Бывший-босс. Ты мой папа? (СИ)

Глава 17

Ночь окутывает номер мягкой темнотой. Воздух прохладный, за окном слышится лишь редкий шорох листвы.

Мягко проваливаюсь в сон, свернувшись калачиком. Вдруг кто-то не встряхивает меня за плечо.

Резко вздрагиваю, сердце тут же испуганно падает в пятки. Распахиваю глаза и вижу перед собой Макара.

— Ты что творишь⁈ — Возмущаюсь, садясь в кровати.

— Как что? Идём желание загадывать! — С детским восторгом в голосе.

Моргаю, пытаясь сообразить, шутит он или нет. Потом бросаю взгляд на окно. За ним кромешная тьма.

— Ты с ума сошёл? Ты вообще в курсе, что ночь на дворе⁈

— Так вроде в этом и весь смысл, разве нет? Дед Сава сказал, чтобы почувствовать Оргоя, надо прийти ночью.

Я тяжело вздыхаю, зарываясь обратно лицом в подушку.

— Во-первых, он сказал, что мы его не увидим, а почувствуем. А во-вторых, никуда я с тобой идти не собираюсь. Мне тепло, уютно, и я намерена продолжить смотреть свои сны.

Макар закатывает глаза.

— Лид, ну серьёзно. Когда ещё у тебя будет возможность выбраться на ночной пикник в горах?

— Спасибо, — бурчу, натягивая одеяло повыше. — Уже находилась с тобой на пикники. Прекрасно помню, чем это закончилось в прошлый раз.

— Обещаю, приставать не буду. — В его голосе слышится лёгкая усмешка.

Я только собираюсь сказать что-то язвительное в ответ, но не успеваю. Макар вдруг резким движением сдёргивает с меня одеяло.

— Всё, вставай! Отказов не принимаю.

Скулю, прикрывая глаза рукой, но понимаю: спорить с ним бесполезно. Проще согласиться.

С тяжёлым вздохом спускаю ноги на пол, натягиваю спортивный костюм, быстро зашнуровываю кроссовки. Макар уже роется в мини-холодильнике, закидывает в рюкзак пару термос и бутерброды, завёрнутые в фольгу.

Когда только успел это приготовить?

— Я предусмотрительный, — подмигивает в ответ на мой немой вопрос.

Я только закатываю глаза в ответ.

Мы выходим из номера. Ночь встречает нас звёздным небом и прохладным ветерком.

Горы ночью — это что-то совсем другое. Здесь темнота не пугает, а будто укутывает мягким покрывалом. Воздух прозрачен, прохладен, наполнен терпким запахом трав и свежестью, которая бывает только в высокогорье.

Темно. Лишь луна и звёзды освещают дорогу, их свет серебрит траву, делает её почти стеклянной, хрустящей под ногами.

Макар расстилает на траве тонкий плед, выкладывает бутерброды, термос с чаем. Садится. Хлопает ладонью по пледу, приглашая меня присоединиться.

Опускаюсь рядом.

Некоторое время мы просто молчим, вслушиваясь в тишину, но это не пустая тишина. В ней живёт ночная жизнь гор: далёкий шорох листвы, едва слышный плеск воды, ветер, бегущий меж холмов и трав, будто рассказывающий свои древние сказки.

— Ну что, чувствуешь что-то? — Спрашиваю, вглядываясь в темноту.

— А ты?

— Чувствую, что замёрзну.

Макар тут же снимает толстовку и набрасывает мне на плечи.

— Забери, — протестую я. — Теперь ты замёрзнешь.

— Не замёрзну. Не переживай за меня.

Укутываюсь плотнее. Толстовка хранит тепло тела Макара, пахнет чем-то очень знакомым, успокаивающим.

— Ну что, думаешь, обманул нас дед Сава? Не придёт к нам местный дух?

— Честно говоря, я даже не могу сказать, что расстроена, — вздыхаю, вбирая в себя свежий воздух. — Мне не очень хочется встречаться с каким-то духом в глухих горах, да ещё и в темноте.

— А я бы с удовольствием повидался, — улыбается Макар.

— Правда? И что бы ты попросил у Оргоя?

Он на секунду задумывается, а потом пожимает плечами.

— Наверное, не стал бы оригинальным. Попросил бы здоровья для всех больных детей.

— Ну да, и мир во всём мире. Почему именно больные дети? Какая-то триггерная тема?

Макар чуть улыбается, но взгляд его становится серьёзнее.

— Можно и так сказать.

Мы снова замолкаем. Макар срывает травинку, зажимает её между губ, потом откидывается на плед, закинув руки за голову.

— Лида, — шепчет на выдохе. — Как же это красиво… Иди сюда, посмотри.

Ложусь рядом, копируя позу Макара. Подо мной мягкая, сухая трава, а над головой — бесконечное звёздное небо.

Звёзд здесь миллионы.

Нет, миллиарды.

Они искрятся, переливаются, вспыхивают и гаснут в чёрной бархатной бездне, раскинувшейся над нами. Звёзд так много, что кажется, будто они не просто где-то там, далеко. Они повсюду. Они окутывают, оплетают своим светом, делают этот мир чуть менее реальным, чуть более волшебным.

Вдыхаю полной грудью, пытаюсь запомнить это чувство — почти нереальной лёгкости, спокойствия, какого-то первобытного благоговения перед вселенной.

Тишина уже не кажется пустой. Теперь в ней есть что-то… живое.

Воздух становится гуще, как будто нас окутывает что-то невидимое, неосязаемое, но теплое. Не ветер, не холод ночи, а что-то другое. Что-то древнее, как сами эти горы.

Оргой.

Это слово само всплывает в сознании, и я вдруг ловлю себя на том, что правда его чувствую.

Как дыхание.

Как чьё-то лёгкое прикосновение к самому сердцу.

Где-то вдалеке, на самой грани восприятия, ветер шепчет незнакомые слова. Может быть, это всего лишь игра воображения, но кажется, будто мне предлагают говорить.

«Проси.»

Проси, пока ночь слушает, пока горы открывают свои тайны.

Невольно сглатываю. Сердце гулко стучит, как барабан в ритуальном танце.

— Ты чувствуешь это? — Тихо спрашиваю.

Макар не отвечает. Только молчит, глядя в небо, и я понимаю: он тоже чувствует.

Оргой ждёт.

Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю ночной воздух. Внутри меня живёт только одно желание, одно-единственное, самое важное.

«Сделай так, чтобы моя Ксюша была самой счастливой девочкой на свете. Чтобы её заветное желание исполнилось».

Тепло.

Такое мягкое, окутывающее, будто кто-то положил мне руку на грудь, прямо на сердце. Оно разливается по телу, пробегает по коже лёгким электрическим разрядом, тает в пальцах и остаётся глубоко внутри, как запечатанный знак, как обещание.

Я не знаю, это работа Оргоя или просто игра моего воображения.

Но в этот момент я знаю, что меня услышали.

Ветер внезапно стихает. Всё замирает, словно время делает короткую паузу, чтобы этот миг мог отпечататься в мире.

Открываю глаза.

Небо над нами — глубокое, чёрное, усыпанное звёздами. Но теперь оно кажется иным. Словно за ним скрывается нечто большее, нечто, что невозможно постичь разумом, только сердцем.

— Макар, — шепчу я.

Он медленно поворачивает голову, его глаза блестят в темноте.

— Что ты загадала?

Я улыбаюсь.

— Если скажу, не сбудется.

Макар усмехается, но в его взгляде всё ещё отражается что-то необъяснимое, неуловимое, как след призрачного прикосновения.

Он чувствовал то же самое.

Мы остаёмся лежать, молча вглядываясь в бесконечность, пока ночь окутывает нас своим древним дыханием.