Чарующий вальс

ГЛАВА VIII

У барона Хагера была неприятная, раздражающая привычка: постукивать моноклем по ладони.

— Мне очень жаль, ваше высочество, но больше нет новостей, — угрюмо доложил барон.

Князь Меттерних швырнул плотно исписанные листы бумаги — его доклад — на стол.

— Больше ничего! — воскликнул он. — Тут вообще ничего нет. Не могу поверить, что императора устраивает такой вздор!

— Его величество не высказал неудовлетворения, — возразил Хагер.

Его усталые, глубоко посаженные глаза остановились на князе.

Оба замолчали, думая об одном и том же. Император Франц был прост и непритязателен, к тому же очень любопытен, поэтому донесения такого рода вполне устраивали его и даже доставляли удовольствие своими деталями.

— И мы платим за эту чепуху? Нет, только послушайте: «Сегодня утром король Пруссии навестил эрцгерцога Чарльза. Вечером он вышел в гражданской одежде и большой шляпе, надвинутой на глаза. Он не вернулся в десять часов вечера!» Это, конечно, самое важное! Интересно, кто из мошенников поставляет вам эту ерунду? А может, вы ее находите, прилежно копаясь каждое утро в корзинах для бумаг?

Барон Хагер просто пожал плечами, не обратив внимания на сарказм князя.

— Какая же трагедия для вас, дорогой барон, — язвительно продолжал Меттерних, — узнать, что лорд Каслри приказал сжигать все содержимое корзин для бумаг в английском посольстве!

— Да, такой приказ был отдан. Его выполняют две горничные. Одной из них платим мы.

— Превосходно! Значит, скоро у нас будет еще больше подобных донесений о передвижениях наших гостей!

Князь с отвращением перелистал еще несколько страниц: «Император России вышел в 7 часов вечера со своим адъютантом. Предполагается, что он отправился с визитами. Каждое утро ему доставляют лед для умывания лица. В десять вечера он покинул Хофбург через запасную дверь и поехал во дворец графа Разумовского. Вошел он в него через потайную дверь».

Меттерних посмотрел на барона.

— Зачем он поехал туда?

— Не имею представления. Он часто бывает у своего посла, в этом нет ничего необычного.

— Один? Через запасную дверь? — Князь задумался.

— Я все узнаю, — пообещал барон.

Он выглядел угрюмым и обиженным; презрительное отношение князя к его докладам задело его. И вдруг он оживился:

— Кто-то еще приезжал вчера к Разумовскому… Дайте вспомнить… Да, это была графиня Ванда Шонберн, которая только появилась в Вене. Кажется, я еще не докладывал вам о ней. На прошедшем маскараде она танцевала с царем, и, говорят, Александр уделил ей особое внимание.

— Так… — Князь улыбнулся.

— Где-то есть донесение о ней, — продолжал барон, перелистывая бумаги. — Она остановилась у баронессы Валузен. Никто не предупреждал о ее приезде, но баронесса повсюду сопровождает ее и представляет как дочь своей давней подруги.

Барон достал один из листков досье и положил на письменный стол.

— Вот, пожалуйста… Графиня Ванда Шонберн приехала во дворец графа Разумовского около десяти часов вечера. Пробыла там три четверти часа и отправилась в замок баронессы Валузен, — доложил барон и вдруг заметил: — Время совпадает.

— Да, действительно. — Князь сделал вид, что удивился.

— Вас это не интересует?

— Пожалуй, нет.

— Я доставлю донесения завтра, — вздохнул барон.

— Пожалуйста, только если они будут стоить этого. Вынужден напомнить вам, что я слишком занят, чтобы терять время на чепуху.

Барон Хагер собрал свои бумаги и откланялся. Меттерних подошел к окну и распахнул его: казалось, он хотел проветрить комнату после посещения барона.

Князь даже не скрывал своего отвращения к Хагеру. Прекрасно зная, что его информация бывает иногда полезной и своевременной, он не мог изменить себя. Ему казалось, что сама работа барона — вынюхивать чужие секреты — наложила отпечаток на его внешность, и один вид его вызывал в нем раздражение.

Все еще стоя у окна, он почувствовал движение за спиной. В комнату вошел слуга с золотым подносом, на котором лежала записка. Всего несколько слов: «Пожалуйста, я должна увидеть вас!»

Князь послал за своим доверенным секретарем, дал ему указания и, подойдя к камину, швырнул записку в огонь. Некоторое время он смотрел на пламя, чтобы убедиться, что от бумаги не осталось и следа.

У него не было другого выхода. Хотелось бы надеяться, что хоть в собственном доме он обезопасил себя от Хагера, однако такой уверенности у князя не было. Даже если император и не давал указаний следить за своим министром, барон будет делать это по собственной инициативе и не упустит случая пополнить свое досье.

Князь также знал и то, что не устраивает барона больше всего — его неинформированность о тайных заседаниях конгресса.

Когда записка сгорела дотла, князь приказал подать лошадь.

День был прекрасный. Яркое солнце и холодный ветер оживляли лица прохожих, заполнивших улицы столицы.

Меттерниха сопровождал только грум, который служил у него всю жизнь и которому князь доверял, как самому себе.

Лошади бежали резво, и вскоре всадники уже не слышали городского шума. Они ехали по пустынным дорожкам зимнего леса. Опавшие листья, как ковер, заглушали стук копыт. Голые ветви потрескивали на морозе. Совсем иные звуки раздаются здесь с весны до осени. Венский лес — место любви, свиданий, встреч и расставаний, он дарит счастье!

Сегодня здесь не было ни души. Наконец они подъехали к маленькой часовне в глубине леса, почти незаметной из-за деревьев, и увидели человека, державшего лошадь за поводья. Князь узнал его.

— Как здоровье, Иосиф?

— Прекрасно. Спасибо, ваше высочество.

— Вы уже служите у баронессы, как я велел?

— Да, ваше высочество. Меня наняли конюхом, а брата — лакеем.

— Отлично. Ваша служба будет оценена по достоинству.

Князь спешился и, оставив лошадь своему слуге, направился по усыпанной листьями тропинке к часовне. Как он и предполагал, Ванда уже ждала его. Она была очаровательна в бархатном зеленом костюме для верховой езды. Увидев князя, она поспешила навстречу.

— Вы очень добры, ваше высочество. Мне не хотелось беспокоить вас, но я должна поговорить с вами.

— Вы хотите что-то сообщить мне? Давайте присядем.

Вокруг часовни стояли деревянные скамейки, где летом влюбленные назначали свидания. Только стены были немыми свидетелями их пылких чувств, сколько имен и тайных знаков было на них!

Ванда присела на скамью и, аккуратнорасправив складки костюма, с нетерпением взглянула на князя.

— Я хотела вас видеть, потому что встречалась с царем, — начала она.

— Да, я знаю. Вы танцевали с ним на празднике, а вчера виделись у графа Разумовского.

— Вы знаете?! — воскликнула она.

— Конечно, — подтвердил он. — Что случилось?

— А я позвала вас, чтобы сказать об этом. — Ванда слегка нахмурилась и отвела взгляд.

— Может быть, царь говорил что-то важное? — Князь попытался подсказать ей.

— Я… не думаю, — чуть запинаясь, проговорила Ванда. — Но я хотела сказать вам о другом… Мне кажется, он доверяет мне и относится как к другу.

— И что же?

— Я хочу объяснить… Разве вы не понимаете, в каком положении я оказалась!

— Что касается вашего положения, то вы достигли очень многого, — улыбнулся Меттерних. — К сожалению, я еще не успел вас поздравить.

— Пожалуйста, не делайте этого, — прервала его Ванда. — Мне нечем гордиться. Я лишь танцевала с царем, как вы хотели. И… он был очень добр!

— Тогда что же произошло? Ванда нерешительно помолчала.

— Мы долго беседовали. Он обещал починить мой веер, из-за которого мы и познакомились: он нечаянно наступил на него и сломал.

— Прекрасный повод для знакомства, — одобрил князь. — Вы умница!

— О нет, не нужно меня хвалить!

— Продолжайте, пожалуйста.

— Вчера вечером мне доставили новый веер и записку без подписи о том, что около десяти за мной приедет карета. Меня привезли во дворец графа Разумовского. Царь ждал меня.

— Где он ждал вас?

— В маленькой гостиной на втором этаже. Дворец так велик, что я даже не ориентируюсь в нем.

— Итак…

— Он словно переменился за один день. Говорил о том, что не может больше никому доверять. Мне кажется, он подозревает меня…

— Глупости! — прервал ее князь. — У него нет ни малейшего предлога!

— Я тоже стараюсь убедить себя в этом, но чувствую себя виноватой и не нахожу себе места. Я не хочу обманывать его.

— Давайте будем откровенны. Царь Александр — наш враг, который борется против Австрии. Если он достигнет своей цели, его власть в Европе будет безгранична и он обретет большее могущество, чем Наполеон.

— Я понимаю, что вы и конгресс должны помешать этому. Но… меня беспокоит другое: он кажется таким одиноким… Это трудно объяснить, но я просто не осознавала раньше, что царь всего лишь обыкновенный человек!

— Да, человек, но обладающий силой и властью императора, — ответил князь. — Что он еще сказал вам? Он говорил вам о Польше, обо мне?

— Мне кажется, что он не очень любит вас, — уклончиво произнесла Ванда.

— Скажу больше: он ненавидит меня! Но я предпочел бы, чтобы он боялся меня. Что-нибудь еще?

— В общем… ничего. Мне только хотелось бы знать: я должна рассказывать вам все или только то, что касается политики? Ведь есть вещи, с ней не связанные.

Князь смотрел на нее с искренним изумлением.

— Что вы хотите этим сказать, дитя мое?

— Только то, что совесть моя неспокойна.

— Запомните, единственно важное — это интересы Австрии! Нужно отбросить все личное и незначительное, когда дело идет о нашей стране. В делах государства надо быть выше симпатий и слабостей. Каждому следует выполнять свой долг. И делая это, необходимо забыть себя, помнить лишь, что нам выпало счастье быть частицей великой и славной нации!

Пока Меттерних говорил, Ванда чувствовала его пронизывающий, гипнотизирующий взгляд. Ей казалось, что тревоги и беспокойство отступили и она вновь ощутила такой же прилив патриотизма, как и в первую их встречу.

— Да, я хочу, я очень хочу быть полезной! Когда вы рядом, все так просто и понятно!

— К сожалению, не все просто и понятно, когда ты имеешь дело с людьми, а тем более иностранцами. Царь очень неординарен, нет нужды это повторять. Моя супруга рассказывает о том, что наши медики исследуют возможность существования двух личностей в одном человеке. Это именно такой случай! Помните, вы знаете его лишь с одной стороны, но есть и другая, которую он никому не показывает.

Ванда вновь вздохнула.

— Мне хочется, чтобы вы узнали его таким, каким его знаю я.

— Боюсь, что я едва ли буду ему сочувствовать, — улыбнулся князь. Какое-то мгновение он колебался, затем добавил: — Должен еще кое-что вам сказать. Что касается конгресса — мы в тупике. Работа началась в сентябре, и за четыре месяца — почти никаких результатов. Я ломаю голову над тем, какой шаг предпринять, поэтому и прошу вашей помощи, Ванда. Мне необходимо знать намерения Александра: будет ли он по-прежнему непреклонен в отношении Польши или это просто грандиозный блеф. Вы ведь поможете мне?

Как и любая женщина, Ванда была не в силах противиться страстной мольбе князя, его проникновенный голос вмиг развеял ее сомнения и колебания.

— Конечно! — порывисто воскликнула она. — Я обещаю вам.

Князь улыбался.

— Продолжайте вашу дружбу с царем. Постарайтесь узнать все, что можете, чаще беседуйте с ним! Он любит пооткровенничать на интересующие его темы.

Князь поднялся.

— Я даже не мог предположить, что вам удастся так много сделать! Надеюсь, вам нравится в Вене. Судя по разговорам, все восхищаются вами, и в этом, конечно, нет ничего удивительного: вы так хороши! Наверняка мужчины уже много раз говорили вам об этом.

— О, у меня не остается времени слушать их.

— Не могу поверить в это, Ванда. Все женщины так любят комплименты и разговоры о любви! Но позвольте предупредить вас — будьте осмотрительны, выбирая поклонников.

Ванда покраснела, чем озадачила князя.

— Уже кто-то занял ваше сердце? — удивился он. — Нет, нет, все это неважно, — запротестовала девушка.

— Я рад, — серьезно сказал он, — вы так нужны мне сейчас. Не хотелось бы отдавать вас другому.

— Я не влюблюсь, — ответила Ванда, и князю показалось, что обещание она дает скорее себе, чем ему.

— Если приходит любовь, от нее нет спасения, — задумчиво произнес князь, уже не думая о Ванде.

— Но… если влюбляешься в того, кого не имеешь права любить?!

— Все равно это любовь… — Словно очнувшись, он повернулся к девушке: — Надеюсь, вы не натворите глупостей. Мне бы хотелось, чтобы ваш избранник был достойным человеком и супругом, и тогда я благословлю вас от всего сердца.

— Надеюсь, что так и будет!

— Именно так, я уверен в этом. Но сейчас ваша главная задача — Александр. Он едва ли сможет покорить ваше сердце. Говорят, еще десяток лет назад он был весьма привлекателен. Но прошли годы, он постарел и стал еще более тщеславен и, по-моему, потерял все свое былое очарование. Пожалуй, это и к лучшему, а то я не был бы так спокоен за вас, моя девочка.

Ванда была уверена, что князю и в голову не может прийти мысль о ее любви к царю. Он со смехом относился к такой возможности, и она вынуждена была улыбаться в ответ. Говорить больше было не о чем, и князь заторопился в Вену.

— До свидания, моя девочка.

Он поднес ее руку к своим губам и повторил то, что ее однажды так вдохновило:

— Я горжусь вами!

Легко вскочив в седло, Клеменс Меттерних в сопровождении грума галопом направился к столице. И только тогда, когда он скрылся из виду, Ванда поняла, что она не получила ничего от этой встречи. Напротив, та ноша, которую он поручил ей, стала еще тяжелее.

Князь Меттерних, приближаясь к Вене, испытывал большое облегчение. Ванда была умницей, что ж, это неудивительно, имея такого отца. И настолько хороша, что в нее с одинаковым успехом мог влюбиться и император, и обыкновенный человек. Царя, несомненно, привлекала ее душевная чистота. Александр — идеалист, его тянет к невинному и чистому созданию, тогда как более искушенная женщина может оставить его равнодушным.

Трудно сказать, чем все это кончится, но Клеменс знал, какую значительную роль может сыграть умная женщина в дипломатии. А если дело касается Александра, необходимо испробовать все, даже малейшие возможности.

Князь был так поглощен своими мыслями, что не заметил, кто проехал мимо него. Но тут всадница обернулась, и он чуть не задохнулся от волнения:

— Графиня Юлия!

— Добрый день, ваше высочество. Думала, что я единственная, кто нарушил эту сказку леса сегодня.

— И я думал так о себе. — Он внимательно изучал графиню. Серый цвет шелковой амазонки оттенял глубину ее спокойных глаз; локоны выбивались из-под шляпы, украшенной голубым павлиньим пером.

Она совершала прогулку на большой вороной кобыле, великолепном животном, явно с примесью арабской крови. Слуга ее свекра в желто-серебристой ливрее следовал за ней.

— Мне бы хотелось поговорить с вами.

— Почему бы и нет? — улыбнулась она.

— Наедине, — настойчиво попросил он, имея в виду, что даже слуги им помешают.

Она колебалась, и князь предложил:

— Налево тропинка, которая приведет нас к маленькому озеру. Летом оно всегда бывает покрыто лилиями. Давайте пройдемся, это недалеко.

Она улыбнулась его умоляющему тону.

— Хорошо! Если вы на пару минут можете забыть о своих делах, почему бы так же не поступить и мне?

Оставив лошадей слугам, они направились к озеру. Ветер затих. Или князю только это казалось, потому что они были рядом?! Он боялся спугнуть тишину и чувство, охватившее его.

Они подошли к озеру. Словно серебряное зеркало, оно отражало плывущие в небе облака. Взглянув на Юлию, Клеменс забыл обо всем, кроме ее бездонных серых глаз.

Увлеченные разговором, они бродили вдоль озера, едва ли сознавая, где находятся. Клеменсу нравилось, как серьезно судит она обо всем, в ней не было и тени кокетства или намека на флирт. Чем больше он смотрел на нее, тем больше она завораживала его своей спокойной улыбкой и светом глаз.

Он не имел понятия, как долго они бродили, и только первые капли дождя вернули их к действительности. Лошади были далеко, и они решили спрятаться от дождя в густой чаще деревьев. Нужно было только встать поближе к стволу, и могучие переплетенные ветви служили надежным убежищем.

Они стояли близко друг к другу, и руки Клеменса потянулись к ней. Юлия словно ждала этого объятия и склонила голову ему на плечо.

Он целовал ее волосы и, не узнавая своего голоса, шептал:

— Я люблю вас, моя бесценная леди! Я полюбил вас, как только увидел в доме графа. Уже тогда я знал, что вы та женщина, которую я ждал всю жизнь. Я не могу объяснить вам это, но подобного не испытывал никогда!

— Как это?

— Взгляните на меня!

Она слегка закинула голову, и когда их губы сомкнулись, он впервые понял, как много может значить один поцелуй. Никогда прежде ни одна женщина не будила еще таких чувств. Не находя слов, он только повторял:

— Я люблю, люблю вас… Юлия мягко отстранилась.

— Я тоже люблю вас, — сказала она, и голос ее был серьезным и нежным. — Любовь пришла ко мне, так же как и к вам, в тот миг, когда я впервые увидела вас.

— Умоляю, повторите еще раз. Я должен поверить, что это правда! О, Юлия…

— Я люблю вас.

Ему казалось, вся красота вселенной была на ее лице, в ее голосе, движениях. Она вдруг сказала:

— Пожалуйста, не трогайте меня пока. Я должна сказать вам кое-что.

— Что, любимая? Боже, как вы прекрасны!

Она прижалась к стволу дерева; ее губы, теплые от поцелуев, ярко алели на бледном лице, глаза сияли. Струи дождя серебряным занавесом отделяли их от всего мира.

— Позвольте поцеловать вас еще раз, — умолял Клеменс.

— Нет, подождите, пока я не скажу то, что должна сказать.

— Что же?

Ему было трудно слушать, когда все его существо стремилось к ней.

— Я люблю вас, — медленно произнесла она, — и верю, что вы тоже любите меня. Но любовь для меня не то, что понимают под этим многие.

— Как вы можете сравнивать мое чувство с чем-то другим?!

— Вы любили очень многих женщин, если верить слухам.

— Я никого не любил до вас по-настоящему. Уверяю, моя любовь к вам совершенно иная, и могу поклясться на Библии, что это правда! Никому раньше я не говорил таких слов, вы первая.

— Я верю вам, дорогой мой. И если вы действительно любите меня, тогда вам будет нетрудно выполнить то, о чем я попрошу.

— Что я должен сделать? Каково бы ни было ваше желание, я выполню его. Как мне хочется обнять вас, убедиться, что вы со мной! Я никогда не хотел этого с другими.

— Я тоже хочу этого. Я хочу принадлежать вам…

— О Боже, Юлия!

Счастье переполнило Клеменса. Он схватил ее на руки, покрыл поцелуями глаза, губы, щеки, шею с пульсирующей жилкой, он целовал ее так, что они почти задыхались!

С трудом освободилась Юлия из его объятий.

— Вы любите меня! — Он повторял эти слова, словно говоря о чуде.

— Да, люблю, но Клеменс, выслушайте меня, пожалуйста!

— Что вы делаете со мной?!

— Я постараюсь быть краткой, — улыбнулась она.

— Тогда спешите! — воскликнул он, не отрывая глаз от ее лица.

— Любовь для меня — слишком большое и прекрасное чувство, чтобы шутить с ней. Я не хочу просто отдаться вам, я хочу, чтобы вам принадлежали мои мысли, душа и сердце. Я не могу легко отдать все это тому, кто легко все примет. Мы оба связаны, обязательствами по отношению к своим супругам — это уже другой вопрос, и ничего изменить здесь нельзя. Но в нашей любви мы свободны. Я отдам вам свою любовь только при одном условии.

— Каком условии, дорогая моя? — спросил он нежно.

— Что вы обещаете мне в ответ такую же любовь и абсолютную преданность, что вы отдадите мне свою душу и сердце, как я свою, вы оставите всех женщин и будете только моим, как я вашей.