Бывшая жена. Ложь во имя любви (СИ)

Глава 24. Аврора

Дорога тянется, кажется, вечностью, а автомобилисты, как туристы на экскурсионном автобусе. Настолько медленно они все едут.

Время будто застыло, и каждый метр пути отзывается в груди тупой, ноющей болью.

В голове — ворох вопросов, сожалений и воспоминаний. Слова, которые я ему говорила. Взгляды, которые бросала в то время, как он боролся, чтобы жить.

Перед глазами всплывают сцены из прошлого: его усталая улыбка, потухший взгляд, попытки казаться бодрым… А я не видела. Не хотела видеть.

Размазываю слёзы по щекам, крепко сжимая руль. Какая же я дура. Какая же я… слепая. Он ведь и правда изменился в тот период перед разводом, стал тише, отстранённее. А я, чёрт возьми, эту холодность принимала на свой счёт, обижалась, злилась, строила предположения.

Внутри всё сжимается от горечи. Сколько раз я могла быть рядом, поддержать, а вместо этого отдалялась.

Нажимаю на кнопку, чтобы впустить воздух в салон машины, потому что задыхаюсь. Будто сама себя схватила за горло и меня душат не внешние обстоятельства, а собственные мысли, воспоминания и невысказанные слова. Душа болит и сжимается от бесконечных спазмов.

Телефон разрывается мелодией на звонок от Мирона, но я даже не смотрю на экран. Сейчас это всё не имеет значения. Ни работа, ни друзья, ни чьи‑то ожидания. Только он. Только то, что я узнала сегодня.

Подрезаю впереди стоящего «китайца», который тащится, хотя впереди горит зелёный, и наконец, хотя бы немного разгоняюсь. Скоростью будто пытаюсь заглушить внутреннюю бурю, но тщетно.

Господи…

Не укладывается в мыслях.

Вот только недавно я стала спонсором фонда, приблизилась к тому, чего так боялась. И вот как близко это оказывается ко мне было. Правда видеть я не хотела. Закрывала глаза, искала причины в браке, обвиняла его в равнодушии, верила в его «хорошее самочувствие». А он… он просто пытался не напугать меня. Пытался справиться сам.

«До конца маршрута осталось двести метров».

Слышу заветные слова навигатора и сглатываю ком в горле. Маленькие короткие вдохи, чтобы хоть как‑то усмирить тревогу и боль, но они накатывают новой лавиной.

Одно дело думать про болезнь, читать о ней, жертвовать деньги на лекарства и исследования. Другое — столкнуться с ней лицом к лицу. Быть сильным для того человека, кому нельзя дать сгореть. Да только не всегда ведь бывает так, как хотим мы. И именно это самое страшное. Такое жестокое осознание собственной беспомощности перед лицом судьбы.

Мотаю головой, останавливаясь у нужного подъезда. Мне нельзя думать о плохом, нельзя дать страху прорасти во мне. Нужно быть опорой, а не грузом. Но внутри всё дрожит, словно натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения.

Парковочных мест почти и нет, но я пытаюсь протиснуться в угол, пусть и криво. А когда останавливаюсь напротив домофона, вновь смотрю на бумажку, которую дала мне Ольга.

И хоть я слышала, что он всё же был с этой женщиной, сейчас во мне воет человеческое по отношению к этому мужчине. Сейчас я не знаю полной правды, и независимо от этого, я должна его поддержать.

Набираю нужный номер, а пальцы рук трясутся так, что едва попадаю по кнопкам. Сжимаю их, пытаясь спрятать тремор, но это кажется абсолютно невозможным.

— Да, — хриплый голос отвечает на пятый гудок.

— Дима, — я почти шепчу, пытаясь удержать эмоции, которые, словно волны, бьются о скалы.

Они рвутся наружу и обжигают собственное горло. А там за экраном и дверью — тишина.

— Аврош, — звучит будто на выдохе.

Словно он всё уже понял. Прямо на расстоянии. А в следующую секунду молча пиликает звук открытия замка.

Не удерживаю всхлип, хватаюсь за ручку и захожу.

Лифт.

Смотрю на своё отражение в зеркальной стене: глаза красные, лицо в разводах от слёз. Тру щёки, пытаюсь нацепить на лицо улыбку, но она получается жалкой и дрожащей.

Выйдя, замечаю приоткрытую дверь на лестничной площадке. Тихо вхожу, и меня встречает громкая тишина, и мужчина. Такой домашний в обычном спортивном костюме, позабытый образ из прошлого:

Смотрю в его глаза, которые смотрят на меня с теплотой и улыбкой. И в этой улыбке — ни упрёка, ни обиды, только тихая нежность. Не выдерживаю и бросаюсь к нему. Жмусь всем телом, оставляя мокрые следы на его одежде.

Его руки, всегда крепкие, легонько ложатся на мою спину и аккуратно обнимают. В этом объятии всё: невысказанные извинения, страх, любовь, боль и отчаянная надежда.

— Дима, ну почему… — вырывается у меня, и голос ломается, утопая в рыданиях.