, девочка, если вы не хотите потерять место.

Лилли вспомнила предупреждения миссис Ричардсон и, скромно опустив глаза, пробормотала:

– Да, мэм. Благодарю вас, мэм, – и последовала за Кэтлин в коридор и дальше, вверх по бесконечным пролетам некрашеной деревянной лестницы в мансардное помещение. Хотя небольшие мансардные окна были широко открыты, там стояла удушающая жара.

– Летом здесь жарко, – обмахиваясь рукой, заметила Кэтлин. – А зимой замерзает вода и приходится разбивать лед, чтобы умыться. – Она вздохнула и добавила: – Видно, таков уж наш жребий.

Под крышей мансарды было пять крошечных комнатушек, и отведенная для Лилли ничем не отличалась от остальных: черная железная кровать, тумбочка из сосновых досок с дешевыми умывальным тазом и кувшином да квадратное, без рамки, зеркало над нею. Стояло и подобие комода с несколькими обшарпанными выдвижными ящиками, а к стене была прибита латунная вешалка.

Лилли быстро поставила свою корзинку на кровать. Она расправила серое платье и стянула лентой волосы на затылке. Кэтлин ободряюще улыбнулась новенькой служанке, увлекая ее вниз по лестнице на кухню.

Повариха стояла за выскобленным сосновым столом и что-то старательно перемешивала в миске. Она была крупная, темноволосая, с мускулистыми руками и жирными щеками. Лицо ее было злое.

– Где вас носило? – спросила она Кэтлин, грубо отталкивая девушку, чистившую у стола картофель. Та продолжала свое дело, но по щекам ее покатились слезы. Ей было не больше тринадцати лет, и Лилли подумала, что от страха бедная девочка даже не могла поднять глаз от своей работы.

– А ты кто такая? – спросила повариха, взглянув на Лилли. И, подобно миссис Дженсен, закатила глаза к небу, услышав, что она новая служанка. – Господи, кого они пришлют нам в следующий раз? Наверное, старуху, готовую для отправки на живодерню. Ладно, надевай передник, девочка, видишь, сколько собралось грязных горшков и кастрюль. А ты Кэтлин, начинай смазывать маслом блюда для суфле, да поворачивайся побыстрее.

Уже начинало смеркаться, а повариха поручала своим подчиненным одно дело за другим. Вернувшись на кухню, Лилли снова принялась за работу, на этот раз нужно было чистить овощи. Не чувствуя ног от усталости, она кончала одно дело и принималась за следующее, и когда наконец обед закончился, повариха со вздохом облегчения проговорила: «Слава тебе, Господи, еще с одним обедом покончено» – и отправилась к себе в комнату, оставив их на кухне мыть и чистить.

Они сидели за кухонным столом и ели холодный пирог с мясом и пили из кружек горячее какао. Потом мыли блюда и скребли стол, драили пол, а затем, когда к половине второго ночи все снова засияло чистотой и порядком, а повариха давно храпела в своей комнате, они устало поднялись по черной лестнице и разошлись по своим комнатам.

Лилли спала крепким сном, несмотря на страшную жару и боль в спине. На следующее утро ее разбудили чуть свет и велели поторапливаться. Ей дали синее ситцевое платье и огромный передник. После наскоро съеденного завтрака, состоявшего из хлеба с чаем, ее послали на улицу мыть ступеньки парадного крыльца. Шагая с тяжелым ведром, полным воды, и с громадными щетками к парадному крыльцу, Лилли прятала от стыда лицо. По ее лицу потекли слезы, когда она опустилась на колени и принялась оттирать грязь. Отвращение и негодование переполняли ее сердце. Она начинала понимать, что у Всемогущего были гораздо более тонкие способы наказания за порочность, чем легкая смерть.

Несмотря на дружеское расположение Кэтлин Лилли чувствовала себя одинокой. Они были слишком разными. Голос у Лилли был тихим, речь культурной, говорила она без ирландского акцента, у нее было тонкое нижнее белье, и она не привыкла к тяжелой работе, это было очевидно. Лилли очень старалась. Ночами она лежала на грубом матраце, не в силах уснуть от отчаянных мыслей. Но ни разу она не вспомнила ни о своем ребенке, ни о Роберте Хатауэе.

Так прошло несколько недель. Одним воскресным утром миссис Дженсен вызвала Лилли к себе. Испытывая страх и недоумевая, зачем она ей понадобилась, Лилли вошла в комнату экономки. Та встретила ее, заложив руки за спину, и Лилли в ожидании опустила глаза.

Миссис Дженсен строго смотрела на девушку.

– До меня дошел слух о том, что по воскресеньям ты не ходишь к обедне вместе с другими служанками, – холодно начала она.

– Да, мэм, не хожу, – отвечала Лилли.

Глаза миссис Дженсен налились гневом.

– Тебе известно, что свободное время предоставляется только для того, чтобы ходить в церковь?! С этого дня ты будешь работать все воскресные дни с утра до вечера.

Глаза Лилли расширились от этой несправедливости.

– О, но… – начала было она.

– Что – но? – направила на нее яростный взгляд миссис Дженсен. – Ты осмеливаешься мне перечить?

Лилли подняла подбородок и, возмущенная, взглянула экономке в глаза.

– Боже мой, да, мэм! – выпалила она и топнула ногой. – Это мое свободное время, вы это знаете, его и так мало!

Красное лицо экономки побагровело от ярости и удивления.

– Ты, маленькая ирландская потаскушка! – закричала она, стукнув кулаком по столу. – Сейчас же собирай свои вещи и вон отсюда! А то, что ты заработала, пойдет в счет штрафа. И смотри, чтобы я больше не видела тебя поблизости, не то напущу на тебя полицию.

Лилли в ужасе выбежала из комнаты. Ее несдержанность стоила ей места.

Она взбежала по лестнице в свою комнату и стала быстро собирать свои вещи в соломенную корзину, боясь, что, если она промедлит, миссис Дженсен действительно пошлет за полицией. За нею влетела в комнату Кэтлин.

– Старуха спятила, – участливо сказала она. – Но, послушай, Лилли, на прошлой неделе я встретила в церкви служанку мистера Адамса, и она сказала, что им нужна девушка. Это симпатичный дом на Маунт-Вернон. Почему бы тебе не попытать там счастья? Может быть; там тебе повезет больше.

Лилли ее горячо поблагодарила. Перескакивая через ступеньки, она слетела вниз по винтовой лестнице и со всех ног пустилась по Чеснат-стрит. Агентство забрало у нее заработок за первый месяц, а миссис Дженсен – за второй. Два месяца она скребла и чистила в том доме и не получила ни гроша.

Дом Адамса был одним из самых больших и самых старых домов на Маунт-Вернон. Запыхавшаяся от быстрой ходьбы Лилли на этот раз подошла прямо к черному ходу. Там ее встретила другая, невысокая ирландская служанка, которая отвела ее к экономке, миссис Хулихен. Та равнодушно оглядела Лилли сверху донизу и сказала:

– Ты нам подходишь. Сразу приступай к работе.

Маленькая служанка, Эмер, показала Лилли ее комнату.

– Нас здесь шестеро, – сказала она. – Я служанка на черных работах, а ты будешь подручной на кухне. Миссис Хулихен и миссис Беннет, повариха, королевы в этом доме, – с оттенком горечи в голосе добавила она. – У них свои гостиные, и сами они ничего не делают. Господин Адамс холостяк. Он старый джентльмен, часто уезжает за границу. Теперь он во Франции, до октября, поэтому в доме тихо и нет больших хлопот; Таким, как мы с тобой, достается вся работа. И все же здесь хорошо кормят и остаются кое-какие деньги. Я надеюсь когда-нибудь стать поварихой или, может быть, няней. – Она вздохнула. – В общем, это тихий дом.

Лилли была полна решимости приняться за работу. Она помнила, что должна была вернуть миссис Шеридан пять долларов, которые у нее взяла, и послать ей деньги на ребенка. По ночам она вспоминала о доме и, в конце концов, решила написать письмо Сил. Она помнила, что сестра любила собирать почтовые марки, и это давало ей надежду, что письмо попадет в руки Сил. Только сестра могла спасти ее от одиночества.