Бывшая жена. Ложь во имя любви (СИ)

Глава 19. Аврора

Букет красиво устроился на кухонном столе, воруя последние лучи такого редкого в последнее время солнца.

Я уже в который раз, проходя мимо, ловлю себя на том, что застываю, впитывая взглядом хрупкую геометрию бутонов, готовых вот-вот распуститься.

Всего три дня назад я была уверена, что эти же цветы Дима купил другой… А нашла их на своем капоте, покрытые вечерним дождем. И он сделал это молча. Видимо, решил, что такой немой вопрос без слов, без оправданий, и есть правильный ход.

Хотя все, что происходит между нами последние месяцы, это самая настоящая, разъедающая душу, неправильность.

Говорят, общаться с бывшими — тонкий лед. Возможно. Мы и не общаемся, просто жизнь, словно насмехаясь, стала сталкивать нас на каждом шагу.

Глубоко вдыхаю горьковато-сладкий аромат, пытаясь унять дрожь в пальцах, и иду в коридор. Натягиваю пальто, застегиваю на все пуговицы, будто оно может стать доспехами. Мои любимые лакированные сапоги щелкают по паркету, знакомый, обнадеживающий звук.

Сегодня снова еду в онкоцентр, к детям. Их улыбки, их недетская сила единственное, что сейчас способно согреть и отрезвить меня.

Суетливо проверяю сумку: ключи, кошелек, паспорт… Все на месте. Выхожу из квартиры и замираю.

Мирон стоит у стены, будто не в силах держаться на ногах без ее поддержки. Вид у него измученный, постаревший за эти три дня. Под глазами виднеются глубокие, фиолетовые тени, будто его самого отпечатали на изможденном лице.

Сердце проваливается в пятки, а он медленно, с трудом, поворачивает ко мне взгляд. Глаза мутные, потухшие.

Мы не виделись три дня. Я игнорировала все его сообщения, сметающие лавиной экран телефона, и звонки, от которых звенело в висках. Потому что внутри все клокотало от немой, ядовитой злости. Я боялась, что один его голос сорвет все предохранители.

— Поговорим? — выдыхает он, отталкиваясь от стены. Голос у него хриплый, сорванный.

— Я тороплюсь, — отвечаю, и собственный голос кажется мне чужим и слишком резким.

— Пожалуйста, — это слово вырывается у него с надрывом, будто его выдирают клещами. — Мне кажется, я схожу с ума. Мне нужен этот разговор.

Вздох. Сопротивляться — все равно что пытаться остановить прибой.

— Ладно, — соглашаюсь я, пропуская его внутрь. Сама не раздеваюсь, пальто давит на плечи, но я надеюсь, что это ненадолго.

— Я люблю тебя, Аврора. Да, я псих. У меня проблемы с агрессией, с ревностью… Но разве это не доказывает мои чувства? Это же от безумия, от того, что я теряю голову от тебя!

— Мирон, я не могу так жить, понимаешь? — голос мой дрожит, но я выпрямляю спину. — А что, если твоя ревность перерастет границы разумного? Начнешь ревновать к каждому прохожему, к коллегам, к теням на стене? Я хочу доверия! Это не роскошь, а необходимость. Для меня.

— А с бывшим у вас было доверие? — он шумно выдыхает, и в его взгляде мелькает знакомый, опасный огонек.

Кровь мгновенно приливает к лицу. Он так легко, с одного касания, выводит меня из себя. Словно знает все мои болевые точки.

— К чему сейчас этот вопрос? — шиплю я, сжимая ремень сумки так, что кожа впивается в ладонь.

— Ну, ты доверяла ему… А он предал. Так ведь? — он делает шаг ко мне. — Все еще думаешь, что доверие возможно без проверок? Без контроля?

— Да! — отчеканиваю я ледяным тоном, в котором кристаллизуется вся моя обида. — Я не сужу людей по шрамам моего прошлого. Я хочу верить, что мое доверие можно оправдать, как я оправдываю чужое. У меня нет ничего с бывшим мужем, ничего с другими мужчинами! Но я устала оправдываться, Мирон. Видимо, мы слишком разные. Мы говорим на разных языках.

— Не бросай меня, — он стремительно преодолевает расстояние между нами, его руки сжимают мои плечи. — Я сдохну без тебя. Понимаешь? Сдохну.

— Не сдохнешь, — отвожу взгляд, глядя на точку где-то за его спиной. Голос тихий, но твердый. — Ты же как-то жил до нашей встречи.

Я чувствую, как его слова — липкая, ядовитая паутина манипуляции. И меня от этого передергивает.

Неужели я выгляжу как полная дура, с которой можно так обращаться?

— Выходи за меня, Аврора. Я буду любить тебя, боготворить, заботиться о тебе…

— И душить, Мирон, — перебиваю я его, и голос наконец срывается в шепот. — Ты забираешь мой воздух. Все пространство. Я не могу дышать. Не могу.

— Нет! — он резко, почти с силой отталкивается от меня и отступает к двери, преграждая выход. Его лицо искажается. — Я не отпущу тебя. Никогда. Ты моя! Слышишь? Моя!

И в этот момент я вижу, как в его широко распахнутых, влажных глазах зажигается тот самый нездоровый, лихорадочный блеск. Блеск одержимости, который не сулит ничего хорошего. По спине пробегает ледяной табун мурашек.