Цена счастья

13

Дверь мне открыла изящная и любезная старая дама. Кем бы она ни приходилась Полю, в его темных планах она наверняка не принимала никакого участия.

— Доброе утро, — поздоровалась я и представилась. — Я Леонора д'Эшогет. Увидев снаружи на вывеске вашу фамилию, я подумала, что вы, возможно, являетесь родственницей Поля Ожильви?

Она улыбнулась и сказала очень мягким голосом, почти полностью скрадывавшим едва заметный французский акцент:

— Ну да, конечно. Я — его мать.

Пожилая дама дружески предложила мне войти. Я оказалась в малюсеньком коридоре, который вел в обставленную со вкусом комнату с низким потолком.

Мебель производила впечатление очень старой и смотрелась весьма живописно. Наверное, то была обстановка, унаследованная от предков. В отличие от меблировки замка, здесь все казалось уместным и создавало впечатление уюта. Скорее всего, это объяснялось тем, что каждый предмет меблировки постоянно использовался. Комната выглядела живой, и это было то, чего мне так не хватало в замке.

— Мой сын многое рассказывал о вас, мадам Леонора. О вас и вашем сыне. Он у вас очень умный ребенок. — Она жестом предложила мне занять место на несколько потертой софе. — Поль пару раз обещал мне привезти вас, но каждый раз что-нибудь да мешало ему. Поэтому сейчас мне особенно приятно, что вы сами, по собственной инициативе, пришли ко мне.

Внезапно я почувствовала себя крайне неловко. Как мне теперь было объяснять ей, что меня в ее дом привели лишь поиски портнихи, но никак не желание познакомиться с нею...

— Простите, но я прочитала на вывеске, что вы портниха, — сказала я. — А мне срочно необходима пара новых платьев...

— Но мадам Леонора, — удивленно возразила она. — Я не шью для hautevolee[17].

— Ну а я, откровенно говоря, просто не могу себе позволить иного, — призналась я.

Она хотела что-то сказать, но промолчала. Наверняка ей было трудно понять, что у кого-то из д'Эшогетов могут быть подобные проблемы.

— Конечно же, я охотно сошью вам платье. Подождите, я принесу сейчас метр и пару выкроек, чтобы вы могли выбрать себе что-нибудь по вкусу.

Она исчезла в небольшом коридоре и отсутствовала так долго, что у меня уже стало тревожно на душе. Но затем старая дама вернулась с многочисленными извинениями.

— Я поставила воду. После вашей длительной прогулки вам нужно будет выпить чашечку горячего чая.

Уверена, что ни один кутюрье в Париже — тем боле при его известности — не обшивал бы меня с таким удовольствием, как это делала мадам Ожильви.

После того, как я выбрала себе фасон и мы согласовали материал и цвет, она принесла поднос с огромным чайником, чашками и тарелкой с великолепным печеньем.

Неожиданно для самой себя я вдруг выпалила:

— Иногда я испытываю такой смертельный страх...

Мадам Ожильви осторожно отставила в сторону свою чашку и сказал:

— Я очень сожалею.

Она не стала успокаивать меня какими-нибудь банальностями типа «нужно привыкнуть к новому месту» или «со временем все пройдет». Вместо этого она без обиняков спросила:

— Ваш страх имеет какое-нибудь отношение к моему сыну?

— Да. В некоторой степени, — неохотно призналась я.

И тут я вспомнила угрозы Поля. Я вспомнила, что меня ожидает, если хоть кому-нибудь намекну о том, что мне случайно стало известно. Предупреждение наверняка касалось и разговоров с его матерью. А она, скорее всего, передаст ему каждое слово из нашей беседы.

Мадам Ожильви не спросила меня, почему я не ответила на ее вопрос, из чего следовало, что ей было что-то известно.

— Да, он действительно находится в весьма непростой ситуации, — сказала она со вздохом после непродолжительного молчания. — Но вам, конечно, там еще хуже. И все-таки на вашем месте я бы не уезжала оттуда.

— Это совсем не из-за вашего сына, — сухо заметила я.

Она печально улыбнулась.

— Знаю, знаю. По всей видимости, он считает, что лучше вам оставаться там, где он может присматривать за вами. Но поверьте, с его стороны вам не грозит никакая опасность.

Конечно, она смотрела на все глазами матери.

Словно прочитав мои мысли, она добавила:

— Должно быть, это звучало довольно угрожающе. Но для него было бы весьма неприятно, если бы вы сообщили полиции все, что вам известно.

— Неприятно? — недоверчиво переспросила я. — Только неприятно и ничего более?

Она улыбнулась. Не было никакого сомнения, что она слепо верила во все, что он рассказал ей.

— Ну что мы с вами все вокруг да около, — вдруг сказала она, глядя на меня своими ясными серьезными глазами. — Поль не бросал эту бомбу. Вы должны были уже понять, что он не относится к людям, способным прибегать к грубой силе.

Как я могла сказать его матери о том, что придерживаюсь как раз обратной точки зрения!

— Но его угрозы... предупреждения, — осторожно сказала я. — Было даже большее... хотя я не совсем уверена в этом... Несчастный случай... пару раз я была...

Тут я смешалась, поскольку внезапно мне стало просто страшно от осознания того, каким безумием было одной, в сопровождении завываний ветра и волков преодолевать крутой подъем к замку. Ведь за каждым поворотом меня могла поджидать Мари-Лизет.

Мадам Ожильви смотрела на меня отсутствующим взглядом. Она будто прислушивалась к чему-то.

Я откашлялась и сказала:

— Вы случайно не знаете эту девушку, Мари-Лизет?

— Мари-Лизет? Ну конечно же, — ее огромные темные глаза остановились на мне. — Вот с нею я не стала бы особенно сближаться.

Я улыбнулась немного истерично.

— Нет-нет, об этом нет и речи. Она настроена далеко не благожелательно по отношению ко мне. А кроме того — я боюсь ее.

Откровенно говоря, я подозревала, что мадам Ожильви начнет высмеивать меня. Но вместо этого она заметила абсолютно серьезно:

— Может быть, я несколько пристрастна и у меня слишком сильно предубеждение против нее... Не знаю. Некогда Поль... был увлечен ею. И хотя он никогда не рассказывал мне об этом, я это знаю. И — я не люблю ее.

Так значит, у них уже была прежде связь? Ну, да мне до этого не должно быть никакого дела. Меня это не касалось.

— Хотелось бы мне знать, кто так заинтересован в том, чтобы устранить меня, — задумчиво сказала я, обращаясь скорее к самой себе, чем к радушной хозяйке.

Мадам Ожильви озадаченно поглядела на меня.

— Устранить вас? — повторила она. — О Господи! Да что случилось?

Затем она прикусила губу и тихо сказала:

— Хотелось бы мне заверить вас в том, что речь может идти лишь о несчастном случае. Но — увы — не могу вам даже пояснить, отчего не уверена в этом.

Мне казалось, я понимаю, отчего она была так сдержанна. Покушения на меня явно не имели ничего общего с бомбой на вокзале. Опасность исходила от кого-то, кому было выгодно, чтобы мы с Майклом исчезли отсюда. Брайан? — напрашивался ответ. Нет, он никогда бы не сделал ничего подобного! А Дениз?

— Это верно, что если что-нибудь случится с Майклом, то наследство перейдет к детям Дениз? — откровенно спросила я.

Мадам Ожильви как-то странно посмотрела на меня.

— Брайан станет опекуном Майкла, если с вами что-нибудь случится, — спокойно сказала она. — И Дениз не без охоты превратится в хозяйку замка, где в настоящее время к ней относятся без особого уважения... Но вы же знаете, что у Дениз не может быть детей? Не правда ли?

Я отрицательно покачала головой.

— Неужели никто не сказал вам об этом? Хотя — я бы, пожалуй, тоже не стала этого делать.

Семь лет тому назад Мишель — в то время второй по возрасту из сыновей д'Эшогетов — привез с собою из Франции Дениз. Она происходила из еще более знатной семьи, чем д'Эшогеты, которая, однако, успела полностью потерять все свои богатства. Через некоторое время выяснилось, что Дениз не может иметь детей — а это было еще хуже. Семья д'Эшогетов, конечно же, поспешила аннулировать брак. В результате Дениз предприняла попытку самоубийства. Она предпочитала умереть, но ни в коем случае не возвращаться назад во Францию как «некондиционный» товар.

Брайан принял участие в судьбе бедного создания и в каком-то порыве несовременного рыцарства женился на ней. Благодаря этому, она сохранила свой статус и смогла оставаться в замке и впредь.

— Кто знает, возможно, он и любит ее по-своему, — продолжила мадам Ожильви. — А может быть — и нет. Он очень скрытен. Не знаю, слышали ли вы о его первом браке? Вот там-то дела действительно обстояли неважно.

— Эту историю я знаю от Фарамона. Он намеревался также рассказать мне историю Брайана и Дениз. Но я не поверила ему.

Она кивнула.

— Верно. Ему трудно верить. У него странная манера говорить, всегда чувствуешь себя немного неполноценным. Но однако же он зачастую говорит правду. Ложь ему дается еще труднее. Ну, естественно, не в том случае, когда это ему выгодно...

И снова мне показалось, что она прислушивается к чему-то снаружи. Я также напрягала слух, но не услышала ничего, кроме шума двигателя остановившегося неподалеку на улице автомобиля. Я обратила на это внимание лишь потому, что до того я отметила практически полное отсутствие тут какого бы то ни было транспортного движения.

— А Брайана не смущает, что у него никогда не будет детей? — спросила я, пытаясь придать своему голосу незаинтересованное звучание.

Она слабо улыбнулась.

— У нас с ним не настолько доверительные отношения, чтобы я могла спросить его об этом. Но предполагаю, что он считал возможным отказаться от собственных детей, поскольку у Жан-Пьера росли два великолепных сына, да и Мишель собирался вновь жениться. Очевидно, у него не было особых стимулов для того, чтобы продолжать свою собственную ветвь рода д'Эшогетов. Не мог же он предположить, что в один страшный день семью постигнет столь кошмарная трагедия. Ах, этот таинственный пожар! Я до сих пор не могу постичь случившегося.

— А почему — таинственный? — поинтересовалась я в надежде, что она попытается выразиться несколько более ясно.

Но мадам Ожильви пожала плечами, как если бы уже и так сказала слишком много.

— Вы же знаете, какие люди бывают. Обстоятельства всякого несчастного случая всегда обрастают слухами, и особенно — если на карту поставлено крупное наследство. Ситуация, впрочем, не была особенно необычной. В домике не было электричества. Ну и одна из керосиновых ламп опрокинулась, — ее глаза приняли задумчивое выражение. — Но несмотря на это...

— Да?

— Все-таки странно. В домике находились четверо взрослых мужчин. Как же могло случиться, что ни одному из них не удалось выбраться?

Мне вновь стало не по себе. Ведь если кто-то в замке — или в Сан-Дегарре — оказался способным на подобное только ради того, чтобы наследовать это ужасное владение, то мы с Майклом наверняка были обречены на гибель. Но кто мог совершить такое злодейство? Брайан? Дениз? Фарамон? Нет, только не Брайан!

— Трупы перевезли сюда? — спросила я.

Она кивнула.

— Их обследовали самым тщательным образом. И при этом было установлено, что они все, вне всякого сомнения, стали жертвой отравления дымом.

— Тогда, — с некоторым облегчением, хотя и не освободившись полностью от страха, заметила я, — это действительно были всего лишь слухи.

— Естественно. Разве я не сказала этого с самого начала? — и она громко вздохнула. — Что это мы перешли на столь печальную тему? Ах да. Мы говорили о Мишеле. Он является последним отпрыском этой семьи.

— Но ведь еще есть и Фарамон, — напомнила я. — Он-то уж наверняка когда-нибудь женится и у него появятся дети.

Она внимательно и с улыбкой поглядела на меня.

— Да-да, скорее всего так и будет.

Тут я покраснела как школьница.

— Наверное, мне пора уже уходить, — неуверенно сказала я.

Меня легко укололо то, что она не сделала ни малейшей попытки удержать меня, хотя и вызвалась проводить на улицу.

Когда я вышла из дома, то сразу же увидела стоящий поблизости «даймлер» с сидевшим за рулем Жилем.

— Простите, ради Бога, — сказала мадам Ожильви, принявшая скорее всего мое удивление за невысказанный упрек. — Боюсь, это может показаться несколько навязчивым... Но все-таки, прежде чем поставить воду на чай, я решила позвонить в замок и попросить, чтобы за вами прислали машину. Мне кажется просто невозможным самостоятельно проделать обратный путь в такую погоду. А теперь еще и снег пошел.

Я, откровенно говоря, была неимоверно счастлива возможности забраться в машину Жиля. В течение некоторого времени мы оба молчали. Потом Жиль, в момент, когда машина пробивалась через особенно неистовый снежный шквал, внезапно заметил:

— Мадам действительно не следует ходить в деревню одной. Дорога тут далеко не безопасна. В окрестностях водятся волки — в том числе и двуногие...

— Что вы хотите этим сказать? — со страхом спросила я.

Но он дал ответ на французском, причем на своем довольно непонятном варианте французского, и мне не удалось более добиться от него ни слова по-английски.