— Мирон, — медленно проговаривая звуки, говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно: — Тебе надо успокоиться…
Ощущение, что я говорю это в стену. Вижу лишь его свирепый взгляд. Зрачки расширены, веки чуть прищурены, а в уголках глаз пульсируют тонкие жилки. Он словно не слышит меня, будто мои слова растворяются в вакууме его ярости.
— Услышь меня! — громогласно требует он, и его голос будто отдаётся эхом: — Ты моя, моё будущее! У нас будет семья!
Сглатываю, чувствуя, как комок в горле мешает дышать. Пытаюсь сообразить, как ему дать понять, что нет.
Никогда. Я никогда не сталкивалась с агрессией от мужчины, который якобы любит. В голове пусто, ни одной разумной мысли, только инстинктивный ужас и ледяной страх, сковывающий движения. Единственный возможный вариант, который выдаёт мой мозг — бежать.
— Мирон, — пытаюсь говорить так, чтобы голос не дрожал, но и сама слышу, как он вибрирует.
Не успеваю я продолжить, как мужчина оказывается возле меня. Движение настолько резкое, что я даже не успеваю моргнуть. Он хватает за плечи, сжимает пальцы так, что даже под тканью пальто наверняка останутся синяки.
Я замираю в его руках, парализованная страхом, словно статуя.
— Ты не сможешь уйти от меня! — он трясёт меня, и я чувствую, как его дыхание обжигает лицо: — Ты не сделаешь так же, как она!
Он кричит это мне в лицо, и мне по‑настоящему становится страшно. Я хоть и понимаю, что у каждого человека свои боли, но чтобы так… чтобы эта боль превращалась в такую слепую, всепоглощающую ярость. Хочу вырваться из его оков, толкаю его в грудь, но мои усилия кажутся смешными.
— Мне больно, отпусти, — шепчу я, а хватка Мирона в противовес становится лишь сильнее.
В эту секунду, когда мне кажется, что он готов уже меня толкнуть или ударить за это сопротивление, звучит сигнал дверного звонка. Резкий, пронзительный звук разрезает напряжённую тишину, и я невольно вздрагиваю. Облегчённый вдох выходит слишком громким и явным.
— Я вызову полицию, если ты сейчас же не уйдёшь… — отвечаю я тихо, но уверенно, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота.
Каждая секунда тянется бесконечно, словно время замерло в этом кошмаре.
Вижу, как гуляют желваки на его лице. Его мышцы напряжены до предела, будто он сдерживает себя из последних сил. Чувствую, как неприятно липнет ткань блузки к моей потной от страха коже.
— Кого ты ждёшь, Аврора?! — его голос звучит глухо, почти шёпотом, но в нём столько подозрения и ярости, что по спине пробегает ледяной озноб.
Вместо того чтобы хоть как‑то отреагировать и понять, что он переходит все мыслимые черты, он смотрит на меня с таким недоверием, будто я предала его самым подлым образом.
Нежданный гость настойчиво повторяет о своём присутствии. Сначала один длинный звонок, потом два коротких, а потом и вовсе будто так и не отнимает палец от кнопки. Этот непрерывный, раздражающий звук заполняет квартиру.
— Кого?! — Мирон повышает голос, когда я не отвечаю.
Я смотрю на него и не верю, что связалась с психологически нездоровым человеком. Всё это время он казался таким… нормальным. А сейчас это слишком отчётливо и нелицеприятно выходит наружу.
— Усмирись и отпусти. Я заору, Мирон. А моя соседка, Елизавета Степановна, в свои семьдесят пять обладает очень чутким слухом, — наконец, начинаю злиться, хоть и понимаю, что в такой ситуации провоцировать нельзя.
Однако страх постепенно смешивается с гневом. Я не позволю ему так с собой обращаться. Я никому не позволю.
— Тебе сейчас лучше успокоиться и уйти, — чеканю не своим голосом, стараясь, чтобы каждое слово звучало твёрдо и непреклонно: — Либо ты сделаешь только хуже для самого себя…
— Ты не понимаешь… — он сокрушённо опускает голову, и на мгновение мне кажется, что он пришёл в себя.
Но вдруг его рука резко взлетает и с грохотом приземляется на дверь шкафа.
Зеркало, что на этой двери, медленно, но громко трескается. Сначала появляется паутинка, которая мгновенно разрастается, а потом оно звонко превращается в груду разлетевшихся осколков.
После этого в квартире наступает мёртвая тишина. Я слышу только рваное дыхание Мирона. Оно прерывистое, будто он задыхается.
Только я хочу попросить его исчезнуть, как в эту секунду раздаётся глухой голос за дверью.
— Аврора! Открой! Аврора…
Мирон вскидывает на меня глаза, в которых ещё плещется гнев, но теперь к нему примешивается что‑то ещё. В два шага, грубо наступая на осколки, он подходит к двери. Рывком открывает её и встречается с встревоженным взглядом Димы.
Чадов будто даже и не видит Мирона, его глаза сразу находят меня. Он чуть наклоняется вбок, всматриваясь в моё лицо, и в его взгляде столько тревоги, что на секунду мне становится легче.
— Ты в порядке?